Мери Джейн неожиданно проснулась и вдруг поняла, что не в состоянии открыть глаза. Она лежала, провалившись в привычное углубление в матрасе. Кожа пошла мурашками, в нетопленой комнате было довольно сыро.

Мери Джейн открыла на мгновение глаза, увидела что-то смутное, и поскорее зажмурилась. О Боже! Нет, она не хотела просыпаться. По крайней мере, не здесь. Неужели она ничего не может сделать правильно? Ведь она работала медсестрой. Мери Джейн лежала на кровати, без одеяла, все еще в черном платье, которое надевала вчера на похороны.

«Похороны. Я пришла сюда вчера после похорон. И потом? Потом я выпила».

И это все, что она пока могла вспомнить. Дрожь пробежала по телу, вынудив ее сесть. Резкое движение вызвало легкое головокружение. Мери Джейн повернулась на кровати и на этот раз осторожно спустила ноги. Она посидела, набираясь сил для следующего усилия. И потом ее вырвало.

Когда все прошло, Мери Джейн оглядела убого обставленную, ничем не украшенную комнату. Она чувствовала себя здесь посторонней, хотя именно в этой комнате прошло ее детство. Но Мери Джейн и тогда, в детстве, чувствовала себя здесь посторонней. Взгляд упал на дверцу гардероба. Она знала, что там внутри, в картонных коробках остались последние воспоминания ее детства. К запаху плесени примешивался запах ее рвоты. Мери Джейн медленно встала, подползла к бюро и вытерла грязь старым полотенцем. Потом открыла окно и выбросила тряпку на улицу.

Даже по прошествии стольких лет ей становилось больно от того, что бабушка упаковала все ее вещи в коробки и убрала сразу, как только девушка уехала учиться в школу медсестер. Мери Джейн никогда не могла разобраться во всей этой старой одежде, вырезках, дневниках, но она не могла не возмущаться тем, что бабушка убрала все следы ее присутствия. Негодование вновь поднялось в ней, хотя старая женщина уже была мертва.

Мери Джейн закрыла за собой дверь в спальню и спустилась по старым деревянным ступеням. Ноги в чулках легко шуршали по деревянной поверхности. В какой-то момент, в промежутке между шагами, ей показалось, что где-то мяукнул Снежок, ее старый черный кот. Он как будто бы шел рядом с ней, прыгая по ступенькам, чтобы разделить ее одинокий завтрак. Хвост его ходил из стороны в сторону от возбуждения. Кот, давно уже умерший, был когда-то единственным утешением Мери Джейн. В Нью-Йорке Миднайт тоже был ее единственным другом. «Что же, ничего не изменилось», – подумала она.

Мери Джейн вошла в кухню и оглядела царивший там хаос. Она больше возмущалась неряшливостью своей бабушки, чем бедностью духа, которая, впрочем, и обусловливала эту неряшливость.

Взяв с полки кофейник, Мери Джейн наполнила его холодной водой, насыпала кофе, поставила на огонь. Она ждала, когда кофе закипит, усевшись за старый стол и положив подбородок на руки. Ее глаза медленно оглядывали бедную комнату и остановились наконец на куче пустых консервных банок в углу. Полка над фарфоровым умывальником была уставлена дешевыми тарелками и кружками; обои выцвели, местами они отошли, возможно, из-за постоянных протечек воды, которые возникали в доме каждую весну. Зелено-коричневая эмалированная печка стояла на шести металлических ножках, поверхность ее совсем почернела от сажи, видно, не чистили уже много лет. Линолеум местами протерся, и сквозь дыры проглядывал старый линолеум. Было видно даже деревянное покрытие.

Мери Джейн смотрела сквозь тусклое окно в сумрачный день и подробности предыдущего дня начали всплывать в ее памяти. Похороны. Несколько соседей присутствовали в церкви при отпевании, хотя бабушку Мери Джейн трудно было назвать соседкой. Лишь несколько из них проводили бабушку до могилы.

Услышав, как первый ком земли ударился о крышку недоделанного соснового гроба, Мери Джейн оплатила счет мистеру Робинсону и села в такси, хотя оно и было ей не по карману. Она вернулась на покинутую ферму и потом напилась.

Мери Джейн выпила стакан, еще стакан, потом заплакала. «Наконец-то я заплакала. – И она налила себе кофе. – Но я плакала не о бабушке. Я плакала о себе».

Потом она поднялась в бабушкину комнату, собрала все таблетки, добавила к ним свои – и решила больше никогда не просыпаться. В свои тридцать четыре года у нее появилась возможность сняться в кино, в важной роли, у нее был любимый человек – и вот все это ушло. Если толстая, некрасивая актриса не смогла сделать этого в тридцать четыре года, неужели ее шансы станут больше в сорок шесть? В пятьдесят? Но самоубийство не удалось. Ирония судьбы – медицинская сестра не смогла составить правильный рецепт для самоубийства. Было много разных пилюль, было ее снотворное. Мери Джейн потеряла сознание, какое благословенное ощущение! Она надеялась, что это продлится вечно!

Но Мери Джейн проснулась: вновь увидела свое уродство, свою грязь, грязь окружающего ее мира.

«Вот откуда я пришла и, невзирая на мою работу, этим я и осталась. Мусор остался мусором».

Не будет больше другого Сэма, другой роли, похожей на Джилл, другого друга, как Нейл, другой театральной труппы, как та, в Нью-Йорке. Мери Джейн сидела за столом, настолько разбитая и усталая, что не могла даже плакать. Она вспомнила поэму Дороти Паркер о самоубийстве и добавила свою строфу:

Заурчал кофейник, и Мери Джейн пошла в кладовку посмотреть, нет ли там еды, чтобы успокоить свой больной желудок. Она исследовала полки, большая часть горшков и кувшинов были заполнены сухими бобами и фасолью, там же были законсервированные овощи, которые бабушка с религиозным фанатизмом заготавливала каждый год, но никогда не ела. Ряды и ряды старых томатов, моркови и фасоли. Узкий простенок был заполнен банками со скоропортящимися запасами – каждая была закрыта бумажкой и плотно завязана вокруг горлышка. Мери Джейн разглядела крекеры и поняла, что это единственная еда, которую она здесь найдет. Взяв одну из банок, Мери Джейн развязала веревочку и вернулась на кухню, к столу.

Она налила себе еще одну чашку кофе, открыла пачку крекеров, но едва попыталась откусить кусочек, как тут же с отвращением выплюнула его. Мери Джейн решила попробовать еще одну непочатую коробку и почти уже разорвала бумагу, когда заметила, что внутри что-то было. Не мышь. Она разорвала бумагу и чуть не задохнулась от удивления. На столик выкатился сверток. Мери Джейн некоторое время смотрела на него, а потом выкрикнула только одно слово:

– Деньги!

Бумажки были упакованы так плотно, что у Мери Джейн заняло некоторое время, чтобы рассортировать их и пересчитать. Шестьсот тридцать семь долларов. Волнение от неожиданного открытия заставило ее выпрямиться на стуле. Откуда это? На мгновение Мери Джейн пожалела, что бабушка не знала о деньгах. Потом она поняла: это бабушка положила их в коробку с крекерами.

«Бабушка, дорогая, что же ты собиралась делать с этими деньгами?»

Затем Мери Джейн стала кричать на старую сумасшедшую женщину за то, что та не истратила эти деньги, накопленные, очевидно, за всю ее жизнь.

Слезы катились из глаз, она отпивала теплый кофе и пыталась обдумать все. Как долго копила старуха эти деньги? Ведь у нее были ничтожнейшие доходы!

Раньше Мери Джейн никогда не задумывалась, на какие деньги жила ее бабушка. Она всегда воспринимала это как факт: они были нищими. Бабушка много раз повторяла ей, что Мери Джейн жила у нее из милости: «У меня едва хватает денег для себя». Но было ли это правдой? После того, как мать Мери Джейн убили, а отец стал инвалидом, бабушка, конечно же, получала на внучку какое-то социальное пособие. А разве давно уже умерший дедушка не работал на железной дороге? Мери Джейн никогда не приходило в голову, что ее бабушка могла получать дополнительные деньги, сдавая землю своей фермы в аренду соседям. Она была уверена, что денег им едва-едва хватало. Но так ли это было? И платила ли вообще ее бабушка какие-то налоги? Мери Джейн, как в полусне, бродила по дому и качала головой. Идея показалась ей сумасшедшей, но, тем не менее, она направилась в кладовку.

Мери Джейн разорвала еще одну упаковку крекеров.

«Ничего. Конечно. Глупая идея. Посмотри на это место. Твоя бабушка была нищей. Ну, а если деньги еще есть? Что еще есть в кладовке? В доме?»

Женщина с трепетом стала изучать содержимое всех банок и кувшинов. Одна из банок в последнем ряду показалась ей отличной от других. Мери Джейн вернулась в кухню, смыла с банки грязь и посмотрела. Потом поспешно открыла крышку и достала упакованную в целлофан пачку денег. Сердце учащенно забилось, руки дрожали… Мери Джейн считала деньги. Почти две тысячи долларов!

Она налила себе свежего кофе, с размаху села на стул. Более двух тысяч долларов! И наверняка деньги есть еще!

Теперь Мери Джейн могла твердо сказать: «Моя бабушка никогда не любила меня. Она взяла меня, когда умерла мать, а отец попал в инвалидный дом. Она была моей единственной родственницей, но она не любила меня. Я всегда чувствовала себя бременем на ее плечах». Мери Джейн вспомнила, как она просила у бабушки денег – это делают все дети – на кино, на конфеты, на игрушки, а бабушка всегда отказывала ей: «Нет, я не могу тебе этого позволить. Мне надо кормить два рта. Ты сидишь у меня на шее».

Поэтому в конце концов Мери Джейн перестала просить деньги и перестала чего-либо ждать. Она чувствовала, что сидит у всех на шее, как некий бессловесный груз. Когда же Мери Джейн потеряла школьную стипендию, потому что вынуждена была работать ночью, чтобы посещать школу медсестер, она без вопросов приняла слова бабушки: «Ничем не могу тебе помочь. Я едва могу прокормить себя».

Мери Джейн ударила кулаком по столу. Старуха лгала. Откуда иначе эти деньги? А что, если есть еще? Она встала и оглядела комнату: перед ней валялась куча старых пустых консервных банок. Мери Джейн пнула их ногой, и они с грохотом раскатились по полу.

– Черт бы тебя взял, бабушка! Как ты могла? Я была хорошей девочкой. Как же ты могла лишить меня моих денег? Как же ты могла не любить меня хотя бы немного?

Взгляд Мери Джейн упал на какое-то вздутие под обоями. Она поспешно взяла нож и разрезала бумагу в этом месте. Подобие тайника было затянуто прозрачной пластмассой, вроде той, что употребляют в фотоальбомах. Мери Джейн увидела облигации. Это были старые облигации. Она пересчитала их. Одиннадцать тысяч долларов. В старых облигациях.

И тогда Мери Джейн буквально разобрала дом по кусочкам. Это заняло у нее массу времени. Она осматривала картины, обивку мебели, половицы, остатки консервов. В холодильнике она нашла почти четыре тысячи долларов, замороженных в куске льда. В ванной комнате, в коробке из-под стирального порошка – очень старой коробке – лежало семьсот шестьдесят долларов.

Когда Мери Джейн крушила дом, она рыдала. Она рыдала, осматривая дюйм за дюймом грязного, отвратительного домишки, в котором была вынуждена расти.

За ночь Мери Джейн собрала кучу денег и старых облигаций общим достоинством шестьдесят семь тысяч долларов. К утру она поднялась в свою комнату. Шла медленно, вымотанная поисками, злостью, слезами. Проходя мимо термостата, стоявшего у подножия лестницы, она взглянула на градусник. Шестьдесят пять градусов, это самое большее, что ставила бабушка. Мери Джейн резко повернула ручку до семидесяти пяти градусов. Она поднималась наверх с охапкой денег и твердо знала, что сегодня ночью будет спать в тепле.