Maнхэттен, остров сияющей мечты, спал в предрассветной мгле. На том острове мечты сбывались, переставали быть мечтами и отбрасывались, а иногда превращались и в кошмары. В темноте майской ночи в конце 1980-х годов на этом острове многие женщины спали в одиночестве.

Спальня Анни МакДугган Парадиз отличалась той простотой, для создания которой требовались немалые деньги и хороший вкус. Хотя пол был покрашен в немодный темно-ореховый цвет, но его мерцающий матовый оттенок роскошно контрастировал с китайским ковром, покоившимся на нем. Комната была выдержана в спокойных устрично-белых тонах, начиная от обивки стен и занавесей из натурального шелка до дамастовых покрывал. На этом фоне изумительным исключением были розовато-лиловые, кремовые и сапфировые тона ковра и темная зелень карликовых японских деревьев, за которыми Анни любовно ухаживала. Все в комнате было безупречно: даже огонь в камине, отделанном серым мрамором, погаснув, превращался в аккуратную кучку белого пепла. Только кровать Анни была в беспорядке, пуховое одеяло сбилось, подушки валялись на полу под простынями.

Все убранство спальни говорило о тончайшем вкусе, все успокаивало, диссонансом была только гора книг на ночном столике с мраморной крышкой. «Буддизм и экология: способ спасти планету», «Раненая женщина», «Женщины, которые слишком много любят», «Символы Юнга и коллективное бессознательное», «Танец гнева» и «Женщины Японии». Несколько необычно на фоне этой покрытой пылью яркой кипы книг смотрелась хрустальная ваза с орхидеями точно такого же устрично-белого оттенка, как и вся комната. Казалось, что безмятежные крошечные цветки плавают на фоне сверкающих корешков книг.

Телефон, стоявший рядом с вазой, неожиданно зазвонил. Тонкая загорелая рука выскользнула из-под одеяла. Морщинки на ней ясно указывали на определенный возраст, но форма ее была как у ребенка, пальчики маленькие, ногти короткие и ненакрашенные. Рука схватила трубку до того, как телефон вновь зазвонил, и утянула ее в ворох постельного белья.

– Алло, – сказала она хриплым голосом, а затем уже более ясным, – алло.

– Анни? Это Джил. – Анни еще не совсем проснулась, и он, поняв это, повторил: – Джил Гриффин.

Во сне она была совсем в других мирах, в местах, которые ей не хотелось покидать. Неохотно она вернулась к реальности. Джил Гриффин.

– Джил. Привет. – Она догадалась, что это не светский звонок, Анни не могла вспомнить, когда Джил звонил ей в последний раз. Несомненно, это было задолго до его развода с Синтией. И уж конечно, он никогда не звонил ей – она взглянула на свои часики – в половине шестого утра. Что-то, наверное, стряслось.

– Мне нужна твоя помощь. Синтия, она умерла, Анни. Анни никак не могла взять в толк его слова. Что-то тут было не так, скорее всего, смысл слов не соответствовал тону, которым они были произнесены. Никаких эмоций. Прогноз погоды. Холодный фронт, надвигающийся из Канады. Затем до нее дошло.

– О Боже! Что случилось? – Это было невообразимо. Ведь Синтия не была больна. По крайней мере, Анни ничего не было об этом известно. Кроме того, она старше Анни всего лишь на год. Возможно, это несчастный случай. Разве Синтия много пила? Нет, это другая ее подруга, Элси, была пьяницей.

– Самоубийство, – сказал Джил. Это окончательно лишило Анни дара речи. Он сухо сообщил несколько ужасных подробностей. Ванна. Перерезанные вены. Нашли мертвой через два дня.

– Мне бы не хотелось это обсуждать, – продолжил Джил вкрадчиво и отстраненно. Переменные дожди на Среднем Западе, подумала она. Он дает прогноз погоды. Потом добавил:

– Мне нужно, чтобы ты сделала кое-что.

– Конечно. Чем я могу помочь? – Это была автоматическая реакция хорошей девочки. Боже мой, Синтия умерла, Синтия умерла, а я такая вежливая. Анни задрожала под одеялом, несмотря на то, что был конец мая. – Что я могу сделать?

– Похороны завтра утром.

– Завтра утром, Джил? Так скоро? Но людям нужно время, чтобы…

Он оборвал ее:

– Ты не могла бы обзвонить некоторых из ее друзей и дать им знать? Я не общался с ними уже долго время.

– Конечно, мне бы хотелось помочь, но сегодня канун Дня памяти павших. Люди уезжают из города рано. Кроме того… – Она подумала о своей поездке в Бостон, чтобы повидать сына-выпускника. И отъезд дочери Сильви. Упаковка вещей. Это были их последние дни вместе. О, нет. Не сейчас. Неделя была и без того трудная, теперь еще это. При этих мыслях она почувствовала, что ее охватил стыд. Она сказала громко: – Так мало времени, что я не уверена…

– Сделай все, что можешь. Я сам очень загружен, – сообщил он без всякого выражения. Опасность наводнений в Нью-Йорке. Да, все как в дурной шутке, подумала Анни. Она села. Почему такая спешка? Почему так ужасно быстро?

– Все необходимое уже сделано? Никто не успеет купить цветы и все прочее. Я имею в виду… – Она задохнулась от слез. Потом попыталась успокоиться. – А как же надгробные речи?

– Я это уладил, Анни. Тебе нужно только позвать ее друзей. Итак, завтра в десять в Кемпбеллз.

– В десять? – Она покачала головой, как будто это могло прояснить ее. – Так быстро? Я…

– Сделай, что можешь. Спасибо. – Он повесил трубку. От нее отделались. Анни продолжала держать умолкнувшую трубку. Она с трудом дышала. Ну подлец, подумала она. Бессердечный подлец. Медленно Анни повесила трубку.

Синтия покончила с тобой. Синтия умерла. Анни сжалась в своей постели, дрожа, несмотря на теплое стеганое одеяло. Она просто немножко полежит и подумает о случившемся. Прочувствуйте чувства других людей, так ее учила доктор Розен. Она вытянулась под одеялом. Сиамский кот Пэнгор молча пересек комнату и прыгнул на постель рядом с ней. Синтия, дорогая, милая, смешная Синтия умерла. Это было ужасно. Но удивительно, слез не было.

Только воспоминания. Синтия, ее подруга в школе мисс Портер. Они жили в одной комнате, Синтия всегда была так добра к ней. В первую ночь в школе, когда Анни сняла верхнюю одежду и осталась в белье, Синтия не смеялась над ней. Молча она протянула ей лифчик, отвернулась и сказала: «Тебе, возможно, захочется его надеть. Иначе другие девочки могут тебя дразнить».

Она и Синтия вместе ходили на свидания. Брат Синтии представил Анни Аарону, и, когда они поженились, Синтия была подружкой у нее на свадьбе. Потом Синтия вышла замуж за Джила. И дочери родились у них в одно и то же время.

Дочь Синтии, Карла, ее единственный ребенок, появилась поздно. Сейчас ей было бы столько же лет, сколько Сильви, подумала Анни. Карла была прекрасной, здоровой девочкой, Анни было больно видеть, что Карла растет и развивается быстрее, чем Сильви. В один из мартовских дней Карлу сбила машина, когда она выходила из школьного автобуса. Анни чувствовала себя вдвойне виноватой за свою тайную зависть. Целую неделю она дежурила в больнице в Вайт Плейнз около ребенка, находившегося в коме, – мозг девочки был непоправимо поврежден. В конце концов большинство друзей Синтии перестали ходить, но Анни не сдавалась: она знала, что не приносит никакой пользы, но мысль оставить Синтию одну казалась ей непереносимой.

Однажды утром, в конце мая, Синтия вошла в залитую солнцем комнату. Лицо ее было бледнее обычного, глаза запали, вокруг них легли темные тени. Через всю комнату она обратилась к Анни громким, ровным голосом: «Он хочет, чтобы ей отключили респиратор. Джил хочет, чтобы все кончилось».

Анни встала и открыла свои объятия, Синтия подошла к ней и, положив голову на плечо Анни, беззвучно заплакала. Так они стояли долго. Когда, наконец, Синтия перестала плакать, она глубоко вздохнула, посмотрела прямо на Анни и сказала: «Моя мать меня никогда не любила». Анни кивнула в знак согласия. Потом Синтия пожала плечами, достала носовой платок и вытерла глаза.

Аппарат, поддерживавший жизнь в ребенке, отключили днем, и вечером девочка умерла. Вскоре после похорон Гриффины уехали в Европу. Спустя некоторое время они вернулись, продали свой дом, купили другой, более роскошный, в Гринвиче.

В это время двое сыновей Анни поступили в школу, и она вместе с Аароном переехала в Манхэттен. Конечно, они с Синтией иногда встречались, чтобы пообедать в городе или вместе походить по магазинам, но Синтия, казалось, окаменела. Она все меньше и меньше разговаривала, а после развода с Джилом стала еще тише.

Теперь Синтия ушла из жизни. По своей воле. Не было совпадением, что это произошло в конце мая, тогда же, когда умерла Карла.

О Боже! Анни поняла, что это была годовщина смерти Карлы. Ей бы следовало сразу догадаться! Как она могла так отдалиться от подруги? Как она не подумала о ней? Почему же так происходит, что свою сильную боль и отчаяние люди стыдятся открыть даже самым близким друзьям? Она перевернулась в постели и застонала.

Анни было сорок три. В ней было пять футов четыре дюйма росту, средний рост для американской женщины, но весила она только сто девять фунтов, немногим более того, что было в ней 25 лет назад, когда она училась в школе мисс Портер. К своему весу она относилась внимательно, так же, как и ко многим другим вещам в своей жизни: одежде, квартире, загородному коттеджу, карликовым японским деревцам, сочинительству и здоровью. Теперь, по совету своего врача, она позволила горестным ощущениям овладеть ею. О Боже, это было так тяжело. Синтия мертва. Если бы только она позвонила мне. В последнее время мы с ней почти не встречались. А надо было бы…

Слезы покатились у нее из глаз. Она начала всхлипывать, сдавленные звуки вырывались из ее губ. Анни закрыла лицо пледом в надежде заглушить их. Не только боязнь разбудить дочку, спавшую внизу, была причиной этого. Анни самой были неприятны звуки собственных рыданий.

Боль была невыносимой, так ей казалось, когда она плакала. Теперь ей явились образы. Блеск стальной бритвы. Кровь, окрасившая воду в ванне. Это было ужасно. Почему я не позвонила ей? Ах, Синтия, почему ты не позвонила мне? Она лежала на спине и плакала, накрывшись пледом. Слезы бежали по щекам, струились по тонким морщинам у глаз и затекали в уши. Наконец она перестала всхлипывать и медленно села на кровати.

Через всю свою безупречно убранную комнату и высокие окна Анни посмотрела на улицу, где уже занимался рассвет. Она была обессилена, хотя день еще не начался.

– Проклятье, – сказала она, сбросив плед, и встала с постели.

Город только начинал просыпаться. Огоньки все еще мерцали за рекой в Куинс, который был похож на волшебную страну. На самом деле Куинс был мрачным маленьким округом. Анни проезжала через него по пути в аэропорт, поэтому она знала, что издали он производит обманчивое впечатление. Внешность часто бывает обманчивой.

Из окна своей фешенебельной квартиры, находившейся на верхнем этаже небоскреба, Анни увидела несколько человек, бежавших трусцой по мокрой аллее. Всю предыдущую неделю погода была ужасная – сырая и холодная. Она поежилась и отвернулась от окна.

Как пережить самоубийство старого друга? Эти мысли занимали ее, пока она шла в ванную по мягкому ковру. Итак, она будет соблюдать свой обычный распорядок. Она будет занята делами, их сейчас много. Ей нужно будет позвонить Бренде и Элиз, а также всем остальным друзьям Синтии, которых ей только удастся вспомнить.

Кто же были друзья Синтии? Анни призналась себе, что она почти ни с кем из старых гринвичских знакомых давно не виделась. Разве что с Брендой Кушман, которая в гринвичское общество никогда не вписывалась, да еще с Элиз Эллиот Атчинсон, которая, впрочем, имеет дом и в городе. Но все-таки ближе всех для Анни всегда была Синтия. Синтия была настоящим другом в городе, где дружба между людьми зависела от твоего положения и связей, от того, кем был твой супруг, каким было твое состояние, от того, что ты мог дать или, наоборот, получить. Анни хотелось бы… впрочем, теперь это не имело никакого значения. Синтия умерла.

Когда Анни вышла из ванной, завернутая в бежевую махровую простыню, волосы ее закудрявились от влаги, но выглядела она утомленной, лицо припухло от слез, глаза покраснели. При виде своего отражения в зеркале она покачала головой, но не остановилась. Она прошла по длинному коридору, отделявшему большую супружескую спальню от остального дома, мимо закрытой двери спальни Сильви, которая еще спала. Оставалось несколько дней до отъезда девочки. Анни знала, что ей предстоит пережить не только смерть Синтии, но и разлуку с дочерью.

Но сейчас некогда было думать об этом. Нужно делать неотложные дела, и Анни приказала себе пошевеливаться. В великолепной, отделанной кафелем кухне она подошла к встроенному столу в углу у окна. Именно здесь она занималась литературными опытами. Она напечатала всего две книги коротких рассказов, одну как раз перед свадьбой, другую после, по обе задолго до того, как она стала матерью. Аарон и растущая семья положили конец ее писательству. Третья книга, по мнению Аарона, была недостаточно хороша для публикации. Возможно, он был прав. Все же она хранила рукопись.

Она открыла второй ящик стола и нашла большую телефонную книгу. На обложке был портрет Мери Кэссет, портрет матери и ее маленькой дочки. Анни вздохнула. Вдруг ей очень захотелось выпить чашку горячего, крепкого и очень сладкого Кофе. Она давно отказалась и от кофе, и от сахара, но сейчас такая слабость была допустима. И все же нет. Нельзя. Она поставила чайник и села за стол.

Прежде всего, конечно, она позвонит Бренде, своей лучшей подруге, в Нью-Йорк. Бренда была веселая, надежная и порядочная женщина. Правда, иногда она бывала немного жестокой. Все же Анни хотелось позвонить ей, чтобы почувствовать ее поддержку. Она взглянула на свои наручные золотые часики фирмы «Картье Пэнфер», которые никогда не снимала, – Анни побила знать точное время. Было почти без четверти семь. Звонить Бренде в это время было неудобно. Если Анни была жаворонком и вставала рано, то Бренда иногда спала до полудня. У них с Анни была договоренность, что Бренде нельзя звонить до одиннадцати. Но сегодня это правило теряло силу, Анни нажала одну цифру своего кнопочного телефона, которой автоматически вызывался номер Бренды, и услышала знакомый сигнал. Неудивительно, что прошло некоторое время, прежде чем на звонок ответили.

– Какого черта вам нужно? Кто это? – Голос Бренды, всегда хриплый в этот час, сейчас был настоящим рычанием.

– Это я. Сожалею, что разбудила, но…

– Ты еще не так пожалеешь. Да сколько, черт возьми, времени? Бог ты мой, Анни, сейчас нет еще и семи. Тебе повезло, что я спала весь предыдущий день.

– Бренда, я бы не стала тебя беспокоить по пустякам.

– Ты что, переживаешь из-за отъезда Сильви? Я просыпаюсь. Дело в этом?

– Нет, нет. Дело совсем не в этом. Умерла Синтия Гриффин.

– Кто?

– Синтия Гриффин. Помнишь, мать Карлы? – Сын Бренды, Топи, некоторое время был в классе Карлы в День страны.

– Черт-те что. Это, конечно, ужасно, когда кто-нибудь умирает, но я-то тут при чем? Зачем звонить мне в 6 утра?

– Похороны завтра утром.

– Господи, да отчего она умерла? Не от чумы ли? Почему они так торопятся ее закопать?

– Бренда, она убила себя. Это произошло дня два назад. Ее нашли только вчера. Я представляю, что за зрелище они увидели.

– Боже. – Бренда молчала несколько секунд. – Бог ты мой, и ведь она нашла мужество свести счеты с жизнью? Я удивлена. Она была такой холодной и неприступной стопроцентной американкой. – Анни вспомнила горькие слезы Синтии у себя на плече в больнице. Иногда Бренда была совершенно невыносима. Снобка наоборот, которая всегда прячет свои чувства за шуточками-прибауточками.

– Так ты пойдешь или нет?

– Конечно, я пойду. Где и когда?

– В десять. В Кемпбеллз. Бренда вновь застонала.

– Джилу не терпится поскорее ее похоронить, а?

– Я собираюсь позвонить Хадсону и попросить отвезти меня. Если хочешь, я заеду за тобой в девять.

Опять стоны.

– Господи, Анни, чтобы проехать десять улиц, даже в Манхэттене не требуется целый час. Да и город на этой неделе словно вымер. Все уехали на День памяти павших или в Хэмпгонз, или в Коннектикут. Кроме того, из аэропорта в Кемпбеллз нет вылетов. Давай лучше в десять. Мы опоздаем, как того требует мода. Анни вздохнула:

– Я заеду за тобой в девять тридцать. Не подведи. Ну все, пока. Мне нужно звонить другим.

– Кому?

– Джил попросил меня помочь оповестить некоторых людей.

– Ничто так не уменьшает количество прощающихся, как позднее предупреждение.

– Да вроде он к этому не стремился.

– Хочешь пари?

– В таких делах лучше не прибегать к пари.

– Аарону звонить будешь?

Анни почувствовала какое-то волнение в груди.

– Я об этом еще не думала. – Она помолчала. Ему, конечно, надо сказать. Он захочет прийти. Аарон всегда считал Синтию немного бесхарактерной, но она ему нравилась. Вообще-то Анни должна была увидеть своего бывшего мужа послезавтра, на церемонии выпуска в Гарварде. Она надеялась, что это будет чудесное время, что, может быть… Ей пришла в голову мысль позвонить ему сейчас же, но она испугалась, что к телефону подойдет другая женщина.

– Я позвоню ему сама, – предложила Бренда, почувствовав нерешительность Анни.

– Правда?

– Конечно. Разбудить это бревно в такую рань было бы просто удовольствием.

Бренда осуждала Аарона за то, что он оставил Анни, но Анни сама себе этого не позволяла. В глубине души она надеялась, что, может быть, несчастье с Синтией вновь сблизит их.

– Спасибо, Бренда. Увидимся завтра в половине десятого. Иди досыпай.

Она положила трубку и подошла к плите уменьшить огонь под чайником. Следующей надо бы позвонить Элиз, но она без всякого энтузиазма думала об этом звонке. А потом надо обзвонить всех остальных, чьи номера удастся обнаружить. Кроме того, необходимо упаковать вещи Сильви, не забыть зайти к ветеринару и взять транквилизаторы для кота. Надо будет выбрать одежду для выпускной церемонии и попросить Эрнесту собрать для нее сумку с необходимыми вещами. Потом надо подумать о похоронах. Придется обратить особое внимание на одежду. Ведь ее увидит Аарон. При этой мысли у нее вновь что-то встрепенулось в груди. Тщеславие, тщеславие. Как будто имеет какое-то значение, что на ней будет надето или как она будет выглядеть. Синтия умерла. Но все же… Она увидит Аарона. Возможно, поговорит с ним. Может быть, они вместе поплачут. О, Аарон, мне сейчас так нужно твое утешение. Но Аарон все еще злился на нее из-за Сильви, из-за того, что она ее отсылает в школу. И это несмотря на то, что сам он практически не видел девочку с тех нор, как ушел из семьи, не участвовал в ее воспитании, но тем не менее не хотел, чтобы ее отсылали в школу.

Анни взглянула на кухонный стол, аккуратно накрытый для завтрака. Она сю накрывала вечером, еще ничего не зная о гибели Синтии.

Анни вспомнила, что у нее в руках чайник. Она резко повернулась и грохнула чайник назад на плиту. С ожесточением открыв холодильник, она начала копаться в морозилке. Где-то там был фунт бразильского кофе французского помола, и она решила сварить себе чашечку – одно из немногих утешений для покинутой жены. В конце концов, сейчас она одна и никто не узнает о ее грехе.

Внезапно ее охватила волна такого одиночества, что ей пришлось схватиться за край холодильника, да так, что суставы пальцев побелели. Ей вспомнился тот день, когда она стояла на этом же месте и смотрела, как Аарон шел через кухню с чемоданами, чтобы оставить их у служебной двери.

– Эти два я возьму с собой и скажу портье, чтобы он забрал остальные, – проговорил он.

Анни молча кивнула.

– Некоторое время я поживу в отеле «Карлайл». А днем ты всегда можешь найти меня в офисе.

Она вновь кивнула, онемевшая и растерявшаяся от горя.

– Нам нужно просто немного отдохнуть друг от друга, о'кей?

– Отдых от тебя мне совсем не нужен, – сказала тогда Анни. Как только она произнесла эти слова, она сразу поняла, насколько жалко они прозвучали.

Он нежно посмотрел на нее. Вообще-то, Аарон был добрым человеком.

– Не надо так переживать, Анни. Все пройдет, – сказал он и ушел.

Сначала он говорил, что они расстаются на время, но это было ложью. Аарон, с которым она познакомилась в колледже, ее возлюбленный, ее любовь, хороший отец ее сыновьям, человек, которому она безгранично доверяла, оставил ее.

Анни стояла одна в своей сияющей, чистой, пустой кухне до тех пор, пока не пришла в себя. Она вновь подумала о докторе Розен, у которой лечилась в течение последних трех лет и которая так неожиданно отказалась от нее. Возможно, нужно ей позвонить, попросить ее помощи. Но доктор Розен обидела ее, назвав «зависимой личностью», «мученицей», и, хотя она частично была согласна с таким диагнозом, ей хотелось доказать, что доктор Розен не права. Анни присела и погладила Пэнгора.

– Хочешь есть, малыш? – спросила она, открывая банку Океанского праздника», любимой пищи своего кота. Она была рада любой деятельности, которая хоть немного отвлекала ее. Возможно, если она неплохо будет выглядеть, если придет на кладбище заранее, она сможет поговорить с Аароном. Развод был совсем недавно. Может быть, несмотря на их борьбу вокруг Сильви, он чувствует себя таким же несчастным, как она. Впрочем, он не выглядел таковым, когда заходил к ней два дня назад поговорить о дальнейших планах сына. Но весть о Синтии потрясет его. Может быть, наконец, они смогут обо всем поговорить. Он посмотрит на Анни и вспомнит, что когда-то им было так хорошо вместе. Возможно, похороны напомнят ему о том прошлом, которое стоит спасать, стоит лелеять. Может быть.

Анни была из тех женщин, которые верили в пользу активных действий, и в некоторой степени это им помогало. Она была здорова, привлекательна, ей удалось удачно выйти замуж, выносить и вырастить троих детей, сохранить своих друзей, сделать много благотворительных дел, пережить развод, создать удобную и элегантную обстановку в своем ухоженном доме на самой фешенебельной и, возможно, самой красивой площади в Верхнем Восточном Манхэттене. Она все еще могла кружить головы мужчинам, хотя знала, что им, скорее всего, нравится ее утонченность. Но она осталась одна, муж ушел от нее. Вся беда была в том, что Анни, как и Синтия, была всего лишь первой женой.