Поделившись со мной своими переживаниями и воспоминаниями, Ник почувствовал облегчение, даже его внешность изменилась. Он стал носить одежду более мягких расцветок, отпустил волосы и перестал застегивать рубашку под самый воротник. Короткие рукава открывали его загорелую кожу, хорошо очерченные мускулы, красивые пропорции. От него всегда веяло свежестью: мылом, зубной пастой и детской присыпкой.

Как я и надеялась, его ненависть к отцу стала менее острой. Ник признал, что отцу приходилось много работать, чтобы растить его. Он рассказал, какое тяжелое детство выпало самому отцу, и упомянул, что перед смертью его старик сделался сентиментальным и одиноким человеком.

Со временем Ник все чаще и чаще начал заговаривать о Кенди. Говорил, что часто засыпал в ее объятиях, он намекал на их сексуальные контакты. Наконец, рассказал мне все откровенно.

Нику было девять лет. Его отец работал в ночную смену. На следующий день у Ника должна была быть контрольная по математике, и от волнения он снова написал в постель. Кенди помогла ему выстирать простыни. Она вытерла ему слезы и дала попробовать несколько глотков своего «Джим Бима».

– Иди спать ко мне, – сказала она.

На ней была лишь тоненькая ночная рубашка, и когда она шла по комнате, Ник мог разглядеть под прозрачной тканью ее обнаженное тело. Ему захотелось прикоснуться к ней. Он хотел соединиться с ней, как это делали соседские собаки, остававшиеся спаренными, пока кто-нибудь не обольет их водой.

Лежа в постели, она позволила ему сосать свою грудь. В ту же ночь она взяла рукой его член, и он впервые в жизни испытал оргазм. После этого случая он стал испытывать наиболее сильные оргазмы в темноте, когда женщина мастурбировала его член, а он лежал с подушкой На лице. Чувство вины, удушья и восторга наложили некую эротическую печать на его психику.

После того, как Ник рассказал мне все это, я два раза подряд, приходя утром на работу, обнаруживала свой кабинет не запертым. Я докладывала об этом менеджеру, и мы вместе осматривали кабинет.

Ни разу ничего не исчезло. Рисунки висели на местах, портативный магнитофон лежал там, где я его оставляла накануне, маленькие стеклянные слоники были нетронуты. Менеджер пожимал плечами и говорил:

– Должно быть, сторож забыл его запереть.

Позже, зайдя в регистрационный кабинет за карточкой больного, я обнаружила, что он тоже не заперт. Машинально я отыскала историю болезни Ника. Все ее страницы были перепутаны.

– Черт бы его побрал! – произнесла я вслух.

Я назначила еще одну встречу с Захарией, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

– Этот парень весьма хитер! – сказал он. – Он знает, что вы несете персональную ответственность за свой архив. Поэтому, если вы вздумаете обвинить его во взломе, он может возмутиться по поводу того, что вы халатно отнеслись к защите его личных интересов.

– Я рада, что вы понимаете, с чем мне приходится иметь дело. У меня достаточно опыта, но ничего подобного раньше не бывало. Как вы считаете, мне следует продемонстрировать ему свое возмущение?

– Нет. Я задокументирую все, что произошло, и отнесу его карточку домой или положу ее в ваш сейф, если он конечно у вас имеется.

– А если он придет ее искать?

– А что он может найти в ней особенного в этот раз?

– В основном информацию, касающуюся страховки, и записи о его поведении, но в них не содержится каких-то уж слишком личных сведений.

– Тогда я не думаю, что он снова начнет ее искать. В тот же день Захария сообщил мне, что в середине марта он уезжает на месяц в Азию в отпуск. Я поздравила его и выразила надежду, что к этому времени сама научусь управляться с Ником.

Постепенно раскрепощаясь и делясь со мной своими переживаниями, Ник убедил себя, что не просто он влюблен в меня, но что и я испытываю к нему те же чувства, и что физическая близость со мной позволит ему избавиться от всех своих бед. В этом не было ничего необычного. Многие пациенты, и мужчины и женщины, имели сексуальные намерения относительно меня. Но на сей раз, услышав откровения Ника по поводу его мачехи, я осознала, что его намерения были попыткой повторить и возродить то, что он пережил с ней. Он переносил на меня свой детский опыт. Физическое желание не мешало ему видеть во мне мать – я всегда выслушивала его с таким вниманием.

На день Святого Валентина Умберто подарил мне шесть пар кружевных трусиков с вышитыми спереди моими инициалами. Ник принес мне светло-зеленое сердечко из жадеита.

Я не хотела принимать его подарок, но, уходя, он просто оставил его у меня на столе и сказал:

– Примите это, пожалуйста. Оно стоит всею лишь пятнадцать долларов, и я буду чувствовать себя идиотом, если вы вернете его мне…

Я не хотела рисковать его доверительным отношением ко мне и оставила сердечко у себя на столе.

Позднее я рассказала Захарии, что Ник начал как самый сложный и закомплексованный из моих пациентов, а кончил тем, что влюбился в меня.

– Мне кажется, что это просто еще один способ самозащиты.

– Согласен, – ответил он. – Думая о тебе, он выбрасывает из головы все остальные мысли и избавляется таким образом от депрессии и одиночества. Для него главное оставить работу и овладеть тобой. Тебе нужно научиться с этим справляться.

Вспоминая слова Захарии, я сказала Нику:

– Говорите мне все о своей любви ко мне. Все, что приходит вам в голову. Давайте постараемся понять ваши чувства как можно лучше.

– Я никогда раньше не бывал влюблен, как теперь, – ответил он. – Если бы мы могли заняться любовью, хотя бы разок, это изменило бы меня навсегда.

Каждый раз, когда он это говорил, я спрашивала:

– А что вам собственно дала бы физическая близость со мной?

Ответы были каждый раз разные. На одном из сеансов он ответил:

– Я представляю, что нахожусь внутри вас, в тепле, и меня успокаивает ваше прикосновение. Если бы мы занялись любовью, я перестал бы ощущать, что во мне есть какой-то изъян.

– А какой, собственно, в вас изъян? – спросила я, но он не захотел ни думать об этом, ни говорить.

Думал он только об одном – под предлогом лечения овладеть мной.

В другой раз он заявил:

– Если бы мы с вами занялись любовью, я почувствовал бы себя необычайно могущественным. Мне кажется, что после этого я горы мог бы свернуть.

– Почему вам так кажется?

– Потому что вы никогда не спите со своими пациентами. Если бы вы переспали со мной, это означало бы, что я особенный.

Он поведал мне, что недавно напился со своим коллегой по имени Билли Чекерс, который только что был помолвлен.

– Я представил себе, что мы с вами Женаты, – сказал он.

Мы проанализировали множество его фантазий. Он нуждался в моем сознании и моем внутреннем зрении. Он думал, что сблизившись со мной физически, он сможет приобрести и мою психику. Временами мне казалось, что он уже приобрел ее и что он стал говорить, как я.

Овладела им и еще одна уверенность: он считал, что если я соглашусь лечь с ним в постель, это будет означать полное признание, которое поможет ему ощутить свою самоценность. Он говорил, что жестоко с моей стороны отказывать ему в подобном спасении, он пугал меня силой своих чувств.

Для меня были важны все мои пациенты, но часы, проведенные с Ником, особенно занимали мои мысли, меня все больше начинало беспокоить его лечение. Я прочитала все, что могла, по вопросам сексуальных переносов и контрпереносов. Проводя сеансы с другими пациентами, я пыталась забыть о проблемах, связанных с Ником. Бегая по утрам трусцой, плавая в бассейне или управляя машиной, я беспрестанно думала над тем, как разрубить этот гордиев узел, как преодолеть эту фазу его увлеченности мной.

Несколько раз, приходя по утрам в свой кабинет, я замечала, что Ник в нем уже побывал. Ничего не исчезало, ничего не было разбито или сломано, но в каких-то мелочах были заметны перемены – подушки на софе лежали как-то не так, бумаги на моем столе были не в том порядке, в каком оставляла их я. Я убедила себя, что все это мне просто кажется, особенно когда в кабинете пахнет детской присыпкой. У тебя галлюцинации, говорила я себе.

Изучение специальной литературы, беседы с Захарией и мои собственные размышления подвели меня к определенным выводам. Страстное желание Ника обладать мной служило для него способом решения его внутренних проблем, которые он не мог разрешить никаким иным способом. Чтобы добраться до сути, я должна была попросить его рассказать мне как можно больше. Я должна была понять, что он любил во мне, почему и в какие моменты он ощущал это наиболее сильно. Только таким образом я могла проанализировать его самые потаенные мысли и потребности. Подобная терапия обеспечивала полное и окончательное решение проблемы, в то время, как избранный им метод – обладание мной – мог лишь завести в тупик.

Это оказалось не простым делом. Ник существовал. Ник был безжалостно соблазнителен. Он объяснялся в своих чувствах пылко и изысканно. Были даже моменты, когда, несмотря на мою страсть к Умберто, я ощущала неодолимое желание сорвать с себя одежду и отдаться Нику прямо на полу моего кабинета.

Я стала перебирать факты своей собственной жизни, чтобы понять, почему меня так искушает запретный для меня мужчина, в то время когда я влюблена в доступного. Я списала это на счет агрессивности и безответной любви к отцу. Еще, видимо, я испытывала профессиональный азарт – искушение утвердить свой собственный идеализированный образ, созданный пациентом. Я снова и снова напоминала себе, что любовь Ника была своего рода клиническим случаем. Она была основана целиком на его фантазии, а не на чувстве к реальной Саре, с которой он, к тому же, был едва знаком. И все же иногда я чувствовала, что тоже люблю его, но не так, как ему хотелось бы; люблю его за его настойчивость, за его боль, за ту чувствительность и ум, которые он мне продемонстрировал.

Немного подумав, он принял мое предложение ложиться на кушетку, отвернувшись от меня. Мне казалось, что так ему будет легче обсуждать со мной некоторые пикантные вопросы. Не говоря уже о том, какое облегчение это принесет мне. Каждый раз, когда он смотрел на меня, мне казалось, что одежда на мне прозрачна, что он видит мое обнаженное тело, касается его, обдает его своим дыханием.