Элиз сидела за столом в своем кабинете, письмо от Лэрри Кохрана, скомканное, лежало на столе перед ней. Она разгладила его и внимательно прочла еще раз.

«Дорогая мисс Эллиот, мы познакомились с Вами в «Карлайле» в День памяти павших, и я не мог не написать Вам, как дороги для меня те минуты, что мы провели вместе. Я совершил ужасный поступок, о котором, поверьте, я глубоко сожалею: обстоятельства вынудили меня продать вашу фотографию. Вы вдохновили меня на то, что я посылаю Вам вместе с этим письмом. Это частица меня самого. Хочу надеяться, что Вы не рассердитесь и сможете простить меня, хотя знаю, что мои надежды – чистейшее безумие.

Лэрри Кохран».

Элиз в который раз скомкала письмо. Она не знала, как поступить. Он что, шантажирует ее? Он наверняка знает о предстоящем разводе. Он угрожает ей? Ему нужны деньги? У него есть еще ее фотографии? А вдруг у него есть фотографии, на которых они вдвоем в «Карлайле»? Какой кошмар, она ничего не помнит. Сколько же она тогда выпила?

У нее разболелась голова, боль была ужасной, как будто кто-то безжалостно вонзал в ее левый висок сотни иголок. Если бы только Чесси, ее служанка, была здесь. Она бы принесла намоченное полотенце и таблетку от головной боли, задернула бы шторы. Элиз могла бы прилечь, и ей стало бы легче.

Но она была одна в офисе, не было никого, кто мог бы за ней поухаживать, и никого, с кем она могла бы поделиться своими страхами. Хотя она очень хорошо относилась к Анни и даже Бренда ей начинала нравиться, она никогда не смогла бы рассказать им о своей постыдной связи с совершенно незнакомым человеком. Она принадлежала поколению, в котором примерные девочки если и поддавались соблазну, никогда в этом не признавались. К тому же она была напугана силой собственной страсти, проявившейся в тот момент, когда она ослабила контроль над собой. В Голливуде ей приходилось постоянно сдерживать себя; она видела, к чему приводит женщин неразборчивость в делах подобного рода. Элиз поклялась, что с ней этого никогда не случится. И вот теперь ее неосторожность, единственный опрометчивый шаг могли погубить ее. Что, если узнает Билл? Как это повлияет на развод? Что, если этот Кохран отправит ее фотографии в «Инквайер» да еще подкрепит их соответствующей историей? Что, если для газетчиков и публики она еще представляет интерес?

Письмо, фотография и присланный им сценарий лежали перед ней на столе. Ей было противно даже прикасаться к ним. А может быть, он пытается получить от нее деньги на постановку фильма? Ее передернуло от этой мысли, голова разболелась еще сильнее. Она вспомнила слова матери: «Никогда не финансируй постановки, никогда не имей мужа на содержании». За всю жизнь она не унизилась ни до первого, ни до второго, но ее мать не говорила: «Никогда не плати денег шантажисту», и теперь она не знала, что делать. К сожалению, мать, в ее теперешнем состоянии, ничем не могла ей помочь. Может быть, все-таки посоветоваться с Анни и Брендой, подумала Элиз и сняла трубку телефона.

Бренда теперь часами просиживала в офисе Элиз, роясь в бумагах в поисках информации, которая могла бы помочь им расквитаться с четырьмя мерзавцами. К ее удивлению, это занятие пришлось ей по душе. К ней возвращались бухгалтерские навыки, приобретенные в школе Джулии Ричман. Вдобавок это было просто интересно. Медленно, по крохам, из расписок, квитанций, финансовых отчетов она собирала компромат на бывшего мужа.

Сегодня, по дороге в отель «Алгонквин», где у них была назначена встреча, она перебрала в голове свои находки. Да, кое-что ей удалось отыскать. Элиз сказала, что у нее тоже есть какие-то новости, и Бренда предвкушала момент, когда она выложит всю ту грязь, которую раскопала.

Если ей удалось найти материалы против Морти, значит удастся обнаружить что-нибудь и против Билла, Джила и Аарона. Насколько приятнее иметь дело с колонками цифр, квитанциями, налоговыми декларациями. Эти листы бумаги не орали, не злились, не могли ударить.

А мужчины, большие, сильные, наводящие страх, не казались уж такими непобедимыми, если иметь под рукой факты.

Они заправляли корпорациями, даже правосудием, но Бренда начинала верить, что созданные ими институты власти можно использовать против них самих. В случае с Морти, например, явно просматривались деяния, наказуемые законом.

Так что не такие уж они непогрешимые и недосягаемые. Обычные жулики с модными прическами. И может быть, она, Бренда, еще на что-то годится. Может быть, из нее выйдет нечто большее, чем толстая брошенная жена. Но что?

Здесь возникали проблемы. Идея окончить курсы, получить удостоверение государственного бухгалтера и всю жизнь подсчитывать чужие доходы ее не привлекала. Нет, ей бы хотелось управлять небольшим бизнесом, вести счета, самой иметь дело с налоговой инспекцией, следить за поступлением наличности. Но какая фирма примет на работу толстую, немолодую домохозяйку без диплома и опыта работы по специальности? Бренда вздохнула. Войдя в старомодно унылый холл отеля, она сразу увидела Анни и бледную, явно чем-то взволнованную Элиз.

– Что случилось? – спросила Бренда, пораженная расстроенным видом Элиз, всегда такой спокойной и невозмутимой. Анни молча протянула Бренде смятый листок бумаги.

– Ну и нахал! – возмутилась Бренда, прочитав послание Лэрри Кохрана. – Фотографирует тебя, продает фотографию в журнал, а затем присылает тебе свой сценарий на рецензию. Лично мне он не внушает доверия.

– Мне тоже, – вздохнула Элиз, отхлебнув из стакана мартини. – Вопрос в том, что мне теперь делать. Я не решилась обратиться в полицию.

Анни подалась вперед, облокотившись рукой о мягкий подлокотник кресла.

– Не надо торопить события, Элиз. Может быть, стоит позвонить ему? Я уверена, если ты с ним поговоришь, он будет вести себя благоразумно. – Она взяла стакан с «Сан-Пеллегрино» и держала его в руке. – В конце концов, такой разговор ничем не может тебе повредить.

Элиз с трудом сдержала раздражение. Прежде чем она успела возразить, вмешалась Бренда:

– Еще как может. Это его только раззадорит. – Бренда остановила проходящего мимо официанта и заказала диетическую «Коку», подумала про себя, что, раз она уже такая толстая, все ее диетические ухищрения не имеют никакого смысла.

– У меня на родине знают, как обращаться с шантажистами. Я могу позвонить дяде Нунцио. Он пришлет кого-нибудь, кто переломает этому типу ноги. – Заметив беспокойство на лице Элиз, Бренда ободряюще улыбнулась: – До него дойдет, не волнуйся.

Это все не то, с разочарованием подумала Элиз, чувствуя себя бесконечно одинокой. Мартини ей тоже не поможет. И, как всегда в минуты самых больших неудач, она вспомнила о дяде Бобе. «Я поеду к нему, – решила Элиз, и эта мысль принесла облегчение. – Он подскажет, что мне делать. А может быть, и сам этим займется».

– Лиззи, детка, как я рад тебя видеть. – Крошечный человечек поднялся ей навстречу. Он стоял очень прямо, но даже в таком положении в нем было меньше пяти футов роста. Быстрым, семенящим шагом он приблизился к ней. Элиз боялась, что когда-нибудь дядя Боб начнет угасать, как ее мать, и она будет свидетельницей начала долгого перехода от жизни к смерти, а когда его не станет, она останется совсем одна. Но, к счастью, он выглядел таким, как всегда: маленький, худенький, сморщенный и лысый. Ему уже было далеко за семьдесят, но, сколько Элиз его знала, он совсем не менялся.

Роберт Стэр Блужи был, возможно, самым богатым человеком в Соединенных Штатах, а может быть, и в мире. Его мать происходила из семьи Стэров из Питсбурга и оказалась единственной наследницей двух громадных империй – угольной и сталелитейной. Его отец, знаменитый Джек Блужи, был сыном бурильщика из Оклахомы, которому в свое время хватило ума закрепить за собой права на более чем восемьсот тысяч акров земли на юго-западе страны, буквально напичканной нефтью. На фоне его богатства даже солидное состояние Элиз казалось сущей мелочью.

В придачу к родительским деньгам Роберт унаследовал от отца проницательность и неуемную жажду жизни, а от матери – любовь к прекрасному. Если он и сожалел о том, что его внешние данные не соответствуют его финансовому положению, он никогда этого не показывал. В конце концов, Эндрю Карнеги, другой питсбургский миллиардер, был ростом всего в пять футов три дюйма. Это никоим образом не помешало его карьере. Боб Блужи давно понял простую истину: жизнь дается всего один раз – поэтому живи в свое удовольствие и постарайся по возможности делать добро другим.

Его возможности позволяли ему проводить этот принцип в жизнь с большим размахом. Он жертвовал огромные суммы на благотворительность – анонимно – и предавался веселью часто и помногу. На самом деле он не был дядей Элиз, приходясь ей каким-то дальним родственником. Но с их первой встречи, когда Элиз было лет семь или восемь, дядя Боб включил ее в сферу своих интересов. С тех пор она всегда могла обратиться к нему за советом, выплакаться на его плече, отметить с ним важное событие в жизни.

Он очень много сделал для нее. Он помог расторгнуть ее первый неудачный брак, он выдал ее замуж за Билла. Теперь помогал ей с разводом. Сменив трех жен, он стал большим специалистом в этих делах. Он никогда не осуждал Элиз, всегда радовался ее успехам. У него было много друзей, и он поддерживал прекрасные отношения со всеми бывшими женами. Сейчас он писал мемуары, которые озаглавил «Автобиография никого». В общем, он был славным, милым стариком.

«Как хорошо, что я снова вижу его», – подумала Элиз. Ей пришлось наклониться, чтобы подставить ему щеку для поцелуя, настоящего поцелуя, не какого-то светского чмоканья воздуха.

– Как мама? – спросил он. – В последний раз я видел Елену в прошлом месяце.

Элиз вздохнула.

– У мамы все по-прежнему. Сейчас я больше беспокоюсь о себе.

– Лиззи, у тебя был такой голос по телефону, и сейчас, извини, что я тебе это говорю, выглядишь ты ужасно. Садись, рассказывай.

Уже давно никто не звал ее Лиззи, даже мать. Так ее называли в детстве, это имя придумал для нее отец. Так приятно было снова услышать его. Элиз с наслаждением опустилась в глубокое, мягкое кресло.

Стены комнаты, которая служила дяде Бобу одновременно кабинетом и библиотекой, были почти сплошь заставлены шкафами, вмещавшими его прекрасную коллекцию книг, многие из которых он действительно прочел. Пространство, свободное от книг, занимали картины. Некоторые полотна представляли большую ценность. Над огромным камином в готическом стиле висел автопортрет Ван Гога. Напротив стола – «Женщина, читающая письмо» Вермеера. Лицо женщины на картине выражало глубокую озабоченность. Очень актуально, подумала Элиз, молча протянув дяде смятое письмо Лэрри Кохрана.

Он быстро пробежал письмо глазами и вопросительно посмотрел на Элиз:

– Что это, дорогая? И что это за «частица его самого», которую он тебе посылает? Что-то неприличное?

Элиз кивнула. При воспоминании о сценарии кровь отхлынула от ее лица. Ее вид встревожил дядю Боба.

– Я надеюсь, это не часть тела?

– Боже, конечно, нет. – Неожиданность вопроса привела ее в замешательство. – Нет, что ты. – Она вздрогнула от отвращения.

– Такое случается, – заметил дядя Боб. Тактично выдержав паузу, он прокашлялся. – Так что же он тебе прислал?

– Сценарий. – В определенном смысле это было даже хуже, чем отрезанное ухо или зуб. Это было требование – оскорбительное и унизительное для нее.

Но дядя Боб, судя по всему, не разделял ее негодования.

– И хороший сценарий?

– Не знаю. – Элиз сказала это резко, почти грубо. – Дядя Боб, дело ведь не в этом. Меня беспокоит угроза, скрытая в письме.

– Какая угроза?

– Ну, тон письма.

– Какой тон?

Нет, так дело не пойдет. Обычно дядя Боб понимал ее с полуслова. Он обладал необычайной интуицией. Элиз вздохнула. Она надеялась, что ей не придется объяснять все с самого начала, вспоминать все мерзкие детали. Но, видимо, этого не избежать.

Она рассказала ему все. Про самоубийство Синтии, про похороны, про то, что случилось затем в «Карлайле». Закончив, она не осмеливалась поднять на него глаза.

– Ты во мне разочарован?

Но он только ласково улыбнулся ей.

– Я никогда в тебе не разочаруюсь. Элиз, ты замечательная и очень талантливая. Мне было жаль, когда ты оставила карьеру, но раз ты этого хотела, значит, так и должно было быть. – Он погладил ее руку. – Я рад, что ты получила то, что тебе было нужно и когда тебе это было нужно.

Элиз облегченно вздохнула. Она так боялась, что дядя Боб ее осудит. До этого момента она не сознавала, что он относится к ней, как к родной дочери.

– Теперь ты боишься, что у этого юного фотографа-горе-писателя есть фотографии, которые могут тебе повредить?

– Я не знаю, что думать.

– Ты полагаешь, он это сделал специально?

– Не знаю.

– Маловероятно. Зная твое безупречное прошлое, он вряд ли мог рассчитывать на успех. Может быть, он что-то подсыпал тебе в вино?

– Нет, нет, дядя Боб, это исключено. – Она не могла сказать ему, что в последнее время пьет слишком много, так, что порой теряет контроль над собой. Она не могла сказать, что тогда она просто отключилась и даже не помнит, как добралась до дома. Да и какое это имело значение. – Я боюсь, что это может осложнить развод.

– Ну что ж, возможно. Хотя, насколько я понял, Билл мечтает поскорее развестись, чтобы в спешном порядке снова связать себя узами брака. – Он довольно усмехнулся. – Я рад, что ты наконец-то избавишься от этого болвана. Откровенно говоря, Лиззи, он мне надоел до смерти. Помпезный дурак. В любом случае на следующей неделе документы будут готовы для подписания. Так что, даже если в письме и содержится угроза, это уже неважно.

– Хорошо бы так. – Элиз глубоко вздохнула. Наверное, дядя Боб прав. Хотя, конечно, хотелось бы большей уверенности.

– Послушай, дорогая, если тебя это так беспокоит, почему бы тебе не пригласить молодого человека и не поговорить с ним? Я попрошу своих людей навести о нем кое-какие справки. И если с ним все в порядке, а я подозреваю, что так оно и есть, похоже, у тебя завелся воздыхатель, вот и все. – Дядя Боб хитровато сощурился. – Ну и как он, ничего?

Элиз была шокирована. Дядя Боб, конечно, был далеко не ханжой, но такое… Она вспомнила сильные руки Лэрри, прижимающие ее к груди, его широкие плечи. Если быть честной с самой собой, она часто думала о нем, о его словах. Ее лицо залилось краской.

– Да… Да.

– Тогда, может быть, ты захочешь послать сценарий моему человеку на побережье?

– Ах, ты имеешь в виду сценарий… – Элиз запнулась. – А я… Я его не читала. Я думала…

– Элиз! – Теперь он казался шокированным. – А ты думала, о чем я спрашиваю? Ну и ну! – Но его глаза искрились смехом. Не выдержав, он расхохотался. Элиз последовала его примеру.

– Дядя Боб, я хотела еще кое-что тебе рассказать. – Она вкратце описала ему Клуб брошенных жен и поделилась их планами.

– Очень достойное начинание, дорогая. По-моему, вы неплохо позабавитесь. Ты знаешь, что я всегда презирал мужчин, которые непорядочно ведут себя по отношению к бывшим женам или женщинам, которым они что-то обещали. А Джил Гриффин давно числится у меня в списке подлецов. Отец Синтии, Джек Свонн, был моим другом. Хорошим другом.

Перед ней опять был прежний дядя Боб. Хорошо, что она додумалась прийти к нему. Он помолчал.

– Ну что же, полагаю, вы не примете меня в ваш клуб, но на мою поддержку можете рассчитывать.

– А ты бы этого хотел? – изумилась Элиз. – Я могу поговорить с девочками. Можешь считать, что один голос у тебя уже есть.

– Спасибо. Так что там у вас?

– Мы кое-что разузнали насчет Джила – он планирует захват компании «Митцуи Шиппинг». Нам, к сожалению, не удалось убедить Лалли Сноу, что Мэри Бирмингем далеко не лучшая кандидатура для вселения в их кооператив на Пятой авеню, зато Анни сумела сделать так, что Шелби Кушман дали от ворот поворот в «Джуниор Лиг». А Бренда, кажется, раскопала что-то про Морти. В общем, дела, по-моему, идут неплохо.

– Ты говоришь, «Митцуи Шиппинг»? Анни узнала об этом от Стюарта? Хм, странно. – Он вскочил с кресла и прошелся по комнате. – Очень интересно.

Элиз кивнула. А как насчет того, чтобы купить их акции, пока цена относительно невысока? Как только станет известно, что Джил Гриффин интересуется «Митцуи», цена акций повысится. – Элиз позволила себе небольшую улыбку. – Тогда мы еще и подзаработаем.

– Рискованная затея, но интересная. Как спуск с горы на одиночном тобоггане, – заметил дядя Боб. – Но если ты собираешься прокатиться на тобоггане, нужно прежде всего выяснить три вещи: где начало спуска, где конец и когда лучше выскочить из саней. – Он сделал паузу, давая возможность Элиз осмыслить сказанное. – Спускаясь с горы на тобоггане, очень легко сломать шею.

– Я знаю, дядя Боб. Но я не новичок в таких делах.

– Это уж точно! – Он рассмеялся. – Здравого смысла тебе не занимать. – Затем добавил более серьезно: – Мой человек с Уолл-стрит кое-что проверит, и затем, если слухи окажутся достоверными, я, пожалуй, вступлю в игру. Ну как?

– Отлично, дядя Боб, просто отлично.

«Он все понимает, и на него можно положиться. От него просто исходит уверенность».

– Кстати, я тут услышал кое-что о новой подружке Билла, Феб Ван Гельдер. Тебе не будет неприятно? Это может пригодиться вашему клубу.

– Дядя Боб, меня давно не волнует ни Билл, ни его подружки. Так что говори спокойно. – Элиз удобнее устроилась в кресле.

– На днях в Университетском клубе я встретил Уэйда Ван Гельдера. Ты его знаешь. Он дядя Феб. Так вот, он мне сказал, что семейство Феб просто вне себя. Они узнали о ее забавах с наркотиками.

Элиз улыбнулась. Ну что ж, «вести не лежат на месте». Она сама «обмолвилась» об этом своему врачу.

– Я скажу больше, она потребляет столько кокаина, что ее организм, наверное, уже полностью отравлен. Им надо немедленно положить ее в больницу.

– Именно это они и собираются сделать. – Он пристально посмотрел на Элиз, ожидая ее реакции.

– А вот это действительно хорошие новости. Обязательно расскажу об этом девочкам. Бренда всегда говорит: «Сколько веревочке ни виться, а кончику быть».

Дядя Боб кивнул.

– Я тоже хочу тебя кое о чем попросить. Не услуга за услугу, а просто я был бы очень тебе благодарен. Это касается моей жены.

– Я сделаю все, что могу, ты знаешь.

– У Бет никак не складываются отношения с некоторыми нашими светскими дамами, ну, ты понимаешь. Лалли Сноу и компания. Не знаю почему, но они продолжают ее игнорировать. Я уверен, что Лалли Сноу выделывала в своей жизни штуки почище, чем Бет, и с гораздо худшим результатом, в этом я не сомневаюсь. Если бы она перестала разговаривать со мной, лично я был бы ей только признателен. Но Бет расстраивается, а значит, и я тоже. Она славная девушка. Если она хочет председательствовать на благотворительных балах, значит, так оно и будет. А эти сучки изо всех сил пытаются ей помешать.

Элиз поежилась при слове «сучки», хотя, пожалуй, лучшего слова для характеристики Лалли Сноу трудно было подобрать.

– Чем я могу помочь?

– Помоги Бет получить место председательствующей на каком-нибудь благотворительном мероприятии. У тебя хорошие связи. Ты могла бы это сделать?

Бет была неплохой девушкой, но глупа как пробка. Тем не менее Элиз решила, что сделает все ради дяди Боба. Дамы из нью-йоркской старой гвардии могли быть необыкновенно упрямы. Ну что ж, значит, придется тоже немного упереться. Почти все они были ей чем-то обязаны, нужно будет кое-кому об этом напомнить. Бет действительно много значила для дяди Боба, а он – он много значил для Элиз.

– Конечно. Для тебя все, что смогу.

– Спасибо, дорогая. Мы с Бет будем тебе очень признательны. – Он доверительно наклонился поближе к Элиз. – Ты знаешь, дорогая, в семьдесят семь не так-то легко сохранить свое мужское достоинство, но с помощью Бет мне это удается почти каждую ночь. Она для меня подарок судьбы, и я постараюсь, чтобы она получила от жизни все, что заслуживает.

– Правильно, – одобрила Элиз. Общение с дядей Бобом всегда приносило ей удовлетворение. Все вставало на свои места.

Билл Атчинсон сел в «линкольн», ожидавший его у дверей конторы адвокатов Боба Блужи, и дал шоферу адрес студии Феб. В вопросе финансового урегулирования развода он вел себя как настоящий джентльмен. Он отказался от любых притязаний на состояние Элиз. Все, что у него осталось, – это его зарплата, личные вещи, его коллекции и, конечно, Феб, и этого ему достаточно, даже больше чем достаточно.

Они с Феб жили сейчас в ее квартире в Трибеке, но сегодня договорились встретиться в студии в Сохо. Теперь, когда он не мог больше распоряжаться «роллс-ройсом» Элиз и не мог позволить себе завести собственную машину с шофером, он пользовался «линкольном» своей фирмы, занося расходы на счета клиентов. Ничего нового, он уже давно практиковал незначительные завышения сумм по счетам. Он считал это небольшой прибавкой к жалованью, одной из привилегий профессии. На фоне баснословных гонораров, которые фирма взимала за услуги, несколько лишних долларов не имели для клиентов никакого значения. А ему они помогали сводить концы с концами.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, он стал думать о Феб под аккомпанемент льющейся из динамиков мелодии Карли Саймона «Ожидание». Музыка так точно соответствовала его настроению, что ожидание, томившее его самого весь этот день, переполнило его, он схватил телефон и набрал ее номер. За день он позвонил ей уже четыре раза, но сейчас не мог ждать ни минуты.

– Это я, – сказал он, когда она сняла трубку.

– О, Билл! – В ее голосе слышались слезы. – Ты где? Когда ты приедешь?

– Я звоню из машины. Буду у тебя минут через двадцать. Что случилось?

– Билл! – Она расплакалась. – Это все из-за моего дяди Уэйда и остальных. Они хотят отправить меня к психиатру. – Последние слова она произнесла почти неслышно, захлебнувшись рыданиями.

– К психиатру? Зачем? – Он старался не выдать волнения.

– Они говорят, что у меня проблемы с наркотиками. Представляешь? Из-за того, что я иногда немного балуюсь с кокаином, эти козлы решили, что я законченная наркоманка. Господи, да дядя Уэйд считает, что если человек выпивает две рюмки шерри перед обедом, то он уже отпетый алкоголик. В общем, они сказали, что или я пойду к психиатру, или они положат меня в специальную клинику.

Билл начал успокаиваться. Он знал, что делать в этой ситуации.

– И всего-то? Не беспокойся ни о чем. У меня есть для тебя психиатр.

– Но я не хочу идти к психиатру. Со мной все в порядке. Я – единственный художник в семье, они просто не понимают артистическую натуру.

– Успокойся, дорогая, – он говорил с ней мягко, как с ребенком. – Зачем ссориться с семьей, когда в этом нет необходимости? Ты сходишь к доктору Лесли Розен, невесте Аарона Парадиза, а она скажет твоему дяде Уэйду, что все, что тебе нужно, это несколько сеансов в ее кабинете. Все образуется, только не впадай в панику. Завтра утром я ей позвоню. А сейчас расслабься, хорошо?

– Хорошо. Только приезжай побыстрее.

Билл положил трубку и поздравил себя. Он справился с ситуацией. Теперь можно немного развлечься.

Ирония момента заставила его улыбнуться. Каких-нибудь пятнадцать минут назад в конторе адвокатов Элиз, подписывая бумаги на развод, он производил впечатление человека, глубоко опечаленного происходящим, что было вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. А если принять во внимание, что в соответствии с условиями брачного контракта после развода он оставался ни с чем, то его поведение было просто безупречно, исполнено подлинного достоинства.

Получая Феб, он мог позволить себе быть благородным. Он ничего не терял, наоборот, теперь он получит деньги, красоту, молодость. Феб, юная Феб была так похожа на Элиз в первые годы их супружества.

Он был очарован жизнью богемы, которую Элиз открыла для него в Европе, жизнью, свободной от каких-либо условностей. В то время они были единственной замужней парой в своем кругу, и им приходилось играть людей, стесненных в средствах, чтобы соответствовать общепринятому стандарту. Уже после того, как Элиз отказалась от карьеры кинозвезды, мир кино долго считал ее «своей», и повсюду она встречала радушный прием. Билл гордился близостью к ней, когда они появлялись в полусвете. Если понятия богатства и авангарда вообще совместимы, то это именно то, что происходило тогда с ним, по крайней мере, на уровне его собственных ощущений. А теперь он вновь испытал те же чувства. Он сменил строгий костюм на свой любимый черный кожаный блейзер. Немного легкомысленно, но со вкусом. Он считал, что в таком виде больше подходит Феб.

Когда он впервые увидел ее, она показалась ему очень красивой и абсолютно недосягаемой. Как и Элиз, Феб происходила из до неприличия богатой семьи и могла, не заботясь ни о чем, разрабатывать свою концепцию искусства. Он по достоинству оценил ее таланты, а их было немало, и она ввела его в блистательный мир искусства, познакомила с признанными и потенциальными знаменитостями.

Это было здорово. Феб вернула ему молодость, ожили воспоминания о том чудесном времени, когда он был счастлив с Элиз. Жизнь давала ему еще один шанс. У него опять была молодая, богатая, творчески мыслящая женщина, которая хотела его. И он ее хотел. Люди искусства, вернисажи, сплетни. И постоянный круговорот приемов и вечеринок. Жизнь современной нью-йоркской богемы поразительно напоминала киношный мир Европы шестидесятых, и это сходство ему безумно нравилось.

Конечно, в жизни с богатой женщиной возникают свои проблемы, размышлял он, проезжая по Парк-авеню. С одной стороны, не приходится, как другим, беспокоиться о своевременных выплатах в счет погашения кредита за дом или в качестве арендной платы за квартиру. Но женитьба на женщине с состоянием обязывает поддерживать определенный уровень жизни. А двухсот пятидесяти тысяч в год, которые он получает в «Кромвель Рид», для этого явно недостаточно.

Автомобиль остановился на красный свет, и Билл огляделся в потоке машин. В основном служащие, спешащие домой на Лонг-Айленд или в Нью-Джерси. Сколько они зарабатывают? Максимум пятьдесят тысяч в год. Они могут позволить себе развлечься не чаще одного раза в месяц, обед с друзьями и кино стоят им, наверное, сотню долларов. Ну и жизнь. Если бы он не сообразил, как относить часть своих расходов на счет фирмы, он никогда не мог бы соответствовать запросам Элиз.

Загорелся зеленый сигнал светофора, и машина стала набирать скорость. Билл вспомнил статью из «Нью-Йорк Пост», которую показала ему секретарша. «Ивана и Дональд – 15000 долларов за вечер». У секретарши эта сумма вызвала смех недоверия. Но Билл-то знал, что это не преувеличение. Он даже посчитал, откуда набираются эти пятнадцать тысяч. Десять штук за платье, которое она наденет всего один раз (он привык считать тысячи «штуками», так спокойнее для нервов), парикмахер, маникюрша, массажистка, косметичка, украшения, машина, билеты в театр, ужин на десятерых. Складываем, и пожалуйста – пятнадцать тысяч. «Теперь понятно?» – спросил он секретаршу. Та только ошеломленно кивнула. «С богатыми жить трудно», – подвел он тогда черту под этим разговором.

Ему ли не знать. За всю совместную жизнь он не попросил у Элиз ни цента. Он не хотел сдавать позиции, не хотел ни в чем зависеть от нее. Он считал это недостойным мужчины.

Да, он разработал систему перекладывания части расходов на клиентов и фирму, но не его ли заслуга, что фирма получила в клиенты Элиз? После развода она, конечно, найдет других адвокатов для ведения дел по покупке и продаже недвижимости, решения юридических вопросов финансового управления, консультаций. Но это уже не важно: взамен Элиз он нашел для них Джила Гриффина. Лично для него это даже выгоднее. Он усмехнулся. Что-то теряешь, что-то находишь.

Клиенты фирмы, сами того не подозревая, оплатили его счета в «Уолдорфе», где он неплохо проводил время с девочками. Деньгами клиентов были оплачены новые смокинги, сшитые на заказ лучшими мастерами «Савиль Роу». И обувь, тоже только сделанная на заказ. «Так что, – подытожил он, – у меня все в порядке, после развода мне не придется менять привычный образ жизни. Прощай, Элиз».

Машина остановилась у дверей студии Феб на Спринг-стрит. Билл выскочил из машины и легко взбежал по ступеням. Феб ответила на звонок домофона тонким, совсем детским голосом. «Я иду», – прокричал он в микрофон и, распахнув дверь, буквально ворвался в подъезд.

В ожидании грузового лифта, медленно, с трудом спускающегося вниз, он чувствовал, как нарастает в нем возбуждение от ощущения близости Феб. Такой сексуальной, такой желанной. Такой юной.

В какой-то момент он обнаружил, что молоденькие девушки вызывают в нем наиболее сильные сексуальные переживания. Чем старше становился он сам, тем все более юными были его женщины. Его уже начинало это беспокоить, но Феб, единственная из всех, догадалась об этой, как он считал, позорной стороне его сексуальной жизни и, прямо назвав вещи своими именами, сумела избавить его от чувства стыда.

До Феб он никогда и ни с кем не обсуждал свои сексуальные фантазии. Ей не надо было ничего объяснять, она, казалось, не хуже его самого знала самые интимные подробности его эротических мечтаний. Мягко, не спеша, она научила его выражать самые потаенные желания, помогала ему осуществить их и достичь полного удовлетворения.

Выйдя из лифта, он прошел по коридору к двери в ее студию. Он позвонил и нетерпеливо ждал, прислушиваясь к какой-то возне за дверью. Потом позвонил еще раз, долго не снимая палец с кнопки звонка. Наконец дверь распахнулась и Феб, немного запыхавшаяся, очутилась в его объятиях.

– Детка, почему так долго? – пробормотал он, целуя ее мягкую шею.

Она крепче прижалась к нему.

– Я закрывала работу. Тебе пока нельзя смотреть. Мне нужно еще кое-что доделать.

Она высвободилась из его рук и потянула его за собой. У стены рабочей комнаты стояла накрытая холстом скульптура.

– И что это будет? – спросил он с деланным интересом.

– Моя лучшая работа, Билл. По крайней мере, я так думаю. – Она помедлила. – Налей мне выпить.

Он подошел к столу, на котором в беспорядке валялись ее инструменты и стояло несколько бутылок. Протянув ей водку со льдом, он с удовольствием опустился на огромных размеров матрас на возвышении в виде платформы в углу комнаты.

– Иди сюда. – Он потянул ее на себя. – Чья ты девочка? – Голос его звучал хрипло.

Но Феб вскочила.

– Подожди, не сейчас. Выпей и пойдем со мной.

Начался их обычный ритуал. Горячий душ вдвоем, охлажденная водка, немного снега на разгоряченное тело для остроты ощущений.

Они проделывали это много раз, с тех пор как Феб проникла в тайну его сексуальных фантазий, всякий раз добавляя что-то новое, но всегда заканчивая одним и те же.

Наконец, он взял ее, зажав в углу, так, как ему это нравилось и как нравилось ей. Он опять спросил ее:

– Чья ты девочка?

И она ответила, как отвечала всегда, сидя на нем сверху, медленно двигаясь и все глубже и глубже погружая его в себя:

– Я папочкина девочка. Папочка, папочка.

Эти слова стали ключом к самым вожделенным моментам их близости. Она владела им безраздельно, и он знал это.