Когда в 1957 году развелась Дороти Маллен, все были шокированы, когда в 1976 году на развод подала Джейд, никто и внимания не обратил. К тому времени в Америке распадался почти каждый второй брак. Развод, подобно, допустим, получению водительских прав или диплома об окончании колледжа, стал вещью ритуальной. Для многих формула – женитьба (или замужество) и счастливая жизнь вдвоем – перевернулась: развод и счастливая жизнь в одиночку.

1976-й был переходным годом, когда люди и вперед глядели, и назад оборачивались. Это был год двухсотлетия американской революции, первый год после Вьетнама, год, когда в Белый дом пришел Джералд Форд, первый президент, которого не избирал народ. Были хорошие новости – индекс Доу-Джонса достиг тысячи пунктов, были новости плохие – уровень безработицы и инфляции неуклонно поднимался. В тот год умер Говард Хьюз, а парень из Джорджии, по имени Джимми Картер, стал кандидатом в президенты от демократической партии.

Для Джейд это тоже был год перемен, совершенно безумный год. То она кидалась в самые отчаянные авантюры, то взмывала к вершинам счастья. Правда, лозунг времени «Рай сегодня» в ее случае сразу осуществить не удалось. Сразу после развода она вернулась в Нью-Йорк и поселилась в довольно-таки уродливом здании с претенциозным названием «Девилль». В квартире-клетушке было две спальни, и делила ее Джейд с тремя соседками, с которыми была едва знакома. Впрочем, их имена и лица – а также любовники – менялись из месяца в месяц, и эта быстротечность вполне устраивала Джейд. В Нью-Йорке, где никому ни до чего не было дело, она впала во временное помешательство – сексуальное, финансовое и душевное.

Джейд выкидывала такие штучки, от которых сама приходила в ужас: подходила на улице к незнакомым людям, рассказывала им о своей жизни и только наутро соображала, что это мог бы быть убийца и она запросто могла расстаться с жизнью. Она пила и просыпалась с такой жуткой головной болью, что встать не было сил. Как-то утром, с похмелья, Джейд собрала все свои платья, которые купила, когда была замужем, и сожгла их в ванне. Огонь разгорелся так, что пришлось вызывать пожарную команду и взламывать дверь. Только потом ей пришло в голову, что так ведь можно было поджечь целый дом и сгорела бы не только она, но и множество других людей. Она совершенно не владела собой, то впадая в исступление, то загоняя чувства внутрь. Она осыпала бранью продавщиц и привратников, растаптывала самое себя, злоупотребляя спиртным, травкой и снотворным. Порой с ней случались истерики на глазах у всех; а бывало, она совершенно замыкалась, погружаясь в глубокую депрессию и не выходя из дома неделями. Она попала в такую полосу жизни, когда сама себя не узнавала. Она стала другим человеком – и презирала этого человека.

До замужества у Джейд был только один мужчина – Барри. Теперь она спала со всяким, кто пожелает, а желающих было вдоволь. Она вела себя как последняя шлюха, надеясь хоть таким образом проучить Барри. Она особенно полюбила песенку «Пятьдесят способов расстаться с любовником» и уверяла каждого встречного-поперечного, что испытает все пятьдесят, а затем начнет с начала. Она полагала, что доказывает таким образом твердость и решительность, но на самом деле демонстрировала лишь доступность. Раньше Джейд практически не пила. Теперь у нее в холодильнике всегда стоял графин «Галло Шабли». Изрядно выпив, она обычно либо отправлялась в ближайший бар подцепить партнера на ночь, либо звонила Барри и изливала весь свой гнев. В общем, превратилась в заурядную задрипанную пьянчужку, хотя сама себя уверяла, что ей все нипочем и что она самая утонченная натура в мире. Раньше Джейд никогда не считала денег, а теперь стала настоящей скрягой. Она ходила пешком, чтобы сэкономить на автобусе, и забирала домой остатки ужина, чтобы позавтракать на следующий день: Она считала центы и швырялась долларами; подумаешь, говорила она себе, на все наплевать, пусть хоть в ночлежке закончу. Оглядываясь впоследствии назад, на первые дни после развода, она всегда вспоминала холодные лепешки на завтрак.

Какое-то время ей действительно было на все наплевать, и она думала, что и другим тоже. Она укрылась в большом городе, далеко от матери и друзей, и убеждала себя, испытывая некую извращенную гордость, что если уж уходить, то как следует хлопнув дверью. Спасло ее то, что жизнь в городе дорога, а денег у нее не было. А для того чтобы хлопнуть дверью, деньги, как выяснилось, нужны – на вино, на травку, на ликер «Маргарита», который она любила потягивать в барах на Первой авеню.

Оказавшись впервые без постоянной службы, Джейд стала свободным художником – обставляла сцены для фотосъемок. Найти площадку, установить штативы, расположить камеры – это было ее делом. Нестабильное расписание наилучшим образом отвечало нестабильной полосе ее жизни, а причастность к миру моды позволила вновь обратиться к делу, которое она предпочитала всем остальным. Изучая объявления в «Мэдисон-авеню Хэндбук», Джейд находила себе задания по душе; сначала мелкие – вроде оформления каталогов-заказов, а потом, со временем, все более и более серьезные и прибыльные – в престижных фотомастерских и рекламных агентствах.

Именно в качестве оформителя Джейд впервые открыла для себя Манхэттен и его сокровища. Она обшарила китайские аптеки на Мотт-стрит в поисках экзотических колб причудливой окраски и формы; винные погребки на Амстердам-авеню, где можно было достать свечи в красивых стеклянных цилиндрах, – их обычно зажигают в молельнях адвентистов Седьмого дня; лавочки на Четырнадцатой улице – тут продавали грубые изделия из терракоты; огромные склады в Бауэри, в которых громоздились целые ряды колонн и пилястров от зданий, предназначенных на снос; сарай на Эссекс-стрит, где режут кошерных цыплят; шумную кондитерскую в арабском стиле на Третьей авеню, в районе Тридцатых улиц; магазин на Двадцать восьмой, где продают только палки и зонтики; ресторан в районе Сороковых улиц, выполненный в стиле итальянского палаццо, – все это были отличные площадки для фотосъемок.

Большая любительница походить по магазинам, Джейд всегда могла подсказать, где купить пару сандалет, в ансамбле с которыми двадцатидолларовые брюки и безрукавка за десятку будут выглядеть так, что не стыдно показаться летом в Соммерсете. Обладая острым взглядом и умея увидеть вещи в неожиданном ракурсе, Джейд надумала использовать цветное полотенце за сто пятьдесят долларов как пояс к белой мужской рубашке и превратила ее таким образом в пляжный костюм. Всегда гораздая на разные выдумки, она протянула над поляной, где росли красные тюльпаны, веревку и повесила на нее платья, брюки и блузы. Ко времени встречи с Джорджем у Тициана в мансарде Джейд превратилась в одного из лучших оформителей Нью-Йорка. Период ее безумств подходил к концу.

Съемка в купальниках на Джоунз-Бич ничем особенным не отличалась – то есть ничем особенным, если иметь в виду, что это была съемка для журнала мод. На дворе стоял март, и хоть светило солнце, воздух еще не прогрелся, так что у фотомоделей выступила гусиная кожа и затвердели соски – впоследствии все это придется отретушировать. Одна из моделей была беременна и места себе не находила оттого, что любовник никак не хотел на ней жениться; другая была явно с похмелья, так что ее приходилось буквально поддерживать. У гримера был пик переживаний, связанных с новым любовником, а дамский мастер простудился и готов был вот-вот свалиться с воспалением легких. Купальники сидели плохо – слишком сильно подрезаны снизу, слишком высоко забраны сверху; с этой проблемой Джейд справилась, заставив девушек слегка пригнуться в сторону камеры, чтобы лучше была видна грудь, и надеть туфли на неправдоподобно высоких каблуках, чтобы подчеркнуть изгиб бедер.

– Класс, лучше не бывает, – сказал Тициан на обратном пути в город, когда все намерзлись и устали. – Ты даже из дерьма способна сделать мрамор.

– Вот так комплимент, – рассмеялась Джейд, хотя и сама знала, что сработала сегодня как надо.

– Всегдашняя проблема свободного художника, – сказала она ему, когда они притормозили у моста, чтобы заплатить пошлину, – заключается в том, что время между одним ангажементом и другим тянется слишком долго, а когда получаешь работу – пролетает слишком быстро. Я бы предпочла постоянную, с девяти до пяти, работу. Не говоря уж о постоянной, с девяти до пяти, зарплате.

Джейд надоело думать о деньгах; ей надоела ее сумасшедшая жизнь. Худшее осталось позади, и теперь ей хотелось нормальной, размеренной жизни. Едва ли не главным были деньги – деньги, которые она сама заработает и которые никто не сможет у нее отнять.

– Ну и ну, – вздохнул Тициан, накладывая тонкий слой фиолетовой тени на романтические впадины под глазами. – До чего же ты буржуазна!

– Ну что ж, кому-то надо быть и буржуазным, – засмеялась Джейд. Иногда Тициан был совершенно невыносим, но вообще-то он ей нравился – добрый и отзывчивый малый. Когда ей бывало совсем худо, он, один из немногих, всегда оказывался рядом. – Серьезно, если услышишь что-нибудь, дай мне знать, ладно?

Джейд жаждала постоянства – материального и душевного, как другие жаждут приключений. Графин с «Шабли» исчез из холодильника, случайные встречные – из постели, и Джейд постепенно начала приобретать равновесие. Подобно многим женщинам, она приходила к мысли, что в хорошей работе больше надежности, больше страсти, больше радости, чем можно ожидать от любого мужчины. Теперь Джейд всех своих знакомых просила помочь подыскать ей место.

– Черт побери! – прохрипел автоответчик Джейд голосом погонщика мулов из Миссури, когда она в воскресенье вечером вернулась домой, поцеловав на прощание Дэна и в очередной раз неопределенно пообещав подумать о том, чтобы переехать к нему в большой кооперативный дом рядом с Сентрал-парком. – Какая наглость! Появилась в городе и даже не позвонила мне.

Такой голос мог принадлежать только одному человеку – Мэри Лу Тайлер, бывшей грозной начальнице Джейд, главному поставщику модной одежды для магазина «Савенн». Вслед за приветствием следовало указание позвонить Мэри Лу в «Савенн» тут же, немедленно, сию же минуту. Еще звонила Марти – с приглашением на съемки боевика по роману Стивена Кинга «Кэрри»; Джордж, который напоминал о свидании во вторник. Под дверь была подсунута записка от Питера – не хочет ли она пойти на прием в честь Джона Макинроя.

Джейд легла спать, полная радостных надежд на будущее, – так бывало в Корнеле, где она считалась самой интересной девушкой на курсе. Замужняя Джейд была доброй маленькой девчушкой, довольной своей доброй маленькой жизнью. Джейд сразу же после развода была демоном саморазрушения. Нынешняя Джейд была подлинной, настоящей Джейд.

– Мэри Лу! Как это тебе удалось отыскать меня? – Утром в понедельник Джейд первым делом набрала ее номер.

– А сама-то ты думаешь как? Кто говорит каждому встречному-поперечному, что нужна работа? Мне лично это нашептала виноградная лоза. – Джейд слышала в трубку, как Мэри Лу шелестит на столе бумагами – памятки, записки, заметки, заказы, приглашения.

Все явно осталось, как было. Мэри Лу – это не женщина, а торпеда. Она поражала витрины и людей, в том числе – время от времени – Джейд.

– Ну ладно, как ты там?

– Нормально, – ответила Джейд. – Сейчас нормально.

– А ребенок? Кстати, ты так и не сказала мне, кто у тебя – девочка или мальчик?

– Ты что, забыла? У меня был выкидыш.

На другом конце провода повисло молчание. Даже шелест бумаг прекратился.

– Извини, – сказала Мэри Лу в явном смущении. – Я забыла. Совсем забыла. Прямо не знаю, что сказать…

– Ладно, это я пережила, – сказала Джейд, и так оно, видно, и было. Выкидыш – в прошлом, которое осталось прошлым. Иное дело – аборт. Да, аборт, убивший и ребенка и брак, – дело иное.

– Когда же ты вернулась в город? – прервала, наконец, молчание Мэри Лу, – И почему, черт возьми, сразу не позвонила мне?

Джейд сказала Мэри Лу, что развелась, а в город вернулась в 1976 году.

– А не позвонила я потому, что никому не звонила. После развода у меня был нервный срыв, и мне надо было справиться с ним в одиночку. Со мной тогда трудно было иметь дело.

– А, ясно, – Мэри Лу сама разводилась и прекрасно могла понять самочувствие Джейд. – Ну ладно, давай пообедаем вместе. В ресторане «Ле Гренуй». В пятницу на следующей неделе. В час дня.

Джейд повесила трубку, пытаясь понять, что там такое Мэри Лу задумала. У нее всегда что-то на уме. А пока впереди был вторник и Джордж Курас.

Во время первого своего свидания они говорили каждый о себе; во время второго – друг о друге; во время третьего – о разводах.

– Барри никогда не ладил со своим отцом. С самого детства. Я всегда была посредине. Барри жаловался мне на отца. Отец – на Барри. Я – словно тренировочная груша. – При упоминании о бывшем муже и бывшем свекре в голосе Джейд все еще звучала горечь. – Но когда мы развелись, они тут же стали лучшими друзьями и объединились против меня. Вот когда я поняла, что кровь плотнее воды. Вот когда я поняла, что, случись выбирать между деньгами и любовью, всегда выбирают деньги.

– Да, сильная, должно быть, история, – сказал Джордж, инстинктивно ощущая, что испытания ей – хоть и не углублялась она в детали («слишком гнусно все это») – выпали тяжелые.

– Замечательная, – сардонически заметила она. – Давайте лучше сменим пластинку.

Джейд не хотела говорить о своем разводе; а Джордж, казалось, не мог наговориться о своем. Ина – то да Ина – се. Ина, Инина богатая семья, Инино убийственное заявление, что она влюбилась в другого. А если не Ина, то сын Джорджа – Бобби. Он обожал Бобби. Бобби – свет в окне, лучшее, что у него есть в жизни; самое сообразительное, самое замечательное, самое умное, самое красивое существо на свете – мальчишка двух лет от роду.

– Она выходит за него, – сказал он, как бы не веря в то, что это возможно. Ради разнообразия он заговорил теперь об Ине и ее любовнике.

Джордж и Джейд сидели в ресторане «Тичино» прямо у стены, за столиком для двоих, и веселый смех, оживленный разговор, доносившиеся из-за других столов, составляли контрастный фон страстному монологу Джорджа.

– Он из породы неудачников. Не пойму, как может женщина оставить мужа ради бывшего бейсболиста, который даже играть больше не может.

Джордж говорил и говорил, и когда замолк, Джейд пожала плечами – не то что осуждающе, но смущенно. Вот уж чего меньше всего ей хотелось, так это заниматься психоанализом женитьбы Джорджа, его развода, бывшей жены или любовника бывшей жены.

– Ну что тут сказать, – произнесла она, наконец, не в силах выдержать его настойчивого, ожидающего взгляда. – Может, стоит обратиться к психиатру?

– Она обвела меня вокруг пальца, – упрямо продолжал Джордж, не желая признаться, что он был у психиатра и никакого толка не получилось. Он был одержим Иной. Он привык сам быть инициатором разрывов. Его же не оставляли никогда – до тех самых пор, пока Ина не ушла, взяв с собою Бобби. Он был готов ее убить. Ну а как минимум – посчитаться с ней, причинить ей такую же боль, какую она причинила ему. – Мне казалось, что мы счастливы.

– Счастливы? – не удержалась от недоверчивого восклицания Джейд. – Но ведь у вас было полно романов.

– Ничего серьезного, – сказал он, не отрицая, впрочем, самого факта. – И к тому же я стал встречаться с другими женщинами только после того, как наш брак распался.

Джейд снова пожала плечами. Она не знала, верить ему или нет. Начиная с отца и кончая мужем у Джейд было много поводов убедиться, что мужчинам верить опасно. Ей стало неуютно, и Джордж почувствовал это.

– Не знаю, с чего это я разболтался, – сказал он, покачивая головой. Как это он мог забыть, что никогда не следует говорить при одной женщине о другой. Он взял ее за руку.

– Все это произошло около года назад, – печально заметил он, все еще не в силах сменить тему. – Выгляжу я, наверное, как совершенный невропат.

– Мы все таковы, когда говорим о своих женитьбах-замужествах, – сказала она, чувствуя с облегчением, что разговор все же иссякает. Она сочувственно и понимающе улыбнулась: ведь и она в свое время терзала мужчин рассказами о своем замужестве и разводе. – Давайте считать себя подранками.

– Не знаю, как вы меня терпите, – сказал ей Джордж при четвертой встрече. Если удавалось отвлечься на момент от Ины, то он заговаривал о Бобби и о том, что суд отдал его под опеку матери и что они переехали в Денвер, где живет любовник Ины, и теперь Джорджу почти не удается видеть сына. Он совершенно не мог примириться с мыслью, что будущий муж Ины, в прошлом бейсболист, будет воспитывать его сына!

– Это она специально сделала, чтобы меня наказать, – сказал он. – Я имею в виду, в такую даль уехала с Бобби. Так она мстит мне.

– Право, не знаю, что и сказать, – проговорила Джейд смущенно. После приезда в Нью-Йорк она наслышалась столько печальных и горьких историй о мужьях и бывших женах, об отцах, у которых отняли детей, о мужчинах, которые никак не могли примириться с тем, что их семейный очаг порушился, что казалось, будто половина мужского населения города душевно пребывает в камере-одиночке. Джордж был явно еще одной жертвой. – Наверное, вы здорово скучаете по сыну.

– Я без ума от Бобби, – кивнул Джордж. – Ничего дороже у меня не было и нет. Но теперь он мне почти чужой. А я превратился в зануду, который только и знает, что канючить по поводу своего развода.

– Это уж точно, – ослепительно улыбнувшись, Джейд решила рассеять похоронную атмосферу. – Кажется, меня используют в качестве бесплатного психиатра.

– Но есть же что-то во мне, что вам нравится, – сказал Джордж, не желая переводить все на шутку.

– Пожалуй, – признала Джейд, а иначе отчего она продолжала с ним встречаться? – Только вот что именно?

Он-то знал. Это было некое сочетание химических элементов, почти таинственная внутренняя связь, чувство, будто они знают друг друга целую вечность, и даже после пятидесятилетней разлуки могут подхватить фразу на середине. Все это и еще – чисто сексуальное напряжение, даже нет, не просто напряжение – вспышка, подобная августовской грозе, освещающей ночное небо. Да, он-то знал, но ей ничего разжевывать не собирался. Пусть сама дойдет. Времени он ей был готов дать сколько угодно и веревку готов был кинуть самую длинную. Чего Джордж никогда не делал, так это не торопил женщин.

– Берегись, – сказал как-то Джордж в середине апреля, – еще немного, и я совсем потеряю голову. – Они ужинали в ресторане «Париоли Романиссимо». Он потянулся через стол, взял ее за руку и, целуя пальцы, ласкал ее взглядом, соблазнял звучанием голоса. Он не сдавался, она не уступала.

– Не надо, – сказала Джейд, инстинктивно заползая в раковину. – Я не верю мужчинам, которые теряют голову. – Это был еще один урок, который она извлекла из своего замужества – остерегаться слишком любящих мужчин. Кончается тем, что вас выбрасывают, как тряпку. Она высвободила руку, и когда Джордж отвозил ее домой, они забились каждый в свой угол на заднем сиденье такси.

– В пятницу я уезжаю по делам в Бостон, – неожиданно выпалил Джордж, когда они уже подъезжали к дому Джейд. – Может, присоединитесь? Проведем выходные в Нантаккете.

– Нантаккет? Выходные? – Нет, он ведет себя слишком агрессивно, нельзя так толкать ее в спину.

– А почему бы нет? – небрежно спросил он, гася ее возмущение добродушной улыбкой. Влюбиться в нее, подумал Джордж, это то же самое, что влюбиться в дикобраза. Надо все время быть начеку – а то весь исколешься. – Я ведь вас не в вертеп приглашаю.

– У меня обед с Мэри Лу, – холодно сказала она.

– Ну так поедем после обеда. – Дикобраз не дикобраз, он явно не желал сдаваться.

– Нет и еще раз нет! – заявила она, рассерженная тем, что ее загоняют в угол. Она уже устала сдерживать – и себя, и его. Джейд пребывала в поле высокого эмоционального Напряжения – ей и радостно было, и страшно, она боялась уступить, сделать следующий шаг. – Да почему ты, собственно, решил, что я поеду с тобой на выходные. Я ведь даже толком тебя ни разу не поцеловала.

– Ну, это дело поправимое, – сказал он и решил доказать это тут же, в такси. Странно, о том, какое наслаждение приносит секс, написаны целые книги, а целоваться мужчины разучились. Но не Джордж Курас.

Наконец, Джейд удалось его оттолкнуть. Задыхаясь, не в силах собраться с мыслями, она вылезла из такси и нырнула в спасительную тишину дома. Только-только она начала приходить в себя, только-только жизнь вошла в ровную колею. И меньше всего ей сейчас хотелось заводить роман с Джорджем. И в Нантаккет с ним она тоже ехать вовсе не собирается. Оставаться друзьями – пожалуйста. Джордж ведь не такой, как Дэн, Марти или даже Питер. Джорджа на поводке не удержишь. И чувство свое к Джорджу тоже не удержишь. Для женщин Джордж – источник повышенной опасности, точь-в-точь как ее отец. К тому же он все еще не может забыть свою жену, а уж о сыне и говорить нечего. Словом, только сойдись с Джорджем, и беды не оберешься, – а это ей нужно меньше всего. Она и так едва справилась со своими бедами и проблемами.