Лайла стала с нетерпением ожидать своих встреч с Марти. Сначала, когда его внимание к ней на съемочное площадке стало слишком явным, Лайла воспринимала это, как дань ее красоте и как большую удачу. Она думала, что ей не повредит, если ею увлечется сам режиссер.

И она оказалась права. Ей доставались лучшие кадры, лучшие крупные планы – и внимание. Очень много внимания обращалось и на то, что она думает, и как она выглядит и что говорит. За всю жизнь никто не тратил на Лайлу свое время столь щедро. Никто по-настоящему не прислушивался к ней. Сначала она была похожа на зверя, которого после долгого сидения в клетке вдруг выпустили в джунгли. Она спорила, подгоняла, на каждом шагу возражала Марти. А Марти все терпел. Пока Лайла не начала доверять ему. Теперь он все время слушал ее, и даже она прислушивалась к нему. Марти знал свое дело. Он был действительно то, что надо.

Доверие было для Лайлы совершенно новым понятием. Кому она могла доверять по-настоящему? Только не мамаше, это будьте уверены. И не тетушке Робби, как выяснилось со временем. Не то чтобы Робби нарочно делал бы ей больно, как это, по ее мнению, делала мать, но Робби был слишком далеко, чтобы можно было на него положиться. С тех пор как Лайла поставила свои условия прощения, она не видела Робби и знала почему: он боялся сжечь мосты в отношениях с Терезой, если соединит Лайлу с ее «сестричками». Прекрасно. Он сделал свой выбор.

Все свое свободное время Лайла проводила с Марти и обнаружила, что ей больше никто не нужен. Поначалу даже появление с Марти в обществе было достаточным стимулом. Этот человек был личностью, он притягивал к себе как мужчин, так и женщин. В нем не было особой сексуальной притягательности, он не становился в позу «настоящего мужчины», как это делали некоторые. Обаяние Марти было иной природы.

Когда они шли в ресторан или на прием, Марти никогда не вел ее под руку. Лайла ценила это. Она терпеть не могла, когда к ней прикасались и вели как собачку на поводке. Марти интуитивно почувствовал это и признал ее право на самостоятельность. В результате, когда Лайла входила вместе с ним в переполненный зал, Лайла чувствовала себя равной ему, а не его ценным приобретением.

И чем больше знаки внимания к ней со стороны Марти становились явными, тем больше она чувствовала особое к себе отношение со стороны всей съемочной группы. Повышенную настороженность и чуткость к ее невысказанным желаниям. Она знала, что из трех ведущих актрис боялись именно ее. Этот страх придавал Лайле ощущение собственной безопасности, поскольку девушка знала, что людей надо чем-то держать в узде, а самым лучшим средством для этого был страх – основа власти.

Один только Марти не использовал это средство для усиления своего влияния.

Целеустремленный в работе, Марти знал, как проводить свободное время, хотя такового у него было немного. Он любил оперу, поэтому они ездили в Сан-Франциско. А еще симфонические концерты, балет, художественные выставки. Еще театр, хотя Лос-Анджелес на удивление мало что мог предложить в этой области. Казалось, Марти доставляет удовольствие знакомить Лайлу с этими сторонами жизни, которые были ей совсем неизвестны, несмотря на ее привилегированное воспитание. Марти обладал широкими знаниями и был очень терпелив. Он превратил заполнение ее пробелов в развлечение. А то, что они встречались открыто, не должно было повредить ее планам в отношении «Эмми».

Они проводили вечер у Лайлы, сидя на террасе, выходящей к Тихому океану. Весь день Марти прошел в деловых встречах, и теперь он рассказывал о своих планах к новому сезону.

Лайла неподвижно смотрела на воду, завороженная зрелищем заката. Марти монотонно говорил, Лайла кивала головой.

– На роль твоей матери мы берем Терезу, – небрежно сказал Марти.

Какое-то мгновение выражение лица Лайлы оставалось прежним, будто она не услышала, что было сказано. И вдруг оно посерело.

– Что? – спросила Лайла.

– Тереза согласна играть роль твоей матери. Лайла не поверила своим ушам.

– Нет, Марти. Только не мою мать, – сказала она сдавленным шепотом.

Марти не очень хорошо знал, какие отношения были у Лайлы с Терезой, слышал, что не очень хорошие и что Лайла старалась не иметь с ней дела. Но он не подозревал, что девушка так ненавидит свою мать. В этот момент Марти понял, что он должен проявить свою власть.

– Почему же нет? Это естественно, Лайла. Подумай сама.

– Я ни за что не буду работать со своей матерью. Лайла сложила руки на груди.

– Послушай, Лайла. Не принимай необдуманных решений. Разве ты не понимаешь, что это значит для твоего будущего? Это создаст тебе невероятную популярность и поможет поднять престиж всей нашей работы. Не забывай, тебе все это потребуется, когда наступит время «Эмми», и тогда, когда ты будешь подписывать свой следующий контракт.

– К черту популярность. Я сказала «нет».

Но Марти недаром был итальянцем. Макиавелли был ничто перед ним.

«Наконец! Задело за живое», – подумал он про себя. А сам улыбнулся Лайле.

– Не волнуйся так, Лайла. Я рассказал тебе это из любезности, как режиссер актрисе, и не намерен спрашивать у тебя разрешения.

Так ей и надо! Нельзя было доверять ему, никому нельзя доверять!

– А ты-то кто такой, черт бы тебя побрал? Господь Бог? Ты не Бог, Марти, ты просто режиссер.

– А ты просто актриса, Лайла. Причем, это я сделал из тебя актрису, помни об этом.

Марти поднялся. В первый раз с тех пор как познакомился с Лайлой, он чувствовал, что владеет ситуацией. И когда Марти это почувствовал, он заговорил свободнее. Теперь он мог пустить в ход дипломатию и добиться всего, чего желал.

– Во всяком случае, – сказал он, подходя к краю террасы, – я еще не принял окончательного решения.

– Относительно моей матери? – спросила Лайла. Марти увидел, как в ее глазах забрезжила надежда.

На секунду Марти устремил взор в сторону заката, потом повернулся и посмотрел прямо Лайле в лицо.

– Послушай. Я уже связал себя обязательством перед ней, но могу внести изменения.

– И избавиться от нее?

– Нет. Мы можем отдать эту историю Шарлин. А Тереза будет играть ее мать.

Лайла вжалась в шезлонг, как будто угроза, заключавшаяся в его словах, грозила ей физически.

– Но ты сказал, что главную роль буду играть я! – Она почти по-детски жаловалась, что ее предали.

Марти пожал плечами.

– Сценарий принадлежит мне. Но тебе он, кажется, не нравится.

А с Терезой у нас заключен беспроигрышный для нее контракт: мы обязаны заплатить ей независимо от того, возьмем ее на роль или нет. Марти видел, что Лайла вот-вот расплачется.

– Прости, Лайла. Я не знал, что ты так это воспримешь.

Наконец итальянец получил преимущество и теперь собирался использовать его. Она крутила им с самой первой встречи. Теперь наступил его черед. Лайла чего-то хотела от него добиться? На этот раз ей придется поторговаться.

Девушка все еще сидела в шезлонге.

– Прошу тебя, Марти, давай обсудим это как следует. Почему именно моя мать? То есть я хочу сказать, что тема девушки, покидающей дом, звучит прекрасно. Шарлин это не сыграть. Но ты еще хочешь ввести старую перечницу Терезу? Да можно выбрать из миллиона старух, эту роль с руками и ногами оторвут. Давай подумаем о других кандидатурах. Что ты скажешь о Дебби Рейнольдс? Или Дине Меррилл? – Лайла выдавила мучительную улыбку.

Марти стало почти неловко при виде такого отчаяния Лайлы; почти, но не совсем. Еще свежи были воспоминания о его собственном недавнем поражении. Еще только вчера Марти мечтал о ней, представлял в своем воображении, как она раздевается перед ним, как она ложится рядом, как вытягивает свое длинное гибкое тело, как ждет его, раздвигает ноги, заманивает и принимает…

– Ты очень красивая женщина, Лайла. Он смотрел прямо ей в глаза.

Лайла не выдержала и опустила их.

– Я знаю, ты увлечен мной, Марти. Но… – она замолчала. Марти ничего не сказал. Он знал, что пришел его час. Лайла заговорила снова.

– Дело не в тебе. – Она помолчала. – Я… Мне не нравится секс, Марти, я никогда этим не занималась. Я все еще девственница.

Марти не верил всей этой чепухе насчет девственности. Во всяком случае, он был не из тех, кто возводит девственность в культ.

– Ты ничем не обязана мне, Лайла. Я не хочу, чтобы ты думала, будто что-то должна мне. Я принимаю решение исходя из творческих соображений.

Лайла взяла за руку Марти и ласково потянула его на шезлонг.

– Но разве я ничего уже не могу сделать? Я хочу сказать, Марти, я не могу работать с матерью. Ты не представляешь, что она натворила. Какие отношения между нами. Я ненавижу ее, Марти. Я презираю ее. Прошу тебя, не надо ее, Марти. Ну, пожалуйста, пожалуйста.

Он почувствовал, как свободной рукой Лайла дотронулась до молнии на его брюках и как там моментально затвердело. Он улыбнулся.

– Не стоит, Лайла. Не забудь, что ты девственница.

Но девушка не слушала его. Или не услышала. Она расстегнула молнию, Марти не успел сообразить, что происходит, как Лайла взяла в рот его пенис. Прямо там, на площадке, в угасающих розовых лучах заката.

«О Боже!» – подумал он, когда тепло ее рта окутало его член.

Он посмотрел вниз на красивую головку, ритмично двигающуюся у его паха. Это было не совсем то, о чем он мечтал, но для начала было неплохо.

Рядом с Терезой зазвонил телефон. Она повернулась к Робби.

– Будь душечкой, возьми трубку, хорошо? У меня сел голос. Робби поднял трубку и затем передал ее Терезе, зная о том, что она ждала этого звонка.

– Это Пол Грассо.

Тереза лучезарно улыбнулась, как будто перед ней была камера, а не телефонная трубка.

– Пол, дорогой. Как ты поживаешь?

– Мистер Грассо подойдет через минуту, – трубка замолчала. Черт, как она ненавидела это!

– Какая-то секретарша вмешивается в разговор! Я слишком отстала от жизни или чего-то не понимаю? – спросила она Робби, пока ждала Пола.

Через некоторое время в трубке зазвучал его голос.

– Да, Пол. Как я рада тебя слышать. Где сценарий? – По мере того как Тереза слушала, улыбка и цвет лица куда-то стали исчезать.

– Нет. Это невозможно. Проклятье. – Тереза старалась не выдавать голосом своих эмоций, но это усилие было слишком тяжелым. – Что это значит, они взяли кого-то другого? Ведь ты же набираешь актеров, или нет? Почему? Я требую, чтобы ты мне ответил. Я хочу играть эту роль. Это моя роль. Я имею право знать!

Тереза теперь сидела на кончике стула. Это все Грассо, самодовольный мерзавец «даго». Это проделки его и Лайлы.

– Лайла заставила тебя сделать это, правда? – Теперь Тереза все поняла. Грассо что-то мямлил. – Это все твои штучки с Лайлой! Оба вы хороши! Она завидует. Она не стерпит, если мы окажемся рядом. Лайла боится, что я отберу у нее популярность. Она этого не переживет. Поэтому она настояла на своем, а я осталась ни с чем.

Тереза остановилась перевести дух. Она понимала, что теряла лицо в глазах Робби, и что еще хуже, в глазах Пола Грассо. Ничтожества! Бездарности! Он ненавидел ее, мерзкий итальяшка. Тереза не должна показывать, как отчаянно нужна ей эта роль. Как отчаянно ей надо было всем доказать – и Лайле в том числе, – что она все еще лучше всех. Ей просто крайне нужна была эта роль, крайне необходимо было снова появиться перед публикой.

Усилием воли Тереза заставила свой голос звучать нормально. С ледяным спокойствием она произнесла:

– Что ж, мистер Пол Грассо, я вижу, что нам нечего сказать друг другу. Естественно, вы должны понять, что скоро будете иметь дело с моим адвокатом. – Она помолчала. – Деньги мне не нужны. Мне нужна эта роль!

Она с силой бросила трубку и потом запустила телефоном в другой конец бассейна, где он со звоном разбился о каменную стену.

Тереза бросила недобрый взгляд на Робби, который все это время не проронил ни слова, даже не пошевельнулся.

– Ты, наверное, все слышал, – сказала она своему старому другу. Робби закинул руки за голову и скрестил ноги под восточным халатом.

– Тебя было слышно даже на Капистрано. Птицы падали на лету от твоего голоса.

Тереза была не в настроении выслушивать так называемый юмор Робби именно в этот момент.

– Прости, Тереза. Но, возможно, это и к лучшему.

Тереза вскинула голову, глаза ее чуть не вываливались из орбит от гнева, который она была не в силах сдержать. Наверное, ей не следовало так распускаться перед Полом Грассо, но на этого педика ей было плевать.

– Кому от этого будет лучше? Лайле? Только не мне, не мне, Робби!

– Я хочу сказать, что, наверное, вам с Лайлой не следует быть рядом, тем более в рабочей обстановке. Пусть все немного успокоится. Подожди, пусть пройдет какое-то время. Вы должны отдохнуть друг от друга. Я знаю, что Лайле это было бы полезно.

– Откуда ты знаешь, что ей полезно? Что она наговорила тебе про меня? Что сказала Лайла?

Тереза начала срываться на крик.

– Ничего, Тереза. Не давай разыгрываться своему воображению…

– Что она тебе сказала? – взвизгнула Тереза. Она нависала над ним, сжав кулаки.

Робби посмотрел ей в лицо, за спиной Терезы поднималось солнце, и он прищурился.

– Ничего, Тереза. Обычный треп бунтующего подростка. Ты знаешь. Послушай, Тереза, я люблю вас обеих. Я не хочу, чтобы кому-то из вас было плохо.

Теперь Робби прикрыл глаза рукой от яркого света.

– Ты любишь нас обеих, ты, жирная свинья? Нас обеих? Ты мой друг, будь ты проклят. Годами я была твоей подругой. От одного твоего любовника к другому. Я выслушивала твои бесконечные глупости. Я терпела твои мерзкие гомосексуальные дела. Я мирилась с твоим скотством. Я нашла тебе работу. Я оплатила твои долги. Ты мой друг, а не Лайлы.

Робби встал на свои ролики. Тереза наблюдала за ним, ожидая, что он обнимет ее и успокоит. Ей это было так необходимо именно сейчас. Но вместо этого Робби повернулся, взял свой халат и собрался укатить обратно в дом.

– Ты куда это наладился? – в панике закричала Тереза.

– На сегодня с меня достаточно, Тереза. Я вернусь, когда ты успокоишься.

– Подожди! – орала она.

Робби остановился и обернулся к ней.

– Ну что, Тереза? – спросил он. В голосе его сквозила усталость.

– Что она наговорила тебе про меня? – заорала Тереза, подбежала к Робби, схватила его за руку и потащила за собой.

Он пытался удержать равновесие, но вес и сила, проснувшаяся в Терезе от злости, были против него. Его тащили, как тряпичную куклу, и он ничего не мог с этим поделать.

– Что она тебе понаговорила?