Андербрук предпринял несколько юридических маневров, чтобы закрыть дело, но это ни к чему не привело. Его стратегический план заключался в том, чтобы Ник как можно быстрее дал показания под присягой, потому что чем дольше мы ждали, тем больше была вероятность того, что Ник постарается подогнать свои показания к новой информации, которая появится в ходе расследования.

Ник должен был давать показания под присягой в кабинете Леоны Хейл Атуотер на второй неделе июня. Готовясь к этому, Андербрук запросил судебным порядком все военные, школьные, медицинские, а также и служебные документы Ника.

Я напечатала полный отчет о ходе лечения Ника, используя свои записи. Поскольку на бумаге я должна была обосновать те решения, к которым приходила по ходу лечения, то в разработку линии защиты ушла настолько же глубоко, как и в само лечение Ника. Ничто не могло облегчить ощущение моей полной обреченности.

Каждое мое действие в свете того, что сейчас происходило, выглядело совсем по-другому. Мне следовало назначить Нику серию психологических тестов. После этого мне следовало направить его к другому специалисту. Я сделала несколько ошибок: не обратилась ни к кому до Захарии; мне самой нужно было пройти курс терапии, как советовал Захария; ни в коем случае я не должна была впускать Ника к себе в дом; надо было задержать у себя мистера Сливики на весь вечер.

Кожа моя огрубела, а на лице появилась сыпь. Мне трудно было заставить себя глотать пищу, и за один раз я могла съесть только крошечное количество чего-нибудь – четвертинку булочки, полчашки супа. Меня тошнило при одной мысли о грибах. Как беременная женщина, я грызла крекеры.

Умберто жаловался, что я выгляжу истощенной, и я понимала, что он уже устал от моего состояния. Он постоянно задерживался в ресторане, а из дома уходил раньше. Наши взаимоотношения сводились в основном к запискам, которые мы оставляли друг другу на кухне: «Вернусь поздно ночью. Не жди». – «Тебе звонила мама». – «Во вторник собираюсь в Сиэтл для встречи с шефом. Поедешь со мной?» – «Поехать не могу. Встречаюсь с Андербруком».

В конце записок мы никогда не забывали писать «люблю» и «целую», но за этими словами стояла пустота, и мы цеплялись за нее, как давно женатая пара, которая боится перемен. От этого я чувствовала себя еще более одинокой, чем тогда, когда жила одна.

Я старалась как-то заполнить то время, которое прежде уходило на сеансы с Ником, но каждую неделю в определенный час я вспоминала о нем и в бессильной ярости сжимала кулаки. Иногда мне казалось, что достаточно вытянуть руку, чтобы дотронуться до него, настолько я уже привыкла открывать ему двери. Интересно, думал ли он в это время обо мне? Ко мне опять вернулось старое чувство, что я ощущаю его запах. Чтобы не переживать всего этого, я старалась уходить из своего кабинета в эти часы.

Единственной отдушиной, которая спасала меня, была работа с другими моими пациентами. Уильям пришел с хорошими новостями о зарождающихся отношениях с женщиной.

– Ее зовут Руфь, – сказал он. – Я встретил ее во время курса реабилитации. Мы вместе занимались на третбане и несколько раз вместе обедали.

В один из воскресных вечеров он пригласил ее в гости и приготовил цыпленка и овощи. Когда она проходила мимо него на кухню, чтобы помыть посуду, то случайно задела его бедро, и он вдруг ощутил ее крепкое маленькое тело. Инстинктивно он потянулся за ней, а когда она исчезла за кухонной дверью, до него дошло, что он хочет эту женщину.

– Доктор Ринсли, я чувствовал себя неуклюжим, как четырнадцатилетний мальчишка. Но благодаря ей все было так легко, правда, только до тех пор, пока я не подумал о своем сердце. Тогда я вообще не мог уже ничего делать. Я же еще не хочу умирать.

Я с радостью наблюдала в нем эту перемену. Хоть ему моя работа помогла.

У Лунесс дела тоже шли на поправку. Она рассказала мне о сне, в котором она играла на огромном заснеженном поле и лепила из снега маленькую фигурку ребенка. Она работала много часов. Приделывала ручки и ножки, вылепливала волосы, рисовала глаза, а рядом ощущала присутствие кого-то, кто подбадривал ее. И вот снежный ребенок ожил и улыбнулся. Я сказала Лунесс, что она отождествляет снежное поле со своей жизнью, а я – тот самый человек, который подбадривает ее.

– Вы для меня просто как мать, – сказала она мне в ответ.

После моей неудачи с Ником это меня очень поддерживало.

Самым тяжелым было позвонить родителям и сообщить им новости.

– Плохи дела, детка, – сказал отец, – но ты не сдавайся, засучи рукава и борись.

Именно так отец обычно и решал стоящие перед ним проблемы. Или лобовая атака, или никак. О переговорах он и не помышлял.

Мама говорила со мной тем приглушенным тоном, какой она обычно использовала для городских сплетен.

– Это ужасно. Ты можешь лишиться лицензии?

– Не беспокойся. Все образуется. Я же не виновата, – в моем голосе звучала уверенность, которой я, по правде говоря, не чувствовала.

– Помни, пожалуйста, что, если я тебе нужна, я приеду в любое время.

– Спасибо, мам, но со мной все в порядке. Умберто меня так поддерживает. И моя подруга Вэл каждый день заходит. Просто думай обо мне почаще.

Мама все-таки сказала одну фразу, которая придала мне мужества.

– Сара… ты сможешь и это преодолеть. Как это бывало раньше.

Я действительно всегда настойчиво добивалась своего, даже когда мне было десять лет. Уже тогда я постоянно ощущала боль в груди от того, что я носила внутри и не могла высказать, но я преодолевала ее. Я никогда не делилась секретами ни с одной из моих подруг, потому что боялась, что они могут поменяться или наябедничать на меня. Я очень переживала из-за того, что происходило с моей матерью, но в результате только еще более упорно занималась в школе. Когда мама заговорила со мной о том, что уйдет вместе со мной от папы и бабушки, я очень испугалась, но старалась не показать этого, а, наоборот, успокаивала ее.

Старая боль вновь поселилась в моей груди и давила на меня, как железо. Может быть, все мои труды ни к чему не приведут. Может быть, на всю свою жизнь я останусь одинокой. Может быть, я наконец-то столкнусь с чем-то, чего преодолеть не смогу.

Но отец абсолютно прав. По крайней мере, я должна попытаться.