Я все еще проводила четыре часа в неделю с пациентами, и вместе с платой за консультации мне удавалось сводить концы с концами, но на большее денег уже не хватало.

Чтобы сэкономить, я готовила сама и даже научилась делать вкусные фруктовые пирожные, хотя мне и пришлось консультироваться с шеф-поваром ресторана по телефону, как запекать сладкие яблоки.

Однажды утром, борясь с депрессией и одиночеством, я отправилась в двухчасовую поездку в Дель Map на скачки. Я выбрала место на открытой трибуне рядом со студентами, неработающими мамашами и рабочими-иммигрантами и поставила по два Доллара на тех лошадей, у которых были самые короткие клички. Я даже умудрилась выиграть двадцать долларов.

Я все еще не прекратила диету, прописанную мне дерматологом, и состояние кожи у меня значительно улучшилось, за что я была очень благодарна Андербруку. Приятнее всего я была удивлена контактными линзами. Мне подобрали такую пару, которая не мешала, я могла видеть боковым зрением, и на лице у меня теперь не было ничего, что отделяло бы меня от других людей.

В этом же месяце мне позвонил Умберто и сказал, что до него дошли слухи, что я пеку яблочные пирожные. Я сказала, что это, наверное, звучит абсурдно после всего, что случилось. Он предложил прийти и помочь.

– Нет. Мне нужно время, чтобы привести свои чувства в порядок. Я уже больше не уверена в себе. Можно, мы пока ограничимся телефонными разговорами?

После этого он звонил мне каждое воскресенье утром. Может быть, он хотел проверить, нет ли кого в моей постели после субботнего вечера, но я там всегда была одна. Он рассказывал, на каких обедах и вечеринках он побывал, и хотя он тактично умалчивал об этом, я поняла, что он с кем-то встречается. Мне пришлось забыть о своих чувствах, потому что в данный момент я не была готова ни к каким другим отношениям с ним, кроме дружеских.

Хотя я все так же говорила с Вэл каждый день по телефону, и она оставалась моей главной поддержкой, но единственным истинным моим другом в этот период стала Линда Моррисон. Она единственная из моих знакомых была свободна днем, потому что работала в вечернюю смену, и очень часто по утрам я подъезжала к ее дому, чтобы побродить вдоль каналов.

Однажды, когда мы прогуливались в Венис по дощатому настилу на пляже, я обратилась к ней:

– Я просто ненавижу свою квартиру. Она такая мрачная и отвратительная, а этот зеленый ковер с начесом – просто тошнотворен.

– Ну, от начеса тебе не отделаться, а вот цвет изменить можно. Есть такая хитрость, которой я научилась у одного укладчика ковров, с которым встречалась в прошлом году. Достань один из шампуней для чистки ковров и вместо предлагаемых растворов используй отбеливатель, наполовину разбавленный водой. Тогда и инструмент не испортится, и ковер отбелится. Только на один день тебе придется уйти из дома, потому что вонь будет страшная.

– Серьезно?

– Абсолютно. Я тебе с этим помогу.

В следующее воскресенье Линда и я отбеливали ковер, а потом я отвезла к ней Франка и переночевала там. Я крепко проспала всю ночь в спальном мешке, хотя утром у меня все онемело и болело. Как хорошо было вновь оказаться у себя. Около полудня она высадила меня с Франком около дома, где была моя квартира.

Когда я прошлась по отбеленному ковру, я просто испытала шок. У него теперь был изумительный бледно-зеленый цвет, но когда я шла по нему, то волокна ворса отпадали, и на месте моих следов оставалась только основа. Франк носился по комнате, поднимая клубы ворсинок, сам весь покрытый ими.

Я позвонила Линде и оставила ей сообщение: «Что мне делать? Похоже, у ковра чесотка!» Абсурдность ситуации заставила меня неудержимо расхохотаться – это был первый смех за долгие месяцы.

– Черт возьми, дорогая, – хихикнула Линда, когда перезвонила мне, – мы, видимо, взяли не те пропорции. Наверное, надо было на все взять только стакан отбеливателя. Попробуй поработать пылесосом.

Я пылесосила несколько часов, пока мой сосед не начал стучать в стенку.

Ворс выпал не везде, кое-где волокна были длинными, а где-то короткими, и у меня получился скульптурный ковер.

Я уселась на пол и рассмеялась, но вообще-то я не переживала, потому что не было больше этого тошнотворного цвета. Вместо него было нечто чистое и радующее глаз, хотя и весьма странное. Еще многие недели квартира пахла отбеливателем.

На свой последний сеанс Уильям пришел с подарком – первым изданием «Интерпретации снов» Фрейда.

– Какой прекрасный подарок! – сказала я, тронутая его вниманием. – Большое вам спасибо.

Мы говорили о прошлом и о будущем, вспоминали его первые месяцы лечения, когда он безмолвно лежал на кушетке.

– Руфь говорит, что в любви самое главное – это иметь кого-то рядом в своей постели, кто похлопает и разбудит тебя, если тебе снится плохой сон, – добавил он.

Мои глаза наполнились слезами, и я стала смотреть вниз, чтобы скрыть их. Вся моя жизнь была плохим сном. Мне так хотелось, чтобы рядом со мной в постели был кто-то, кто мог бы похлопать меня.

– Она называет меня своей лебединой песней, потому что она хочет умереть рядом со мной.

– А вы?

– Как только я получу развод, я собираюсь сделать ей предложение. Я даже уже знаю, как я это сделаю.

Я улыбнулась и напомнила Уильяму, какой долгий путь он прошел с того времени, когда смертельно боялся ответственности, риска и отверженности.

– Я чуть не умер и получил временную отсрочку. В конце жизни ты понимаешь, что представлявшиеся тебе незыблемыми основы твоей жизни на самом деле и не давали тебе жить.

Перед тем как он ушел, я обняла его и еще раз поблагодарила за книгу.

– Ваше теперешнее самочувствие – самая большая награда для меня, – сказала я совершенно искренне.

После того, как дверь за ним закрылась, я разрыдалась. Это походило на расставание со школой, и я плакала из-за того, что время летит так быстро, что нам с ним удалось так многого добиться, из-за смерти и из-за всех прощаний, которые предстоят мне в жизни.

В конце сентября я освободила офис и сдала мебель на хранение.