В той или иной жизненной ситуации наступает момент, когда нужно посмотреть правде в глаза и признать: все изменилось. И тогда картина удивительным образом проясняется – да, это случилось в тот день, когда он сказал то-то или она сделала то-то, конечно, это был первый сигнал, начало, а ты не понял. Или не захотел понять?

Николас Мибейн пришел к власти на волне всеобщей эйфории. Энтузиасты сравнивали его деятельность с первыми ста днями Рузвельта.

– Мы не обещаем чудес, – заявил он, – но собираемся немедленно приступить к преобразованиям. Вы их увидите и почувствуете.

И сердце Патрика дрогнуло.

Через два месяца началось строительство великолепного центра отдыха с футбольными полями, плавательным бассейном, баскетбольными площадками. Церемония закладки первого камня вылилась в настоящий праздник. Наконец-то люди получали что-то, что можно было увидеть и потрогать!

За этим последовало открытие музея Сен-Фелиса. Под него отдали здание восемнадцатого века на Причальной улице. Идея принадлежала Дорис Мибейн, и постаралась она на славу. Вдоль здания шел высохший крепостной ров, и Дорис распорядилась засыпать его и засадить зеленью, а в спокойной прохладе внутренних помещений разместила работы Анатоля Да Куньи, его дар нации. Там было с десяток картин маслом и две мраморные скульптуры. Над центральным входом Николас приказал выбить надпись: Pro bono publiko. В проспекте, выпущенном в связи с этим событием, объяснялось, что это значит: «На благо народа». Экспозицию открыли под звуки струнного квартета и сопроводили неограниченным количеством шампанского в бумажных стаканчиках. Средний класс Коувтауна смотрел на картины и восхищался. И в самом деле, прекрасное начало.

У Патрика тоже были идеи. Он решил поговорить с Николасом.

– Прошлой ночью мне кое-что пришло в голову. Мероприятие для школьников. Я подумал, что неплохо было бы устроить раздачу семян, саженцев фруктовых деревьев, овощной рассады. Мы снабдили бы участников инструкциями, а за лучшие результаты назначили бы призы. Таким образом мы достигнем двух целей: прекрасное занятие для детей и помощь в самообеспечении продовольствием. Что ты скажешь?

– Великолепно! Займись этим! Набросай план и представь на следующее исполнительное заседание, – Николас похлопал Патрика по плечу. – Ты когда-нибудь думал или осмеливался мечтать, что наступят такие дни? Боже, я помню, как мы вместе учили латинские глаголы! Они не принесли нам особой пользы. А может быть, и принесли!

Он смеялся, и его глаза сияли от радости.

– Так мы займемся моим предложением?

– Почему нет? Главное, это нам недорого обойдется. У нас катастрофически мало денег. Катастрофически.

Кто-то позвал Николаса из другого конца комнаты, и он двинулся в ту сторону.

– Еще минуту, – торопливо сказал Патрик. – Я знаю, как ты занят, но за все дни я не смог переброситься с тобой ни словом. Я хочу добавить, что можно раздать саженцы и фермерам, раз уж мы займемся этим. Последний ураган повредил по меньшей мере две тысячи акров леса, принадлежащего государству, и пока ущерб ничем не возмещен. Эти два мероприятия можно совместить. Это не потребует больших расходов.

– Ты не забыл, что ты министр образования? То, что ты предлагаешь, относится к лесному хозяйству.

– Я знаю, но все так переплетено, разным департаментам приходится работать вместе.

– Я, действительно, уже должен бежать. Правда. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – Николас снова потрепал его по плечу. – Ты должен помнить, что Рим строился не один день. Хотя мне очень нравится твой энтузиазм! – добавил он на ходу.

А Патрик наслаждался энтузиазмом, как вином. Сколько всего нужно сделать! Он прекрасно знал, что учителя имеют низкую квалификацию, что они мало получают и живут в тяжелых условиях. Побывав как-то в Галли он заметил, что крыша на здании школы, сильно протекавшая еще когда он там работал, находится в том же плачевном состоянии. А учебники, наглядные пособия… И ничего нельзя отложить на потом.

На исполнительном заседании он зачитал приготовленный список.

– Не так быстро! – оборвал его Николас. – Ты знаешь, всему свое время.

– Да, знаю. Тем не менее – когда? – он почувствовал, что давит на Николаса.

– Деньги, – со значением произнес тот, – деньги. У нас их нет.

– Но ведь Всемирный банк дал нам заем. И ты только что поднял налоги. Боюсь, я не понимаю, почему сложилась такая напряженная ситуация.

Николас оглядел собравшихся. Комитет состоял из людей, хорошо знавших друг друга, и взаимное подтрунивание не возбранялось.

– Насколько я тебя знаю, Патрик, финансовые вопросы – не твоя стихия.

Раздались смешки, и Патрик тоже был вынужден улыбнуться. Все знали, что деньгами в его семье распоряжается Дезире, хотя бы потому, что он был слишком небрежен, чтобы вовремя платить по счетам.

– Ты не финансист, – повторил Николас и перешел к следующему вопросу, касающемуся увеличения числа полицейских.

Мгновение Патрик колебался. Он не привык к своей новой роли и, чтобы заговорить, ему нужно было сделать усилие. Но он сделал его.

– Мне кажется, город уже переполнен полицией.

– А разве она нам не нужна? Слишком много карманных краж. Мы отпугнем туристов, если они не будут чувствовать себя здесь в безопасности.

– Детям нечем заняться. Ты помнишь, мы говорили об игровых площадках…

– Да, и мы построили несколько.

– Только три, и последняя до сих пор не оборудована, – он задумчиво продолжил. – В любом случае, игровые площадки – не решение проблемы. Все упирается в экономику. Все. И сейчас не шестидесятые годы.

– Совершенно верно. Поэтому нам необходимо поощрять туризм и приток населения. А для этого нужны законность и порядок.

– Туризм и иммиграция – тоже еще не все, раз уж ты затронул эту тему. Я хотел поговорить и об этом. Переселенцы ищут дешевые земли, спекулируют ими и вздувают цены, – начав, он говорил быстро и гладко. – Мы не должны иметь дело со спекулянтами, а только с теми, кто хочет остаться и приносить пользу этой стране.

Ему показалось, что он заметил переглядывание и опущенные взгляды. Он внезапно ощутил, как изменилась атмосфера вокруг него.

– Строительство гостиниц обеспечивает занятость, – мягко вставил Николас.

– Только временно. А для таких монстров, как «Ланабелл» и ему подобные? Нет! Такие инвестиции нам не нужны. Они портят залив, осушают землю и разрушают естественный покров почвы, устраивая свои фешенебельные пляжи. Уничтожают коралловые рифы, которые предохраняют пляжи от эрозии. Но им это безразлично. Главное – прибыль сегодня, а что будет потом – им наплевать! Они сбрасывают в залив нечистоты! Когда ветер дует с моря, вонь чувствуется на милю вокруг, – он огляделся, надеясь увидеть кивок, знак согласия, но не увидел; люди вокруг него смотрели куда угодно, только не на него. – Послушайте, – умоляюще произнес он, – вы все помните дни, когда в заливе водились омары и морской окунь. А теперь, чтобы поймать большую рыбу, нужно уйти в море на много миль. Они губят море. Загрязнение и беспорядочная ловля сделали свое дело. Я видел, что происходит в других местах, я читал Кусто, – он собирался закончить, но вспомнил еще кое-что. – Подойдите к окну и скажите мне, неужели мы собираемся уничтожить один из самых красивых морских пейзажей в мире! Вспомните, что они сделали с Драммонд-хэд в Гонолулу! Вы видели фотографии…

– Ты перескакиваешь с рыбы на рифы, потом на отели, – перебил его Николас. – Мы не поспеваем за тобой.

– Я не перескакиваю. Это части одного целого.

В комнате повисла Тишина. Затем Николас заговорил:

– Предлагаю серьезным образом рассмотреть эти замечания. Я дам комитету задание изучить вопрос землепользования с точки зрения защиты самобытности и экологии Сен-Фелиса.

Три месяца спустя стало известно, что продан еще один участок под строительство гостиницы на берегу. Патрик немедленно отправился к Николасу.

– Я не понимаю. Я считал, что на побережье больше не будет никакого строительства, во всяком случае, вопрос должен обсуждаться.

– Мы потратили на обсуждение два часа. На последнем заседании, которое ты пропустил.

– Пропустил?

– Да. Я созвал срочное заседание исполнительного комитета. Ты навещал свою мать на Мартинике. Я распорядился, чтобы тебя известили.

– Меня не известили, и, к моему стыду, я уже несколько месяцев не был на Мартинике.

– Странно! Это какое-то недоразумение. Мне жаль, мне очень жаль. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но именно сейчас нам нужны средства. Думаю, я могу обещать, что подобные вещи не повторятся.

Униженный и раздосадованный, Патрик тем не менее не позволил себе обвинить Николаса. Какой смысл в поспешных решениях? Николас не стал бы его обманывать. Просто безумие – подозревать его.

И все-таки его не оставляло чувство, что его просто успокоили, как успокаивают ребенка, требующего невозможного.

Дезире возилась у плиты. По ее поднятым плечам он понял, что она не в духе.

– Я сегодня была у Дорис. У Николаса было какое-то деловое собрание дома. Когда мы подъехали, мужчины как раз уходили.

Он вздрогнул:

– Собрание? Ты имеешь в виду, исполнительный комитет?

– Нет, конечно, нет, хотя я видела там Родни Спурра и Харрисона Эймса. Других я не знаю. Там были даже белые. Один из них очень толстый, низкий мужчина, который строит дом на скале, весь из стекла, ну ты знаешь.

– Юген. Говорят, он вкладывает здесь большие деньги.

Дезире повернулась к нему:

– Я пообещала Дорис, что не скажу тебе, но Николас говорит, что с тобой невозможно сотрудничать.

Патрик был потрясен:

– Невозможно сотрудничать! Что, черт возьми, он хотел этим сказать?

– Что ты… постоянно критикуешь.

– Критикую!

– Надеюсь, у тебя нет неприятностей? Вы же всю жизнь дружили.

– И что же такого я могу сделать? Или делал когда-нибудь?

– Я не знаю. Иногда с тобой действительно невозможно иметь дело. Ты можешь быть очень упрямым. И никогда не уступаешь, если не считаешь нужным или отстаиваешь какую-то свою идею.

– Ты имеешь в виду, что я не изменяю своим убеждениям?

– Не волнуйся так! Но ты упрямый, ты сам знаешь, – Дезире недовольно кривила губы, – почему, например, ты не дал мне тогда поехать с Дорис в Европу? Если начистоту, то она считает, что с твоей стороны это обычный эгоизм, и я так считаю. Я никогда нигде не была…

– Я не мог позволить себе эту поездку, вот почему!

– А я-то полагала, что для члена правительства некоторые вещи становятся доступнее.

– Я вошел в правительство не для того, чтобы обогатиться.

– Мог бы, по крайней мере, отпустить меня с Дорис!

– Я ни за что на свете не позволю тебе принять милостыню!

– Милостыню! Твой лучший друг! Ты оказал бы Дорис услугу. Она хотела, чтобы я поехала. Между прочим, у них горы денег: Для них это ничего не значит!

– Горы денег, – задумчиво повторил Патрик. – Не знаю. Доктор Мибейн был не так уж богат и у него четверо детей. Не знаю.

– Николас сам делает деньги! Он вкладывает средства в гостиницы и. пляжи по всему острову. Новый ночной клуб на Причальной улице… он владеет половиной. Ты знал об этом? И новая гостиница, о которой они только что объявили – это тоже его!

Патрик сел.

Дезире продолжала высоким голосом, похожим на голос Дорис Мибейн:

– Почему мы не можем получать от жизни удовольствие? Сидим в той же грязи, когда ты мог быть впереди, как и Николас!

Холодно, со злостью он ответил:

– Ты когда-нибудь повзрослеешь?

Ее глаза наполнились слезами, и он тут же пожалел о сказанном. Она просто не сдержалась. Ее сегодняшние жалобы были первыми за все время их совместной жизни. Хотя она всегда имела очень мало по сравнению со многими ее друзьями. Она, и он прекрасно знал это, подавляла свои желания и довольствовалась тем малым, что он был в состоянии дать ей. А сейчас, в новой ситуации она была сбита с толку. Муж Дорис обеспечивает ее, а ее собственный муж – нет, и при этом совершенно не обращает на это внимание. Ему хотелось ей все объяснить, но его замешательство было так велико, что он промолчал.

Он отправился спать с тяжелым сердцем и долго не мог уснуть. Так вот чем занимается Николас! Скорее всего, они все этим занимаются и хранят поэтому молчание, когда он говорит. Они знали, что он не на их стороне. Значит он один! С кем он может поговорить?

Его охватило горькое сознание того, что его предали. Он мог бы довериться жене, но не осмелился. Она так несдержанна на язык. Получалось, что единственным с кем можно было поговорить, была Кэт Тэрбокс.

По пути домой из центра города ему приходится идти мимо редакции «Рупора». Он скучает по работе в газете. Там кипит жизнь, трещат телетайпы, звонят телефоны. А за столом редактора – Кэт. Когда он работал там, то часто ловил себя на том, что подолгу смотрел на нее через комнату со своего места. У нее одно из тех лиц, по которым легко читать даже скрываемые мысли и чувства.

Иногда и сейчас он провожал ее по вечерам до угла ее улицы.

– Ты какой-то мрачный, – заметила она во время такой прогулки на следующий день после его разговора с Дезире.

Почти против своей воли он пересказал ей слова Дезире.

– Я в тревоге, – закончил он. – У меня такое ощущение, что я нахожусь в центре замкнутого круга, все вокруг рушится, а я не могу докричаться до Николаса и не знаю почему.

– Почему ты не скажешь ему о том, что узнал?

– Я не могу. Я пообещал Дезире. И потом, это ничего не изменит. Меня не касается, куда человек вкладывает свои деньги.

– Это тебя касается, потому что это совсем другое дело, и ты это понимаешь. По мне, так все это плохо пахнет, – они остановились, и Кэт достала какой-то листок бумага. – Посмотри, мы собираемся электрифицировать деревни и поставить очистные сооружения. На северной стороне острова каждое утро до сих пор сбрасывают в океан нечистоты. Все молчат, хотя прекрасно знают, что делается. Питьевую воду собирают по-прежнему во время дождей. А Николас снова и снова говорит о поливном садоводчестве и консервных заводах. Безусловно, это выглядит очень деятельно! Наши дорога – ужасны. У нас стало больше машин и больше несчастных случаев. Я знаю, что невозможно сделать все сразу, но мне бы хотелось увидеть хоть какое-то движение в этом направлении.

– Я не понимаю Николаса, – повторил он с грустью. Некоторое время Кэт, казалось, что-то обдумывала.

Потом она сказала:

– Я хочу кое-что показать тебе. Прямо сейчас. У тебя найдется свободный час?

– Найдется.

– Нам понадобится твой автомобиль. Ты когда-нибудь был на территории «Ланабелла»?

– В его пешеходной части? Нет.

– Там, где стоят новые коттеджи, за пешеходным мостиком.

Они оставили машину в отдаленном конце пляжа, подальше от глаз и в полумиле от главного здания. Колеи здесь поросли травой.

– Здесь мало ездят, – отметил Патрик. Пешеходный мостик был перекинут через узкий канал. На белом песке по краю маленького острова выстроились коттеджи с остроконечными крышами. За коттеджами был сооружен пруд неопределенной формы. Среди клумб на шелковистой траве стояли зонтики и дорогие стулья. Все было тихо и спокойно. Всего одна пара лежала под солнцем.

– Не сезон, – сказал Патрик.

– Здесь всегда мало народу. Ты же знаешь, это не общественное место.

– И очень изолированное. Если точно не знаешь, где оно, то не догадаешься о нем.

– Вот именно. Пойдем, может быть, какой-то из коттеджей не заперт, или посмотрим в окно.

Все раздвижные стеклянные двери оказались запертыми, но сквозь них прекрасно было видно внутреннее убранство комнат, белые коврики на розовом полу веранды и широкие кровати с позолоченной резьбой. Похоже на бордель, подумал Патрик, но вслух ничего не сказал.

– Кошмар, правда? – спросила Кэт, когда они возвращались к машине.

– Да. Кто эти люди?

– Ты даже не догадываешься?

У него были смутные подозрения, но он промолчал.

– Воровская шайка. Он уставился на нее.

– Я не могу доказать, но я почти уверена. Больше чем уверена. Эти люди приезжают из Штатов, привозят своих девочек, делают свои дела, и частным образом производят платежи, а правительство их покрывает.

– За что они платят?

– Думаю, за наркотики, – серьезно сказала она, а поскольку он недоуменно смотрел на нее, продолжила: – Почему ты так удивлен? Весьма распространенное в Центральной Америке явление.

На это он ничего не смог ответить.

– Ты подавлен, потому что это Николас, – она тронула его за руку. – Правда, я могу и ошибаться.

– Ты ошибаешься, – сказал он. – Ты ошибаешься.

Проезжая мимо дома правительства, они заметили группу полицейских, выглядевших весьма импозантно в новой серой форме, алых фуражках и с такими же алыми полосами на брюках.

– Остановись на минутку, – скомандовала Кэт. – Что ты видишь?

Поскольку он не понял сразу, она спросила:

– Разве ты не замечал их последние несколько недель?

– Ты имеешь в виду форму? Николас иногда увлекается показной стороной дела, – отозвался Патрик.

– Не то. Посмотри внимательнее! Когда это у нас было столько полиции? Все как на подбор – выше шести футов! Крепкие ребята, и все они – новые. Ни одного знакомого лица. Не удивлюсь… – начала она и замолчала.

– Не удивишься чему?

– Так, ничего.

– Как женщины любят все усложнять! Может, ты все-таки закончишь, если уж начала?

– Если честно, я не уверена, что могу довериться тебе.

– Ну спасибо! Большое спасибо! Раз так, можешь вообще со мной не разговаривать.

– Не делай из мухи слона. Мои слова, действительно, прозвучали не совсем так, как мне хотелось. Я только имела в виду, что ты очень лояльный человек и очень близок с Николасом, несмотря на то, что ты замечаешь. Откуда я знаю, что подскажет тебе твоя совесть, когда ты будешь ворочаться ночью без сна?

Он смягчился:

– Кэт, ничего из того, что ты мне когда-либо рассказывала, не пошло дальше. Тебе следовало бы это знать.

Впервые он позволил себе, пусть не прямо, намекнуть на ее отношения с Фрэнсисом Лютером.

Она покраснела:

– Ну что ж, ладно, – и, оглянувшись вокруг и понизив голос, хотя они ехали в автомобиле, сказала, – ходят слухи, что создается особый отдел полиции. У него даже есть название – «Красные ребята».

– Может, он будет более эффективен?

– Я совсем не о том, я говорю о формированиях, которые очень похожи на вооруженные силы или на тайную полицию. Ночные аресты, таинственные исчезновения, тела на обочинах дорог. Понимаешь, о чем я говорю? Тебе следовало бы знать. Это история двадцатого века.

Волна страха охватила его:

– Ты шутишь! Кто тебе сказа… – он не договорил. – Извини. Ты, конечно, не можешь сказать.

– Конечно, не могу. Скажем так, у меня есть… источники информации.

Минуту или две они молчали. Машина остановилась у дома Кэт, но она не двигалась. – Патрик, я ужасно боюсь.

– Может, все не так, как ты думаешь? – предположил он.

– Если бы у меня были факты, я бы опубликовала их в «Рупоре». Но у меня нет ни одного, в этом все дело.

– Кэт! Ты сошла с ума! И ты не побоишься?!

– В свободной стране прессе нечего бояться.

Он не ответил. Старые улицы, деревья с покрытой пылью листвой, сонный летний зной – все такое знакомое – вдруг показались ему таящими угрозу, он почувствовал себя как бы в чужой стране, где никто не говорит на его языке.

Он быстро взял себя в руки. Нельзя делать скоропалительных выводов! При всем ее уме, Кэт – женщина, а женщины всегда преувеличивают, склонны драматизировать обстоятельства. Он уже собирался произнести все это вслух, когда Кэт снова заговорила:

– И еще Билл – последи за ним. Попроси его не соваться сейчас в политику.

– А чем он занимается?

– Неважно. Я больше ничего не могу сказать. Попроси его быть осторожным.

И озадачив Патрика таким образом, она вышла из машины.

Чувствуя легкое раздражение от всей этой таинственности, равно как и от собственных страхов, он поехал домой. Был базарный день. Со шхун, пришедших с островов, разгружали плетеные корзины, полные серебристо-розовой рыбы, – привычная картина, не изменившаяся за много веков. А на другой стороне площади молодые мужчины и женщины – их было человек пятнадцать – терпеливо стояли в очереди за билетами на самолет. Они собирались в Англию или в Америку. Там они станут водителями автобусов, мусорщиками, им будет лучше по сравнению с тем, что ждет их здесь. Он вздохнул и вернулся к своим мыслям.

Последи за Биллом, предупредила Кэт. Конечно, конечно! Только как это осуществить? Билл очень взрослый, гораздо взрослее других ребят его возраста. С ним совсем не просто!

Спросишь его, где он был, отвечает – с друзьями. Понятно, но где? Так, гуляли по пляжу. Вот и весь ответ.

И больше ничего из него не вытянешь. Даже если сказать, что знаешь, что он проводит время в Трэнче, и запретить ему ходить туда, ничего из этого не выйдет.

Ему и в самом деле было интересно, о чем разговаривают Билл и его друзья, чем увлекаются помимо Че Гевары и Мао. Нет, Мао уже не авторитет, как и многие другие герои левого крыла. В возрасте Билла, думал Патрик, меня больше всего занимали девушки и книги, я хотел узнать все об окружающем мире. И знаю точно, я не был таким озлобленным. Я помню, что много смеялся. Билл никогда не смеется, по крайней мере, когда он с нами дома. Да, не так-то просто подобрать к нему ключик.

Тем не менее вечером он прямо спросил его:

– Билл, я хочу знать, замешан ли ты в политике? Билл пристально посмотрел на него:

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я беспокоюсь. Я не оспариваю твоего права верить в то, во что ты веришь, а я знаю, во что ты веришь. Но боюсь, в настоящее время небезопасно говорить все, что думаешь.

– В настоящее время? Мне казалось, что у нас демократическое правительство. Свобода слова, свобода мысли и все такое, – в словах Билла звучала издевка.

Патрик почувствовал, что ему опять приходится защищаться:

– Это демократическое общество! Но, чтобы придти к полной демократии, требуется время…

– У каждого из нас только одна жизнь, – перебил его Билл. – Сколько прикажешь ждать?! А между тем не происходит никаких изменений. Возьми Фрэнсиса или Тэрбоксов. Рабочий выращивает бананы, а прибыль течет в роскошный дом в Англии, а может, на Ривьере или куда-нибудь еще, где эти люди чувствуют себя, как дома.

Снова семья Фрэнсиса. Всегда семья Фрэнсиса. Удар за ударом. Билл это умеет!

– Скажи мне, ты доволен тем, что имеешь с тех пор как Мибейн пришел к власти? – потребовал мальчик.

– Не совсем. Но никогда не забывай, что пока мы не удовлетворены, мы способны менять положение. Тайное голосование – наше самое большое достижение, наша защита. Когда подумаешь, что немногие народы в мире имеют право голоса, начинаешь ценить то, что имеешь.

– Голосовать за того или за другого – не имеет значения. Я за кубинский путь развития, а ты можешь оставаться со своим тайным голосованием.

– Не спорю, большое искушение! Никаких выборов, всего один человек, который с помощью множества комитетов и разговоров делает все быстро и эффективно! Справедливость и равенство одним росчерком пера великого человека! Только это не есть равенство. Послушай, ну почему ты считаешь, что эти режимы обеспечивают людям равенство? Несколько человек купаются в королевской роскоши, о которой остальные даже не имеют представления. Более того, эти несколько распоряжаются жизнью и смертью миллионов. Равенство!

– Жизнь и смерть! – произнес Билл. Он был абсолютно спокоен. Стоял, небрежно облокотившись на комод, на котором были расставлены хрупкие фарфоровые статуэтки – бело-голубые пастушки и молочницы. В течение многих лет Дезире покупала их у Да Кунья и очень ими дорожила.

– Ты, конечно, знаешь, чем занимаются «Красные ребята»? – спросил он наконец.

– Занимаются? – повторил Патрик.

– Да, – Билл казался терпеливым и старым.

Он никогда не был молодым, подумал Патрик, и ответил:

– Пожалуй, их слишком много…

– Ты ничего не видишь, – перебил его Билл. – Не знаешь, что они делают, когда снимают свою форму. Есть еще сотни, которые не носят никакой формы. И об этом ты не знаешь. А говоришь о власти над жизнью и смертью… – он остановился. – Ты ничего не хочешь слышать, потому что Николас твой друг.

– Он был мне братом, – медленно произнес Патрик, словно говоря сам с собой.

– Хорошо. Но братья тоже совершают странные поступки.

Сколько же он знает, чтобы быть таким циничным в семнадцать лет!

– Ты – член правительства, но не имеешь ни малейшего представления о его деятельности. Ты хоть понимаешь, что происходит за твоей спиной? В прошлом месяце сестры Даниэль погибли в аварии. Ты подумал, что это несчастный случай?

– Все так подумали.

– Не все, – поправил его Билл. – Автомобиль вовсе не потерял управление. Сестер застрелили «Красные ребята», которые и сбросили машину с горы. Вот что было на самом деле.

– Но почему?

– Они держали публичный дом, шикарное местечко для туристов на Вестбрук-роуд. Их убили, потому что они осмелели и перестали платить Альфреду Клеру. Он – двоюродный брат Мибейна, ты, естественно, знаешь об этом. Тебе не кажется, что вся семейка заодно и выжимает из страны все соки?

– Откуда ты это знаешь, Билл? Как ты можешь говорить подобные вещи?

– Говорю, потому что это правда, – Билл улыбнулся, улыбка получилась тоскливой. – Мои друзья и я – у нас есть возможность получать информацию.

Кэт и ее источники, подумал Патрик. Он был ошеломлен. От демократии к Кубе и коммунизму, а теперь о публичных домах и убийствах – и все за полчаса! Кто же говорит правду?

– Не знаю, верить тебе или нет, – сказал он.

И снова Билл улыбнулся странной, трогательной улыбкой.

– Поверь, – сказал он.

– У Мибейнов будет новоселье, – объявила Дезире.

Дом Николаса поднялся в новом квартале в районе мыса Молино. От Дезире Патрик знал, как продвигаются работы, об итальянском кафеле, о бассейне и большой комнате неправильной формы. Похожа на нос корабля, доложила она.

– Я не хочу идти, – сказал он.

– Что? О чем ты думаешь? Бог с ними, с моими чувствами, с отношением Дорис, но как это будет выглядеть? Единственный член правительства, который не пришел. А кроме того, ты в исполнительном комитете.

– Исполнительный комитет не собирался уже несколько месяцев, да и его заседания – просто профанация, насколько я понимаю. Я – в меньшинстве, состоящем из одного человека, – с горечью закончил он.

– Может, ты сам в этом виноват? В конце концов, какое это имеет отношение к новоселью?

Разумеется, она была права. Если он не пойдет, это покажется странным и подозрительным. Он заставил себя одеться и пойти.

Дом Николаса был схож с орлиным гнездом. На плато на вершине горы расположились несколько новых домов. Их выстроили отошедшие от дел промышленники из Северной Америки, Германии, Швеции. Отсюда открывался вид на бескрайний океан. Дом Мибейнов стоял рядом с жилищем Юргенсов. В просвете между кустарником видны были павлины Юргенсов, во всей красе показывающие свои хвосты, которые поблескивали в свете спрятанных в водоемах фонариков.

Патрик прошел в дальний конец террасы и сел на парапет. Буфеты в комнатах были уставлены едой, украшены цветами, сверкали серебром. На террасе гости танцевали под звуки музыки, льющейся из музыкальной стереоаппаратуры. Он отвернулся и стал смотреть вниз на спокойное, черное море. Безусловно, он никогда не был против музыки, вина и танцев! Но сегодня что-то неуловимое стояло между ним и этими людьми.

Здесь на высоте было прохладно, почти холодно. Холод освежил его.

Неужели никого из здесь присутствующих не заботит, что происходит в стране? Без сомнения, они все видят, но молчат! Слова недовольства и надежды доносятся только снизу, из деревень.

Со времени Дня независимости страна пришла в движение. В поисках лучшей жизни из деревни в город устремились потоки людей. Мрачный, неблагополучный район, называемый Тренч, переполнен. Группы дерзких мальчишек слоняются по городу, пристают к прохожим, занимаются воровством. Что, никто не видит надписей на стенках? Он с такой силой сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони.

В какой момент, когда и как Николас Мибейн, который всегда был разумным и чистым человеком, превратился в коррумпированного дельца или он был втянут обманным путем? Патрик перебирал воспоминания, уходя все дальше в прошлое. Только ли власть вызвала в нем такую перемену? Или долгие годы эти черты его характера просто ждали своего часа, невидимые для тех, кто любил его?

О, люди меняются, все меняется! Это единственное, в чем можно быть точно уверенным. Фрэнсис Лютер. Лучше о нем не думать. Подумай лучше о себе. Подумай о Дезире и о своей любви к ней, в которой больше нет трепета юности, но которая стала глубже, чище и нежнее. Милая, добрая, глупая Дезире, как она радуется каждому новому платью, бедная женщина-ребенок, увлеченная всей этой… этой мишурой!

Да, люди меняются. Но не так, как Николас.

Сколько лет прошло с тех первых дней в школе? Пообедай у нас, сказал он, и я пошел и принял его аккуратный дом на Лайбрери-хилл за дворец.

За живой изгородью раздался резкий крик павлина. Патрик встал, снова отворачиваясь от болтовни и блеска, и посмотрел на темное море. Провел ладонями по лицу. Он готов был заплакать.

Хозяин этого дома стал опасным человеком.

Что делать, если приходится признаться себе, что боишься? Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Три или четыре раза он попытался поговорить с другими членами правительства, но они уходили от разговора, то ли боялись, то ли просто не хотели.

И тогда внезапно разразилась буря. В один день газеты всего мира сделали Сен-Фелис знакомым миллионам людей, тем, кто никогда не слышал о нем, и тем, кто давно забыл, что когда-то встречал это название.

Известный автор одного популярного журнала приехал на остров, а затем направил в свою страну статью, в которой написал об усиливающейся на Сен-Фелисе диктатуре. Два дня спустя он был застрелен в саду гостиницы Кейда. Его тело нашел один из официантов.

Патрику хотелось бы остаться в стороне, но что-то подтолкнуло его поехать в старую гостиницу и посмотреть на то место. Заведение Кейда пришло в упадок. Новые отели, сверкающие стеклом и сталью, неоном и пластиком, были более привлекательными для туристов. Но именно сюда он привел Дезире в тот день, когда они в первый раз пообедали вдвоем. А сахарницы здесь по-прежнему стояли в сосудах с водой, чтобы туда не проникли муравьи. Как все связано – его жизнь с Дезире, убитый приезжий, старая гостиница… Все мы, все – в едином потоке времени.

Что же делать?

Он сел в машину и поехал, сам не зная куда. Ему нужно было двигаться. Он ехал по дороге и замечал то, что раньше ускользало от его внимания. Мертвая собака. Надеюсь, она погибла быстро и безболезненно. По обеим сторонам дороги поднялся сахарный тростник, он увидел рабочих, которые медленно, шаг за шагом, попарно продвигались в этих зарослях. Донесся обрывок мелодии – он узнал напев, который помогает во время уборки урожая. С этими людьми он жил в одной деревне, когда был мальчишкой. И его охватил порыв любви ко всем людям, ко всем живым существам.

Внезапно он понял, что должен делать. Он развернулся и на большой скорости поехал назад, в Коувтаун, поставил автомобиль около Дома правительства и бросился вверх по лестнице через две ступеньки. Он вспомнил, как Билл однажды сказал, что цвет кожи людей, заседающих в этом доме ничего не меняет.

Его провели в красивую квадратную комнату, где его встретил Николас.

– Николас, что с тобой случилось? Я хочу знать.

– Сядь, – успокаивающе сказал Николас. – Боюсь, я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Патрик отодвинул свой стул от света. Он вспомнил, что если хотят смутить посетителя, то сажают его так, чтобы свет бил ему в лицо.

– Что происходит с нашим правительством? Вдруг – или не вдруг – события стали развиваться не по тому пути.

– Не по тому пути? – Николас вопросительно поднял брови. – А ты не драматизируешь обстоятельства?

– Не пытайся отделаться от меня. Ты давал обещания – мне, всем нам. И ты их не держишь.

– Что ты от меня хочешь? Чтобы потер лампу Аладина и в мгновенье ока осуществил твои желания? Я не могу этого сделать.

– Я сказал, не пытайся отделаться от меня, Николас. В этой стране стало дурно пахнуть. Во всем мире такое зловоние называют фашизмом.

Николас через стол посмотрел на Патрика. На расстегнутый ворот его рубашки, его он, Патрик, знал, не одобряет у своих подчиненных, оглядел комнату, перевел взгляд на связку ключей, лежащую перед ним, и, наконец, на собственный палец, на котором сверкал бриллиант на узком золотом ободке. Затем он заговорил.

– Весь мир, то есть орава газетчиков, не имеет представления, о чем он говорит. Если и воняет чем-то, как ты выразился, то ветерок дует совсем с другой стороны. Боже милосердный, да ты хоть знаешь, что происходит? Ты же знаешь, что Москва с помощью Кубы путем терроризма пытается подчинить себе этот регион. Послушай меня, мой друг. Мы стоим перед серьезными трудностями. Ты, пожалуй, и не представляешь, насколько серьезными. Ты знаешь, что ввозят контрабандой в нашу страну? Оружие, Патрик, винтовки и ручные гранаты. Высаживаются на наших пляжах ночь за ночью. Я не хотел делать эти сведения достоянием гласности, потому что эти люди уцепятся за малейшее волнение, будь то забастовка учителей, к примеру, все, что угодно. Поэтому мы должны поддерживать железный порядок, чтобы не допустить никаких инцидентов и не спровоцировать беспорядки. Против силы приходится бороться силой. Только решительное правительство…

Когда-то Николас мог заворожить его своими речами, но это время прошло.

– Не существует никакого «решительного правительства». Существует прогнившее правительство.

– Мне не нравятся эти слова, Патрик.

– А мне, ты думаешь, нравятся? О, Николас, что встало между нами? С самого начала, после всех наших надежд, ты постоянно затыкаешь мне рот, отклоняешь мои предложения. Дал мне должность и избавился от меня. Почему?

– Потому что с первых же дней я понял, что ты не способен действовать. Ты живешь во взрослом мире, а ведешь себя, как ребенок. Это твое основное качество. Тебе нужна утопия – и прямо сейчас. Но Санта-Клауса нет, Патрик.

Через окно Патрику была видна бледно-зеленая вода залива, возвышающиеся горы. На фоне ясного неба резко выделялись отель «Ланабелл» и металлические каркасы строящихся зданий. Он указал на них и сказал:

– Я так понимаю, что ты совладелец всего этого. Николас пристально посмотрел на него:

– Я? Кто тебе сказал?

– Вначале Дорис сообщила Дезире. Но сейчас, подозреваю, уже все об этом знают.

Николас наклонился к нему через стол:

– Бабья болтовня! Чертовы бабы!

Глаза, как куски угля, подумал Патрик, жесткие и тусклые. Он в ярости.

– Да, я вложил понемногу там и тут. По-моему, это не твое дело, куда я вкладываю свои деньги?

– Да. Столкновение интересов, – голос Патрика сорвался, как у мальчика, и ему пришлось откашляться.

– Ты придираешься. Я возглавляю правительство, пытаюсь обеспечить стабильное будущее для тысяч людей, а ты выходишь из себя, потому что у меня появилась какая-то собственность.

– Ты планируешь будущее только для себя. Тебе нужны только деньги и власть, чтобы их делать. Тебе что, не хватает? – опять его голос сорвался и зазвучал умоляюще.

– Тебе пора взрослеть, Патрик, – злоба Николаса пропала. – И держись подальше от политики. Ты в этом ничего не понимаешь. И никогда не поймешь. Тебе лучше вернуться назад в классную комнату, пока еще не поздно.

– Уже поздно.

– Уходи, Патрик. Не заставляй меня применить силу.

– Я не уйду. И не позволю тебе выбросить меня отсюда.

– Позволь дать тебе совет. Что тебе следует сделать, так это уехать в Штаты. У нас здесь могут наступить тяжелые времена. Уезжай в Штаты и пережди там. Кстати, ты мог это сделать, когда мы были в Англии.

– Я не мог и не могу, а если бы мог, то не уехал бы.

– Конечно, имея Дезире, это трудновато сделать, – Николас улыбнулся. – Но ты мог бы избавиться от нее, если бы захотел. Вместо нее с тобой могла бы поехать Кэт Тэрбокс.

– Ублюдок! Кто уедет отсюда, так это ты. Да, когда ты все здесь опоганишь проституцией, азартными играми и наркотиками, так что здесь невозможно будет жить, ты уедешь, чтобы соединиться со своими деньгами где-нибудь в Швейцарии.

Я попал. Он перепрыгнет через стол и бросится на меня.

Но злоба словно сковала Николаса:

– Если бы моя жена не была подругой твоей жены, если бы у меня не сохранились воспоминания о нашей детской дружбе, я бы заставил тебя заплатить за все, что ты тут наговорил.

– Да, ты бы застрелил меня, как того беднягу в гостинице Кейда.

– А что, ты думаешь, сделало бы с ним коммунистическое правительство? Мы только разговариваем, а что случилось бы с такой женщиной, как Кэт Тэрбокс? Думаешь, я не знаю, что она говорит? Ее счастье, что она ничего не напечатала в своей газетке. Кроме того, у нее друзья среди плантаторов, а многие из них – мои друзья. Так что не имеет значения, что я думаю о ее лжи…

– Она не лжет, Николас.

Мужчины стояли друг против друга, лицом к лицу.

– Я хочу тебе еще кое-что сказать, Патрик. Не знаю, почему я это делаю, может быть в память о той дружбе, которую ты здесь упоминал. Мы всё знаем о твоем сыне Билле. Знаем о его встречах и планах. Те, с кем он общается, скользкие люди, но даже скользкая рыба в конце концов попадает в сеть. Скажи ему об этом.

– Я ничего не могу поделать с Биллом, – сердце Патрика учащенно забилось. – Он безобидный мальчик…

Николас ответил ему насмешливым взглядом.

– Николас, приближаются выборы. Я выставлю свою кандидатуру и буду бороться против тебя.

Черные глаза по-прежнему насмехались.

– Я верил тебе, – спокойно сказал Патрик, – но всему есть предел. Теперь я собираюсь бороться с тобой.

Николас улыбнулся.

– Попробуй. Ты немногого добьешься.