Кэрлис впервые пришло в голову, что деловая карьера подчиняется закону синергии, то есть процветание двоих в четыре раза эффективнее процветания одного. Она обнаружила также, что обед с шефом и его женой больше способствует деловому успеху женщины, чем роман с шефом.

Жены, выяснила Кэрлис, – влиятельная сила. Очень влиятельная. Мужья используют их как мембрану, полагаются на их суждения и доверяют их инстинктам.

После замужества Кэрлис решила, что женщинам стоит уделять больше внимания, чем мужчинам. С одной стороны, она перестала быть для них источником сексуальной опасности; с другой – они говорили теперь своим мужьям, какая славная Кэрлис, а это, мягко говоря способствовало ее продвижению.

Став женой Кирка, Кэрлис поняла, что она играет в его жизни исключительно важную роль. Ее трогало, с какой откровенностью он всегда хотел сделать ей приятное, добивался, чтобы она гордилась им и одобряла все его поступки. Как правило, так оно и бывало, но когда что-нибудь ей не нравилось, она прямо говорила об этом.

Как-то, еще задолго до их совместной жизни, Кирк от имени «Суперрайта» отправился на аукцион. Он задешево купил две разорившиеся компании – одна производила детали для компьютеров, другая – модульные схемы, полностью реформировал их и сделал прибыльными, так что «Суперрайт» заработала на этой сделке кучу денег.

– Я сказал Хауарду, что он ноги должен мне целовать за то, что я для него делаю, – заметил Кирк, когда выяснилось, что в 1979 году доходы «Суперрайта» выросли на сорок пять процентов. И ему совсем не понравилось то, что в интервью «Ньюсуику» Хауард хвастливо приписал все достижения компании себе. – Этот старый эгоист вечно тянет одеяло на себя. Всякий раз, как я что-нибудь покупаю, он поднимает такой страшный визг, что я трачу слишком много денег. А когда выясняется, что сделка принесла прибыль, он все приписывает себе.

– Да, малосимпатичная личность, – согласилась Кэрлис, хорошо знавшая, каким несносным параноиком становится подчас Хауард, – но вряд ли тебе стоит размахивать красным флагом. Пусть себе старик тешится. Все равно и ты, и все знают, кто на самом деле вытащил «Суперрайт» из дыры.

– Ты права, – сказал Кирк. И все-таки он никак не мог побороть соблазна и то и дело напоминал Хауарду, что это он, Кирк, сделал компанию процветающей. Кирк явно забывал, кто тут хозяин, а кто работник. Кэрлис не раз предупреждала его, что он играет с огнем.

– Не зарывайся – говорила она, помня собственный опыт. – Хауард – человек непредсказуемый.

– Ладно, я буду поаккуратнее, – обещал Кирк. Но он был еще сравнительно молод, старик раздражал его, а при всех своих талантах актером Кирк не был.

На четвертый год совместной жизни Кирка и Кэрлис Мириам предприняла попытку снять напряжение, возникшее между Кирком и Мэндисами.

– Я сегодня обедал с Хауардом, – сказал Кирк, когда они апрельским, не по сезону теплым вечером вышли на балкон выпить после ужина кофе.

– И он снова выгнал тебя? – Всякий раз, как только возникали малейшие разногласия, Хауард грозился уволить Кирка. Кирк, в свою очередь, кричал: прекрасно, займитесь сами моей работой, и Хауарду приходилось, хочешь не хочешь, отступать. Кирк воспринимал такие сцены юмористически; Кэрлис советовала ему смотреть в оба.

Кирк покачал головой.

– Нет, сегодня нет, – сказал он. – У Хауарда явно что-то на уме. Мириам четвертого июля устраивает прием в семейном доме и спрашивает, будем ли мы.

Смотри-ка, подумала Кэрлис. Ведь хотя Мэндисы и ценили ее как работника, домой к себе, после того злосчастного рождественского приема, больше не приглашали.

– Стало быть, проклятие с меня снято? – спросила Кэрлис, и ей подумалось, что Мириам такая же трусишка, как и Хауард. Даже не хватило смелости самой пригласить ее.

– Хауард велел, чтобы ты нацепила на платье свою алую букву, – ответил Кирк.

Кирк увидел в этом приглашении добрый знак того, что отношения с Мэндисами и их компанией становятся прочнее. Кэрлис, однако, в этом сомневалась. Во время приема Хауард, который считал, видимо, что День независимости надо отметить появлением в дурно сидящем костюме, сандалиях и светло-зеленых носках, представлял Кирка как «парня, который работает на меня». Кэрлис это возмутило, и по пути домой она поделилась с Кирком своими чувствами.

– Теперь ты сама видишь, каково мне приходится с этим старым хрычом, – сказал Кирк.

– И все равно, гляди в оба, – еще раз предупредила Кэрлис.

В конце лета Кирк заговорил об идее нового приобретения, о котором думал уже который месяц: Кэрлис давно не видела, чтобы он был так возбужден.

– Это «Дирборн Пейпер энд Принтинг», – пояснил он, – ребята из Детройта. Они выпускают справочники и брошюры, главным образом для автомобильной промышленности. – И он принялся подробно рассказывать о компании. Отлично поставленное дело, хотя в последнее время доходы у них падают. Но это временная заминка, считал Кирк.

– Потрясающая возможность, – Кирк буквально приплясывал от нетерпения. – Нам никак нельзя ее упускать. Никак!

– Нам? – переспросила Кэрлис, полагая, что он имеет в виду «Суперрайт». Таким разгоряченным она еще никогда его не видела. И тут Кэрлис высказала то, что было у нее на уме с того самого приема в честь Дня независимости. – А что, если тебе самому ее купить? – спросила она. – Почему бы тебе не поработать на себя, вместо того чтобы все время обогащать Хауарда?

– Хорошая мысль, – откликнулся Кирк. В последнее время он выглядел усталым. Сказывалось двойное напряжение – тяжелая работа и угнетающая необходимость постоянного общения с Хауардом, который не только отказывался воздать Кирку должное, но и слова доброго не мог сказать. – Меня и впрямь уже тошнит от него.

Столкновения не избежать, в этом он не сомневался, но все же обещал подумать. Кэрлис это очень обрадовало.

– Отлично, – сказала она. – Давно пора тебе принять Декларацию независимости. – Чем скорее Кирк разделается с этим неблагодарным Хауардом, тем лучше.

Десятилетие, которое началось с Вьетнама и уотергейтского скандала, завершилось взятием американских заложников в Иране и русским вторжением в Афганистан. В глазах Кэрлис эти события, которые впоследствии станут символом времени, выглядели как отражение всеобщего помешательства и разрухи; на телеэкране мелькали картинки: пылающий американский флаг перед посольством в Тегеране, толпы людей, орущих «Смерть Америке!», жуткие сцены в заснеженном Кабуле, советские танки, зловеще ползущие по мертвым белым улицам города. События, потрясавшие мир, казались мрачным и близким предвестием перемен в ее собственном мире.

На пятую годовщину свадьбы Кирк повел жену в театр смотреть спектакль «Человек-слон», которому недавно присудили премию театральных критиков; потом они пошли на праздничный ужин с шампанским в ресторан «Четыре времени года». И за первым, и за вторым, и за третьим блюдом Кирк безостановочно говорил о своем последнем столкновении с Хауардом: тот предлагал, чтобы «Суперрайт» занялся выпуском персональных компьютеров, а Кирк был против.

– И он еще говорит, что я пускаю на ветер деньги. Разве втолкуешь ему, что рынок уже насыщен этими штуками, – говорил он Кэрлис, едва сдерживая раздражение. – Разве втолкуешь ему, что «Суперрайт» ни черта не разбирается в персональных компьютерах. Разве втолкуешь ему, что лучше тряхнуть мошной и купить, пока еще можно, «Дирборн Пейпер энд Принтинг».

– А он что?

– А он скуп и упрям, – сказал Кирк. – Он вопил, что они просят слишком много. Боже милосердный! Пусть даже так. Потом все окупится.

– Так почему же не купить «Дирборн» тебе самому? – спросила Кэрлис; видя, как решительно он настроен, она рискнула напомнить ему об обещании. Чтобы Кирк переплачивал и признавал, что переплачивает, – да кто же слыхивал о таком? Наоборот, Кирк всегда слыл человеком, у которого нюх на компании, за которые дешево платят, а потом превращают в золотое дно.

Пожав плечами, Кирк смущенно улыбнулся:

– Я так и не решился.

– Ладно, по меньшей мере, – сказала Кэрлис, – тебе надо изменить условия контракта. Ты делаешь для Хауарда Бог знает сколько, а человек он ненадежный. – Кэрлис все еще приходилось иметь с ним дело, и ей было известно, что он повсюду хвастает, будто сам пишет свои речи. Разумеется, это делала Кэрлис – просто Хауард в своей обычной манере приписывал себе заслуги других. С ним все время надо было быть начеку.

– Ты совершенно права, – сказал Кирк. – В понедельник, с самого утра позвоню адвокату.

Но все вышло так, что сначала конфликт между администрацией и рабочими на заводе в Сент-Луисе, а потом трудные переговоры по поводу «Дирборна» совершенно поглотили Кирка. К тому же, когда он думал, что все уже потеряно, Хауард наконец-то решился.

– Это верное дело, – сказал он Кирку, и на вытянутом лице его появилась такая кислая мина, будто он надкусил горький огурец.

– Да неужели? – саркастически откликнулся Кирк. Это ведь он вел долгие и мучительные переговоры, мотаясь без устали между Детройтом и Нью-Йорком, в то время как Хауард просиживал задницу у себя в кабинете и только и знал, что давать мудрые советы. Впрочем, Кирк даже не стал напоминать Хауарду, чья это была инициатива и кто выполнил всю работу.

С готовыми бумагами Кирк полетел в Детройт. Остались сущие мелочи, и сделка его жизни будет заключена. Стороны пришли к согласию, компромисс достигнут, документы фактически подписаны, зарегистрированы и сданы на хранение. Десять месяцев напряженной работы, и вот осталась только техника. Все, что предстояло Кирку сделать – получить подпись продавца, поставить свою, выписать чек на первый взнос – и «Дирборн» становится отделением компании «Суперрайт». Хауард невыносим, думал Кирк по пути в Детройт, но все-таки он не полный дурак. В конце концов, он всегда следует советам Кирка. Да, он далеко не дурак, ибо знает, кого слушать и кто добился того, чтобы «Суперрайт», как птица феникс, восстала из пепла. Открыто Кирк этого не говорил, но страхи Кэрлис по поводу Хауарда всегда казались ему смешными. Хауард никогда его не уволит, он просто не может себе этого позволить.

– О, мистер Арнольд! – приветствовала его секретарша в приемной здания на Вудворд-авеню. Это была на редкость привлекательная негритянка. Волосы у нее были заплетены в затейливые косички, на конце каждой прикреплено по бусинке, которые при движении мелодично позвякивали. Казалось, она удивилась появлению Кирка. За то время, что шли переговоры о покупке компании, – а Кирк приезжал в Детройт не менее десяти раз, – Салли успела к нему привыкнуть и проникнуться искренней симпатией. – Какими судьбами?

– Подписываю контракт, – ответил Кирк, недоумевая. Салли, этот ходячий компьютер, всегда была в курсе того, что происходит в компании. – Разве вы не слышали? Мы покупаем «Дирборн». Вчера Хауард, наконец, решился.

Салли выглядела донельзя смущенной.

– В чем дело, Салли? – спросил Кирк.

– Но ведь все уже подписано.

– Что-о? – Теперь пришла очередь удивляться Кирку.

– Сегодня утром. Хауард уже улетел, – сказала Салли. – Документы скреплены печатью, чеки выписаны. Все сделано.

– Но ведь вот они, эти документы, – сказал Кирк с нарастающим изумлением и потянулся было к портфелю. Но при взгляде на Салли удивление сменилось тревогой. Неожиданно Кирк начал понимать, в чем дело. Он буквально накинулся на девушку:

– Эй, что происходит?

– А вы разве не знаете? – Ей было явно так же не по себе, как и ему.

– Ради всего святого, что тут, в конце концов, происходит? – Шрам на брови стал мертвенно-белым.

– Хауард сказал, что вы уволились, – произнесла она наконец. – Он сказал, что в «Суперрайте» теперь новый президент.

Не сказав ни слова, Кирк вышел, хлопнув дверью с такой силой, что треснуло стекло.

Он улетел ближайшим рейсом и сразу из аэропорта поехал в «Суперрайт». В вестибюле его остановил привратник в ливрее.

– Мистер Арнольд? – вежливо, спросил он. Голос звучал мягко, но сложен этот парень был, как футболист, одни мышцы, ни грамма жира.

– Да, а в чем дело?

– Мне не велено пускать вас внутрь. – Не грубо, но твердо взял Кирка под руку и вывел из здания, в котором он проработал семь лет.

Когда Кирк вернулся, Кэрлис была уже дома. У них уже выработался целый ритуал встреч, в зависимости от того, кто придет первым, и она в точности следовала ему.

– Меня вышибли, – выдохнул он. Лицо его было мертвенно-бледным, челюсти ходили ходуном. Он пролетел мимо нее, едва не сбив с ног, прямо на кухню. Не веря ушам, Кэрлис последовала за ним.

– Вышибли? – Сердце на секунду замерло и сразу же сильно забилось. Во рту у нее пересохло, она судорожно вздохнула, пытаясь сглотнуть слюну.

– Вот именно! – едва владея собой, выкрикнул Кирк, схватил стакан, бросил несколько кубиков льда и вынул из буфета бутылку виски. Лицо его было перекошено от ярости, – такого выражения Кэрлис раньше ни у кого не видела. «Уволен», – проревел он и налил стакан до края. Повисла тишина, Кэрлис и слово боялась вымолвить. Он жадно припал к стакану.

– Сукин сын! – Кирк дрожащими руками снова налил виски. Жидкость перетекла через край и выплеснулась на пол. В кухне повис густой пряный запах, который отныне всегда будет означать для Кэрлис беду, запах, от которого будут возникать спазмы а желудке. – Сволочь! Сукин сын! Убить его мало!

Кирк побагровел от гнева, и, утратив свое обычное хладнокровие, он потерял контроль над собой. Стакан полетел в мойку и, ударившись о металлическую поверхность, раскололся на куски.

– Кирк! – крикнула Кэрлис, видя, как он хватает другой стакан.

– Заткнись, – казалось, он и не слышал ее. Кирк методично извлекал из буфета стеклянную посуду и швырял ее куда попало, а Кэрлис застыла в ужасе, впервые испытывая страх перед человеком, за которого вышла замуж. Покончив со стаканами, Кирк, обычно весьма сдержанный в застолье, по-настоящему напился. На протяжении целых четырех часов, методично уничтожая запасы виски, Кирк кое-как рассказал жене, что произошло. А на протяжении ближайших четырех месяцев, когда он пил, не переставая, Кэрлис обнаружила в муже такие мрачные глубины, о которых раньше и подозревать не могла.