Марти Ди Геннаро, знаменитый режиссер, завоеватель мира кино, обладатель четырех «Оскаров», победитель в поединке нервов Боба Ле Вайна, новый телевизионный король, самый могущественный человек в Голливуде, лежал привязанный к четырем углам своей кровати, распластанный, как дорожная карта, и голый, как лягушка. Шелковый витой шнур был натянут на столбики его кровати из красного дерева и двойной петлей обвивал его запястья и щиколотки. Марти обратил внимание, что узлы были закручены со знанием дела, и у него мелькнула нелепая мысль, не была ли Лайла членом организации скаутов. Когда он жил в Куинсе, то был активным скаутом. Он все еще помнил, как вязать морские рифовые узлы. В темноте Марти потянул туго натянутые веревки и поморщился. Даже в Нью-Йорке в скаутские времена, в своих самых диких фантазиях в моменты мастурбации, такого он себе не представлял.

В первый раз, когда Лайла привязала его веревками к кровати, он был настолько поражен, но не потому что был слишком целомудренным. Просто Марти полагал, что при таком отношении к сексу, скажем так, без воодушевления, если Лайла и девственница, как она утверждает, то по крайней мере весьма неопытна в подобных делах. Или, может быть, психологически травмирована. Поэтому, когда она с невозмутимым видом медленно начала вытаскивать из спортивной сумки шелковый шнур, он пришел в полное замешательство. И, если быть честным, идея Марти не понравилась. Конечно, ему приходилось участвовать в подобных спектаклях – его жена любила, время от времени, чтобы он ее шлепал, – кроме того, Марти перевидал как никто другой массу начинающих актрисок, выверты которых расходились от требований золотого дождя до участия в акте их собак. Но ему совсем не улыбалось самому оказаться привязанным, пригвожденным к кровати в беспомощном неподвижном положении. Но это был такой редкий случай, когда Лайла сама что-то предлагала, что он согласился. Деловито, без улыбочек и хихиканья, девушка привязала его за руки и за ноги. Потом она притушила свет и ушла, оставив его связанного, одного. Самым странным было то, что именно в этот момент Марти почувствовал приближение эрекции. Лежа в темноте, беспомощный и голый, он почувствовал возбуждение, какого не испытывал с тех самых пор, когда околачивался в кинотеатре «Флашинг Лав». Марти улыбнулся такой неожиданной ассоциации.

В жизни – по крайней мере, в его жизни – часто выходило так, что ожидание было намного более волнующим, чем сам результат. Фильмы, которые Марти видел в своем воображении, были неизменно лучше, чем те, которые он создавал. Марти вздохнул. Наверное, именно поэтому он и стал таким удачливым режиссером.

Но, привязанный к кровати, Марти был уже никакой не режиссер.

Снова появилась Лайла, ее длинные распущенные волосы отливали рыжим пламенем даже в полумраке. На ней было нечто вроде корсета – Марти затруднялся подобрать название – бронзового цвета лифчик без чашечек. Ее груди, такие полные, прекрасные возвышались над этим приспособлением, талия стала еще тоньше под шнуровкой. Еще на ней были кружевные трусики в тон, представлявшие спереди треугольник, а сзади, когда она повернулась, всего шелковый шнурок, который пристегивался на нижнюю часть корсета на крючок, оставляя открытыми ягодицы.

Марти было трудно дышать; в груди у него все заболело. Кроме нескольких незначительных эпизодов, он никогда по-настоящему не занимался с ней любовью и никогда не видел ее обнаженной. Не видел ее невероятно длинных ног, прекрасных ягодиц, таких пышных, круглых, идеальной формы грудей. Его напряженный член подался в ее сторону, но это была единственная часть тела, способная шевелиться.

– Нравлюсь? – спросила Лайла.

– Ты прекрасна. – У Марти перехватило дыхание.

– Хочешь потрогать?

– Да! – его руки натянули шнур. – Развяжи меня, – сказал он.

– Ну нет. Тогда будет неинтересно, – сказала Лайла хриплым голосом.

Плавной походкой она подошла к нему и стала наклоняться, пока не прикоснулась правой грудью к его вытянутой левой руке. Он попытался сжать пальцы вокруг ее мягкости, но она с улыбкой отпрянула.

– Ну нет, – снова сказала Лайла гортанным шепотом. – Сначала ты должен поцеловать мне грудь.

Марти улыбнулся в ответ.

– С удовольствием. Развяжи меня. Прошу.

С притворной сдержанностью, не обращая внимания на его мольбы, Лайла перешла к изножию кровати. Одним изящным прыжком она оказалась на постели и стояла над ним, поставив ноги по обе стороны его тела. Ее тонкие щиколотки касались его бедер.

Взглянув вверх, Марти увидел над собой ее груди, прекрасное спокойное лицо, на которое бархатным занавесом падали волосы. Лайла села верхом на него, стараясь не задеть его член.

– Целуй, – сказала она и медленно, очень медленно стала опускать грудь к его лицу. Марти жадно поднял голову, но его не пускали шнуры, и он остановился, когда почти касался груди губами.

– Скажи «пожалуйста», – сказала Лайла.

– Пожалуйста, – просил он.

– Пожалуйста что? – спросила Лайла.

– Пожалуйста… можно я поцелую твою грудь? – голос его совсем охрип. Яйца чуть не лопались, как сливы летом. Марти застонал.

Лайла улыбалась. Она склонилась ниже, ее маленький бронзовый сосок почти касался его губ.

– Вот, – сказала она и провела соском по его губам. Марти едва не обжег об него свой пересохший язык, так он был горяч, и снова застонал. Ему было тяжело держать ее на своей груди.

– Еще, – просил он.

Тогда Лайла соскользнула с постели и стала рядом. Она зажгла свечу и демонстрировала свою красоту в мерцающем свете. Марти подумал, что это была самая совершенная из когда-либо созданных женщин. Ее без единого изъяна кожа блестела, волосы густые, блестящие, длинные были похожи на хвост породистого животного. Свет отражался в ее глазах, на зубах и губах. На его глазах появились слезы.

– Хочешь потрогать меня здесь? – спросила Лайла, тяжело дыша.

Марти снова кивнул. Девушка улыбнулась и медленно, очень медленно и покрепче сжала груди, поднимая их, как подношение. Потом, большим и указательным пальцем она ущипнула каждый сосок – сначала на левой, потом на правой груди – и закрыла глаза.

– Оооо! – застонала Лайла. – Как приятно. Хочешь сделать то же самое?

Марти уже и кивать был не в состоянии.

Лайла гладила себя руками по талии, вниз по бедрам, снова вверх по животу, трогая, поглаживая, пощипывая свое тело, а Марти беспомощно лежал и ничего не мог, только смотрел. Его член разбух и пульсировал так, как никогда раньше. Лайла повернулась к нему спиной, и Марти почувствовал разочарование от того, что не может видеть ее прекрасной груди, но Лайла снова начала массировать руками спину и круглые ягодицы, впиваясь пальцами в кожу так, что Марти чуть было не закричал, что она поранит себя.

Девушка обернулась.

– Хочешь, чтобы я тебя потрогала? – спросила она.

– Да, да, пожалуйста, – сказал Марти. Она улыбалась и медленно потянулась к нему руками. Легко, как мотылек, едва касаясь, ее пальцы пробежали по его костлявой груди, потом ниже, к впавшему животу. Его член дернулся по направлению к ней. На головке появилась капля прозрачной жидкости.

– Хорошо, – простонал Марти.

Но ее руки ушли дальше, выше, к груди, к его собственным соскам, потом опустились на лицо, глаза, рот. Марти стал целовать ей пальцы, и они остановились на секунду в своем беге, чтобы исследовать его горящие губы, его рот, его язык. Медленно Лайла вложила палец в рот Марти, и он жадно, с вожделением стал его сосать. Потом еще один, и еще, пока во рту у него не оказалась вся ее рука. Марти держал ее руку во рту и был благодарен. Это была часть тела Лайлы, но быстро, слишком быстро она убрала руку и снова коснулась его безволосой груди, его соска, лениво ущипнув его ногтем, потом царапнула ногтями ниже, ниже, но опять мимо члена, не дотрагиваясь до напрягшихся яиц, по бедрам, по ногам, не останавливаясь, пока не дошла до ступней. Нежно, но твердо, она взяла его ступни руками и осторожно, расчетливо прижалась и стала тереться о них грудями.

Жаркая волна прошла по телу электрическим током. Марти никогда и не подозревал о том, что его ступни напрямую связаны с его членом. Голыми ступнями он ощущал, как по ним вверх и вниз двигаются твердые соски Лайлы и безуспешно попытался освободиться от пут. Ему никогда не приходилось испытывать такие высоты сексуальной напряженности, такого полного изнеможения. В исступлении от жара и мягкости ее грудей он выгнул ноги, а потом заплакал.

Его начали сотрясать рыдания, поначалу тихие. Марти натягивал шнур, содрогался и плакал – рыдания исходили откуда-то из самой глубины его существа. Слезы, лившиеся из глаз, увлажняли простыни. Он повернул голову в сторону, беззвучные рыдания продолжались.

И вдруг Лайла снова оказалась на нем, ее лицо рядом, волосы водопадом закрывали глаза, нос, рот.

– Ах бэби, не надо. Нет, бэби, – ворковала она, вытирая ему лицо своими шелковыми волосами. – Не надо, бэби, не надо, – простонала она нежно, почти по-матерински, и поцеловала его в губы, веки, в его все еще влажные щеки. – Вот, возьми, возьми, бэби, – уговаривала она и дала Марти свою тяжелую грудь. – Вот так, вот так, – говорила она, а он жадно сосал и не смущался этим, так был измучен и доведен почти до умопомрачения.

Потом Лайла повернулась спиной к нему и склонилась над его членом, целуя его своими мягкими горячими губами, лаская пальцами. Сквозь слезы Марти видел, как она отодвинула полоску своих трусиков, видел, как она садится на член, как член толчками входит в нее. Наконец! Наконец! Он был поражен, но он ни о чем не спрашивал, ничего не понимал, у него не было слов: Лайла же полностью контролировала себя: медленно, очень медленно она садилась на его член.

Двигаясь вверх и вниз, стоя на коленях в ававистической позе, она скользила вверх и вниз по его члену и всхлипывала.

Марти не издавал ни звука. Он чувствовал, что все ее существо, вся вселенная сосредоточилась в его чреслах. Это было похоже на агонию, но ничего более прекрасного в своей жизни Марти не испытывал. Наконец он кончил, слезы выступили у него на глазах, он тяжело дышал при каждом нескончаемом выбросе спермы, освобождаясь и опустошаясь сам и переполняя ее.

Так у них происходило всегда. Ритуал почти не изменялся и происходил только раз в неделю, а то и реже, но каждый раз Лайла приносила с собой шелковый шнур, а Марти все больше это нравилось, с каждым разом он желал ее еще больше и был еще больше счастлив.

Это было странно. Странно потому, что Марти не беспокоило, что его втягивают в этот в высшей степени беспомощный, пассивный секс. Наоборот, он ощущал огромное облегчение. Марти понял, что до сих пор он только и занимался тем, что искал способ угодить требовательным женщинам с трудным характером.

Сначала своей матери, потом учительнице, потом жене, и целому рою красивых капризных голливудских актрис. Он понимал, что представляет собой всего-навсего маленького, костлявого, умного, трудолюбивого, обычного человека, который пытается угодить требованиям богинь. В тридцать семь он все еще был честолюбивым пареньком из Куинса, стремящимся к успеху, стремящимся удовлетворить своих любовниц, заниматься с ними сексом так, чтобы им это нравилось. Сейчас Лайла избавила его от этого бремени. Он, кто привык командовать, теперь сам попал в роль подчиненного. И радость от этого была настолько огромной, что каждый раз у Марти наворачивались на глаза слезы. Ему больше не нужно было думать ни о времени, ни о движениях, ни об этикете секса.

Лайла предпочла сама делать эту постановку вместо него, самой отвечать за все, и если ей так больше нравилось, если ей нужно было командовать, чтобы победить страх, то Марти это устраивало как нельзя лучше. Честно говоря, Марти был необыкновенно благодарен ей. В первый раз в его жизни, полной трудов и неоправданных трат, Марти не нужно было думать, как и что делать, чтобы понравиться женщине. Лайла делала это ради собственного удовольствия, а Марти принимал это как бесценный дар. Вот и сейчас он лежал в темноте, один из самых влиятельных людей кинобезнеса, привязанный к кровати, распластанный, как дорожная карта, голый как лягушка. Кто бы мог подумать? Кто среди пожирающих друг друга голливудских змей, ползущих наверх из болота, мог представить себе сексуальную жизнь одного из самых известных режиссеров и одной из самых популярных звезд? Марти улыбнулся в темноте. «Пора начинать», – подумал он и потянул шнуры, которыми были связаны его руки и ноги.