Пока Мами закупала на центральном рынке провиант, к Милли вдруг явился доктор Скофилд. Анна Безымянная вежливо проводила его в гостиную.

– Какая красавица, – восхитился он, когда Анна закрыла за ним дверь. – Где вы такую нашли?

– Это заслуга Джеймса. Он давал объявление.

– Вы ее взяли, чтобы помочь Мами, пока она не оправится?

– Да, это была навязчивая идея Джеймса. Что-нибудь выпьете?

– Нет, в такую рань не пью. Вы видели Джеймса сегодня утром?

– Нет, он всю неделю был на острове Грин. А в чем дело?

– Я слышал, что он очень расстроился после скандала, который вы учинили в банке на прошлой неделе?

– Скандал? Какой скандал?

– Ну вы-то знаете, какой, коль скоро сами его устроили. – Скофилд издевательски ухмылялся. – Клерк в приемной жутко тогда разозлился. Научитесь сдерживать себя в присутственных местах. Если вы будете продолжать в том же духе, то репутация Уэддербернов сильно пострадает.

– Не могу понять, о чем вы говорите. Я знала, что мистер Гудчайлд был на месте и никуда не отлучался, вот я и попросила, чтобы он меня принял. Только и всего. Клерк отказал мне, а я настаивала.

– Нет, не только. Вы кричали и толкнули его так, что он свалился на пол. Верно?

– Что?

Милли вскочила на ноги.

– Вас обвиняют именно в этом. Мистер Гудчайлд заявил, что клерк собирался подать жалобу о нападении на него.

– Вы несете какую-то чушь.

– Гудчайлд еле уговорил его не подавать. Клерк был при исполнении обязанностей. Только и всего, как вы говорите.

– Ложь от первого и до последнего слова, и вы прекрасно это знаете!

– Скажите это клерку, а не мне.

Милли упала в кресло и закрыла глаза. Доктор тоже сел.

– Знаете, я все же не откажусь выпить. Поскольку разговор нам предстоит трудный.

Он налил джин в стакан и залпом его выпил.

– Милли, я пекусь о вашей же пользе. Некоторое время я считал, что вы можете контролировать свои поступки…

Скофилд замолчал.

– Ну, ну, выскажитесь на чистоту, – не сдавалась Милли.

– Затем я сюда и пришел. Начнем с того приема у губернатора. Ваша конфронтация сыграла дурную роль.

– Что еще за конфронтация?

– Ну, ваша настойчивость, там было много свидетелей. Вы учинили скандал в присутствии министра по делам колонии и уверяли, что в одном из сопровождающих его лиц узнали члена банды, державшей вас в качестве заложницы. После того случая я совсем не уверен, что ваше состояние изменилось к лучшему. Пожалуйста, сядьте, Милли, мне и так сложно…

Милли села, и доктор продолжал:

– Добились вы только одного: все оказались в неловком положении. В том числе и тот джентльмен, который на деле оказался Акилом Тамаринсом, послом Нидерландов в Пекине. Но вы и тогда не успокоились, заявили ему, что он лжец, хотя он уверял, что никогда вас прежде не видел.

– Это был Ганс Брунер, – сжав кулаки прошептала Милли. – Я не понимаю, что здесь происходит, но это был Ганс Брунер.

– Моя дорогая, это был не он. Вы только поставили себя в неудобное положение. И в этой истории с банком – тоже. Я уж не говорю о ваших странных заявлениях по поводу мертвецов с наручниками на острове Грин. Если бы я хорошо вас не знал, то решил бы, что вы специально говорите подобные вещи, чтобы произвести впечатление на репортеров. То-то радость для репортеров – позубоскалить над правительством. Но мы с вами знаем о вашем прошлом. Все эти поступки – всего лишь проявление вашего заболевания. У вас явное ухудшение.

– Чем больше вы будете пытаться объявить меня сумасшедшей, тем меньшего вы добьетесь, – спокойно заявила Милли.

– Типичные заявления сумасшедших, – отрезал Скофилд. Он и раньше не раз это повторял.

– Я здоровее вас, и вы это знаете.

– Кроме того, есть еще один момент, довольно деликатный.

– Так. Что еще?

– Очень деликатный момент, я имею в виду Джеймса.

– Ну кого же еще. Вы всегда па страже его интересов.

– Да, я говорю о личных отношениях между вами.

– Вы имеете в виду наши интимные отношения?

– Да.

Скофилд посмотрел на Анну, когда та внесла поднос с кофе.

Милли крепко сжала губы и ждала, когда она уйдет.

– Да, мы не раз обсуждали с ним этот вопрос, – сказала Милли. – Я только не пойму, при чем тут вы.

– Милли, Милли! Я не только ваш семейный врач, я еще и ваш друг. Джеймс решил посоветоваться со мной. Видимо, у вас возникли какие-то сложности в этом плане, и он не знает, как все исправить.

– Скажите ему, чтобы он меньше денег тратил на виски и больше времени проводил дома.

– Мне кажется, вы к нему очень несправедливы.

– Он слишком много пьет и поэтому в постели ни на что не способен, а пытается внушить себе, что виновата я.

Наступила тишина. Скофилд внимательно оглядел ее с головы до ног. «Гадкий утенок, прилетевший к ним прямо со школьной скамьи, превратился в лебедя», – подумал он. Не самого прекрасного лебедя – черты ее не были идеально правильными, но все равно она была весьма привлекательна. Молодость – великая вещь.

И та девушка, которая принесла кофе, тоже прелестна. Скофилд даже подумал, что Джеймсу очень непросто тут, при таких-то соблазнах. Он решил говорить напрямую, ведь Милли была теперь взрослой женщиной.

– У вас есть любовник?

– Это не ваше дело! – возмутилась Милли. «Этот проныра может запросто влезть в душу женщины», – подумала она. Ей было очень неуютно от двусмысленности положения. Она обвиняла Джеймса в неверности, а сама при любой возможности потихоньку встречалась с Эли.

Ей хотелось крикнуть ему в лицо, чтобы он не вмешивался в ее отношения с мужем. И объявить во всеуслышание, что тот человек, которого она любит, прибежит к ней, как только она его поманит пальчиком. Что ее хитростью вовлекли в этот так называемый брак, да не на ту напали. Но самое главное – оно так и крутилось у нее на языке – это то, что, как бы они ни бесились, в конечном счете наследство ее отца попадет к ней, как только она избавится от их гнета.

Этого Скофилд и боится и потому постоянно вмешивается в ее жизнь.

Но лучше ей пока помолчать. Если она не сдержится, это будет им только на руку. Ее любовь к Эли станет темой для сплетен. Само упоминание о нем обернется предательством.

– Никто не станет вас осуждать, – добавил Скофилд.

Милли на секунду отвлеклась.

– Простите?

– Я сказал, что жизнь у вас не сложилась. Милли встала.

– Я не желаю продолжать эту тему. Я не собираюсь никому исповедоваться, и меньше всего – вам.

– Я только позволил себе заметить, что вам не следует отказываться от личной жизни, – повторил Скофилд. – Вы – привлекательная женщина. Даже Мами старается обеспечить себе нормальную жизнь. Если верить слухам.

– Я ничего такого не слышала.

– Наконец-то она смогла забыть старого Растуса.

– Мами никогда не забудет Растуса!

– Даже в объятиях другого мужчины? Так я этому и поверил. Она и ее обожатель вместе приходили в церковь.

– Я рада за них.

Милли чувствовала, как он внимательно наблюдает за ней.

– А вы что же теряетесь? – спросил доктор. Милли встала, дав понять, что разговор окончен.

– Следите за мной, как ястреб за добычей, но я не такая дура, я не дам вам возможности устроить скандал! Если наш брак не удался, то исключительно по вине Джеймса, я тут ни при чем.

– Да будет вам. Я ведь добра вам желаю, – сказал Скофилд. Он явно был раздражен.

– У вас все? – спросила Милли.

– Вы мне не доверяете. Как жаль.

– А кто виноват в этом? Вы только и думаете о том, как бы упечь меня в сумасшедший дом?

Скофилд улыбнулся.

– Мы все стараемся создать себе в этом мире наш собственный ад. Разве я не прав? Если вы это поймете, тогда я ваш друг, если нет – тогда враг!

Милли промолчала.

– Можете меня не провожать, – сказал Скофилд.

Мами вернулась с рынка, их посыльный тащил ее сумки.

– Я видела на пирсе старого Скофилда. Он выглядел таким злобным, будто кто-то здорово его разобидел.

– Дай мне только время.

– Он был здесь?! – Мами даже открыла рот.

– Да.

Мами начала обмахиваться. – Ну, доложу я вам, странные вещи творятся в нашем доме. Эта Фу Тан смотрит на меня с такой ненавистью. Ты знаешь, она ведь даже не разговаривает со мной. И еще этот молодой монашек, который к ней таскается. Меня от него трясет. Я принадлежу к англиканской церкви, и мне не нравятся монахи.

– Должна признать, что экономка она хорошая.

– Но готовит она плохо. Вы не ели ничего вкусного с тех пор, как я перестала готовить.

– Джеймсу нравится все, что она делает.

– Его глаза и разум не слушают его желудка.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что уже сказала. Такая старуха, как я, обязана все делать очень хорошо. Но если вы – свеженький лакомый кусочек вроде нее, вам простят что угодно.

Милли засмеялась.

– Но ты же ешь все, что она готовит, так?

– Только потому, что я очень вежливая. Мисс Милли, иногда мне бывает очень плохо. Мне кажется, что она кладет слишком много жира, мой желудок не выдерживает этого. Мой Растус тоже все на жир грешил, пока ему не стало совсем плохо.

– О чем это ты? Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Не особенно хорошо. Никак не могу оправиться после угощений А Лума. У меня болят ребра.

– Тан тут ни при чем. Я ем то же, что и ты, и Джеймс тоже. Мы чувствуем себя нормально.

– Наверное, когда тебе минуло сорок, твой желудок уже не тот, что прежде. Вот и мой Сэм говорит: «Когда тебе сорок, все уже не так, как было раньше».

– Ну и как он? Твой Сэм?

– Замечательно. Мужчина хоть куда!

Мами раскраснелась, и ее большие глаза засверкали.

– Я слышала, что ты его водила в церковь. А мне не рассказала.

– Мисси, – сказала Мами, с кряхтением поднимаясь. – Я пока никому не говорю о моих планах в отношении Сэма, до тех пор, пока я его не отведу к алтарю. Если он все сделает как нужно, я подарю ему много малышей, пока я еще способна на это. Вот так!