С Морри мы встретились за ланчем в ресторане «Парадиз». Это было длинное одноэтажное кирпичное здание с широкими отделанными медью дверями; окна его выходили на улицу.

В последний раз я была здесь с Вэл, мы выпили с ней немного в баре «Топаз», где собираются посетители, не заказавшие мест за столиком. На этот раз я пошла в ресторан вместе с группой женщин средних лет, все они были в шляпах и сильно накрашены.

Главный вестибюль ресторана отделял бар «Топаз» от банкетного зала и выходил в сад «Парадиз». Метрдотель и черно-зеленой униформе проводил меня во внутренний дворик, отделенный решеткой. Он был украшен тропическими растениями, пол выложен каменными плитами; там же было несколько маленьких бассейнов. Десяток столов прикрывали от солнца ярко-зеленые в черную полоску зонтики. В центре на возвышении сидел роскошный попугай ара.

– Не хочешь ли выпить? – спросил Морри и встал, приветствуя меня.

Слегка тронутые сединой волосы придавали ему величественный вид, из-под накрахмаленного манжета виднелись часы «Мовадо». Он уже успел выпить рюмку коньяка.

Казалось, он наслаждался всем этим тропическим антуражем. Я его поцеловала в щеку.

– За ланчем я не пью.

Морри заказал для меня воды «Пеллегрино» и попросил официанта:

– Пожалуйста, скажите Умберто, что доктор Хелман здесь.

Сидевший сзади меня ара издал пронзительный крик, и я повернулась, чтобы посмотреть, что случилось. От головы до хвоста в нем было фута два с половиной, он был красного цвета с ярко-желтыми и голубыми полосами на крыльях.

– Великолепная птица, не правда ли? – раздался сзади меня незнакомый голос.

Я обернулась и увидела возле нашего столика высокого смуглого мужчину.

– Великолепное зрелище! – сказала я, сразу поняв, кто этот незнакомец.

– Привет, Морри, – мягко сказал он, протягивая руку и слегка поклонился. – Пожалуйста, не вставайте.

– Сара Ринсли, познакомьтесь с Умберто Кортазаром, – сказал Морри, потом повернулся к Умберто. – Доктор Ринсли – психолог. Вы могли слышать ее передачи по радио.

Улыбка, появившаяся на лице Умберто, показала, что он меня узнал; он обеими руками взял мою руку.

– По вторникам и четвергам днем! Я всегда слушаю, когда есть время. – Он говорил с едва заметным акцентом.

Я с довольным видом рассмеялась.

– Никогда бы не подумала, что владелец такого чудесного ресторана интересуется проблемой несварения желудка.

– Для некоторых моих посетителей существует эта проблема. Другие должны поддерживать фигуру в интересах карьеры. Поэтому для них я разрабатываю специальное меню. Возможно, я смогу его вам показать.

– Расскажи нам о своей птице, – предложил Морри.

– Роджо – выросший в неволе алый ара. Говорит он немного…

Попугай прервал его очередным пронзительным воплем. На лице Умберто появилась извиняющаяся улыбка.

– Надеюсь, красота этой птицы несколько сгладит впечатление от ее криков. Кушайте, пожалуйста, и приятного вам аппетита.

По пути Умберто подошел к птице и погладил ее перья.

– Ш-ш-ш, Роджо, от твоего крика у посетителей расстроится желудок, – сказал он, потом вытащил из кармана орешек и дал птице.

– В этом ресторане каждое блюдо – шедевр, – сказал Морри; он был доволен тем, что снова завладел моим вниманием. – Умберто мне говорил, что он пригласил художника-дизайнера, чтобы решить, как оформлять блюда.

Он вдруг остановился и вопросительно на меня посмотрел.

– Тебе он понравился, да?

– Всегда приятно встретить человека, которому нравятся мои передачи. Что ты о нем знаешь?

– Он из Никарагуа. Когда он был совсем молодым, ему пришлось заботиться о семье. Ходили слухи, что он собирался жениться, но по какой-то непонятной причине передумал, ничего никому не объясняя. Благо-царя ресторану он уже известен за пределами страны.

Умберто послал нам бутылку сухого шампанского, и я сделала несколько глотков, пока мы с Морри обсуждали наших пациентов. Морри был уверен, что физические симптомы Ника были следствием его эмоционального состояния. Он сказал, что уже несколько раз выписывал ему транквилизаторы и снотворное. Я попросила его отправить Ника на консультацию к психиатру, если он захочет выписать еще.

На десерт подали разные маленькие пирожные, крошечные пирожки и малюсенькие кусочки свежего фруктового щербета. Мы с Морри долго спорили, кто будет платить по счету, и в конце концов он позволил заплатить мне. Мы встали и на прощание поцеловались.

При выходе я чуть не натолкнулась на Умберто. Его лицо просияло.

– Как вам понравился ланч? – спросил он.

Я улыбнулась, пытаясь выразить глубокое восхищение.

– Это лучшее из того, что мне приходилось пробовать. А шампанское было настолько хорошо, что меня так и подмывало его допить после того, как Морри ушел.

Я поняла, что мой комплимент прозвучал вполне искренно и добавила:

– Еще раз спасибо. Пора приниматься за работу.

– Погодите, погодите, – сказал он и положил руку мне на плечо. – Прежде чем вы уйдете, позвольте мне кое-что вам показать.

Я подумала было, что он, возможно, хочет обсудить какие-то проблемы, но смешинки в его глазах предвещали что-то другое. Я с удовольствием последовала за ним.

Его кабинет был в беспорядке завален кучей разных вещей; казалось, они были везде. Широкий стол вишневого дерева был закидан бумагами и карточками меню. На стене напротив стола висели полки с напиханными в них книгами вперемешку с сувенирами и кухонной утварью. В дальнем углу стояла вешалка, на ней висели длинные фартуки.

– Как же вы так работаете? – выпалила я с удивлением.

Он засмеялся.

– Так мне по-домашнему уютно. Работа кипит. – Он указал мне на широкое кресло у стола. – Пожалуйста, садитесь.

Усевшись в кресло, я увидела то, из-за чего он пригласил меня в кабинет. Слева от стола была большая клетка, а в ней – еще один попугай.

– Оставьте побольше чаевых, – вдруг потребовал попугай.

Настала моя очередь засмеяться.

– Какой это попугай?

– Это самочка. Оранжевая крылатая амазонка… отлично разговаривает. Ее зовут Эсперанца. Хотите с ней позабавиться?

– С удовольствием.

Я наблюдала, как Умберто тянется к клетке. На первый взгляд он производил впечатление элегантного ухоженного человека – с гладко зачесанными назад волосами, в отлично сшитом костюме. Но его подпрыгивающая походка и то, как двигались его руки, создавали впечатление, что в любую минуту он может сорваться с места и убежать. У него был длинный прямой нос с острым кончиком, а маленькие карие глубоко посаженные глаза были очень живыми и выразительными. Я могла представить себе, как он одновременно месит тесто, варит в большой кастрюле жюльен и жарит рыбу.

Мягким движением он посадил птицу себе на руку и поднес ее ко мне. Она была светло-зеленой, на грудке перья были серыми с вкраплениями оранжевого, белого и зеленого цвета.

– О-о-о-ла-ла, – произнесла птица, когда я почесала ей головку. – О-о-о-ла-ла.

Я опять засмеялась. Я чувствовала, как Умберто касается рукавом моей руки, я ощутила, как во мне поднимется волна интереса к нему.

– Она – просто замечательна, – сказала я.

Он гордо улыбнулся, продемонстрировав белые ровные зубы.

– Это самая сильная привязанность в моей жизни.

– Я понимаю. У меня есть собака, и я ее просто обожаю.

Эсперанца затрясла головой, и Умберто, порывшись в кармане пиджака, достал несколько семян подсолнуха. Мне показалось забавным, что карманы костюма ценой в три тысячи долларов забиты семечками и орешками. Пока он усаживал птицу в клетку, я взглянула на его полки. Там стояли книги по фотографии, орнитологии, политике, физике.

– Мне пора идти, – сказала я, вставая.

– Скажите, вы… бываете когда-нибудь свободны по вечерам?

Я была так рада услышать это приглашение, что только через некоторое время обрела дар речи.

– Конечно. Вы хотите обсудить, что предложить посетителям, озабоченным проблемой своего веса?

Он засунул руки в карманы.

– И это тоже. Конечно, если вы… не увлечены кем-то серьезно.

Он очень точно выразил свои намерения, и это мне понравилось. Я улыбнулась.

– Как насчет следующего вторника? Я обычно заканчиваю к семи.

– Почему бы нам не встретиться здесь? Я закажу для вас что-нибудь особенное.

– Договорились. Я оставлю вам номер телефона, если понадобится отменить встречу.

– Я счастлив, что у меня теперь есть номер вашего телефона. Но обещаю, что встреча не отменится.

Руки его были теплыми и сухими, и мне не хотелось выпускать их. Давно уже никто меня не интересовал так, как Умберто.

В тот вечер я позвонила родителям.

– Милая моя, – сказала мама, – я так рада, что ты звонишь. А я думала, что ты на меня сердишься.

Несмотря на наши теплые отношения, между нами всегда существовала какая-то натянутость, напряженность.

– Почему сержусь? Я просто ужасно занята. Но я нашла ту ткань, которую ты хотела. Отправить тебе ее завтра или можно отложить до конца недели?

– Завтра было бы очень хорошо. И расскажи мне, что ты делаешь всю неделю. Мне нравится слышать о жизни в большом городе.

– День у меня забит до отказа. Только что попросили руководить группой практикантов в больнице. Я веду радиопередачу, и это просто здорово. А как у тебя? Как твое бедро?

– Немного хуже. Погода ведь холодная и сырая. А ты, дорогая? Ты попала к дерматологу?

– На прошлой неделе, – солгала я. – Кожа моя стала гораздо лучше.

От ее беспокойного голоса я всегда себя чувствовала, как жук под микроскопом. И мне казалось, что небольшая аллергическая сыпь на руках не стоила такого беспокойства.

– Как ты думаешь, ты сможешь выбраться к нам в августе на свадьбу Эбби?

Эбби был моим двоюродным братом и все еще жил неподалеку от моих родителей в Бендоне, небольшом городке на берегу моря в штате Орегон.

– Не могу обещать, но постараюсь.

Я часто вспоминала великолепный пляж с прибрежными скалами в сотню футов высотой; казалось, какой-то великан швырнул их в морской прибой.

– Ты ведь знаешь, как мне трудно выбраться.

– Они не удивятся, если ты не приедешь. У тебя никогда не хватает времени для семьи.

Я вздохнула.

– Я сделаю все возможное, мам. А как твоя работа? У нее было ателье по пошиву женской одежды.

– У меня заказы на свадебные платья и костюмы сразу для трех свадеб.

Я выслушала все: цвета, виды тканей, как будет проходить свадьба, кто еще в городе женится и выходит замуж, кто беременный и кто заболел раком или диабетом. Мне было скучно выслушивать все это. Жизнь моя была теперь так далека от ее жизни, мы теперь были такими разными…

Я подумала, не рассказать ли мне ей об Умберто. Ее это очень бы заинтересовало, но было еще слишком рано, а я все еще испытывала боль от нашего прошлого разговора о моей личной жизни. Когда я сказала ей о своем решении относительно Паллена, она сказала:

– Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь.

– Я могу поступить только так, – ответила я и повесила трубку.

Спустя несколько дней я позвонила ей, чтобы извиниться за то, что я так оборвала наш разговор. Но ее не было дома. Отец, который всегда пытался сгладить наши отношения, сказал:

– Не беспокойся об этом. Каждому свое. Ты просто еще не нашла то, что тебе нужно.

Конечно, он не считал, что поведение Паллена так уж заслуживает порицания, но в тот момент я поблагодарила его за поддержку и решила в будущем осторожнее обсуждать с матерью свои личные дела.

Я сказала:

– А как папа? Он дома?

– Я его позову. Помни, что я люблю тебя, милая.

– Я тоже.

Я не была уверена, что она меня услышала.

– Привет! – раздался в трубке хрипловатый голос отца. – Как жизнь в большом городе?

– Бьет ключом, па. Тебе бы это не понравилось. Как твоя работа?

– Знаешь, как бывает в это время года.

Я ему посочувствовала. У него был магазин спортивных товаров. Это был лишь отзвук того, чем он котел всегда заниматься, – играть в бейсбол в высшей лиге.

– Да, но ведь сейчас как раз время бабочек, – сказала я, чтобы перевести разговор на тему другого его увлечения. – Поймал какую-нибудь большую?

– Нет, с возрастом я становлюсь слишком мягкосердечным. Я чувствую, как они трепещут в моих руках, и отпускаю их.

– Это хорошо, па. Мне это нравится.

– Чепуха. Тебе просто нравится, что я становлюсь мягче.

– Это бы не повредило.

Я печально подумала о том, как все это верно. Он мог видеть, как ползет бабочка, мог различить каждую травинку, он мог подробно рассказать о пятидесяти звездах бейсбола, но мой отец все еще не знал, как сказать, что он меня любит.

Мы обменялись шутками, стараясь не вдаваться в подробности.

Когда мы попрощались, он добавил:

– Спасибо, не забываешь, детка. Держи свой порох сухим.

Я послала ему воздушный поцелуй и сказала:

– Передай маме, что я ее люблю.

Когда я повесила трубку, я попыталась отогнать печальное настроение, которое всегда охватывало меня после разговора с родителями. Я не могла исправить то, что сломалось в их жизни.

Они прожили вместе тридцать шесть лет и все еще жили вместе, возможно потому, что ни у одного из них не хватало смелости разорвать все это. Но обиды и измены накапливались. Мама находила отдушину в еде, отец поздно приходил домой, а иногда вообще не ночевал.

Когда я была маленькая, я часто бродила по магазину отца и видела, как к нему незаметно проскальзывали какие-то женщины. Я никак не могла понять, почему они все хихикают.

Потом я стала через окно спальни бегать по ночам на пляж. Однажды ночью я увидела завернутых в одеяло мужчину и женщину на краю утеса в пяти футах от меня. Я смотрела то на луну, то на эту парочку, а потом я услышала, как мужчина засмеялся. Никто так не смеялся, как мой отец.