Утомленная работой, Джан возвращалась домой. Обыкновенно, по вечерам звонил Пит и просил приехать. Джан надеялась, что не снобизм заставлял ее скрывать характер их отношений, но, если честно, особых отношений и не было. Он был добр и общителен. Он занимался с ней любовью и крепко прижимал ее к себе, ей это было необходимо, больше у них общего почти ничего не было. Представления о беседе у Пита сводились к обсуждению телевизионных передач, которые он обычно переключал на шумовые заставки. Он был уютным, как теплая ванна, и почти столь же ободряющим. И так отличался от Сэма.

Она все еще думала о Сэме. Конечно, о нем стоило думать. Интересно, когда-нибудь он любил ее по-настоящему или бросил ради того только, что ему нужен был кто-то красивее, чем она? Она теперь и сама похорошела. «Интересно, – думала она, – случись ей встретить Сэма теперь, была бы она достаточно для него привлекательной, чтобы обратить на себя его внимание и удержать? А, что если бы ее встретил Сэм, узнал бы он ее, стал бы он…»

Она с усилием перевела свои мысли в другое русло. Это было какое-то безумие, какое-то наваждение. Дело в том, что она спала с Питом по каким-то неправильным причинам: из-за скуки, одиночества, угрюмого настроения и по необходимости. Она вела себя как мужчина в подобных случаях, теперь надо было все исправить. Бедный Пит, ему придется платить за все.

Когда зазвонил телефон, Джан вздохнула. Она знала, что это Пит. Ей ужасно не хотелось откладывать встречу на очередной вечер.

– Джан?

– Ага, – она старалась не вздыхать в трубку.

– Мне можно приехать?

– Я ужасно устала, Пит.

– Я тоже. Эти бесконечные пробы выматывают тебя целиком. Но мне только надо увидеться с тобой на минуту. Думаю, нам надо поговорить.

Это было с его стороны такой неожиданной просьбой, что она согласилась, и менее чем через десять минут он уже был у ее порога. Она пересела на диван, но вместо того чтобы следовать ее примеру, он продолжал стоять, хотя и прислонился к стене.

– Джан, я не Эйнштейн, но, кажется, мне ясна картина. На площадке ты не хочешь со мной говорить, я это понял. Я благодарен тебе за все. Отец объяснил мне, в чем тут дело. Тебя ожидает успех в «Трое на дороге», и тебе не нужен технарь на шее. Теперь ты можешь встречаться с кем хочешь, и я наверняка могу сказать, ты меня не хочешь.

Джан сидела и молчала. Он был добр по отношению к ней, чистосердечен и сексуален. Как сказать ему, что не его специальность и положение, а возраст делают его для нее неподходящим? И как с чистой совестью могла она привязывать его для своего удобства?

Впервые до нее дошло, что по-своему, молчаливо, в своей калифорнийской манере, он любил ее. Так давно с ней не случалось ничего подобного, что ей было трудно это осознать. Но кого именно он любил? Ее тело? Ее прекрасное безупречное лицо? Безусловно, он не знал, кто она на самом деле.

– Ты, наверное, прав, – сказала она, и отпустила его.

Джан никогда особенно не беспокоилась о деньгах. Конечно, ей и не приходилось о них никогда думать. Лишь после смерти ее бабушки ей пришлось заниматься этим, затем все эти накопления ушли на доктора Мура, госпиталь, другие затраты. Она работала в театре за деньги и бесплатно и умудрялась выворачиваться, не прибегая к помощи.

Еще в Нью-Йорке она старалась воздерживаться от затрат: квартира, снимаемая в доме без лифта, оплата за телефон и немногое другое. Она практически ничего не имела, когда открыла свой первый счет в банке. Она жила экономно, даже прижимисто и воображала, что это часть образа жизни la vie boheme. В конце концов, другой жизни она не знала. Теперь на Джан Мур деньги накатывали волнами, каждая волна больше предыдущей. Первым был чек от фирмы «Фландерс Косметикс». Джан все еще чувствовала неловкость от необходимости рекламировать товар, но, чтобы получить роль, пришлось подписывать контракт. Но деньги были великолепны! Она отослала долг доктору Муру, и после уплаты налогов, затрат на всевозможные услуги у нее оставалось свыше девяноста тысяч!

Затем, когда Джан получила первый заработанный чек, почти пятьдесят тысяч, и поняла, что через две недели последует очередной, она засомневалась. При подписании контракта с Саем она видела, что ей будут платить за каждый эпизод по тридцать три тысячи, но каким-то образом от волнения она не стала придавать тогда этому особого значения. Она просто открыла счет в калифорнийском отделении банка и положила чек от «Фландерс» на этот счет. Но чек следовал за чеком, и тогда она встревожилась. Теперь она неподвижно смотрела на итоговый результат за месяц. Двести семнадцать тысяч шестьдесят три доллара и сорок пять центов! Просто невероятно. И Джан знала, что это всего лишь начало. Хотя сериал еще не выходил в эфир, Сай Ортис предложил ей заранее несколько новых сценариев на будущее: это были коротенькие третьесортные эпизодики, но оплачивались они не ниже двухсот пятидесяти тысяч долларов. Четверть миллиона за пять недель работы! Она покачала головой. Прикладывая столько усилий, Мери Джейн за всю жизнь никогда прежде не получала больше тридцати пяти тысяч в год.

Ортис также собирался обсудить с ней вопрос об авторских правах на целый ряд изделий из кожи, джинсы, обои, включая кукол-персонажей «Трое на дороге», нечто вроде куклы Барби, только на мотоцикле, так она это поняла. Все это, хоть и казалось необычным, означало новые деньги. И хотя она не собиралась делать всю эту чепуху, что ей предлагали, она вполне понимала, что свалилась, или вознеслась, но попала в денежный поток, который некоторое время будет течь непрерывно. Взять хотя бы Жаклин Смит или Кейт Джексон – со времени их первого успеха на ТВ у них всегда было где себя показать, будь это короткий фильм недели или простенькое шоу. Даже Сюзанна Сомерс и Фарра Фоссет имели эту возможность, снимаясь в рекламах физкультурного оборудования. А что оставалось Мери Джейн – подкладные судна? Уход за больными и ее театральная деятельность в Нью-Йорке были тяжелой работой. Эта ерунда была до оскорбления простой и легкой. И прибыльной.

Ей это все казалось нереальным: как прежде она ощущала несправедливость невозможности прожить на свой труд в Нью-Йорке, теперь ее мучила мысль о несправедливости получения таких больших сумм наличными за столь легкий труд здесь. Что это, просто ее внешность, и это благодаря ей на нее обрушился весь этот шквал? Смешно, но пока все это обошлось ей в пятнадцать процентов ее дохода. Неплохой результат от вклада, подумала она, улыбаясь про себя.

Ну, по крайней мере меня не тяготит бремя финансовой вины, думала она. После всех этих лет голода можно и позволить немного жирных лет, не в физическом смысле, однако.

А что, интересно, происходит с теми актерами, которые никогда не сталкивались с той борьбой за существование, с которой пришлось столкнуться ей? С теми, кто всего достигает быстро и сразу. Немудрено, что они часто приходят к наркотикам, излишествам и разорению. Это будет большим грехом, а гнет ответственности слишком невыносимым. Даже она, со своим богатым опытом, смотрела теперь на этот итог с чувством беспомощности и одновременно возбуждения и думала, что ей делать с этими деньгами. Конечно, можно их сразу пустить на ветер, но лишь часть. Наконец, можно позволить себе красивые дорогие наряды, благо было красивое тело. Можно потратить на что-нибудь еще. Но разве этим она хотела заниматься? Возможно, ей понадобится новое жилье. Но здесь ей ничего не хотелось покупать, а чтобы арендовать, требовалось очень много денег. И снова она уставилась на результат. Может, следует отдать часть на благотворительность или использовать в целях поддержки актеров и сценаристов? Но как это сделать? Ведь это же не делается по почте на адрес какого-нибудь Чака или Молли, или захудалого сценариста с Бродвея.

Хорошо, можно послать чек отцу Дамиану. Его церковь стала прибежищем для многих актеров Нью-Йорка. А десять тысяч будут для него многое значить и ничего для нее. Она решила так и поступить. Но давать ли деньги лицам? Искусству? Продолжая глядеть на бумажку, она осознала, что, хотя страдала от выбранной ею жизни, она все же сама сделала этот выбор, в этом вся разница. Как Мери Джейн она никогда не одобряла государственные программы поддержки искусства или частные пожертвования. Нет, филантроп из нее не получится. Вот что она сделает: найдет для себя маленький уютный домик в Бердленде. В одном из районов Голливуда улицы назывались по именам птиц, туда переехало много «голубых», и они тоже внесли свой вклад в названия улиц. Там были небольшие домики. Такой бы она сняла. Это было бы роскошью. И, что скрывать, отношения ее с соседками по комнате становились напряженными. Хотя обе девушки только и говорили о гордости за нее, но уже успели занять у нее и просили об участии в шоу. Она чувствовала, что каждая смотрела на нее и спрашивала себя, почему она, а не я? Она ощущала, что служит постоянным возбудителем для них, и знала, что в любой момент может вспыхнуть конфликт.

Она отложила листок. Все решено. Она приобретет собственный уголок. И немного денег отложит – удобно и надежно. А что сделать с остальными?

Неожиданно она вспомнила и о том, что могла бы сделать, что должна была сделать. Она вспомнила о тех детях, которые не выбирали свою судьбу, на которых она обрушивалась сама: дети, которых дразнили из-за их носов и ушей, которые были лишены речи или даже возможности улыбаться из-за заячьей губы; о детях вроде Рауля, обреченных ходить со шрамом и привлекать к себе беззастенчивые взоры прохожих.

Она вспомнила свои собственные переживания, когда она видела свое отражение в детстве, еще в Скьюдерстауне. А она ведь была нормальной, просто некрасивой. Все это вспомнилось ей теперь, когда она была красавицей. Как же должно быть горько тем, кто рожден с недостатками? Это невообразимо, слезы появились на глазах Джан, когда она представила себя на месте таких младенцев где-нибудь в Лиме, Перу, или уродца-малыша из Гватемалы. Ну вот, теперь она знала, что могла сделать.

Она встала, подошла к столу, достала писчую бумагу. Бремя денег свалилось с нее. Она вытащила чековую книжку и выписала чек на сумму сто тысяч долларов. «Дорогой доктор Мур, – написала она и улыбнулась, добавив черточку и «Брюстер». – Помню, как вы сказали, что стоимость необходимой вам аппаратуры составляет двадцать тысяч долларов. Я прилагаю чек на пять таких аппаратов, что позволит вернуть лица пятидесяти детишкам. Постарайтесь так сделать, чтобы все они были похожи на меня.

Ваш благодарный друг.

Джан Мур».