Комитет по выборам в Сенат Рэнделла Уайлера решил устроить банкет по сбору средств на избирательную кампанию в Палмер-Хаус, в последний субботний вечер перед днем первичных выборов. На этом банкете Кей и Алекс должны были впервые появиться вместе, чтобы еще больше усилить в глазах избирателей впечатление дружной семьи. Но когда Уайлер попросил Алекс помочь Кей выбрать подходящее платье, он натолкнулся на открытую злобу и неприязнь.

– Откровенно говоря, я скорее предпочту видеть твою крошку – wahine в lei и картофельном мешке, – заявила Алекс мужу в присутствии Тони Бэнкса.

– Ради Бога, Алекс, я всего-навсего прошу помочь ей лучше выглядеть!

– Причем же здесь я, – отпарировала Алекс. – Хочешь разодеть свою куколку – делай это сам!

На следующий день Тони осенила идея, как одновременно привлечь внимание прессы и насолить Алекс за ее выходку. Он привел в штаб-квартиру портного, чтобы снять мерку с Кей, а потом позвонил одному из знакомых политиков в лагере Кеннеди, попросил связаться с модельером Джекки Кеннеди Олегом Кассини и передать ему все цифры. За день до банкета в офис Бэнкса прибыл сверток от Кассини с запиской, в которой модельер слал привет и сообщал, что платье было сшито для Джекки Кеннеди, которая хотела надеть его на ужин в Белом доме, так и не состоявшийся из-за убийства президента Кеннеди.

В ночь банкета оказалось, что Уайлер и Кей должны прибыть в Палмер-Хаус вместе. Старших детей, менее заметных в избирательной кампании, должен был привезти дворецкий. Кей успела одеться первой и, спустившись в фойе, села в кресло и стала ждать. Через несколько минут появилась Александра. Ее черное платье с несколькими ярусами оборок из тафты на юбке и низко вырезанным бархатным корсажем на тонких лямках, смотрелось достаточно элегантно для инаугурационного бала в Белом доме. На черном фоне ослепительно переливались бриллиантовое колье и серьги.

Алекс было достаточно одного взгляда на нелюбимую падчерицу, чтобы понять – та получила помощь первоклассного профессионала. Роскошное платье из светло-абрикосового шелка, облегавшее фигуру Кей, оставляло плечи обнаженными, было шедевром истинной, не бросающейся в глаза элегантности и идеально оттеняло волосы и величественную осанку Кей. И хотя медные пряди не были уложены в изысканную прическу, а просто забраны назад и удерживались двумя гребенками, усаженными жемчугом, Кей выглядела, как и подобает молодой девушке, но Алекс не имела ни малейшего сомнения, кто будет сегодня королевой вечера. На секунду она почувствовала желание сдаться и уступить первенство. Если бы только она могла обнять эту грациозную девушку, по праву гордиться ею, – разве это не лучше, чем постоянное соперничество?!

Но тщеславие слишком глубоко укоренилось в Александре – она уже не была способна на доброту и искренность. Посторониться и уступить место этой чужачке?! Дочери шлюхи? Пока муж спускался по ступенькам, Алекс едва удерживалась от того, чтоб не сорвать платье с Кей и вынудить Рэнди сделать немедленный выбор. Сейчас она… но тут Алекс напомнила себе, как делала сотни раз до этого, каков будет приз за помощь и сотрудничество. Алекс вынудила себя коротко кивнуть Кей в знак одобрения. Но когда горничная помогала им надеть пальто, Алекс заметила роскошный песцовый палантин, присланный Кассини вместе с платьем и, садясь в машину, резко заметила мужу:

– Ты, видно, ничего не пожалел для своей крошки, не так ли?

– Собственно говоря, мне это ни цента не стоило. Тони взял эти вещи у Кассини.

Тот факт, что портной-модельер Джекки Кеннеди, одевавший первую леди, помог Кей, оказался еще большей пощечиной, чем если бы муж потратил на девчонку несколько тысяч, но Алекс снова подавила раздражение, стараясь сосредоточиться на конечной цели.

Уайлеры прибыли в бальную залу, приветствовали собравшуюся толпу богатых сторонников и покровителей, улыбались фотографам, ухитряясь создать убедительную картину семейного единства. Общение во время ужина было сведено к минимуму, поскольку Алекс посадили рядом с Рэнди на возвышении, а место Кей оказалось чуть подальше, между двумя самыми состоятельными приверженцами Уайлера.

Когда подали десерт и кофе, гости приготовились выслушать речь кандидата. Уайлер, со свойственным ему чутьем, сразу же перешел к волновавшей всех теме. Продолжение войны недопустимо – гибель даже одного американского юноши – это уже слишком много, но все же какую-то цену необходимо платить за сохранение демократии и свободу людей во всем мире. Уйти слишком быстро и бежать домой, как «свора побитых собак», означает поощрение дальнейшей коммунистической агрессии.

Доводы Уайлера еще больше подкреплялись прекрасным пониманием обстановки в Юго-Восточной Азии. Он не преминул напомнить слушателям, что нес службу на Гавайях, «той части Соединенных Штатов, которая родственна народам, населяющим страны побережья Тихого океана». Он близко к сердцу принимает трагедию войны, уносящей жизнь американцев, пытающихся защитить восточные страны, потому что сам имеет дочь – «дитя слияния двух культур». Не упоминая о различиях между азиатами и гавайцами, этнические корни которых были в Полинезии, Уайлер блестяще обыгрывал родство с Кей. На секунду остановившись, чтобы взглянуть на девушку, он сказал, как ему повезло, что она вновь вошла в его жизнь, о неоценимой помощи Кей в ведении кампании, о том, как дочь сумела дать отцу возможность понять мировоззрение и взгляды молодежи в эти тяжелые времена.

Собравшиеся приветствовали кандидата дружной овацией.

Тони наблюдал за происходившим из угла зала, сложив руки на животе и улыбаясь. Этот трогательный спектакль – чувство отца, обретшего дочь, достаточно хорош, чтобы проложить Уайлеру дорожку в Белый дом. Если, конечно, Алекс будет держать себя в руках.

В завершение речи Уайлер обратился к жене и выразил благодарность за «неизменную помощь и поддержку». Но было уже слишком поздно – Алекс трясло от бешенства – внимание всех опять завоевала Кей, а не она.

Уайлера поздравляли, сторонники выстроились в очередь, чтобы передать Тони Бэнксу чеки на огромные суммы. Столы сдвинули в сторону и начались танцы. Кей то и дело получала приглашения от самых завидных женихов. Девушка быстро устала и уже начала подумывать о том, как потихоньку попросить у отца разрешения уехать домой, когда оказалась в объятиях человека, возбудившего в ней интерес.

– У вас скучающий вид, мисс Уайлер, – заметил он, – а мне всегда становится грустно, когда прелестная женщина скучает. Есть так много способов развлечься и так много мужчин, которые будут счастливы помочь вам в этом.

Он улыбнулся и представился, словно ожидая, что она непременно должна знать его.

Орин Олмстед. Имя это ничего ей не говорило, но на Кей произвели впечатление манера держаться и аура обаяния, окружавшая этого человека. Высокий, стройный, гибкий, он был словно создан для танцев. Кей стоило сделать всего несколько шагов, чтобы понять, как он грациозен, как уверен в себе. Лицо тоже было худым, с впалыми щеками; широковатые скулы подчеркивали прозрачность серых глаз. Темно-русые волосы, длинные, но красиво подстриженные, были зачесаны назад. Кей так и не смогла понять, сколько ему лет: – для сорока слишком моложавый, для тридцати – чуть староват.

– Мне не скучно, – ответила она, стараясь не сказать ничего такого, что повредило бы отцу, – просто устала. Избирательная кампания – дело нелегкое.

– Вы, я вижу, выкладываетесь до конца, – посочувствовал Олмстед. – Если вашего отца изберут, он должен знать, что в большой мере обязан вам местом в Сенате.

Он подчеркнул комплимент ловким поворотом и закружил Кей в танце.

Если Рэнделл Уайлер победит, мистер Олмстед, то лишь потому, что люди посчитают его самым достойным человеком с самыми прогрессивными идеями.

Он рассмеялся, показывая ослепительно-белые зубы.

– Не пытайтесь одурачить меня, мисс Уайлер. Если вы занимались политикой чуть больше недели, должны знать, что тот, кто побеждает на выборах, просто не имеет права обзаводиться идеями.

– В таком случае, почему вы поддерживаете моего отца? – удивилась Кей.

– Потому что, в случае победы, к его идеям начнут прислушиваться. По той же причине я даю деньги на несколько десятков кампаний по всей стране, делаю все, что могу, лишь бы наша страна двигалась вперед, а не назад.

Кей расслышала в голосе собеседника искренние нотки.

– Каким же это образом, мистер Олмстед?

Танец кончился, оркестранты сделали перерыв, но девушка не уходила, ожидая ответа.

– Должен сказать, в нашей стране процветает инакомыслие, – начал он. – Мы называем это свободой слова, но многие считают, что необходимы какие-то ограничения. Некоторые даже говорят о необходимости ввести цензуру в прессе и тем самым защитить американцев от радикальных или аморальных идей. Я поддерживаю таких людей, как ваш отец, потому что они не согласны с подобными высказываниями и тем самым автоматически становятся моими союзниками. Видите ли, мисс Уайлер, я работаю во имя новой американской революции, той, которая гарантирует право говорить, читать и делать в собственных спальнях все, что пожелают мужчины и женщины. Рэнделл Уайлер, по-видимому, согласен со мной, и я был бы рад услышать, что и вы тоже…

Он глядел на нее бесстыдно-ясными глазами, но грязный намек вызвал желание немедленно уйти.

– Ну что ж, мистер Олмстед, было интересно…

– Подождите, – попросил он, схватив ее за руку и притягивая ближе. – Вы еще не выслушали, что я хотел предложить.

– Разве? – бросила она с неприкрытым негодованием и вырвала руку. – Вряд ли мне захочется это слушать.

– Деловое предложение, – поспешно уточнил он. Кей остановилась.

– Вот как? Что же именно?

– Я издатель, и вы, возможно, заинтересуетесь работой в журнале.

– Какой именно? – осведомилась Кей.

– Пока мне на ум не приходит ничего определенного, но вся моя организация основана на работе с молодыми красивыми девушками – вроде вас. Не думаю, что вам будет стоить большого труда войти в курс дела – оказаться прямо в центре… событий, если именно этого вам захочется.

В его улыбке, обращенной к девушке, было нечто очаровательно-дьявольское. Ее любопытство было возбуждено.

– Мистер Олмстед, собственно говоря…

– Пожалуйста, – перебил он, – просто Орин.

– Орин, – начала Кей, но в этот момент рядом появился Тони Бэнкс.

– Прости, Орин, – сказал он, чуть задыхаясь и крепко ухватившись за локоть девушки, – но так много гостей хотят познакомиться с Кей. Не могу позволить тебе присвоить ее на целую ночь.

– Конечно, нет. Доброй ночи, Кей. Подумайте о моем предложении.

И, не успела девушка что-то сказать, Тони потащил ее в другой конец комнаты.

– Тони, что за спешка? – удивилась она. – Ты торопишься так, будто здесь сейчас бомба взорвется.

– Что-то вроде, – кивнул Бэнкс. – Иначе почему бы я подошел? Нехорошо, если люди подумают, будто ты в дружеских отношениях с Орином Олмстедом. И кстати, что это за предложение?

– Какая-то работа, вот и все. Я хотела узнать подробнее, да вы помешали. Он сказал, что я могу быть в центре событий, если захочу.

Тони громко фыркнул:

– Центр! Если пожелаешь? О, Кей, вот это да! Девушка остановилась, изумлено глядя на Бэнкса.

– В чем дело? Кто этот Орин Олмстед, Тони? Бэнкс раскрыл рот. Потом решительно двинулся дальше, волоча за собой Кей.

– Неужели не знаешь? Прожила в Чикаго целый год и не слышала о нем?

Кей покачала головой.

– Тогда, может, знаешь такой журнал – «Томкэт»?

Кей уставилась на Тони.

Кто же не слышал о «Томкэт», первом и самом известном из иллюстрированных ежемесячников, редактор которого сумел произвести впечатление на читателей фотографиями обнаженных женщин, сделав при этом журналу репутацию едва ли не респектабельного издания? В каждом выпуске печатался легко вынимаемый разворот с ярким снимком очередной красавицы, известной как «Кошечка месяца для «Томкэт». Кей видела стопки экземпляров журнала, свободно продававшиеся на лотках по всему городу. Вспомнив о предложении Орина Олмстеда поместить ее «прямо в центр событий», Кей залилась краской. Но все же Орин ничуть не был ни груб, ни назойлив. Возможно, она просто не так его поняла?

– Он мне показался вовсе не таким уж плохим парнем, Тони, – сказала Кей. – Может, просто предлагал работу в издательстве?

Они подошли к алькову в боковой стене зала. Тони остановился и покачал головой.

– Слушай, Кей, я не говорю, что Олмстед плохой человек. Он, несомненно, на много голов выше этих слизняков-торговцев порнографией, печатающих снимки голых девочек. Он превратил журнал в корпорацию с тиражом свыше ста миллионов экземпляров в год, и я рад получать от него чеки на кругленькую сумму, которые он дает из симпатии к нашей политической программе. Но не обманывай себя. Олмстед разбогател на сексе. Секс занимает основную часть его политики, секс, да еще его зависимость от свободы печати. Готов поставить денежки, которые получу в день выборов, что именно о сексе он думает, когда глядит на тебя. Как всякий издатель, он постоянно ищет новые способы ПОДНЯТЬ тираж. Насколько я знаю, он одержим безумной идеей сделать большую статью о дочерях кандидатов, с их фотографиями, в чем мать родила, и поместить тебя на развороте, а девиц Кеннеди на заднем плане.

– Тони, ты просто смешон, – улыбнулась Кей. – Орин вряд ли захочет поставить в неловкое положение депутата, которому оказывает поддержку.

Тони покачал головой.

– Не уверен, что Олмстед умеет вовремя остановиться. У него свои понятия о том, что допустимо, а что – нет. Может, поэтому ему до сих пор удавалось отодвигать границы дозволенного. Но, прав я или нет, не лезь на рожон, хорошо? Не звони ему и, ради Бога, не принимай никаких приглашений посетить «Элли».

– Какую еще аллею?

– «Элли» – так называется дом, где он живет, огромный особняк, который Орин превратил в нечто вроде общежития… может, лучше сказать, гарема – столько там всяких кошечек и цыпочек. Иными словами, гнездышко, где ошиваются все коты города. Поосторожнее, Кей, это совсем не то место, в котором дочь кандидата может появиться без риска быть узнанной репортерами.

– Хорошо, Тони, – покорно отозвалась Кей, передразнивая его напыщенные интонации. – Я буду послушной девочкой.

– Вот и ладненько… кстати, ты готова познакомиться еще кое с кем?

Кей с отцом приехали домой в начале первого. Алекс с ними не было, остальных детей привезли раньше. Алекс потихоньку ушла почти сразу же после речи мужа. Официальная версия гласила, что она неважно себя почувствовала и уехала одна, но Кей уже не впервые наблюдала подобное и знала, что это неправда. Кей было очень больно за отца. Банкет имел большой успех, отец выглядел настоящим победителем, и все же жена бесцеремонно бросила его. Кей не могла не чувствовать иронию ситуации – разве отец не покинул мать? Почему же она жалеет его?

Потому, что он ее отец. Потому, что сердце не подчиняется логике.

– Подожди ложиться, – попросил Уайлер, когда они вошли в дом. Все было тихо, дети уже спали.

– Я попросил Лайвси охладить шампанское – отпраздновать победу. Я знал, что сегодня все пройдет как надо!

В большой гостиной на столике для коктейлей, между двумя диванами, стояло ведерко со льдом, в котором была бутылка шампанского и хрустальные бокалы. Две лампы отбрасывали мягкие отблески света на мирную картину. Но Кей показалось странным, что бокалов было всего два. Хотел ли отец отпраздновать сегодняшнее событие только с Александрой? Или знал, что она не вернется домой с ним?

Уайлер вытащил пробку, наполнил бокалы, вручил один дочери.

– За победу! – воскликнул он, словно провозглашая тост.

Кей выпила, но тут же отошла.

– Мне что-то не по себе.

– Думаешь, мне не удастся победить?

– Я имею в виду, нехорошо притворяться, будто отсутствие Алекс не имеет никакого значения. – Что, по-твоему, я должна чувствовать, зная, что стала причиной всего этого раздора… что она ненавидит меня, жалеет о моем существовании, не может находиться со мной в одной комнате?

Кей в отчаянии бросилась на диван.

– Не вини себя за то, что ее здесь нет, Кей. Уайлер допил шампанское и снова поднял бутылку.

– У Алекс есть любовник, – спокойно объяснил он, наполняя бокал. – И не один. Это началось еще до твоего появления.

– А тебе все равно?

Уайлер сел рядом и поднес бокал к губам, все еще держа бутылку в руках.

– Хочешь правду? Я почти счастлив. Пока она может удовлетворять свои желания где-то в другом месте, она не требует любви от меня… на это я никогда не был способен.

Потрясенная и разочарованная, Кей молча уставилась на отца.

Девушка так хотела забыть бессердечие, которое, как она успела узнать по горькому опыту прошлого, было неотъемлемой частью его души. Почему он снова напоминает об этом, едва ли не выставляет напоказ?

Уайлер понял, о чем она думала.

Знаю, знаю, я не должен говорить такие вещи. Но какой смысл скрывать что-то от тебя – ты знаешь обо мне самое худшее… знала еще до того, как нашла.

Он снова поднял бокал, осушил до дна, наполнил еще раз и поставил бутылку на стол.

– Хорошо, что ты приехала. Сначала я испугался, Кей, – не думал, что это может сработать… что ты сможешь войти в мою жизнь. Но теперь просто не понимаю, что бы делал без тебя.

Он говорил хрипло, словно сдерживая слезы. Но странно: Кей была скорее смущена, чем тронута. Как она радовалась, когда сегодня вечером отец публично заявил, что гордится ею… но от этой исповеди с глазу на глаз девушке стало не по себе.

Она выдавила улыбку и поднялась.

– Я устала. Пожалуй, пойду спать.

Когда она наклонилась над отцом, чтобы поцеловать его в щеку, тот обнял ее за талию и на мгновение прижал к себе. Девушка поспешно отстранилась, Уайлер вздохнул:

– Сколько еще?

– Что?

– Сколько еще ждать, прежде чем ты простишь меня?

Глядя в глаза отца, Кей заметила в них тоску и боль.

– Папочка, – прошептала она, словно умоляя позволить дать время ее ранам исцелиться. Когда это слово сорвалось с губ, Кей поняла, что произнесла его впервые. Как странно оно звучало!

Уайлер, все еще не выпуская ее, спросил:

– Помнишь наш первый разговор? Я сказал тогда, что даже не уверен – любил ли я твою мать?

Кей кивнула, пытаясь загладить чувство неловкости. Она понимала, что отец, должно быть, разоткровенничался под действием алкоголя. Но если он выбрал именно этот момент, чтобы попытаться преодолеть пропасть между ними, значит Кей должна выслушать его.

– Я не мог набраться храбрости, чтобы сказать правду, потому что на самом деле все было гораздо хуже, – продолжал он. – Я любил ее, но все равно оставил, потому что изголодался по вещам, которые Алекс могла дать мне. Она и дала – вот это.

Он взмахнул рукой, словно указывал на окружающую роскошь, которой владел теперь, – награду за все усилия.

– Но поверь, Кей, я вынес такие страдания, будто Локи наложила на меня проклятье, потому что так не смог вернуть все, что у меня было с ней. У меня было все – кроме страсти и души.

Допив шампанское, он отставил бокал.

– Забавнее всего, я был так занят, добиваясь успеха, что почти не замечал, чего лишился.

Уайлер положил руку поверх ее ладони.

– Пока не появилась ты. Ты так похожа на нее… в тот момент, когда мы встретились… настоящее пламя и…

Он неожиданно замолчал, пожал плечами.

– Тогда все вернулось. Я понял, как много потерял. Его откровенность скорее пугала Кей, чем заставляла чувствовать ее ближе к отцу.

– Уже ничего нельзя вернуть, – осторожно сказала она. – Самое большее, что ты можешь сделать, – пытаться не причинить боль еще кому-то.

– Если бы только ты поверила еще раз…

Отец еще крепче сжал ее талию. Мольба о прощении?

– Но ведь поэтому я здесь, – прошептала она.

– Да, – повторил Уайлер, – именно поэтому ты здесь. Легкая оценивающая улыбка тронула губы, рука разжалась. Кей встала и попрощалась.

– Пожалуйста, скажи еще раз, – умоляюще попросил он.

Кей поняла, что имеет в виду отец.

– Спокойной ночи… папочка.

В темноте открылась дверь; падающий из коридора свет обрисовал неясную фигуру.

– Это сон, – твердила себе Кей, почти сразу же поняв, что лежит с открытыми глазами.

Незваный гость подошел к постели, наклонился; лишь на мгновение Кей отчетливо увидела его лицо.

– Что случилось, папа? – пробормотала она, приподнимаясь на локтях, смаргивая дремоту.

– Х-хотел ув-видеться еще раз, бэби. Поговорить… Невнятная речь, неуверенно покачивающийся в лучике света силуэт подсказали Кей, что отец, должно быть, после ее ухода допил шампанское. Глянув на часы, она увидела, что с тех пор как поднялась к себе, прошло уже больше часа.

– Иди спать, – убеждала она, – поговорим завтра. Уайлер неловко уселся на край кровати.

– Не… долж-жен был оставлять тебя, – промямлил он.

Он никак не может перестать думать о прошлом. Кей почувствовала некоторое удовлетворение, узнав, как мучается отец, но все же от души желала помочь ему примириться с действительностью.

– Я ведь говорила тебе, можно начать все сначала. Я простила тебя, а теперь, пожалуйста…

И тут горло у нее перехватило – отец неожиданно подвинулся ближе, оперся рукой о кровать и склонил голову, почти касаясь лица:

– Еще один шанс, бэби. Это все, чего я прошу. На свете не было другой такой, как моя Kaimana.

В ослепительную долю секунды, прежде чем его рот накрыл губы Кей, девушка наконец поняла, что чувства, которые испытывал к ней Уайлер, не имели ничего общего с отцовскими.

В отуманенном алкоголем мозгу она заняла место Локи. Какое-то мгновение, показавшееся вечностью, Кей никак не удавалось вырваться. Наконец она смогла отвернуть голову.

– Пожалуйста, – отчаянно вздохнула она, – не надо…

– Еще один шанс, – повторил Уайлер, словно магическую фразу, с помощью которой исполнится самое нечестивое желание.

Беспорядочно шарившие руки нашли ее запястья и пригвоздили к постели.

– Нет! – вскрикнула она, выгибая спину и пытаясь сбросить Уайлера, но он был слишком тяжел и всем весом придавил ее.

– Не противься, бэби, – пьяно пробормотал он. – Сама сказала насчет второго шанса.

– Папочка, – умоляла Кей, но теперь это слово выражало не любовь – только желание вернуть его к реальности.

– Нет, папочка…

Внезапно Уайлер замер и приподнялся, чтобы пристальнее рассмотреть ее при неясном свете, пробивавшемся из коридора.

– Иисусе! – тихо выдохнул он.

Наконец-то она смогла достучаться до него! Отцу стыдно!

– О Иисусе, – повторял он, – ты так прекрасна, моя Kaimana!

Он снова впился губами в губы Кей. На этот раз, когда она попыталась увернуться, Уайлер отпустил ее запястье и грубо схватил за подбородок, нажав на горло так, что Кей почти не могла дышать. Девушка окаменела от ужаса, но Уайлер не обращал ни на что внимания, еще сильнее навалился на нее, обхватив ногами, а другой рукой сорвал одеяло.

Кей снова попыталась вырваться, но ноги, казалось, парализовало. Она беспомощно лежала под ним, глядя в чужое лицо, повторяла, что это все-таки сон. Он не сделал бы такого, это, должно быть, иллюзия, подождать, нужно подождать, и все кончится, еще минута, одна минута.

Теперь он лихорадочно рвал на себе брюки, цеплялся за ее ночную сорочку. Бежать!

Немой крик застрял в горле. Слепо шаря руками по ночному столику, Кей нащупала лампу в виде медного подсвечника с тяжелым основанием. Пальцы Кей сомкнулись вокруг медного стержня. Она осторожно подняла лампу основанием вверх, чувствуя холодную тяжесть.

– Пожалуйста, не надо, – попыталась она еще раз, умоляя его не вынуждать ее прибегнуть к насилию. Но Уайлер, казалось, не слышал. Ширинка брюк была расстегнута. Он успел ее задрать сорочку до талии.

Выпрямив руку, она замахнулась от плеча, так сильно и быстро, как могла. Удар литого квадрата пришелся Уайлеру прямо в висок. Уайлер коротко простонал и бессильно обмяк, голова упала на подушку.

Кей лежала, придавленная мертвым грузом, в который раз мечтая проснуться, вырваться из тисков кошмара. Но тело Уайлера, словно налитое свинцовой тяжестью, раздавливало Кей, не давая дышать. Наконец, охваченная приливом почти истерической энергии, Кей сумела выползти из-под него – Уайлер мешком свалился на пол около постели.

Двигаясь механически, как робот, не сознавая, который час и что она делает, Кей оделась при свете, падавшем через открытую дверь. Только у порога она оглянулась, бросила долгий последний взгляд на скорчившуюся бесформенную фигуру на полу и вспомнила: он пытался изнасиловать ее, а она…

Убила отца? Он ни разу не пошевелился с тех пор, как Кей его ударила.

Кей подскочила к стене, повернула выключатель. В неожиданно вспыхнувшем беспощадном свете она увидела распростертое тело, лицом вверх, глаза закрыты, кровь медленно стекает из раны на виске. Кей уже открыла рот, чтобы закричать, но слово «папа» не шло с языка. Ее охватило омерзение лишь при одной мысли, что она могла называть этого человека отцом.

Кей вспомнила, где впервые увидела его. В зале суда. Какого правосудия может она ожидать, дочь полукровки, шлюхи, шантажом проникшая в его дом?

Секунду спустя она снова заметалась по комнате, бездумно бросая вещи в чемодан. Поспешно сунув в карман несколько банкнот, которые считала своими, девушка выбежала на лестницу. Она уже почти спустилась, когда входная дверь распахнулась и вошла Алекс, вернувшаяся после очередного приключения. Обе застыли. Глаза Алекс остановились на чемодане в руках падчерицы, и мгновенная удовлетворенная улыбка коснулась губ. Потом взгляд переметнулся на лицо Кей, и улыбка поблекла.

– Почему ты уходишь? – быстро спросила она.

Кей почувствовала мимолетное желание выложить правду, но тут же напомнила себе, что мачеха – последний человек в мире, который поверит в ее невиновность.

И когда Александра двинулась навстречу, Кей вихрем пробежала мимо и исчезла в ночи.