ГЛАВА 20

Наступило лето, и с ним пришла нестерпимая тоска по родным местам. Лежа поздно ночью на своей подстилке, Два Летящих Ястреба мечтал о доме и о свободе. Ему до смерти хотелось увидеть зеленые просторы и стада бизонов, дружелюбных индейцев и пегих лошадок. Он словно наяву слышал шум бегущей в реках воды и шепот ветра в прерии и видел великолепные водопады в горах. Во рту у него сразу собиралась слюна, стоило ему подумать о мясе бизона. Но самое главное, он мечтал о мести. Ночь за ночью он мысленно убивал троих мужчин, державших его на привязи.

И всегда, во сне и наяву, он видел Анну. Он помнил ее веселый смех, когда они лежали в высокой траве на берегу реки. Он помнил ее ласковую улыбку, сладость ее губ и приятный чистый запах, какого больше ни у кого не было. Еще он помнил, что она прошла вместе с ним дорогами войны и ни разу не пожаловалась на трудности. Она переносила голод, жажду, холод не хуже любого воина. Она ухаживала за ранеными, утешала умирающих и оплакивала мертвых. Ни одна женщина его племени не могла бы сделать больше. Он вновь видел ее в пору ранней юности и взрослой женщиной с большим животом, в котором она носила их сына. Он вспоминал, как она прижималась к нему своим золотистым телом, и ярость охватывала его, стоило ему подумать, что она лежит сейчас в объятиях другого мужчины. Его ненависть к Клайду Стюарту, Барни Макколлу и Руди не шла ни в какое сравнение с его ненавистью к Джошуа Бердину.

День шел за днем. Это были долгие, похожие друг на друга дни одинокого человека. И ночи тоже были длинными, тем более что заполнить их он мог только своими невеселыми мыслями. И каждый раз кончалось тем, что ему было страшно подумать еще об одном дне в неволе.

Шли недели, и он становился все более нетерпелив. Пять раз за пять дней он пробовал сбежать. И пять раз у него ничего не вышло. На шестой день, когда какой-то дурак провел желтой краской по его лицу, ярость обожгла его огнем. С боевым кличем шайенов на устах он оттолкнул остолбеневшего парня и бросился на Стюарта. Едва он железной хваткой вцепился высокому блондину в глотку, как в шатре начался настоящий ад. Руди с невероятной для него быстротой выскочил из-за кулис на сцену и заставил Двух Летящих Ястребов разжать пальцы, пока Барни Макколл успокаивал разволновавшуюся публику.

С тех пор индейцу связывали руки за спиной перед первым представлением и развязывали только после последнего. И все-таки он не сдавался, причиняя Стюарту и его дружкам множество неприятностей. Короче говоря, борьба шла не на жизнь, а на смерть. Или он получит свободу и предоставит белым найти себе другой способ зарабатывать деньги, или умрет. Захваченный мечтой о свободе, он знал, что добьется своего, как бы его ни сторожили. А если не добьется, то все равно покончит со своим недостойным существованием невольника.

В то лето Хансен со своим шоу совершал турне по Пенсильвании и Виргинии. В каждом городе они раскидывали свои шатры и народ съезжался к ним издалека посмотреть.

Больше всего людей привлекал Клайд Стюарт и его индеец. На Востоке, естественно, тоже были индейцы, но их уже давно покорили и выселили из родных мест в резервации, где они вымирали, забытые своими мучителями.

На сцене же перед ними представал настоящий живой шайен, воин, который принимал участие в победе над Кастером. Сколько волнений можно было пережить, глядя на человека, стоявшего всего в нескольких футах! Живая история!

А для Двух Летящих Ястребов это был нескончаемый кошмар. Иногда ему казалось, что белые со всего мира таращат на него любопытные глаза, в которых можно прочитать все, кроме уважения человека к человеку. Приходили посмотреть на него люди, говорившие со смешными ошибками. Приходили желтые и черные. Он видел женщин, одетых по-простецки, и видел разряженных модниц в шелковых платьях и шляпах с перьями. Кто бы они ни были и какие бы они ни были, они не видели в нем равного себе разумного существа.

В августе Хансен сделал перерыв на три недели. Они как раз были в Филадельфии, и Стюарт не мог решить, что ему делать с Двумя Летящими Ястребами. Они были не в стоянии как следует сторожить его в отеле, да и нянчиться с ним в свободное время Стюарту тоже было не по душе. В конце концов, на свете существовали салуны и проститутки, зазывавшие его на каждом углу, и Стюарт твердо решил не упустить своего.

Он шел по улице, изо всех сил ища выхода из сложившейся ситуации, и вдруг увидел тюрьму. Она была совсем маленькой, с задней стеной из камня, а с правого и левого боков из металлических решеток. Двери тоже были железные, надежные.

Местный страж закона мгновенно вошел в положение Стюарта и согласился взять в тюрьму индейца. Стюарт довольно улыбнулся. Еще неразрешимая несколько минут назад проблема перестала существовать вовсе.

Два Летящих Ястреба вздрогнул всем телом, когда за ним захлопнулась дверь. В камере не было ничего похожего на мебель. Цементный пол. Железный потолок. И всего три шага от одной стены до другой.

Это были самые длинные три недели в его жизни. В камере он не имел никакой возможности уединиться даже на мгновение. Люди приходили посмотреть на него и днем и ночью. Иногда он просыпался рано утром, а на него уже со смешками глазели мальчишки.

По вечерам собирались в основном подвыпившие мужчины, которые с видом превосходства издевались над ним, рассказывая, что бы они с ним сделали, если бы он попался им в руки.

Иногда мимо проходили женщины. Они останавливались в отдалении и разговаривали между собой, словно он был зверем и не понимал их слов.

Его очень удивляло, как по всей видимости воспитанные дамы рассуждали о его мужских достоинствах.

Стюарт принес ему ведро для естественных отправлений и одеяло, чтобы он не мерз по ночам. Руди три раза в день приходил с едой, на которую Клайд не жалел денег, потому что понимал: никто не будет платить за истощенного индейца, которого никак не представишь на поле боя.

Каким унижением было есть, спать и мочиться на виду у белых мужчин и женщин. Они смотрели на него во все глаза, даже не думая отворачиваться. Первые две недели их было постоянно никак не меньше двух-трех дюжин, тыкавших в него пальцами и смеявшихся бог весть чему. Они пытались заставить и его рассмеяться или рассердиться, но уж этого он им не позволял. Воспитанное с младенчества умение держать себя в руках никогда еще не подводило. Не подвело и на сей раз.

Прошло, примерно, две с половиной недели, как его заперли в крошечной камере. И тут случилось…

Наступило воскресенье, и народ собрался вокруг клетки с живым индейцем. Многие надели свои лучшие платья и, вероятно, только что побывали в церкви. Но среди них нашелся один в рабочих штанах, от которого за милю несло виски. И вот он-то принялся разглагольствовать, как много он убил индейцев, когда был помоложе. Он хвастался, что стреляет лучше любого и готов доказать это на деле. Неожиданно он переключился с убитых им индейцев на скво, с которыми переспал.

– Женщины апачей, – вещал он, – очень толстые и уродливые. Команчей – тоже. А вот у Шайенов бабенки что надо. Красивые, говорю я вам. Очень красивые. Но дерутся как собаки. – Он показал на шрам не левой щеке. – Одна такая подарила мне его. Пришла ко мне, видите ли, с ножом. Да-да. Но, черт бы меня побрал, я ее приручил, и она стала ласковой как кошечка. Стоит их приручить, и тогда только узнаешь, какие они под своими бизоньими шкурами. А, индеец? – Он захохотал и замахал руками перед клеткой. – Может, это была твоя сестричка?

Все рассмеялись, правда, не без смущения. Белый подошел совсем близко к железным прутьям.

– Ты о чем думаешь, краснокожий? Думаешь, твоя сестричка хотела пришить старину Пита?

– Думаю, ты – дерьмо, – ответил Два Летящих Ястреба.

После этого он отошел в угол, схватил поганое ведро и выплеснул содержимое прямо в лицо продолжавшему смеяться белому.

Смех тотчас стих, и толпа подалась назад, подальше от мерзко пахнувших нечистот. Наступила мертвая тишина. Облитый белый вытащил из-за пояса пистолет.

– Грязный индеец! – прошипел он. – Убить тебя мало!

Он уже целился, когда на него налетел Барни Макколл.

– Какого черта тут происходит? – завопил он, выбивая пистолет из рук бахвала.

– Твой индеец облил меня своим говном!

– А… – Барни с отвращением принюхался. – Ясно. Насколько я понимаю, ты это заслужил.

– Ну, ты…

– Ладно, – оборвал его Барни. – Пошли к парикмахеру. Помоешься. Потом я поставлю тебе бутылку. Что скажешь?

Пит было замотал головой, однако при слове «бутылка» его негодование несколько поутихло. Он даже изобразил подобие улыбки на лице.

– Идет. Я согласен. Только купишь мне новые штаны и рубашку. Эти же я не могу носить теперь.

– Получишь. – Барни пожал ему руку, и они отправились куда-то, беседуя на ходу, как старые приятели.

Толпа рассеялась. Два Летящих Ястреба наконец-то остался один. Вздохнув, он уселся на пол и стал смотреть на чистое синее небо. Нельзя сказать, чтобы он не подумал, какое наказание его ждет за его проступок, но это было неважно. Белый дурак получил по заслугам. Он всех их ненавидел.

Однако никакого наказания не последовало, и еще через четыре дня Филадельфия осталась позади.

Они были в маленьком городишке в Западной Виргинии, когда Барни заявил, что представление требует некоторой доработки.

– Что-нибудь этакое, – размышлял он вслух. – Небольшой штришок, и мы поднимем цены на билеты.

Как всегда, при упоминании денег голубые глаза Стюарта загорелись огнем, и, тщательно все обдумав, он решил, что Два Летящих Ястреба не должен столбом стоять на сцене. Почему бы ему не исполнить танец дождя? Или, еще лучше, боевой танец шайенов?

– А почему не оба? – добавил от себя Барни. – Пусть еще споет парочку песен позабористее.

Клайд кивнул.

– Неплохая мысль, – проговорил он и потер подбородок. – В самом деле, мысль неплохая. На танцующего и поющего индейца они полетят как мухи на мед.

Однако Два Летящих Ястреба был непреклонен.

– Что это ты себе позволяешь? – возмутился Стюарт. – Я тебя не прошу. Я тебе приказываю!

– Не приказывай. Все равно этого я делать не буду.

– Какого черта? – разъярился Стюарт.

Два Летящих Ястреба оставался непоколебим. Для индейцев танец дождя и боевой танец были священными, и о них нельзя было даже упоминать, не то что показывать публике. Но этого не объяснишь белым, тем более Стюарту, для которого нет ничего святого. И вообще, с какой стати он должен что-то объяснять ему? Пусть бесится сколько хочет, а Два Летящих Ястреба не намерен исполнять обрядовые танцы и песни своего народа для развлечения белых. Если Стюарт хочет его убить, пусть убивает. Лучше умереть, чем бесчестить свой народ.

– Я тебя спросил, – орал Стюарт. – Отвечай! Два Летящих Ястреба пожал плечами.

– Мне надоело корчить из себя дурака, – бесстрастно произнес он. – Если тебе нужен боевой танец шайенов, исполняй его сам.

От его спокойного тона Стюарт разозлился еще больше. Глаза у него сверкнули, как осколки синего стекла, и он зарычал:

– Руди! Барни! Держите его!

Тень подумал, что пришел его конец. Макколл и швед схватили его, а Стюарт принялся засучивать рукава. Потом он встал перед Двумя Летящими Ястребами в боксерскую позу.

– Не будешь плясать, индеец? – ласково спросил он.

Тень упрямо покачал головой, и ярость в глазах Стюарта заполыхала огнем. Крикнув что-то, он нанес шайену серию коротких ударов под ложечку.

– А теперь, индеец? Ты не переменил свое решение?

– Нет.

Стюарт, уже не помня себя, бил его в живот и даже в шею. Последний удар пришелся по лицу Двух Летящих Ястребов, и у него из носа потекла кровь.

– Ты будешь делать, как я сказал, – рычал Стюарт, – или я убью тебя своими руками.

Снова как в Медвежьей долине. Тень отлично помнил это. Только теперь его бьет один человек, а не куча разъяренных белых дикарей.

С губ Клайда Стюарта срывалось одно ругательство за другим.

– Я здесь хозяин, проклятый краснокожий! И тебе лучше запомнить это раз и навсегда! – С этими словами он выхватил у Руда из-за пояса нож и всадил его в левое плечо Тени.

– Клайд…

– Заткнись, Барни. У тебя последний шанс, индеец! – вопил он. – Ты будешь плясать? Или считай себя мертвым!

Тень, прищурясь, смотрел прямо в глаза Стюарту. У него не было ни малейшего сомнения, что угроза вполне реальна, но больше он не хотел подчиняться. Ему опротивела неволя, опротивели долгие пустые ночи и бесконечно тянущиеся дни, опротивело выставлять себя на посмешище. К черту! Если он не может получить свободу, лучше ему умереть.

– Поищи себе другого индейца, – устало проговорил он. – Я выхожу из игры.

Его слова были последней каплей, переполнившей чашу терпения Клайда Стюарта, который побагровел от ярости и, прежде чем Барни и швед успели его остановить, всадил нож в бок индейцу. Со стоном Два Летящих Ястреба повалился на пол без чувств. И тут вошел Джон Хансен.

– Какого черта здесь происходит? – сердито спросил он. – Крики слышны на другом конце города.

– Не твое дело, Хансен! – рявкнул Клайд.

– Это мой шатер и мое дело, – не испугался Хансен. – Еще не хватало, чтобы у меня резали людей. Пусть даже это всего-навсего индеец.

– Не смотри, если не нравится!

– Послушай, Мне не нужны…

– Заткнись, старик!

Клайд Стюарт уже не мог остановиться, и, развернувшись, ударил Хансена в зубы. Старик потерял равновесие и упал, ударившись головой об угол железного сундука. Макколл, Стюарт и швед молча обменялись растерянными взглядами. Барни, бросив Двух Летящих Ястребов, наклонился над Хансеном и посерел, заметив, что у того неестественно вывернута шея. Тяжело вздохнув, Макколл пощупал у Хансена пульс. Ничего.

– Добился своего, – прошипел он, поворачиваясь к Клайду. – Старик мертв.

– Надо выбираться, – прошептал Руда. – Индеец тоже мертв.

Стюарт выругался.

– Придется.

Трое мужчин выскользнули из шатра и смешались с толпой, которая уже начала редеть. Они старались держаться в тени, на ходу обсуждая, куда им лучше податься, как вдруг Руда вспомнил, что забыл взять деньги.

– Плевать, – с раздражением бросил ему Стюарт. – Нам надо бежать отсюда.

– Еще чего! – возмутился Руда. – Почему это я должен плевать на свои денежки? Вы давайте вперед, возьмите лошадей, и встретимся через десять минут возле забегаловки Фремонта.

– Десять минут, – предупредил его Стюарт, – и ни минутой больше.

Швед умел, если надо, двигаться быстро. Большой черной тенью он метнулся назад в шатер с синими полосами. Два трупа лежали, как раньше, неподвижные и страшные в своем последнем сне. Руда стало не по себе, когда ему пришлось переступить через индейца, чтобы добраться до своего тайника.

Один из трупов неслышно пошевелился, наблюдая за шведом. Два Летящих Ястреба, сжав зубы, чтобы не поддаться боли и беспамятству, вытащил из своего бока нож и встал.

Руда издал радостное урчание, добравшись до своих денег.

– Порядок, – успел пробормотать он, прежде чем ощутил холодок металла у левого уха.

Теплый ручеек крови побежал у него по шее, когда нож разрезал кожу.

– Не двигайся, – услыхал он чей-то голос.

– Нет, нет, мистер, – торопливо проговорил Руди. – Мистер, если вы за деньгами, вот, берите. У меня много.

– Мне не нужны твои деньги. Давай ключ от цепей.

– Индеец? – прошептал Руди. – Я думал, ты мертвый.

– Еще нет. Давай ключ.

– Да, да. – Руди полез в карман. – Вот.

– Стюарт, – беря ключи, сказал Тень. – Где он?

– Не знаю, – ответил Руди и почувствовал, как нож глубже вонзается в мясо. – Подожди, – прохрипел он. – Я скажу. Он возле забегаловки Фремонта. И он, и Барни. Они вместе.

– Ты говоришь правду?

– Клянусь!

Швед испытал настоящее блаженство, когда Два Летящих Ястреба убрал нож, но оно было недолгим, и он заревел, как раненый бизон, потому что нож вошел ему в спину. Кровь хлынула у него изо рта, и он рухнул на пол, не выпустив из рук денег.

– Один мертв, остались трое.

Зажимая рукой рану, Тень наклонился и избавил себя наконец от тяжелой цепи, а потом выскользнул из шатра. Голова у него кружилась, но он заставлял себя идти вперед, впрочем, далеко ему идти не пришлось, потому что вскоре он увидел Стюарта и Макколла, которых мгновенно узнал, несмотря на сгустившиеся сумерки.

– Опаздывает, – сказал Стюарт.

– Подождем еще пару минут, – потребовал Барни.

– Ну нет, – сказал Клайд, вскакивая на своего черного коня. – Я уезжаю. Если хочешь, встретимся в Абайлине.

Макколл в растерянности глядел вслед Стюарту.

Чуть погодя он, чертыхнувшись, стал влезать на свою лошадь. Однако влезть не успел. Нож, брошенный Тенью, просвистел в воздухе и впился ему в спину. Макколл упал лицом вниз на землю, пытаясь нащупать нож, который, не прошло и нескольких минут, успокоил его навсегда.

Изо всех сил стараясь не потерять сознание, Два Летящих Ястреба взял ружье Макколла и, стиснув зубы, забрался в седло, которое Барни приготовил для себя. Пот ручьями стекал у него со лба, но он не обращал на это внимания. Ему надо было во что бы то ни стало догнать Стюарта.

Только после полуночи он разыскал его мирно спящим возле небольшой речушки. Стараясь держаться так, чтобы конь Стюарта не учуял его, Два Летящих Ястреба бесшумно подошел ближе.

Стюарт проснулся мгновенно и сразу потянулся за ружьем, но закричал от боли, потому что нож Тени пригвоздил его руку к земле. Тогда он попытался дотянуться до ружья левой рукой, однако Два Летящих Ястреба отбросил его подальше. А уж когда Стюарт увидел ружье Макколла, у него комок застрял в горле и стало нечем дышать.

– Если ты знаешь какую-нибудь молитву, давай, я подожду, – ледяным тоном проговорил Два Летящих Ястреба.

– Откуда ты? – прошептал Стюарт. – Ты же умер.

– Умру еще. Успею. Только сначала разделаюсь с тобой.

– Ты не можешь меня убить! – завопил Стюарт, забыв про боль в руке, стоило ему заглянуть в черные непроницаемые глаза шайена. – Я спас тебя. Ты бы умер, если бы не я. Это мы с Барни освободили тебя…

В черных глазах индейца он ничего не мог прочитать, но увидел ружье и жалобно заканючил, забыв о гордости:

– Подожди, индеец! Давай договоримся!

Два Летящих Ястреба прижимал к ране ладонь, чувствуя, как из нее вытекает теплая кровь. Он покачал головой:

– Нет времени.

В голубых глазах Клайда Стюарта блеснула надежда, когда он заметил, что индеец ранен. Если он заставит его потянуть еще несколько минут, краснокожий умрет, а он будет свободен.

Воин прочитал мысли белого и улыбнулся.

– Ты умрешь первым, – пообещал Два Летящих Ястреба, и, когда лицо Стюарта стало расплываться у него перед глазами, спустил курок.

Крик Клайда Стюарта утонул в грохоте выстрела. Пуля попала ему точно между глаз и изрядно повредила его красоте. Два Летящих Ястреба познал короткое мгновение радости, когда смотрел на мертвое лицо своего врага. Едва заметно улыбаясь, он смочил руки в его крови.

А потом наступила темнота…