Последующие пять лет были годами процветания. Филиалы «Крюгер-Брент Лимитед» существовали почти во всех странах мира, а интересы консорциума больше не ограничивались, как в давние времена, алмазами и золотом. Последними приобретениями были страховая компания, издательство и миллионы акров лесных участков.

Как– то среди ночи Кейт разбудила мужа:

– Дорогой, давай переместим главную контору. Тот потряс головой, пытаясь прогнать сон:

– Ч-что?

– Нью-Йорк – вот деловой центр мира. Там и должна быть наша контора. Южная Африка слишком далека от всего. А кроме того, теперь у нас есть телефон и телеграф, и с любым отделением можно связаться за несколько минут.

– Странно, почему я раньше не подумал об этом, – пробормотал Дэвид и снова заснул.

Нью– Йорк казался Кейт волшебной неизведанной страной. Она и раньше, во время недолгих посещений, чувствовала напряженный ритм жизни города, но, только переехав сюда, ощутила себя в центре вселенной, словно земля здесь вращалась быстрее, а все двигалось с гораздо большей скоростью.

Кейт и Дэвид выбрали участок для нового административного здания, где вскоре закипело строительство. Еще один архитектор возводил на Пятой авеню дом в стиле французского ренессанса шестнадцатого века.

– В этом чертовом городе ужасно шумно, – жаловался Дэвид.

Он был прав. По всему Нью-Йорку раздавался грохот клепальных молотков – это росли на глазах высоченные небоскребы.

Нью– Йорк стал центром торговли, Меккой, куда стремились бизнесмены всего мира и где располагались главные конторы крупнейших концернов. На свете не было другого такого города, и Кейт любила его, хотя чувствовала, что муж раздражен и несчастен.

– Дэвид, пойми, здесь будущее. Город разрастается, и мы будем расти с ним вместе.

– Господи, Кейт, неужели тебе мало того, что уже есть? Что ты еще хочешь получить?

– Все! – не задумываясь ответила она.

Кейт не могла понять, почему Дэвид задал такой вопрос, ведь главное в игре – победить, стать первым, а этого можно добиться только опередив остальных. Все было так очевидно – как муж может не видеть этого?

Конечно, Дэвид хороший бизнесмен, но ему чего-то недостает… Голода, ненасытного желания покорить, стать сильнее и лучше всех. Отец ее, как и она сама, обладал этими качествами. Кейт не знала точно, когда именно это произошло, но в какой-то момент ее жизни компания стала господином, а она – покорным рабом, и неизвестно, кто кем владел в большей степени.

Когда Кейт попыталась объяснить Дэвиду все, что чувствует, тот только рассмеялся и сказал:

– Ты слишком много работаешь, дорогая!

Но про себя подумал, что она слишком похожа на отца, и, сам не зная почему, ощутил странное беспокойство.

Кейт же считала, что нет такого понятия «слишком много работы». Для нее не существовало большей радости, чем погрузиться в дела компании, только этим она жила. Каждый день приносил свои трудности и каждая проблема оставалась вызовом, головоломкой, которую нужно решить, новой игрой, где нужно стать победителем. И до сих пор никто не смог обойти Кейт. Такая жизнь превзошла самые смелые ожидания, и дело было не в деньгах или достигнутых успехах. Власть. Власть, когда ты держишь в руках судьбы сотен людей во всех уголках земли. Имея силу и власть, ты ни в ком не нуждаешься, и нет на свете оружия могущественнее!

Кейт приглашали на обед короли и королевы, президенты и премьер-министры, и все искали ее дружбы и расположения, ведь каждая вновь открытая фабрика компании «Крюгер-Брент Лимитед» приносила огромные выгоды государству.

А компания все росла, словно сказочный великан, ежечасно требующий пищи, новых и новых жертв, и ею нельзя было пренебречь. Кейт понимала: теперь она неразрывно срослась с гигантским организмом, стала его частью.

В марте, через год после переезда в Нью-Йорк, Кейт почувствовала себя плохо. Дэвид убедил ее обратиться к Джону Харли, молодому, но уже известному доктору. Кейт неохотно согласилась.

Джон Харли, двадцатишестилетний уроженец Бостона, худой, с серьезными глазами, почтительно поднялся навстречу пациентке.

– Предупреждаю, – объявила Кейт. – У меня нет времени на то, чтобы валяться в постели.

– Постараюсь иметь это в виду, миссис Блэкуэлл. А пока давайте все же взглянем, что с вами.

Доктор Харли осмотрел ее, сделал анализы и сказал:

– По-моему, ничего серьезного. Дня через два получим результаты. Позвоните в среду.

Рано утром Кейт позвонила доктору Харли.

– Хорошие новости, миссис Блэкуэлл! – весело объявил тот. – У вас будет ребенок!

Этот момент стал одним из самых счастливых в жизни Кейт. Ей не терпелось все рассказать Дэвиду. Никогда еще она не видела мужа в таком волнении. Он подхватил Кейт на руки и прошептал:

– У нас будет девочка, похожая на тебя, как две капли воды!

А в глубине души понадеялся, что теперь, с рождением малыша, Кейт хоть немного забудет о делах, почувствует себя женщиной и матерью.

Кейт же была уверена: родится мальчик и в один прекрасный день станет главой «Крюгер-Брент».

Приближалось время родов, но Кейт по-прежнему приходила в офис каждый день, хотя уже не задерживалась допоздна.

– Бизнес подождет, отдыхай побольше, – советовал Дэвид, не понимая, что работа и была лучшим отдыхом для жены. Ребенок должен был появиться на свет в декабре.

– Постараюсь родить двадцать пятого, – обещала Дэвиду Кейт. – Он будет нашим рождественским подарком.

Лучшего Рождества у них еще не было! Она стала главой огромного концерна, вышла замуж за человека, которого любила, и родит ему ребенка. Так думала Кейт, совсем не замечая горькой иронии в том, что на первом месте в жизни ставит именно « Крюгер-Брент Лимитед»…

Она уже с трудом передвигалась, и ездить па работу становилось все тяжелее, но, когда Дэвид и Брэд Роджерс просили Кейт остаться дома, в ответ неизменно звучали:

– Мой мозг по-прежнему работает нормально.

За два месяца до родов Дэвид отправился в Южную Африку инспектировать рудники и должен был возвратиться в Нью-Йорк через неделю. Кейт, как всегда, сидела за письменным столом, когда в кабинет без доклада вошел Брэд. Взглянув на его мрачное лицо, Кейт охнула:

– Сделка с Шенноном сорвалась!

– Нет. Я… Кейт, мне только сейчас сообщили. Произошел несчастный случай. Взрыв на шахте. Сердце Кейт упало.

– Где? Как? Плохи дела? Кто-нибудь погиб? Брэд глубоко вздохнул:

– Шесть человек. Кейт, там… Дэвид был с ними. Ужасные слова, казалось, заполнили комнату, эхом отдались от деревянных панелей, прокатились грохотом по коридорам, пока наконец не слились в ее ушах непрерывным воплем, стали каменным водопадом, засыпающим ее, и Кейт почувствовала, как затягивает водоворот, глубже, глубже, пока не стало сил дышать. И все вокруг стихло и почернело.

Ребенок родился через час, двумя месяцами раньше срока. Кейт назвала его Энтони Джеймс Блэкуэлл, в честь отца Дэвида.

«Я буду любить тебя, сынок, и за себя и за твоего погибшего отца», – поклялась она.

Месяц спустя новый особняк на Пятой авеню был окончательно отстроен, и Кейт с ребенком и штатом прислуги перебралась туда. Для того, чтобы обставить дом, понадобилось разорить два старинных итальянских замка.

Получился сказочный дворец, с итальянской резной ореховой мебелью шестнадцатого века, полами из розового мрамора, окаймленного оранжево-красными плитами; в библиотеке, отделанной дубовыми панелями, стоял великолепный камин восемнадцатого столетия, над которым висела картина Гольбейна. Были в доме и охотничья комната, содержащая коллекцию ружей Дэвида, и галерея, увешанная произведениями Рембрандта, Вермеера, Веласкеса и Беллини, большая зала, солярий, огромная столовая, детская и бесчисленное количество спален.

В великолепном саду стояли статуи Родена, Огюста Сен Годена и Майоля.

Это был поистине королевский дворец. И юный король в нем поселился. Больше Кейт ничего и делать не могла.

В 1928 году, когда Тони исполнилось четыре, Кейт отдала его в детский сад. Сын рос красивым серьезным мальчиком с материнскими серыми глазами и упрямым подбородком. Он ходил на уроки музыки, а с пяти лет учился в танцевальной школе. Мать и сын часто проводили лето в Сидар-Хилл-Хаус. Кейт купила восьмифунтовую моторную яхту «Корсар» и вместе с Тони часто плавала вдоль побережья Мэна. Тони обожал морские прогулки.

Но все– таки наибольшее наслаждение Кейт получала от работы. Было нечто сверхъестественное в компании, основанной Джейми Мак-Грегором, -она стала живым всепоглощающим организмом, страстью Кейт, любовником, который никогда не погибнет холодным зимним днем и не оставит ее в одиночестве, будет жить вечно. Кейт позаботится об этом. И когда-нибудь все передаст сыну.

Жизнь текла бы размеренно и спокойно, не получай Кейт тревожные вести с родины. Она любила свою страну, но теперь расовые проблемы становились с каждым годом все острее, и Кейт была сильно обеспокоена. Политики разделились на два лагеря – узколобых расистов, стоящих за ужесточение сегрегации, и людей более широких взглядов, желающих улучшить положение негров. Премьер-министр Джеймс Герцог и Йан Смите образовали коалицию и объединили силы, чтобы провести закон о новых землях, согласно которому черные были вычеркнуты из списка избирателей и больше не имели права голосовать или владеть землей. Миллионы людей, принадлежащих к различным этическим меньшинствам, были низведены до положения животных – им отводились земли, не имеющие месторождений полезных ископаемых, подальше от портов и промышленных центров.

Кейт отправилась в Южную Африку на встречу с высокими правительственными чиновниками.

– Это бомба замедленного действия, – предупредила она. – Вы пытаетесь загнать в рабство восемь миллионов человек.

– Это не рабство, миссис Блэкуэлл, и делается для их же блага.

– Неужели? Может, поясните свою мысль?

– У каждой расы есть свои неповторимые качества. Смешавшись с белыми, черные утратят свою индивидуальность. Мы пытаемся сохранить чистоту крови.

– Идиотизм и бессмыслица! – фыркнула Кейт. – Южная Африка превратилась в расистский ад.

– Это не правда! Черные из всех стран добираются сюда, иногда проходят сотни миль, платят за поддельные визы по пятьдесят пять фунтов. Здесь им живется лучше, чем где бы то ни было.

– Тогда мне их очень жаль, – отрезала Кейт.

– Они всего-навсего примитивные дети, миссис Блэкуэлл. Поверьте, это и в самом деле для их блага.

Раздраженная Кейт покинула совещание, сильно обеспокоенная за судьбу страны. Ее, кроме того, тревожило, что будет с Бандой. Газеты много писали о нем, называя «человеком-невидимкой», и в этом прозвище звучало невольное восхищение. Бэнде удавалось скрыться от полиции, переодевшись то рабочим, то шофером, то швейцаром. Он организовал партизанский отряд, и в списке разыскиваемых преступников его имя стояло первым. Газета «Кейп Тайме» расписывала, как ликующие демонстранты несли Бэнду на своих плечах по улицам негритянского поселка. Он ходил от деревни к деревне, собирая толпы восторженных почитателей, но каждый раз, когда полиция нападала на след, Бэнде удавалось ускользнуть. Говорили, что у него десятки телохранителей-друзей, последователей, учеников. Он никогда не ночует дважды в одном доме. Кейт знала, что ее друга ничто не остановит, кроме смерти. Она должна, должна была с ним увидеться.

Вызвав одного из старейших десятников-негров, которому полностью доверяла, Кейт спросила:

– Вильям, ты не можешь найти Бэнду?

– Только если он сам этого захочет.

– Попытайся! Мне очень нужно с ним встретиться.

– Попробую помочь вам, миссис Блэкуэлл.

На следующее утро десятник вновь появился в доме Кейт:

– Если вы свободны сегодня вечером, автомобиль будет ждать у дома.

Она кивнула.

Кейт отвезли в маленькую деревню в семидесяти милях к северу от Йоганнесбурга. Водитель остановился перед маленьким каркасным домиком. Она вышла, Бэнда уже ждал ее. Он нисколько не изменился и выглядел точно так же, как и во время их последней встречи. И хотя много лет вел жизнь беглеца и изгнанника, казался спокойным и невозмутимым, а ведь ему было уже под шестьдесят.

Обняв Кейт, Бэнда с восхищением покачал головой:

– Ты с каждым днем становишься все прекраснее!

– Старею, – засмеялась Кейт. – Через несколько лет мне исполнится сорок!

– Время не властно над тобой, Кейт. Они вошли в кухню, и, пока Бэнда варил кофе, Кейт задумчиво спросила:

– Мне совсем не нравится то, что происходит, Бэнда. К чему это приведет?

– Будет еще хуже, – просто ответил Бэнда. – Правительство не позволит нам иметь права, а белые сожгли все мосты между ними и неграми, но когда-нибудь поймут, что совершили непоправимую ошибку. Теперь у нас свои герои, Кейт: Нехемья Таил, Моконе, Ричард Мсиманг. Белые считают нас скотом, годным только для черной работы.

– Не все белые так думают, – заверила Кейт. – У нас есть друзья, которые борются за то, чтобы положение изменилось. Когда-нибудь это произойдет, Бэнда, но понадобится время.

– Время, как песок в песочных часах, безостановочно льется тонкой струйкой.

– Бэнда, а где Нтаме и Мажена?

– Мои жена и сын скрываются, – печально вздохнул Бэнда. – Полиция по-прежнему меня разыскивает.

– Могу я чем-нибудь помочь? Нельзя же сидеть и выжидать! Деньги тебе нужны?

– Деньги всегда нужны.

– Завтра же все будет устроено. Что-нибудь еще?

– Молись. Молись за всех нас.

На следующий день Кейт возвратилась в Нью-Йорк.

Когда Тони достаточно подрос, чтобы путешествовать, Кейт начала брать его в деловые поездки. Он любил музеи и мог часами стоять, разглядывая картины и статуи мастеров, а дома делал копии висевших в галерее холстов, но был слишком застенчив и никогда не показывал свои работы матери.

Тони был послушным, милым, умным ребенком и доставлял Кейт много счастливых минут, а окружающих привлекали его робость и скромность. Кейт гордилась сыном. Он всегда был первым в классе. Много раз она спрашивала Тони:

– Ты ведь снова обставил их всех, дорогой, правда? И смеясь, страстно прижимала его к себе. А мальчик старался еще больше, лишь бы оправдать материнские ожидания.

В 1936 году, когда Тони исполнилось двенадцать, Кейт возвратилась из поездки на Ближний Восток. Она очень соскучилась по сыну и ей не терпелось его увидеть. Тони был дома. Кейт обняла его, поцеловала:

– С днем рожденья, дорогой! Хорошо провел день?

– Д-да, м…мэм. В-великолепно.

Кейт отодвинулась и поглядела на сына. Странно, она никогда не замечала, что Тони заикается.

– Ты здоров, милый?

– К-конечно, м-мама, с-спасибо.

– Почему ты заикаешься? Последи за собой! Говори медленнее.

– Х-хорошо, м-мама.

Но ничего не помогало. Заикание Тони становилось все хуже. Кейт решила поговорить с доктором Харли. Осмотрев мальчика, тот сказал:

– Тони совершенно здоров, Кейт. Физически. Может, он находится под каким-то психологическим давлением?

– Мой сын? Конечно, нет! Как вы можете предполагать подобное?

– Тони – чувствительный мальчик. Очень часто заикание – чисто физический признак психической неуравновешенности, неспособности примениться к окружающему миру.

– Вы не правы, Джон. Тони – первый ученик в классе по всем предметам, а в прошлом семестре он получил три награды: за достижения в спорте, живописи и успехи в учебе. Вряд ли это можно назвать неумением справиться с трудностями.

– Понятно, – кивнул доктор, пристально глядя на нее. – Что вы делаете, Кейт, когда Тони заикается?

– Говорю, чтобы следил за собой.

– Я бы посоветовал не заострять его внимания, это только ухудшит дело.

Кейт гневно вскинулась:

– Если у Тони, как вы намекаете, что-то неладное с психикой, то могу заверить, не по вине его матери. Я люблю сына, и Тони знает, что он для меня – самый лучший ребенок в мире!

Так вот почему Тони начал заикаться! Ни один мальчик не мог соответствовать столь высоким стандартам!

Доктор Харли еще раз просмотрел свои записи:

– Давайте-ка подумаем: Тони двенадцать?

– Да.

– Может, ему лучше уехать на время? В какую-нибудь частную школу?

Кейт молча глядела на доктора.

– Пусть поживет самостоятельно. Хотя бы пока не закончит высшую школу. В Швейцарии можно получить превосходное образование.

Швейцария! Сама мысль о том, чтобы отослать сына так далеко, была невыносима! Он слишком мал, не готов к такому, он…

Но доктор Харли не сводил с нее глаз.

– Я подумаю, – сказала она наконец.

Отменив заседание правления, Кейт приехала домой пораньше. Тони готовил уроки в своей комнате. Завидев мать, он улыбнулся.

– У м-меня с-с-сегодня од-дни п-пятерки, м-мама.

– Что скажешь, дорогой, если я предложу тебе поехать в Швейцарию и продолжить учебу там? Глаза Тони радостно загорелись:

– А м-можно?

Через полтора месяца Кейт посадила Тони на корабль. Он отправлялся в «Институт Ле Рози», в Ролле, маленьком городке на берегу Женевского озера. Кейт стояла на причале и смотрела вслед удалявшейся серой громаде лайнера, чувствуя, как сжимается от тоски сердце. Потом медленно повернулась и пошла к ожидавшему ее лимузину, чтобы ехать в офис.

Кейт нравилось работать с Брэдом Роджерсом. Он был на два года старше, ему уже исполнилось сорок шесть. За эти годы Кейт и Брэд стали хорошими друзьями, она любила его за преданность интересам компании.

Брэд оставался холостяком, но в женщинах у него недостатка не было. Правда, со временем Кейт поняла, что Брэд испытывает к ней нежные чувства: он не раз ронял двусмысленные намеки, но Кейт делала вид, что ничего не понимает, предпочитала, чтобы их отношения оставались деловыми, и только однажды изменила правилу.

Брэд, казалось, наконец встретил женщину, с которой решил связать судьбу: перестал ночевать дома, появлялся на утренних заседаниях уставший, измученный, не в силах сосредоточиться на делах. Кейт терпела, но когда прошел месяц, а поведение Брэда стало вызывать все большие опасения, решила принять меры: она хорошо помнила то время, когда Дэвид чуть было не оставил компанию из-за женщины. С Брэдом она такого не допустит.

Кейт хотела отправиться в Париж одна, чтобы вести переговоры о покупке экспортно-импортной компании, но в последнюю минуту передумала и попросила Брэда сопровождать ее.

В день приезда у них было назначено несколько деловых встреч, зато ужинать они отправились в «Гран Вефур», а потом Кейт пригласила Брэда в свой номер в отеле «Георг Пятый», просмотреть отчеты новой компании.

К его приходу она успела переодеться в прозрачный пеньюар.

– Я принес с собой все бумаги, – начал Брэд, – та что…

– Дела могут подождать, – тихо сказала Кейт, и странно-зазывные нотки в голосе заставили Брэда взглянуть на нее пристальнее.

– Я хотела остаться с тобой наедине, Брэд.

– Кейт…

Внезапно она оказалась в объятиях Брэда, прильнула к нему всем телом.

– Господи, – прошептал он, – я так долго хотел тебя.

– И я тебя, Брэд, – вздохнула она, и, взяв его за руку, повела в спальню.

Кейт была чувственной женщиной, но все сексуальные порывы были давно направлены в другое русло. Ей вполне хватало работы, а Брэд был необходим совсем по другим причинам.

Он бросил ее на постель, прижался всем телом; Кейт раздвинула ноги, ощутила, как он входит в нее, заполняя до отказа…, и ничего не почувствовала: ни наслаждения, ни отвращения.

– Кейт…, я столько лет люблю тебя…

Брэд вдавливал ее все глубже в матрац, двигаясь в древнем как мир ритме, но мысли Кейт были далеко…

«Черт бы их драл, слишком много запрашивают за компанию! И не уступят, знают ведь, что она мне нужна!»

Брэд, задыхаясь, шептал нежные слова.

«Может, отказаться продолжать переговоры, пока сами не прибегут? А если нет? Смею ли я так рисковать?»

Брэд извивался все лихорадочнее, Кейт ответила встречным толчком, резче шевельнула бедрами.

«Нет. Они легко могут найти другого покупателя. Лучше заплатить, сколько просят. Возмещу разницу, когда продам один из их филиалов».

Брэд застонал в пароксизме наслаждения, и Кейт задвигалась быстрее, доводя его до оргазма.

«Скажу, что согласна на их условия». Послышался долгий прерывистый вздох. Брэд пробормотал:

– О Господи, Кейт, какое чудо! Тебе было хорошо, дорогая?

– Как в раю.

Она провела в объятиях Брэда всю ночь, размышляя, прикидывая, пока тот спал. Утром, когда Брэд проснулся, Кейт, запинаясь, пробормотала:

– Брэд, насчет той женщины, с которой ты встречаешься…

– Боже, неужели ты ревнуешь?! – счастливо рассмеялся он. – Забудь. Считай, там все кончено. Обещаю с ней не видеться. Вообще.

Кейт никогда больше не позволяла Брэду прикоснуться к себе, а когда он умолял объяснить, в чем дело, сказала:

– Ты даже не представляешь, как я хочу тебя, Брэд, но боюсь, тогда мы больше не сможем работать вместе. Придется пожертвовать нашей любовью ради дела.

И Брэд был вынужден довольствоваться этим.

Сфера влияния «Крюгер-Брент» все расширялась, и Кейт основала благотворительные фонды, на средства которых содержались колледжи, церкви и школы. Она продолжала делать новые приобретения для своей картинной галереи: холсты Рафаэля, Тициана, Тинторетто, Эль Греко, Рубенса, Караваджо и Ван-Дейка.

Коллекция Блэкуэллов, по слухам, была одной из самых ценных в мире. Именно «по слухам», потому что никому, кроме приглашенных в дом гостей, не позволялось ее видеть. Кейт не позволяла фотографировать картины, журналистам вход тоже воспрещался, и хозяйка ни для кого не делала исключения. Личная жизнь семьи Блэкуэлл тоже была тайной за семью печатями – ни слугам, ни персоналу компании не позволялось и словом упомянуть о том, что происходит в доме. Конечно, избавиться от слухов и сплетен было невозможно – ведь Кейт Блэкуэлл для всех представляла ставшую в тупик загадку: каждый хотел больше узнать об одной из самых богатых и могущественных в мире женщин. Но все старания были напрасны: тайна оставалась нераскрытой.

Кейт позвонила директрисе швейцарской школы, чтобы узнать, как живет Тони.

– Он очень хорошо учится, миссис Блэкуэлл. Превосходные способности.

– Я спрашиваю не об этом. Хотела… Кейт поколебалась, как бы не желая признавать, что и в семействе Блэкуэлл может быть не все ладно.

– Он по-прежнему заикается?

– Не понимаю, о чем вы, мадам. Тони прекрасно говорит. Кейт едва сдержала облегченный вздох. Она так и думала: это временное, необъяснимая слабость, и пройдет само собой.

Вот и верь докторам!

Через месяц Тони приехал на каникулы. Кейт встречала сына в аэропорту. Он повзрослел, прекрасно выглядел, и Кейт почувствовала гордость за мальчика.

– Здравствуй, родной. Ну как поживаешь?

– П-прекрасно, м-мамочка. А т-ты?

Тони не терпелось поскорее увидеть картины, купленные матерью за время его отсутствия. Его потрясли холсты старых мастеров и восхитили работы французских импрессионистов:

Моне, Ренуара, Мане и Мориса.

Новый волшебный мир открылся Тони. Он купил краски, мольберт и начал работу, но,

искренне считая, что рисует ужасно, отказывался показывать кому-либо свои рисунки. Разве можно сравнивать эту жалкую мазню с непревзойденными шедеврами!

Как– то Кейт пообещала сыну:

– Когда-нибудь все эти картины будут принадлежать тебе, дорогой!

При одной мысли об этом тринадцатилетнему мальчику стало неловко. Мать сама не понимала, что говорит: ведь в действительности картины не могут по-настоящему быть его собственностью: он ничего не сделал, чтобы их заработать.

В Тони росла яростная решимость найти свое место в жизни, стать достойным человеком! К жизни вдали от матери он относился двояко: она была необычной женщиной – всегда в центре событий, отдает приказы, заключает немыслимые сделки, показывает сыну новые волшебные страны, знакомит с интересными людьми. Мать была личностью незаурядной, и Тони необычайно этим гордился, считая, что в мире нет другой такой, и одновременно чувствовал себя виноватым, потому что заикался только в ее присутствии.

Кейт даже не представляла, как благоговеет перед ней сын, пока он не спросил как-то:

– М-мама, эт-то п-правда, ч-что т-ты п-правишь м-миром?

– Ну конечно, нет, – рассмеялась она, – что за глупый вопрос.

– Все мои д-друзья в школе т-только об этом и г-говорят. Т-ты и в-вправду н-нечто!

– Совершенно верно, – кивнула Кейт. – Я твоя мать. Больше всего на свете Тони хотелось угодить Кейт. Он знал, как много значит для нее компания, как надеется она на то, что когда-нибудь бразды правления перейдут в его руки, и сердце мальчика сжималось от жалости оттого, что материнским мечтам не суждено сбыться. Тони не намеревался растрачивать свою жизнь на бесконечные сделки. Но, когда он пытался объяснить это матери, та только улыбалась:

– Чепуха, Тони, ты еще слишком молод и сам не понимаешь, кем хочешь стать.

И Тони снова начинал заикаться. Но желание стать художником все крепло. Неужели это возможно: запечатлеть красоту на холсте так, чтобы спустя столетия люди могли любоваться ей! Он хотел уехать за границу, учиться в Париже, но сказать об этом прямо не осмеливался. С матерью о таких вещах нужно говорить очень осторожно.

Они прекрасно проводили время вдвоем. Кейт была владелицей огромных поместий, домов на Палм Бич и в Южной Каролине, конного завода в Кентукки, и пока Тони был на каникулах, они успели все объездить, побывали на скачках в Нью-порте, а когда оставались в Нью-Йорке, обедали и ужинали в лучших ресторанах.

Кейт за последнее время увлеклась скачками, и ее конюшня считалась одной из лучших в мире. Когда бежала ее лошадь, она брала сына с собой на ипподром. Они сидели в своей ложе, и Тони с изумлением наблюдал, как мать надрывается до хрипоты, подбадривая наездников. Он знал, что волнение не имеет ничего общего с деньгами.

– Главное победить, Тони. Запомни это. Главное – быть первым.

Они часто бывали в Дарк Харбор: летом плавали на яхте, ходили на прогулки, посещали картинные галереи, зимой катались на коньках, санках, ходили на лыжах, по вечерам сидели в библиотеке у огромного камина, и Кейт рассказывала сыну старые семейные предания о Джейми Мак-Грегоре, Бэнде, о приданом, которое дала мадам Эгнес бабушке Тони. Такой прекрасной семьей следовало гордиться, чтить память предков.

– Когда-нибудь «Крюгер-Брент Лимитед» станет твоей, Тони. Будешь руководить ею и…

– Н-но я н-не х-хочу этого, мама. Н-не интересуют м-меня ни власть, ни б-бизнес.

– Ты, дурак набитый! – взорвалась Кейт. – Что ты знаешь о власти или о бизнесе! Думаешь, я ношусь по всему миру, сея зло? Мучаю людей? Считаешь «Крюгер-Брент» чем-то вроде безжалостной денежной машины, которая давит всех, кто попадется на пути? Так вот, позволь мне кое-что объяснить, сынок. Я, конечно, не Господь Бог, но что-то вроде. Мы спасаем жизни сотням тысяч людей. Когда в заброшенной нищей стране открываются фабрики, сразу появляются деньги на постройку школ, церквей и библиотек, а их дети получают еду, одежду и крышу над головой.

Она тяжело дышала, все еще вне себя от гнева.

– Мы строим заводы там, где люди голодают и не имеют работы, и только благодаря этому у них начинается новая, обеспеченная жизнь. Мы становимся их спасителями. И чтобы я больше никогда не слышала, как ты с презрением отзываешься о власти и большом бизнесе.

– П-прости, м-мама, – только и смог пробормотать Тони.

Но про себя упрямо повторил:

«Все равно стану художником».

Когда сыну исполнилось пятнадцать, Кейт предложила ему провести летние каникулы в Южной Африке, ведь он никогда еще там не был.

– Я сейчас не смогу ехать с тобой, Тони, слишком много дел, но увидишь, тебе там понравится. Я обо всем распоряжусь.

– Н-но…, м-мне х-хотелось бы провести каникулы в Дарк Харбор, м-мама.

– Успеешь на следующее лето, – твердо сказала Кейт, – а сейчас я бы хотела, чтобы ты увидел Йоганнесбург.

Кейт все подробно объяснила управляющему конторой в Йоганнесбурге, и они вместе составили маршрут. Каждый день был расписан по часам, но цель была одна: сделать эту поездку как можно более захватывающей для Тони, заставить мальчика понять – его будущее может быть связано только с компанией.

Кейт велела ежедневно докладывать о том, как ведет себя сын. Его возили на золотые прииски, он провел два дня на алмазных копях, осмотрел заводы «Крюгер-Брент Лимитед» и отправился на сафари в Кению.

За несколько дней до окончания каникул Кейт позвонила в Йоганнесбург управляющему:

– Ну как там Тони?

– Великолепно, миссис Блэкуэлл. Только сегодня утром спрашивал, нельзя ли отложить отъезд.

– Прекрасно! – обрадовалась Кейт. – Благодарю вас. Наконец Тони вылетел в Англию, а оттуда в Америку. Кейт прервала важное совещание, чтобы встретить сына в новом аэропорту Ла Гуардия. При виде матери лицо Тони осветилось счастливой улыбкой.

– Хорошо провел время, дорогой?

– Южная Африка – ф-фантастическая страна, м-мама. Знаешь, я д-даже л-летал в Намибскую пустыню, где д-дедушка украл алмазы у п-прадеда, в-ван дер Мерва!

– Он их не крал, – поправила Кейт, – просто взял то, что по праву ему принадлежало.

– Н-ну да, – ухмыльнулся Тони. – Так или иначе, я т-там был. Морского тумана не видел, зато ос-стальное в-все по-с-ста-рому – охрана, собаки, п-проволока. И об-бразцов мне не дали! – шутливо пожаловался он.

Кейт весело засмеялась:

– Зачем тебе образцы, дорогой, все это когда-нибудь и так будет твоим.

– П-попробуй им объяснить! И с-слушать не желают. Кейт обняла сына:

– Тебе там было хорошо?

Ничто не могло доставить ей большего счастья: наконец Тони начал понимать, каково его жизненное предназначение.

– Знаешь, что мне больше всего понравилось?

– Что же? – ласково улыбнулась Кейт.

– К-краски. Необыкновенные цвета. Я нарисовал там кучу п-пейзажей. Так не хотелось уезжать. Т-только и мечтаю вернуться т-туда и писать картины.

– Картины?

Кейт изо всех сил старалась казаться заинтересованной.

– Похоже, у тебя великолепное хобби, сынок.

– Нет. Э-т-то вовсе не хобби, мама. Х-хочу с-стать художником. Я очень много думал об этом и с-собираюсь в П-париж, учиться. К-кажется, к-какие-то способности у меня есть.

Кейт вся сжалась:

– Но ты же не желаешь провести всю жизнь за мольбертом.

– Именно, м-мама. Б-больше я н-ни о чем не м-мечтаю.

И Кейт поняла, что проиграла.

«Он имеет право жить, как считает нужным, – думала она. – Могу ли я позволить сыну совершить та кую ужасную ошибку?!»

Но судьба все решила за них. В Европе началась война.

– Я хочу, чтобы ты поступил в Уортонскую школу коммерции и финансов, – объявила Кейт сыну. – Через два года, если не изменишь решения стать художником, я не буду возражать. Учись.

Кейт была уверена, что к тому времени Тони передумает. Немыслимо, чтобы ее сын выбрал подобное занятие, ведь ему предназначено возглавлять один из крупнейших концернов мира. В конце концов в его жилах течет кровь Мак-Грегоров.

Для Кейт Блэкуэлл вторая мировая война стала всего-навсего средством еще больше разбогатеть. Заводы «Крюгер-Брент Лимитед» работали круглосуточно, выпуская пушки и снаряды, патроны и мины.

Кейт Блэкуэлл была уверена, что Соединенные Штаты недолго останутся нейтральными. Президент Франклин Делано Рузвельт провозгласил, что его страна всегда останется оплотом демократии, 11 марта 1941 года представил конгрессу законопроект о ленд-лизе.

Но плавание через Атлантический океан стало почти невозможным: немецкие торпедные катера и подводные лодки безжалостно атаковали и топили суда союзников, нападая стаями, точно волки.

Ничто уже не могло остановить ужасающую, крушившую все на своем пути гигантскую военную колесницу, созданную Гитлером, разорвавшим Версальский договор. В понятие людей вошло новое слово – блицкриг. Германия молниеносным ударом захватила Польшу, Бельгию, Нидерланды, раздавила Данию, Норвегию, Люксембург и, наконец, Францию.

Когда Кейт узнала, что евреи, работавшие на конфискованных нацистами заводах «Крюгер-Брент», арестованы и брошены в концлагеря, она решила немедленно принять меры и бросилась к телефону. На следующей неделе Кейт вылетела в Швейцарию. В номере цюрихского отеля уже лежала записка от полковника Бринкмана с просьбой о встрече. Бринкман был раньше управляющим берлинским филиалом «Крюгер-Брент Лимитед». Когда нацисты отобрали фабрику, Бринкману дали чин полковника и оставили на прежней должности.

Полковник, худой, педантичного вида человек с тщательно начесанными на лысину остатками волос, появился в отеле ровно через час.

– Счастлив видеть вас в добром здравии, фрау Блэкуэлл! Имею к вам поручение от моего правительства и уполномочен заверить, что, как только мы выиграем войну, конфискованные фабрики будут немедленно возвращены законному владельцу. Германия станет невиданной в мире военной и промышленной сверхдержавой, и ей понадобится сотрудничество таких людей, как вы.

– Что, если Германия проиграет войну? Полковник Бринкман позволил себе чуть заметно улыбнуться:

– Мы оба знаем, что этого просто не может быть, фрау Блэкуэлл. Соединенные Штаты ведут мудрую политику и не вмешиваются в дела Европы. Надеюсь, так будет и впредь.

– Понимаю, полковник, – кивнула Кейт, – но до меня дошли слухи о том, что евреев посылают в концлагеря и там уничтожают. Это правда?

– Британская пропаганда, уверяю вас. Если даже евреев и вправду отправляют в трудовые лагеря, слово офицера, с ними достаточно справедливо обращаются!

Справедливо? Что кроется за словами полковника? Именно это Кейт и собиралась узнать.

На следующий день она встретилась с преуспевающим немецким коммерсантом Отто Бюллером, седеющим мужчиной лет пятидесяти, с умным запоминающимся лицом и глазами человека, много пережившего на своем веку.

Они вошли в маленькое привокзальное кафе, уселись за столик в дальнем углу.

– Мне сказали, – тихо начала Кейт, – что вы возглавляете подпольную организацию, помогающую переправлять евреев в нейтральные страны. Так ли это?

– Конечно, нет, миссис Блэкуэлл! Это означало бы предать Третий Рейх!

– Я слышала также, что вы нуждаетесь в деньгах на добрые дела, – добавила Кейт.

Бюллер нервно оглядел маленький зал, не решаясь довериться этой женщине – опасность подстерегала его каждую минуту, день и ночь, во сне и наяву.

– Я надеялась стать вашим союзником, – осторожно сказала Кейт. – У «Крюгер-Брент» много филиалов в нейтральных странах, и, если кто-нибудь доставит туда беженцев, я позабочусь, чтобы они не остались без работы.

Герр Бюллер долго молча прихлебывал горький кофе и наконец сказал:

– Мне ничего об этом не известно. Политика в наши дни – дело опасное. Но если вы желаете заняться благотворительностью, не согласитесь ли помочь моему дяде? Он живет в Англии и страдает от ужасной неизлечимой болезни, а визиты доктора недешево обходятся! Очень недешево!

– В какую именно сумму?

– Пятьдесят тысяч долларов в месяц. Нужно, чтобы деньги на его лечение сначала были помещены в лондонский банк, а потом переводились в швейцарский.

– Это проще простого.

– Дядя будет вам вечно благодарен.

Через два месяца в нейтральные страны начал прибывать тоненький, но непрерывный ручеек еврейских беженцев. Все получали работу на фабриках «Крюгер-Брент Лимитед».

Два года спустя Тони бросил школу.

– Я п-пытался мама, – объяснил он Кейт. – Я п-правда пытался, но н-ничего не изменилось. Я х-хочу быть х-художни-ком. К-как т-только война кончится, еду в П-Париж.

Каждое слово падало на душу Кейт словно удар тяжелого молота.

– Я з-знаю, т-ты б-будешь разочарована, но я д-должен жить с-собственной ж-жизнью. По-м-моему, я с-смогу с-стать х-хорошим художником, н-настоящим. Т-ты должна д-дать мне ш-шанс. И меня приняли в ч-чикагскую академию художеств.

Кейт не знала, что сказать. Как объяснить сыну, что он зря растрачивает себя, бросает на ветер великолепное будущее?

– Когда ты хочешь уехать? – наконец удалось ей выговорить.

– Регистрация начинается пятнадцатого.

– Какое сегодня число?

– Шестое декабря.

В воскресенье, седьмого декабря 1941 года, эскадрильи японских бомбардировщиков и истребителей совершили налет на Пирл-Харбор. На следующий день Америка вступила в войну. Тони пошел добровольцем в морскую пехоту. Его отправили в Куантико, штат Вирджиния, где он окончил офицерское училище, а оттуда – на южное побережье Тихого океана.

Кейт постоянно ощущала, что стоит на краю пропасти, и, хотя дни были заполнены до отказа миллионами дел и проблем, где-то в дальнем уголке мозга непрерывно билась одна мысль: вот сейчас, сейчас она получит ужасное известие, что Тони ранен или убит.

Дела на японском фронте обстояли хуже некуда. Японские бомбардировщики атаковали американские базы на островах Гуам, Мидуэй и Уэйк. В феврале 1942 года неприятель занял Сингапур, а потом почти сразу – острова Новая Британия, Новая Ирландия и Соломоновы острова.

Генерал Дуглас Макартур был вынужден оставить Филиппины. Зловещие тени сгущались над миром. Кейт жила в постоянном страхе, что Тони попадет в плен – из уст в уста переходили ужасные слухи о пытках, которым подвергались военнопленные. Здесь были бессильны и власть и деньги – оставалось только молиться. Каждое письмо от сына подогревало слабый огонек надежды, подтверждало, что, по крайней мере, несколько недель назад сын был еще жив.

"Здесь никто ничего не знает, – писал Тони. – Держатся ли еще русские? Японцы очень жестокий народ, но к ним питаешь невольное уважение. Японский солдат не боится смерти…

…Что происходит в Штатах? Правда ли, что рабочие бастуют, требуют повысить жалованье?…

…Торпедные катера творят здесь настоящие чудеса. Эти мальчики – просто герои…

…У тебя прекрасные связи, мама. Пошли нам несколько сотен «Ф-4-У» – новых истребителей. Скучаю по тебе…"

7 августа 1942 года союзные войска начали первые наступательные действия на Тихом океане. Десант морской пехоты захватил один из Соломоновых островов, Гуадалканал, и вскоре все острова, занятые японцами, были освобождены.

Нацисты в Европе были разбиты наголову. 6 июня 1944 года объединенные американо-английские войска высадились в Нормандии, и 8 мая 1945 года Германия капитулировала.

6 августа 1945 года американцы сбросили на Хиросиму первую атомную бомбу, а через три дня вторая бомба уничтожила Нагасаки.

14 августа Япония последовала примеру Германии. Долгая кровавая война наконец закончилась.

Тони возвратился домой три месяца спустя. Он и Кейт сидели на террасе Сидар-Хилл-Хаус, любуясь видом белых парусов на голубой глади залива.

«Война изменила его», – думала Кейт.

Сын повзрослел, отрастил усики, а загар ему очень шел. Правда, вокруг глаз теснились морщинки, которых раньше не было. Кейт надеялась, что за годы, проведенные вдали от дома, Тони понял: его будущее связано с «Крюгер-Брент Лимитед».

– Чем ты собираешься заняться, сынок? – спросила она.

– Тем, чем и собирался, когда мне так грубо помешали, мама, – улыбнулся Тони, – отправиться в Париж.