Когда Джан открыла глаза, спальня была наполнена солнечным светом. Уже два, нет, три дня она жила у Шарлин. «Господи, благослови Шарлин и ее друга, – думала Джан. – Дин, может быть, и не слишком умен, но он добрый и хороший. Было просто приятно сидеть рядом с ним».

Шарлин позвонила Марти и менеджеру фильма «Трое на дороге» и сообщила им, что Джан больна. Потом она вызвала доктора.

– Он просто посмотрит тебя, – успокоила она Джан.

Шарлин уходила каждый день на работу и даже не будила Джан. Той же казалось, что она может спать целую вечность. Только в десять часов в дверь тихо стучал Дин и приносил ей стакан свежего сока и чашку дымящегося кофе. Когда Джан выпивала сок и кофе, он приводил собак – Джан очень развеселилась, увидев Кару и остальную собачью компанию. Но больше всего ей понравилась охотничья собака золотистого окраса.

– У меня нет любимцев, – признался ей Дин. – Это было бы несправедливо, и они сразу бы все поняли. – Он заговорил тише. – Но если бы у меня и был любимец, то, конечно, Опрах – черный лабрадор одного моего друга. Но и то лишь потому, что я знаю его дольше всех.

Потом Дин выводил Джан в сад, она удобно устраивалась под деревом, а мальчик все оставшееся до обеда время работал на грядках, пропалывая сорняки, играл с собаками, косил газонную траву мини-трактором, обрезал фруктовые деревья. Джан сидела в плетеном кресле, слишком вымотанная, чтобы читать, думать или даже просто грустить.

Изобилие сада напомнило ей семью ван Хайсамз в Гетти. Изобилие. Она покачала головой. Ее жизнь в основном представляла собой противоположность этому понятию: скудное существование в Нью-Йорке, кусок жизни, потерянный на подмостках театра, пустота и бессмысленность ее успеха в Лос-Анджелесе. Все это было каким-то бесплодным поиском чего-то, чего она никак не могла найти: любви, теплоты и изобилия.

Ее жизнь явно не удалась. Джан нашла и полюбила мужчину, который не отвечал ей взаимностью. Мелкий, эгоистичный человек. Она бросила своих друзей и подчинилась диктату его и своего тщеславия, но так мало получила взамен. Фотографии на журнальных обложках. Изображение на мерцающих телеэкранах. Деньги. Известность. Но она никогда не была в Европе, у нее никогда не было ребенка, она никогда не каталась на лошади и лыжах, не знала иностранных языков. Она никогда не ночевала в палатке в лесу, не путешествовала на корабле по морю, не ходила в колледж. Она не помогла никому, даже самой себе.

Бог наградил ее талантом, Брюстер Мур дал ей красоту, но разве она не столь же слепа и эгоистична, как и Сэм Шилдз, разве не столь же бездарно она растрачивает свой талант?

Сэм. Думая о нем, ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Сэм никогда по-настоящему не понимал ее, никогда даже не пытался понять ее. Он не понимал Мери Джейн, он не понимал Джан Мур. Ему доставляло удовольствие ее общество, он испытывал возбуждение от ее красоты, но он никогда не знал ее. Что он ей дал? Несколько слов восхищения. Объятия. Ласки. Всего по крохам. А она, дура, принимала эти крохи и думала, что это и есть пиршество.

И вот сейчас, в саду Дина, под деревом, ей пришла в голову ужасная мысль. Может быть, где-то в подсознании она запланировала и осуществила все это – операцию, свой успех, воссоединение с Сэмом, – втайне надеясь, что он, единственный из всех, увидит под ее новой оболочкой прежнее сердце, узнает ее любовь, узнает и исцелит ее самое? Джан вновь вспомнила Библию, где эвфемизмом «секса» является «познание». «Авраам пошел с женщиной и познал ее». Сэм не сумел познать ее. А разве не этого она страстно желала?

Джан наконец поняла те искушения, которым Сэм не мог противостоять: амбиции подчинили себе и его мораль, и его рассудок. Но разве они не подчинили и ее? Она хотела Сэма и ради него согласилась играть в плохом фильме. Джан торжествовала, когда наконец заполучила Сэма в постель, она вцепилась в него, как паук цепляется за свою добычу. Как часто по ночам Джан испытывала наслаждение от того, что он лежит здесь, рядом. Но знала ли она Сэма? Ясно, что нет.

Достигнутая цель лишь тогда заслуживает восхищения, когда это достойная цель. Кто сказал ей об этом – Май? Брюстер? Нейл? Молли? Очевидно, кто-то из тех людей, которые различают истинные ценности, знают отличие между истинными достижениями и достижениями пустыми, удовлетворяющими лишь эгоистичное тщеславие. Джан не может сказать, что стала жертвой.

Сэм предал ее, Эйприл Айронз манипулировала ею, Сай Ортис использовал ее, Моника Фландерс эксплуатировала ее, но разве она не разрешила им это делать? Джан использовала свою красоту, выставляя ее напоказ за деньги в рекламе «Фландерс», использовала ее, чтобы получить сомнительную работу в шоу «Три четверти» и согласилась оголиться или позволила сделать это другой женщине за нее в фильме «Рождение звезды». Она продавала себя как недвижимость – так разве может она судить других за то, что они занимаются тем же самым?

Сидя под деревом, Джан погрузилась в невеселые мысли.

В полдень пришел Дин и прервал ее размышления. Обычно они вместе обедали. Дин приносил молодой салат с идеальных грядок, маленькую редиску, сахарный горох, миниатюрные морковинки. Джан мыла овощи, а Дин мелко их нарезал, заправляя то маслом, то майонезом. Потом они усаживались за столиком во внутреннем дворе и обедали, запивая все лимонадом. Вчера Дин сказал Джан, что очень любит обедать в чьей-либо компании.

– Да, в самом деле.

– Наверное, ты часто обедаешь с Шарлин?

– Нет, обычно я ем одна в своем вагончике. Я обедала одно время с… – Джан поперхнулась, – с одной пожилой леди, моей подругой, но она умерла.

«Бедная, бедная Май. Как ее теперь недоставало!»

– Почему же ты не ешь вместе с Шарлин?

– Мы слишком заняты. Или мы обедаем в разное время, потому что снимаемся в разных эпизодах. Или у нее есть другая работа. Или у меня.

«А может быть, потому что я снобка, даже не представляющая себе, кто истинные друзья, а кто так себе».

– Тебе нравится твоя работа?

– Нет.

– Это плохо. Это очень плохо, если тебе не нравится твоя работа. Боюсь, что и Шарлин не нравится ее работа. Мне кажется, это тяжело.

– Что же, нам платят много денег, поэтому и работа тяжелая. Дин пожал плечами.

– Я думаю, что лучше не заниматься тем, что тебе не нравится, ведь это слишком тяжело для тебя. Наверное, поэтому ты и грустишь.

– Возможно, ты и прав, – согласилась Джан.

В первую же ночь в доме Шарлин Джан проснулась от страшного сна. Шарлин стояла рядом и мягко ее тормошила.

– Проснись, дорогая, это просто ночной кошмар, это не правда. Джан ловила ртом воздух. Что это было? Опять ножи? Или это был сон, когда она голая стоит перед съемочной группой и все вокруг смеются, смеются и смеются? Джан вдохнула и почувствовала, как сильно бьется сердце. Казалось, что оно сейчас вырвется из груди.

– Хорошо, дорогая, хорошо. Успокойся, – говорила Шарлин нараспев.

Джан с благодарностью погладила ее по руке.

– Извини меня, пожалуйста, – прошептала она. – Тебе тоже нужен сон. Извини, что я разбудила тебя.

– Принести воды? Или теплого молока? Когда Дину снятся плохие сны, я даю ему теплого молока.

– Не надо, просто посиди со мной.

Джан чувствовала, что постарела на пять лет. Она прильнула к Шарлин, ощутила ее тепло, и вдруг ей показалось, что без тепла подруги ей не выжить. Джан дрожала под одеялом. Она больше не могла вынести одиночества. Это слишком тяжелое бремя, когда никто тебя не понимает.

– Шарлин, – сказала Джан, – можно я что-то тебе расскажу? Шарлин села на край кровати и похлопала Джан по руке.

– Конечно, говори.

Джан рассказала ей все: о Сэме, о своей нью-йоркской жизни, о Брюстере и Пите, о Май и Майкле, о «Рождении звезды», обо всем. Иногда она начинала плакать, а иногда могла говорить лишь шепотом. Наконец Джан выговорилась.

Во время ее длинного рассказа Шарлин все время похлопывала ее по руке.

– Бедная девочка, ты даже еще более одинока, чем я. – Шарлин наклонилась к Джан и обняла ее. – Бедная девочка, – нашептывала она ей на ухо, потихоньку покачивая, пока Джан не заснула.

После этого разговора Джан почувствовала себя лучше. Все утро она провела в обществе Дина, а после обеда осталась одна в своей комнате, избегая солнечного света. Но хотя она и почувствовала себя лучше, все равно не могла не думать о своем. Джан не могла не возвращаться вновь и вновь к тем эпизодам, которые видела на экране. Она в который раз проигрывала всю историю ее отношений с Сэмом и вспоминала их первую весну в Нью-Йорке, когда он взял ее в труппу; вспоминала ту хмурую зиму, когда Сэм покинул ее, вспоминала то время, которое они провели вместе на последних съемках. Джан вспоминала все.

Женщина вспоминала всю свою жизнь и пришла к выводу, что она не имела никакого смысла. Джан была полна решимости понять, почему. Вроде бы она достигла того, чего желала: превратилась из никому не заметной женщины в женщину, которую невозможно не заметить и невозможно забыть. У нее было столько денег, сколько нужно. К тому же значительно больше известности, чем она того желала.

Но за последние три года, за редчайшим исключением, она не встречала людей, которых бы хотела знать. Май умерла, Рауль вернулся домой в Южную Америку, а доктор Мур жил своей собственной жизнью в Нью-Йорке. Джан была совершенно одинока, если не считать общества Шарлин и Дина. Она не доверяла никому, кроме них, никто не был добр к ней. И вот в течение нескольких дней или недель она приобретет сомнительную славу. Может быть, Шарлин и Дин не захотят иметь с ней ничего общего, когда этот чудовищный порнографический фильм выйдет на экраны. И даже Брюстер, которого вообще сложно чем-либо удивить, будет шокирован этим фильмом, как и сама Джан.

Ей стало легче, когда в конце дня Дин постучал в дверь ее комнаты. По вечерам они вдвоем готовили ужин и ждали Шарлин. Потом смотрели видео, или Дин смотрел один, а женщины тем временем болтали. Все было обычно, просто, тепло и однообразно. Джан наконец впервые за очень долгое время почувствовала, что может по-настоящему расслабиться. Это напоминало возвращение домой – в тот дом, которого у нее никогда не было.

Медленно, очень медленно Джан стала ощущать себя более человечной, ближе к жизни. Она почувствовала, что готова вернуться к своей жизни.

В четверг вечером Шарлин сказала ей:

– Наверное, тебе лучше вернуться к обычной жизни.

Слезы наполнили глаза Джан. Она вдруг почувствовала, что это место было единственным, где она живет в согласии с собой.

– Милая моя, не плачь, пожалуйста. Просто Марти беспокоится, что съемка задерживается. Он и так оказался достаточно добр и позволил тебе отдохнуть… Ты ведь знаешь Лайлу? Она не упускает возможности, чтобы не обвинить тебя или меня в любой неудаче. А Сай звонит мне по три-четыре раза в день.

Джан глубоко вздохнула.

– Извини, что я доставляю тебе столько хлопот.

– Ты не доставляешь мне никаких хлопот. Нам с Дином приятно твое общество. Ты как будто член нашей семьи. Может быть, тебе жить с нами и дальше? Мы можем вместе ездить на работу.

– В самом деле, Джан. Оставайся! Как хорошо, у меня будут две сестры! Даже если мы и не будем обедать вместе – все равно хорошо. Зато Шарлин сможет обедать с тобой.

– Можно? Хотя бы еще немного, когда выйдет в прокат «Рождение звезды». Чтобы я перенесла весь этот шторм в надежном укрытии.

– Конечно, можно, – сказала Шарлин. – Да и кто знает, может быть, все будет не так плохо, как ты думаешь? – Она улыбнулась. – В любом случае, ничего хуже уже не случится.

Зазвонил телефон охраны, и Шарлин подняла трубку. Джан и Дин играли с собаками в глубине двора.

– К вам посетитель, он не записан на прием. Можно ему пройти?

– Нет, я поговорю с ним по телефону.

– Будьте любезны, попросите Джан Мур, – сказал ей мужской голос.

– С кем я говорю? – спросила Шарлин.

– Это Сэм Шилдз.

– Не думаю, что она захочет с вами говорить.

– Кто вы?

– Подруга Джан. Настоящая подруга, – отвечала Шарлин.

– Слушайте, у меня нет настроения выслушивать моральные наставления или смотреть театральные сцены. Я слишком долго ее разыскивал. И хочу теперь видеть.

– Послушайте, вы. Я знаю, как вы обращались с Джан, и я знаю, что вы за человек. У меня самой были в жизни такие мужчины. Мне тогда было всего одиннадцать лет. Их интересовала лишь моя внешность и не волновало, кто я на самом деле. Вы недостойны такой девушки, как Джан.

– Пойдите и спросите ее! Увидите, Джан захочет поговорить со мной.

Шарлин неохотно положила трубку и вышла во двор. Джан бегала по двору, держа высоко в руке кость, а собаки гонялись за ней. Дин стоял и смеялся.

– Джан, – позвала Шарлин. – Джан! – Подруга взглянула на нее. – Кое-кто хочет с тобой поговорить.

Джан прикрыла глаза от солнца.

– Кто? – спросила она. – Сэм.

Джан остановилась. Шарлин внимательно поглядела на нее. Поддастся ли она соблазну? Попадет ли она вновь в ту же самую ловушку? Шарлин смотрела на Джан и ничего не говорила. Какую-то минуту они молча смотрели друг на друга. Первой заговорила Джан.

– Скажи, чтобы он убирался, – произнесла она.

Той же ночью Джан написала письмо доктору Муру.

«Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь ощущала такую зависимость, как теперь. Даже те долгие месяцы, проведенные в госпитале, я не была так зависима от Вас. Как Бланш Дюбуа, я завишу от доброты посторонних людей. Но боюсь, что и они, и Вы строго осудите меня за этот ужасный фильм, в котором я снялась.

Я понимаю, что прошу слишком о многом, но если бы у Вас нашлось время, могли бы Вы посетить меня в Лос-Анджелесе? У меня большие неприятности на студии.

Я пойму Ваш отказ, но буду признательна, если Вы найдете время для встречи».

Запечатав конверт, она вдруг вспомнила слова Дина, сказанные им вечером, когда мальчик обрадовался тому, что Джан останется жить в их доме. Дин сказал что-то о том, как хорошо иметь двух сестер.

Он сказал «сестры»? Джан выключила свет. Как странно. Потом она заснула.