Едва поздоровавшись с матерью, я набрала номер Кенди. Говорила она как-то по-детски. Я представилась и спросила:

– Вы следите за ходом процесса по телевизору? Последовала небольшая пауза.

– Конечно. Каждый день. Мой сын очень красив, не правда ли?

Я постаралась не заметить скрытого смысла ее слов.

– Уверена, что вам приятно наблюдать за ним. Но я считаю, что ему необходима ваша помощь. И мне тоже нужна ваша помощь.

Она разговаривала гораздо мягче, чем тогда, у себя дома.

– Я уже говорила, что не хочу, чтобы меня впутывали в это дело.

– Я и не прошу вас об этом. Я просто прошу вас поговорить со мной о Нике.

– Моего мужа сейчас нет в городе. Даже если бы я и хотела встретиться с вами, то только в его присутствии.

В ее броне была трещина. И я поняла кое-что новое в ней, поняла, сравнивая ее со своей собственной матерью. Несмотря на то, что она сделала, она чувствовала себя уязвленной и неправильно понятой, ей до боли хотелось установить контакт с Ником.

Я заговорила быстро и эмоционально.

– Миссис Лейнхерст, может быть, если бы мы поговорили с вами об этом, вы нашли бы путь к Нику. Мне надо понять, что произошло между вами, думаю, что и вам тоже.

– Вы просто хотите укрепить свои позиции.

– Сомневаюсь, чтобы в данный момент вы могли укрепить мои позиции.

– Тогда в чем же смысл?

Я немного помедлила, стараясь правильно сформулировать свою мысль.

– В том, что это ложное обвинение глубоко меня ранило, и я должна во всем получше разобраться.

Может быть, это ее тронуло. Может быть, она знала, что такое быть оболганной. Последовало длинное молчание.

– Только вы? Никаких адвокатов? Никакого магнитофона?

– Только я. Можете меня обыскать, когда я приду. Через час я была у ее двери. Мне пришлось сначала остановиться на Вестсайд-Молл, чтобы отвязаться от следовавшего за мной репортера.

В коридоре я открыла сумочку и позволила Кенди обыскать меня с головы до ног, чтобы проверить, не спрятан ли где-нибудь микрофон. Убедившись в моей честности, она провела меня в гостиную и предложила чаю.

Пока я ждала, я вспомнила, что Ник у меня дома тоже попросил чаю. Она вернулась с двумя полными чашками и аккуратно поставила одну напротив меня. На этот раз на ней были черные легинсы и длинный белый свитер, между ремешками сандалий сверкали ярко-красные ногти.

Я улыбнулась. Раньше я была слишком воинственно настроена по отношению к ней.

– Ник все мне рассказал о своих детских годах, которые он провел с вами. Пожалуйста, не считайте, что я буду вас осуждать. Я уверена, что вы в то время делали все, что могли.

Она села и стала теребить свое обручальное кольцо.

– Что же он вам рассказал?

Я посмотрела ей прямо в глаза.

– Все. Включая ваши сексуальные контакты.

– Я была ему хорошей матерью! – страстно произнесла она.

– Я вам верю. – Я перешла на нейтральную территорию. – Расскажите мне, как все это началось. Как вы встретились с отцом Ника?

Она отпила немного чаю.

– Мне было восемнадцать лет. Я сбежала из дому и жила в однокомнатной квартире, работала в баре. Николас часто заходил туда, сидел и пил до закрытия бара. Он оплакивал гибель своей первой жены, и я ему сочувствовала.

– Что он рассказывал о ней?

– Что она покончила с собой. Он говорил, что она была всегда подавлена, не могла заниматься домашним хозяйством или заботиться о Ники. Он винил себя в ее самоубийстве. Его мучила совесть. Поэтому он так много пил.

– Вы имеете представление, почему она себя убила?

– Он сказал, что она два года была в депрессии. Но главное, он узнал, что она его обманывала.

Вот это было сюрпризом. Непорочная идеальная мать оказалась вовсе не такой.

– Что же он сделал, когда это обнаружил?

– Я уверена, что он избил ее до полусмерти, но мне он об этом не говорил. Он сказал, что они все выложили друг другу, но она не смогла этого пережить и поэтому застрелилась. Это было ужасно. Повсюду в доме была кровь. Ему пришлось все выкинуть.

В представлении Ника это выглядело жестоким уничтожением всех следов его прекрасной матери, но, возможно, отец сделал для Ника больше, чем тот мог себе представить.

– Вы сказали, что и вы тоже выпивали?

– Слишком много. С тринадцати лет. Когда я встретилась с Николасом, я решила, что наконец-то нашла человека, который будет обо мне заботиться. Через несколько недель я вышла за него замуж.

– И как сложилась семейная жизнь?

– Месяц все было великолепно. Но маленький Ники с ума сходил из-за моего появления. Он все еще переживал исчезновение матери и ревновал отца, потому что он уделял мне много внимания. Однажды Ник пытался меня ударить, и Николас запер его в чулане. Я сказала ему, что, по-моему, наказание, уж слишком жестокое, но он запретил мне вмешиваться. Потом я начала замечать и дурные стороны Николаса. Я все еще работала в баре, а он ревновал до безумия. Он всегда приходил за мной, когда закрывался бар. Иногда он пораньше уходил с бензоколонки и шпионил за мной. Когда он впервые меня избил, я просто не могла в это поверить. Оказывается, я вышла замуж за человека, который был таким же, как мой отец.

Я-то могла в это поверить. Я часто встречала людей, которые выбирали себе в супруги людей, казалось бы, совершенно не похожих на их родителей, но впоследствии те обращались с ними точно так же.

– Вы пытались его оставить?

– Сначала нет. Несмотря на его низость, я все еще любила его. Поэтому я оставила работу и попыталась заставить маленького Ники полюбить меня. Я покупала ему игрушки и играла с ним.

– Как долго вы жили там?

– Пять лет. Я ушла, когда Ники было десять лет.

– А как складывалась семейная жизнь за эти пять лет?

Ее сдержанность превратилась в глубокую печаль. Она говорила, горестно покачивая головой.

– Я постоянно была пьяна. Николас избивал нас обоих, если мы чем-нибудь не угождали ему. Ники и я стали товарищами. Мы объединились, чтобы противостоять этому чудовищу.

– Когда мне было тридцать два года, я вылечилась от алкоголизма. Уже шестнадцать лет я не брала в рот ни капли.

Я попыталась как можно тактичнее выразить свою мысль:

– Как вы думаете, то, что вы пили, мешало вам должным образом заботиться о Нике?

Глаза Кенди наполнились слезами, и она потянулась к соседнему столику за платком.

– Я его любила, но я и сама была ребенком. Иногда у меня для него не оставалось времени, и я думала, что если бы его здесь не было, все было бы намного легче. Идеальной матерью я не была, это точно.

Моля Бога, чтобы она не оборвала меня на полуслове, я спросила:

– Как случилось, что Ник спал с вами в одной постели?

Она высморкалась.

– Николас начал работать на бензоколонке в ночные смены. Каждую ночь я оставалась одна и была очень одинока. Ники писался в кровати, и отец бил его, если утром находил мокрую постель. Мне действительно было его жаль, и я подумала, что если прижму его к себе, когда он засыпает, то он, может быть, перестанет мочиться в постель.

– Поэтому вы и взяли его к себе в постель?

– Я знала, что он побоится написать у нас в постели, поэтому я и положила его рядышком.

Как печально, подумала я. Два одиноких ребенка.

– Как часто это бывало?

– Может быть, три или четыре раза в неделю. Потом, когда он засыпал, я осторожно переносила его к нему в постель, он не просыпался. Это ему помогло. Он перестал мочиться в постель.

– Но пребывание в одной постели пробудило сексуальную активность?

Кенди кивнула и прикрыла лицо руками.

– Вы считаете, что я – отвратительный больной человек, не так ли?

– Нет, – мягко сказала я. – Я считаю, что вы были одиноки, вы выпивали, вам было грустно.

Кенди продолжала сквозь слезы, ей теперь хотелось говорить, хотелось выплеснуть свою боль.

– Вы должны понять, что я всегда была пьяна! Пьяная, одинокая и подавленная. Чаще всего мы просто лежали обнявшись, но когда он спрашивал, можно ли ему поиграть с моими сиськами, я ему разрешала. Иногда он притворялся, что он – младенец, и сосал их, а кроме того я думала, что это успокаивает его.

– Но ведь это не все, что было между вами.

– Не все, – она остановилась, чтобы собраться с духом, и расплакалась.

– Сейчас я совсем иначе смотрю на все, сейчас, когда я взрослая. И ужасно жалею, что все так случилось.

– Все мы совершаем по молодости лет глупые ошибки. Это – одна из них.

Она опять высморкалась и кивнула.

– Несколько раз случалось так, что, поиграв с моими сиськами, он засыпал, а я возбуждалась и я… я тихо рядом с ним занималась онанизмом. Но однажды он открыл глаза и спросил, что я делаю. Я кое-что ему объяснила и сказала, чтобы он засыпал. Как-то, недели через две, мы уснули рядом, и мне стало сниться, что какой-то мужчина занимается со мной любовью, так что я кончила, проснулась и обнаружила у себя между ног руку Ника. Я сильно его оттолкнула и сказала, что это безобразие, и чтобы он так никогда больше не делал. А он сказал, что делает только то, что делала я, и он это видел. Я объяснила ему, что он не должен больше так меня трогать, что он будет это делать с другими женщинами, когда подрастет. Он пообещал мне, что больше так делать не будет, но попросил меня показать, как это выглядит. Я включила свет и позволила ему посмотреть.

– Вы еще чему-нибудь научили его? Она сильно покраснела.

– Я показала ему, как доставить себе удовольствие. Он видел, как это делала я, и хотел узнать, как это подействует на него. Поэтому я показала ему. Я решила, лучше ему узнать от меня, чем во дворе. Конечно, теперь я понимаю, что я натворила.

Не удивительно, что Ник так много занимался мастурбацией. Теперь легко было понять, насколько схожи мы были с Кенди в его представлении: подобно ей, я отдала ему часть себя, но не целиком, я нанесла ему точно такую же травму, как и она, покинув его. И злоба, которую он испытывал по отношению ко мне, была отголоском той давней злобы на Кенди.

Я задала ей и другие вопросы. Оставив Николаса, она переехала в район Бея, а когда получила развод, снова вышла замуж за алкоголика. Этот брак также не был счастливым, и к тому же осложнился несколькими выкидышами. Достигнув критической точки, она сумела пересмотреть свою жизнь. Она оставила второго мужа и начала анонимно лечиться от алкоголизма. Три года она не пила, потом вернулась в Лос-Анджелес, встретила Хэрри Лейнхерста, владельца компании, занимавшейся компьютерными программами, тоже бывшего алкоголика. Этот брак был совсем другим. Теперь она, наконец, нашла взаимопонимание и ощущение безопасности. Они жили вместе уже пятнадцать лет. Пять лет назад она нашла Ника, сделала несколько попыток восстановить отношения с ним, но все напрасно.

В заключение она рассказала мне, что, уйдя от Николаса, отправила маленькому Нику много писем и рождественский подарок, но все было возвращено нераспечатанным.

– Я воспользовалась адресом фирмы моего брата в Сан-Франциско, потому что Николас не стал бы меня искать по нему. Но вы знаете, что он сделал? Он переадресовал всю свою почту на абонентский ящик, и все мои отправления вернулись обратно. Этот негодяй хотел убедить Ники, что я его бросила. И мне пришлось оставить все как есть, иначе меня могли бы убить. Не было никакого способа сказать Ники, что я любила его. Если бы только Ник знал!

– Но разве вы не могли связаться с ним через школу?

– Потом я подумала и об этом, но я была слишком напугана.

Кенди встала, едва держась на ногах.

– Я все сохранила. Я надеялась, что когда-нибудь покажу это Ники, и он все поймет. Но он не пожелал иметь со мной дело. Он не дал мне даже пяти минут, чтобы объяснить. Просто сказал, что я для него умерла, и пусть все остается как есть.

От слез тушь на ее ресницах расплылась, и под глазами появились черные круги.

– Я вам покажу, – сказала она и, слегка пошатываясь, пошла наверх.

Пока я слушала ее, во мне крепла уверенность в том, что если бы Ник узнал то, что она рассказала мне, это изменило бы весь ход событий. Он никогда не подозревал, как глубоко любила его эта женщина.

Она вернулась с маленькой коричневой коробкой, которую поставила у моих ног.

– Вот. Посмотрите на почтовые штемпели. Двадцать пять лет назад.

Я открыла коробку и просмотрела письма. Они пахли плесенью и пожелтели от времени, на них были штемпели двадцатипятилетней давности, как она и говорила.

– А эта коробка – рождественский подарок, который я послала ему через месяц после отъезда. Я все время хранила ее, надеялась, что, может быть, когда-нибудь он выслушает меня, когда-нибудь захочет меня увидеть.

Я держала в своих руках ключ к жизни Ника – ключ к его личности, к его лечению – и внезапно ощутила такую потребность действовать, что справиться с ней оказалось мне не по силам.

– Миссис Лейнхерст… может, вы позволите мне отнести ему все это сегодня? Позвольте мне быть вашим посланником.

Она схватила свою коробку и села, положив ее на колени.

– Как вы можете! В середине процесса? И как я могу вам доверять? Это единственное имеющееся у меня доказательство. Я должна сохранить его на случай, если он когда-нибудь вернется. Я мягко сказала:

– У вас нет других детей, не так ли?

Она схватила коробку, как будто это был ребенок.

– У нас с Хэрри умерла девочка, вернее, она родилась мертвой после родов, длившихся тридцать шесть часов. Больше у меня не было беременностей. Ники – мой единственный ребенок.

– Тогда позвольте мне пойти к нему. Я знаю, что вы рискуете, отдавая мне эти вещи, но мой риск гораздо больше. Я думаю, он меня выслушает.

Я видела, как в ее глазах надежда боролась со страхом.

– Он – мой единственный ребенок. Я вылечилась от алкоголизма, у меня есть муж, но иногда ночью мне хочется выпить, выпить для того, чтобы не было пустоты, которую может заполнить только Ники.

– Тогда позвольте мне пойти к нему, – я встала и протянула руки, а она отдала мне коробку.

Когда я села в машину, голова у меня шла кругом. О чем я думала? Как я смогу это сделать? Я миновала центр Лос-Анджелеса, выехала на шоссе на Санта-Монику, меня словно несло на крыльях. Когда я доехала до пересечения с четыреста пятым шоссе, мне пришлось сделать окончательный выбор: на север к себе домой или на юг к нему.

В последний момент я повернула на юг.