36

Ближайший стенд с газетами, где была «Вашингтон Пост», находился в полумиле от больницы, поэтому Ванесса каждый день совершала прогулку в обеденный перерыв, чтобы купить газету. Процесс о домогательствах Зэда Паттерсона начался, но газеты Сиэтла не освещали его так детально, как хотелось ей. Конечно, фотографий молоденькой обвинительницы Паттерсона не было, но у Ванессы сложился ясный образ девочки. Она была стройной и нескладной, с телом ребенка. Ее ноги и руки были длинные, коленки – шишковатые и покрытые царапинами от падений. Почти белые волосы пострижены по-мальчишески коротко. Нос – вздернутый, а ресницы такие белые, что их почти незаметно. Откуда возник этот образ, Ванесса не могла сказать. Тем не менее, как только она прочла статью, описывающую во всех деталях заявление против Паттерсона, она увидела девочку именно такой.

Даже тогда, когда пятничный номер газеты сообщил, что девочка и ее мать иммигрировали в Соединенные Штаты из Сальвадора пять лет назад, Ванессу не оставлял образ озорной светловолосой беспризорной девчонки.

Беспризорница, которой не верили. Ко второй неделе слушанья дела мать девочки неохотно давала показания о неприятностях, которые имела из-за дочки. Ее поймали на краже, пришлось согласиться матери, и она часто лжет. Тетя девочки зашла так далеко, что объявила свою племянницу «порочной». «Она не похожа на других детей в семье», – сказала тетка.

Ванесса прочла показания матери и тетки в уверенности, что девочку обижали не первый раз. Она ни на секунду не верила, что дети могут быть плохими от рожденья.

Группы, борящиеся за права женщин, подозрительно отмалчивались, и Ванесса догадывалась, что они чувствуют то же самое, что и Терри Руз – будет ошибкой свалить Зэда Паттерсона с его трона, который давал ему власть. В большинстве женщины только пострадают от его падения. Статьи в газетах взахлеб описывали его деятельность по защите прав жертв физических домогательств и его сочувствие к своей обвинительнице.

«Эта маленькая девочка определенно нуждается в советах и руководстве, – цитировали Паттерсона, – и нашей первостепенной задачей является проследить за тем, чтобы она получила ту помощь, в которой нуждается».

Фотографии в газетах представляли его улыбающимся с видом легкой непринужденной самоуверенности. «Я полностью доверяю системе правосудия нашей страны», – заявлял он, по крайней мере трижды, по не связанным между собой поводам. Ванесса смогла только мельком взглянуть на фотографию. Мало-мальски пристальное всматривание в это лицо вызывало пульсацию в голове и приступ тошноты в желудке.

Оказалось, что не только у нее была такая реакция на сенатора из Пенсильвании. На десятый день слушанья – в день, когда девочке было необходимо давать показания лицом к лицу с Зэдом Паттерсоном в суде, – ее госпитализировали с гастритом. Представитель из больницы заявил, что это реакция на стресс от судебного процесса, но представители стороны Паттерсона сочли неожиданную болезнь уверткой со стороны девочки. Она не знала, во что ввязывается, когда сделала свое обвинение.

В других статьях в газетах Ванесса заметила, что над Паттерсоном добродушно подшучивали относительно того или иного законопроекта, как будто он был совершенно другим сенатором, и в его жизни ничего подобного не происходило. Невиновен, пока вина не доказана. Ванессе было интересно, неужели она единственный человек во всей стране, кто отнесся к слушанью дела серьезно. Почему же больше никто не поможет этому ребенку? Почему все только хотят от нее избавиться?

Газеты опубликовали статью о болезни девочки во вторник. В ту же среду Ванесса неожиданно для себя оказалась в одной из платных телефонных кабин в приемном покое больницы, набирая номер адвоката девочки из Вашингтона Жаклин Кинг. Ее руки дрожали, когда она нажимала на прохладные круглые клавиши телефона. Она смогла дозвониться лишь помощнику, адвокат была в то утро в суде. Ванесса не назвалась, но прямо перешла к делу.

– Если у меня есть информация о давнем прецеденте в отношении Уолтера Паттерсона, это как-нибудь поможет?

Женщина на другом конце линии ответила не сразу.

– Что вы называете «давним прецедентом»? – спросила она наконец.

– Я хочу сказать, что если тот, кто однажды подвергся домогательствам сенатора, выдвинет обвинение сейчас, это сможет принести какую-то пользу?

Снова на другом конце линии колебались.

– Вы хотите сказать, что это произошло с вами?

Ванесса закрыла глаза.

– Да.

– Господи Иисусе. Не бросайте трубку.

Ванесса почувствовала, как пот выступил у нее на лбу. Она схватилась за телефонную трубку в панике.

– Вы ведь не собираетесь записывать это на пленку, не так ли?

– Нет. Я ходила за ручкой. Вы можете назвать свое имя?

– Нет. Мне нужно удостовериться…

– То, о чем мы говорим, произошло сколько лет назад?

– Тридцать.

Она смогла почувствовать разочарование женщины.

– Вы смеетесь. – Ее голос стал безучастным.

– Полагаете, что из-за срока давности моя информация вам не пригодится? – Ванесса услышала надежду в собственном голосе. – Пожалуйста, скажите, что это не поможет.

– Господи. Тридцать лет? Сколько же вам сейчас? Что он вам сделал?

– Я правильно поняла, что вы не сможете использовать эту информацию?

– Послушайте, мне нужно поговорить с Джеки, – сказала женщина. – Мы воспользуемся этим как-нибудь. По правде говоря, нам нужно что-то, чтобы выиграть это дело. Никто не верит этому ребенку, за исключением Джеки и меня. И вы просто подтвердили мою уверенность лишний раз. Пожалуйста, дайте мне номер телефона, чтобы связаться с вами, когда мы выясним, чем это может помочь.

– Нет. Лучше я сама позвоню вам.

– Джеки работает сегодня до поздней ночи, но она собирается встретиться с клиентом около девяти. Не могли бы вы позвонить в девять тридцать по нашему времени? Я уверена, она к тому времени освободится.

– Да, хорошо.

– Порядок. Тогда поговорим с вами позже.

– Подождите! – Ванесса не закончила. – Как девочка?

– Она перепугана. Вы не поверите, какая упрямая эта девочка, правда. Не боится ходить по улицам города ночью. Но каждый раз, как подумает, что ей придется встретиться с Паттерсоном с глазу на глаз и рассказать, что он с ней сделал, ее начинает рвать. Каждый раз. Я не уверена, сможем ли мы заставить ее дать показания перед судом.

– Как она выглядит?

Если женщина и удивилась этому вопросу, она не показала этого.

– Не как дитя, которое могло бы завоевать сердце присяжных судей, это уж серьезно. Она весит гораздо больше, чем следовало бы в ее возрасте. Никогда не улыбается. Один глаз у нее косит, и нельзя никогда быть уверенным, смотрит она на вас или нет.

Слезы наполнили глаза Ванессы. Ей захотелось обнять ребенка. Вероятно, ее никто никогда не обнимал.

– Возможно, вы – единственная ее надежда, – сказала помощник адвоката. – Вы ведь позвоните в девять тридцать?

– Да.

Брайан на два дня уезжал по делам, и к тому времени, когда Ванесса пришла домой тем вечером, он разжег огромный огонь в камине, а на плите кипела кастрюля с тушеным мясом. Было пять тридцать – восемь тридцать по времени на Восточном побережье. Она позвонила ему раньше, чтобы рассказать о разговоре с юристом. Он понял, что у нее было в голове, когда она вошла в дверь.

Она бросила свой портфель на один из кухонных стульев, проверила свои часы, хотя смотрела на них чуть ли не каждую минуту, и сделала гримасу мужу.

– Что мне делать? – спросила она.

– Никто не сможет ответить, кроме тебя самой.

– Ты бы мог попробовать. – Она сухо улыбнулась.

Он положил ложку, которой мешал мясо, на плиту и заключил Ванессу в объятия.

– Я думаю, ты – порывистая, сострадательная женщина. И ты поступишь так, как считаешь правильным.

Она взглянула на тушеное мясо без всякого интереса.

– Не мог бы обед немножко подождать? Мне необходимо кое-что сделать за письменным столом.

Он посмотрел на нее с невысказанным вопросом во взгляде.

– Конечно, – сказал он.

Она села за свой письменный стол в углу общей комнаты, роясь в горах счетов и выписывая чеки, до шести тридцати пяти. Брайан сидел на диване, читая газету. Он поддерживал огонь в камине, бесшумно вставая пару раз, чтобы подложить полено, и тепло от пламени согревало ее. В шесть сорок она попробовала подвести баланс своей чековой книжке, охотясь за тридцатью семью центами, которые, по словам банка, должны быть на ее счету, но никак не находились в ее чековой карточке. Ее стул был обращен к окну, и она могла видеть отражение Брайана в стекле. Случайно он посмотрел на нее, но никто из них не заговорил. Они забыли включить проигрыватель этим вечером, треск огня был единственным звуком в комнате, и Ванесса могла чувствовать, как пролетали минуты, секунды.

Крепкий запах томата и тушеного мяса вплыл в комнату. Ее охватила волна тошноты, и только тогда она позволила себе подумать о девочке, которой никто не верит. Она опять посмотрела на часы. Семь десять.

Отложив ручку, она повернулась, чтобы посмотреть на Брайана.

– Что же они смогут сделать с моим голословным утверждением тридцатилетней давности?

Он медленно сложил газету и положил ее на столик для кофе.

– Я не знаю, Ван.

– Ты разочарован во мне?

Он покачал головой.

– Нет.

– Все позади. Мне нужно все оставить в прошлом. Он ничего не сказал, и она с облегчением увидела, как он похлопал по диванной подушке рядом с ним, приглашая присоединиться к нему. Он обнял ее за плечи, когда она села, и она снова почувствовала запах тушеного мяса.

– Не думаю, что смогу есть сегодня вечером. Прости. Пахнет так вкусно. Не могли бы мы оставить это на завтра?

– Конечно.

Опять молчание. Она пожалела, что не включила проигрыватель по пути к дивану.

Брайан мягко водил пальцем вперед-назад по ее плечу. После нескольких минут молчания он глубоко вздохнул.

– Сейчас всего лишь чуть-чуть после десяти по их времени, – сказал он. – Могу поспорить, что юрист все еще ждет там в надежде, что ты наберешься храбрости и…

– Брайан, нет! – Она отодвинулась от него. – Все кончено, ладно? Во-первых, мне не следовало туда звонить. Пожалуйста, оставь меня в покое.

Он опять прижал ее к себе за плечо.

– Прости, – сказал он.

Она чувствовала беспокойство и усталость. Ей нужно пойти на пробежку. Или почитать. Взять машину. Она не могла твердо решить, что бы она хотела делать этим вечером. Единственное, что она знала точно – не позволить себе заснуть. Сон только вызовет еще одну поездку на карусели. И рядом с ней будет неулыбчивая девочка, такая толстая, что ей придется схватиться за штырь, на котором крепится конь, чтобы с него не свалиться. Ее единственный здоровый глаз будет смотреть прямо на Ванессу, когда их кони будут скакать галопом по кругу, все быстрее и быстрее, по кругу, у которого нет конца.