45

– Вам лучше? – спросил он.

Я лежала на кушетке в своей квартире, а он сидел рядом, держа в одной руке кусок материи, намоченный холодной водой, и прижимал его мне ко лбу. Другой рукой он приглаживал мои растрепавшиеся волосы, еще влажные после мытья. Он смотрел на меня с таким видом, как будто пытался вспомнить каждый дюйм моего тела. Если бы со мной не произошло всего и если бы я не знала наверняка, кто этот человек, я бы испугалась. Позволять совершенно незнакомому человеку гладить меня по щеке, по шее, проводить по моим бровям кончиками пальцев, потом вдоль по спинке носа – это было не в моих привычках.

Но это был не совершенно незнакомый человек. Я знала о нем все, что только можно знать, за исключением, может быть, двух-трех мелочей – типа того, как его зовут и откуда он приехал. Но это было неважно. Это был мой мужчина, и он был моим в течение многих жизней.

Я смотрела, как он на меня смотрит. Вспомнит ли он меня? Может быть, там, за этим лицом, живое сознание Тавистока?

Он внезапно очнулся и резко выпрямился.

– Простите, – пробормотал он. – Мне следует представиться. Меня зовут Тариз… – Он выговорил еще несколько имен, но их я уже не разобрала. В то время как он, сидя подле меня, произносил звуки своего теперешнего имени, а его бок касался моего тела, мне казалось, я не слышу, я чувствую. Все, что мне нужно было знать, это «Тариз». Талис, Тэйви, а вот теперь Тариз.

– Вы себя неважно чувствуете, – произнес он. – Может быть, следует вызвать врача. – Я увидела, как бледнеет его лицо цвета светлого меда. Он добавил очень тихо:

– Может быть, вы ожидаете ребенка.

– Нет, – ответила я, улыбаясь. – Не ребенка. Я не замужем. И не обручена. Я свободна.

Тариз ничего на это не ответил, только по-прежнему пристально рассматривал меня.

– Вы, наверное, скажете, что я сошел с ума, но мне кажется, я вас знаю. Как будто… нет, не знаю, как сказать. Как будто я вас когда-то знал. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да, прекрасно понимаю.

– Вы будете смеяться, но я как будто что-то знаю о вас. Но это, конечно, невозможно, потому что мы с вами никогда не были знакомы.

– А что вы обо мне знаете? – тут же спросила я. Он ласково улыбнулся, и мне показалось, что мое сердце сейчас растает.

– Вы боитесь высоты и вы любите… – Он заколебался. – Вы любите таких зверьков. – Он бросил взгляд на подсвечник, который стоял у меня на столе. – Вы любите обезьянок! И еще… вы что-то делаете. – Он провел рукой по глазам. И вспомнил. – Вы рассказываете истории. Вы замечательно рассказываете истории. Все вокруг смеются. Нет, главное, это я всегда смеюсь. И еще вы…

Он внезапно отшатнулся, смотря на меня почти испуганно. Его большие черные глаза расширились, кожа с каждой секундой делалась все бледнее. Он тихо проговорил:

– Кажется… кажется…

Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы мужчина падал в обморок, но в данном случае, кажется, мне предстояло это увидеть. Рывком вскочив с кушетки, я толкнула его к спинке и принялась искать, не найдется ли у меня бренди. Но я не нашла, потому что обычно не пью бренди. Поэтому я налила немного мандаринового ликера «Наполеон» и протянули ему рюмку.

– Простите, – пробормотал он, садясь прямо. – Со мной как будто… как это будет на вашем языке? Такое чувство, как бывает в самолете, когда посмотришь вниз на землю.

– Да, летная болезнь, – сказала я. И подумала про себя: «Так бывает, когда посмотришь в глубь столетий».

На нем был надет темный костюм, от чего его волосы и ресницы казались еще темнее. Больше всего на свете мне хотелось прикоснуться к нему. Я мечтала ему рассказать все о нас с ним. Я хотела почувствовать, как его сильные руки обнимают меня.

– Почему вы на меня так смотрите? – спросила я, пытаясь заставить его рассказать о своих мыслях.

Он улыбнулся. У него были прямые, ровные, красивые зубы. А когда я взглянула на его губы, все у меня внутри заныло. Халат на мне раскрылся, но я его не застегивала. Стоило бы ему пальцем пошевельнуть, и я бы вообще сбросила с себя на пол всю одежду.

– Я вас не знаю, – тихо сказал он. – И вы меня не знаете. Но все-таки как будто я вас знаю. Я знаю все, что в вас есть хорошего и плохого.

– Плохого? – тут же невольно вырвалось у меня.

– Кажется, вы с характером, – улыбаясь, заметил он.

– Только тогда, когда ты не делаешь то, что я хочу, – ответила я. – А как только ты делаешь, что я хочу, и когда я хочу, я тут же становлюсь милой и спокойной.

Учитывая тот факт, что мы с ним встретились пять минут назад, это мое заявление было трудно понять, но он только улыбнулся и кивнул:

– Да, это я знаю. Воля у тебя сильная.

С глубоким вздохом он посмотрел на рюмку ликера, которую держал в руках. Я сидела на краешке кушетки, примерно в восьми дюймах от него, и умирала от желания придвинуться вплотную.

– Я только что приехал в эту страну, – тихо произнес он. – Я только вчера сошел с самолета, а в этом здании у меня была назначена встреча с одним человеком.

– На восемнадцатом этаже, но ты нажал не на ту кнопку. Он поднял голову и взглянул на меня:

– Да нет, кажется, я нажал именно ту кнопку, какую надо.

– Да, – прошептала я. – Ты нажал ту кнопку, какую надо. Он снова посмотрел в свою рюмку. Когда он наклонил голову, я увидела, как у него на шее пульсирует вена. Как я хотела поцеловать эту шею! Воздух между нами напоминал электрическую дугу, заряд на которой возрастал с каждой секундой.

– Я приехал в вашу страну, чтобы говорить с вашими людьми, с вашим президентом, о том непонимании, которое имеется между вашей страной и моей.

– А, дипломат, – сказала я, думая, как талантлив был Талис к дипломатии. Он был таким остроумным и милым человеком, что в его присутствии все чувствовали себя легко и непринужденно, а заклятые враги мирились.

– Делаю, что могу, – скромно сказал он. Потом испытующе посмотрел на меня. – А вы – вы случайно не из тех работающих американок, которые дорожат своей работой и никуда не могу уехать из того места, где находится их компания?

Сначала я не понимала, что он имеет в виду, потом мое сердце запрыгало:

– Нет-нет, я совершенно спокойно могу ехать, куда захочу. Я зарабатываю на жизнь писательским трудом, так что я могу жить где угодно.

– Хорошо, – улыбаясь, кивнул он, потом хотел сказать что-то еще, но заколебался и осторожно поставил на столик рюмку с ликером, из которой так и не отпил ни глотка.

– А… какое это имеет значение, могу я путешествовать или нет?

– Если я скажу, что думаю, ты подумаешь, что я совсем ненормальный.

– Нет-нет, не скажу, что ты! – изо всех сил запротестовала я, про себя страстно надеясь, что он не просто хотел пригласить меня пойти с ним в ресторан.

Увидев огонь в его глазах, мое сердце подпрыгнуло к самому горлу.

– Не знаю, как это получилось, но я тебя люблю. Люблю всей душой, всем сердцем. Мне кажется, я всю жизнь ждал тебя и везде пытался тебя найти.

– Я тоже, – только и смогла прошептать я. «Ну, а теперь, – думала я, – мы начнем срывать друг с друга одежду. И я уже начала это делать».

Но, увидев, что он посмотрел на часы, мое сердце замерло. И как я могла забыть, что у него эта встреча! Он приехал в Америку не просто так, а из-за очень важных вещей: мир между двумя странами, обмен двумя различными философиями жизни, возможно даже, попытка предотвратить угрозу войны. Какое право имеет женщина вмешиваться в такие вещи?

– Сейчас я уже очень сильно опаздываю, но к четырем часам я должен освободиться. В это время я вернусь сюда, и тогда мы поедем и поженимся.

Мой рот открылся, и челюсть так отвисла, что подбородок касался груди.

– Ты опять не упадешь в обморок?

– Я… нет, кажется, не упаду… Но… поженимся? – На это мне сказать было абсолютно нечего. – А ты не мог бы еще чуть-чуть подождать с этой своей встречей?

Он поморгал глазами – я очень часто видела у Талиса эту привычку. Он отлично знал, какие чувства меня обуревают, и наслаждался моей растерянностью и. раздражением. Потом кончиками пальцев пощекотал меня под подбородком:

– Пока ты не будешь официально моей, я тебя не трону. Но после этого – после этого я шесть месяцев подряд не буду выпускать тебя из постели. – Он меня поцеловал в лоб. – К этому времени ты уже будешь так тяжела моим ребенком, что далеко уйти не сможешь.

Мне казалось, колени подо мной подгибаются. Была только одна вещь на свете, которую я хотела с такой же силой, как этого мужчину. И эта вещь была – наш ребенок.

– А теперь давай-ка одевайся, а я вернусь часа через два. Мне была непереносима мысль, что он сейчас уйдет.

А что, если он не вернется? А что, если я сейчас его упущу? А что, если… Я проговорила дрожащим голосом:

– В Америке, для того, чтобы пожениться, нужно как минимум три дня. Придется еще ждать… А как же…

Он поцеловал меня в обе щеки, так делают в Европе или на Востоке.

– Я сделаю несколько звонков. Нам ждать не придется. Он поцеловал меня в шею, но к себе не прижал. Я знала, что ему, как и мне, кажется, что, если мы прижмемся друг к другу слишком сильно, то у нас уже не будет сил разъединиться. Я услышала его шепот у самого уха:

– Ну как, у тебя есть еще вопросы?

Я не отвечала, и он, чтобы рассмотреть меня, отодвинул меня от себя на расстояние вытянутой руки. Я с трудом покачала головой. Нет. Нет вопросов. У меня нет никаких вопросов. Он – мой, и я готова пойди за ним на край земли.

– Тогда дай мне свой паспорт. Мне нужно будет сделать кое-какие приготовления.

Я с трудом, трясущимися руками открыла ящик своего письменного стола, вынула оттуда голубенькую книжку и протянула ему. И смотрела, как он ее с интересом открывает.

– Мы родились в один день, – заметил он. – И к тому же в один год.

Я молча кивнула и пошла за ним к двери, а потом ждала с ним лифта.

– Ты что, сомневаешься во мне? – спросил он, положив руку на дверь.

– Нет. Я тебе верю. Я верю тебе и доверяю.

– А ты меня любишь? – прошептал он.

– Всем сердцем. Всей душой. С начала времен и до конца.

– Да, – согласился он, пока дверь лифта медленно закрывалась. – Это точно. Со мной то же самое. Я тоже любил тебя всегда.

– Да, – прошептала я. – Да.