Глава девятая

В воскресенье Джулия отменила съемки. Она, как и многие другие режиссеры, не часто останавливала работу на выходные дни, но эта неделя для всех оказалась такой утомительной, что казалось, никогда не кончится. Из-за эпизодов на воде несколько вечеров пришлось задерживаться допоздна, и было просто необходимо отдохнуть и восстановить силы. Кроме того, тетя Тин выразила желание вместе с ней посетить мессу, и Джулия не могла огорчить ее отказом.

Они втроем, вместе с Реем, пошли на вторую утреннюю службу, потом вернулись домой, где на обед был приготовлен суп из стручков бамии с картофельным салатом и теплым, прямо из пекарни, французским хлебом. Оставив Джулию и Рея наводить порядок на кухне, тетя Тин удалилась поспать после обеда. Но через несколько секунд вновь раздалось шлепанье домашних тапочек, сменивших ее воскресные туфли на каблуках.

— Чуть не забыла, Джулия, — просунув голову в дверь, сказала она. — Ты приглашена на свадьбу в эту пятницу; выходит замуж моя внучатая племянница, кузина Рея, дочь третьего по счету отпрыска старшей сестры мужа; бракосочетание состоится в церкви Сент-Джозеф. Наверное, будет нечто грандиозное, да. Она подцепила себе какого-то врача, и ее мать измерена показать своим новым родственникам, что она ничуть не хуже их.

— Похоже, такое событие пропускать не следует, — улыбнулась Джулия в ответ на шутливый тон старой женщины.

— Вот именно. Пир горой, вино фонтаном, — чего еще можно желать? Будет еще денежный танец, когда все мужчины должны прикалывать банкноты к платью и вуали невесты. — Кто знает, — подмигнула старая дама, — может, это наведет тебя на мысль украсить свой фильм свадьбой во французском стиле, вместо того чтобы снова устраивать сумасшедшую неразбериху, как в прошлой картине. Вот бы ты утерла всем нос.

Джулия, смеясь, согласилась с ней, хотя в душе знала, что это невозможно. Когда тетя Тин снова ушла, она еще раз протерла все кухонные столы, шкафчики, прополоскала посудное полотенце, а Рей собрал остатки еды и вышел покормить цыплят и павлинов. Джулия в последний раз осмотрела кухню и, убедившись, что все в порядке, вышла в столовую.

Рей, вошедший в дом со двора, не прикрыл за собой дверь, и она с шумом захлопнулась за ним.

— Я все думаю, как закончить вчерашнюю сцену с трюками, — сказал он.

Она насторожилась.

— И что?

— По сценарию, после того как Жан-Пьер избавляется от своих преследователей, он исчезает в одном из рукавов дельты реки. Этот последний эпизод, его исчезновение, мы еще не закончили. Так?

Джулия потерла двумя пальцами между бровями.

— Вообще-то частично мы это сделали. Мы снимали это с Вэнсом в тот день, когда произошел несчастный случай. В этом эпизоде Жан-Пьер сворачивает в устье рукава, глушит мотор и ждет, когда мимо пройдут его преследователи. Но после того как ты сказал, что пенный след на воде выдаст его, я не уверена, что это вышло удачно.

— Я знаю прекрасное место для этого трюка, там есть сразу два протока, могу показать, если хочешь.

— Сегодня? — спросила она. Джулия мечтала немного поспать, чтобы восстановить силы после бессонных ночей на съемках.

— Это не займет много времени. Если хочешь, я могу показать тебе это место с самолета, а не катера.

— Стоит ли? Слишком много хлопот, — Джулия чуть не забыла, что у него свой собственный самолет.

— Хлопот абсолютно никаких. Мне все равно нужно проверить самолет, я давно не поднимал его в воздух.

— Но ради этого придется ехать в Новый Орлеан?

— Это всего сорок пять минут, может, и меньше, учитывая, что сегодня воскресенье.

Долг — вещь тяжелая, с ним не поспоришь, особенно когда срок окончания съемок фильма с каждым днем неумолимо приближается.

— Но если я поеду с тобой, — произнесла она, — это не значит, что я заранее согласна с твоим выбором.

— Понимаю, — ответил он. Его лицо было серьезным, но глаза улыбались. — Это просто один из вертолетов.

Джулия была уверена, что этот вариант окажется удачным. У Рея как будто был нюх на то, что ей хотелось увидеть на экране. Она не сомневалась, что согласится с его предложением. Ей вспомнились обвинения Стэна в том, что она позволяет Рею чуть ли не руководить съемками, подумала и о том, что скажут члены съемочной группы, если узнают, что выбрать именно это место для данного эпизода ей посоветовал Рей. Конечно, она сможет заставить их молчать. Но лучше постараться сделать так, чтобы никто не узнал об этом.

— Ты подождешь, пока я переоденусь? — спросила она.

Платье, в котором она ходила в церковь, было сшито из кремового шелка с широким серо-коричневым поясом. Так как Рей был одет в свои выходные брюки и бледно-голубую рубашку с закатанными до локтей рукавами и открытой шеей, она была почти уверена, что он оденет что-нибудь попроще.

— Не беспокойся, — вместо этого сказал он. — Откуда ты знаешь, чем мы захотим заняться после этого.

— Я знаю. Я вернусь сюда и немного посплю!

— И тебе не жаль, что пропадет такой хороший день? Впрочем, как хочешь.

День действительно был хорош. Стояло мягкое бабье лето, теплые дни не давали забыть, что это юг, но были не слишком жаркими и создавали ощущение полного комфорта. Влажность, которая иногда на протяжении нескольких недель держалась на уровне девяноста процентов, сейчас остановилась на вполне терпимых пятидесяти. Не потревоженные ветром листья плавно опадали с деревьев. Они усыпали дорогу легкими светлыми брызгами, взлетали из-под колес «чероки» коричневыми и золотыми всплесками. Красных и желтых красок среди них не было, разве что иногда попадались вкрапления ярких листьев плюща; цвета осени в этом субтропическом поясе были приглушенными. Осень здесь не была последним ярким взрывом красок перед глубоким зимним сном, как на севере, скорее это было похоже на постепенное впадение в дремоту перед коротким зимним забытьем.

«Что-то у меня один сон на уме», — подумала Джулия и не без усилия заставила себя поддерживать разговор, чтобы не задремать.

Самолет «Сессна-310» был готов к полету; Рей заранее позвонил в ангар и предупредил механиков о своем приезде. Пока они были на земле и пока Рей заполнял нескончаемый контрольный лист, солнце било прямо в ветровое стекло, повышая температуру внутри машины со скоростью десять градусов в минуту. Наконец, он отложил в сторону свой блокнот на зажимах и запустил обороты двигателей до ровного шума. Они начали выруливать на взлетную полосу, проходя в опасной близости от огромных лайнеров, рядом с которыми «Сессна» выглядела детской игрушкой. Однако с некоторым щегольством лавируя среди них, они вскоре были уже в воздухе.

Самолет накренился, сделал вираж. Они пролетели над озером Поншартрен и над длинной дамбой, разделяющей его пополам, снова назад над Бонн Саррэ Спиллвей и над болотом, которое своим краем достигало аэропорта за Новым Орлеаном. Джулия видела внизу шоссе 1-10, машины, которые ползли по нему, как насекомые. Минутой позже они снизили высоту, делая огромный круг над петлями и поворотами Миссисипи, над маленькими поселками, химическими заводами, старыми плантаторскими домами, нанизанными на берега, как талисманы на браслете. Они пролетели над «Солнечным мостом», этим памятником бывшему губернатору Джимми Дэвису и тем славным дням Луизианы, когда казалось, что нефтяные деньги могут все, даже превратить болото в золото.

Съемочная площадка проскочила под ними так быстро, что Джулия даже не была уверена, что видела ее. Теперь они летели, повторяя изгибы и повороты Блайнд-ривер, снизившись достаточно низко, чтобы видеть палатки и лодки, превращенные в жилища, выстроившиеся в каналах и рукавах, впадающих в реку. Они так и летели, гоняясь за собственной тенью, бегущей по болотам, вспугивая больших белых болотных птиц, взлетающих с высоких кипарисов и шумно хлопающих серебристыми крыльями. Достигнув конца реки, они резко набрали высоту над окаймленным деревьями озером Морепа, соединились со стаями чаек и повернули обратно, навстречу слепящему солнцу.

Джулия была рада, что согласилась на поездку. Свободный полет захватывал дух. Наблюдая землю, проносившуюся внизу под самолетом, ей было легче составить себе представление о болотах и о том, как та часть из них, которую она снимала, соотносилась с Миссисипи и двумя большими озерами. Воздушная система самолета работала хорошо, поэтому единственным неудобством было яркое солнце, его лучи отражались в ветровом стекле и слепили глаза. В кабине слабо пахло кожей, маслом и теплым пряным ароматом крема для бритья, каким обычно пользовался Рей. Он настоял на том, чтобы она села в кресло второго пилота, хотя в кабине были и другие места. Он сказал, что вид будет лучше, и опять оказался прав.

Джулия вообще-то не страдала страхом высоты, ее опыт ограничивался в основном полетами на коммерческих авиалиниях и несколько раз на больших реактивным самолетах. У нее закрались было опасения насчет полета с Реем, потому что обладание самолетом не делает человека автоматически хорошим пилотом. Но она зря беспокоилась. Он управлял самолетом так же уверенно, как и катером. Его руки на пульте управления были тверды, внимание сосредоточенно, но не напряжено. Он, казалось, забыл о присутствии Джулии, когда наклонился к окну, чтобы посмотреть на простиравшиеся внизу болота.

— Сверху они выглядят как какой-то древний Эдем, — сказала Джулия. — Болота словно уходят куда-то за горизонт в бесконечность.

— Это одна из последних, оставшихся еще не тронутой, экологических систем в стране. Здесь все еще обитают выдры, а выдры не переносят загрязнения. Здесь проходит часть пути перелетных птиц; осенью собираются миллионы гусей и уток. Но природа незаметно меняется на протяжении десятилетий. Она загрязняется химическими отходами как от промышленных предприятий, так и от фермерских хозяйств, да еще каждый месяц вторгаются на эту территорию все больше и больше мелиораторов, осушают несколько сот акров то там, то здесь. Болота исчезают, высыхают.

— Но, наверное, кто-то должен как-то бороться с этим?

— Пытаются. Это общественные организации за сохранение природы, многие из местных и федеральных парламентариев. Но главная борьба еще впереди.

— Было бы вполне уместно, если бы Жан-Пьер сказал несколько слов об этом с экрана. Ведь эта проблема тоже должна волновать его.

Он повернулся к ней с улыбкой удивления и задержал взгляд на ее лице.

— Это было бы здорово, правда. — Он отвернулся, но ему явно хотелось смотреть на нее еще. Через секунду он произнес:

— Вот место, о котором я говорил.

Не успел он закончить фразу, как они уже пронеслись над этим местом, и Джулии пришлось быстро повернуться, чтобы успеть рассмотреть его. Здесь Блайнд-ривер сужалась, берега были засорены гнилыми бревнами, зарослями пальметто. Между двумя рукавами пролегало расстояние в несколько сот футов, устье одного из рукавов почти полностью заросло травой. Для человека, достаточно сообразительного, было нетрудно направить свою лодку в один из них, потом заглушить мотор и на веслах тихонько перебраться в другой.

— Больший рукав оканчивается тупиком, — заметила она.

— Поэтому должно создаться впечатление, что твой болотный герой испарился в воздухе.

— Тянет на вестерн типа Б.

Он с усмешкой посмотрел на нее.

— Думаешь, это слишком банально?

— Нет, — медленно протянула она, — если в тот момент, когда скверные парни решают, что Жан-Пьер превратился в бесплотный дух, он заводит свой мотор и на полной скорости удирает. Они слышат его, но не могут понять, ни где он, ни как ему удалось провести их.

— Они разражаются ругательствами, что со всем набором требуемого насилия и наготы обеспечит так необходимую тебе группу «PG» вместо «Q», чего так не любят кассы, или «X», чего не хотелось бы тебе самой.

— Не я придумала эту систему, — стала оправдываться она.

— А я этого и не говорю. Саммер вчера просветила меня на этот счет, по ее словам, фильмы группы «G» — для детей. Я просто хотел еще раз убедиться в этом.

— Она хорошо разбирается в таких тонкостях, если ты это хотел проверить.

— Она сообразительный ребенок. Мимо нее ничто не пройдет незамеченным.

Джулия не ответила, ее внимание переключилось на катер, двигающийся по водной глади прямо под ними. Белый и гладкий, он шел на большой скорости, как будто состязаясь с ними в быстроте. На борту находился всего один человек, водитель, одет он был с ног до головы в белое, так что был почти не виден в ярком света дня. Тут самолет обогнал катер и, устремившись вперед, оставил его позади.

— Не наш ли это катер со съемочной площадки? — спросила Джулия, поворачивая голову назад, чтобы посмотреть еще раз.

— Разве?

— Мне показалось, что на нем есть установка для камеры. Но я не понимаю, кому понадобилось вытаскивать его на воду.

— Может, кто-то захотел покататься.

— Если он не используется для съемок, он должен находиться под замком.

— Давай еще раз посмотрим, — сказал Рей и сделал вираж для поворота.

На обратном пути они снизили высоту и летели почти задевая верхушки деревьев. Рей не стал делать полный разворот, а опустился к воде под углом. Наконец, они увидели катер. Он приближался к каналу, на берегу которого были причалы для катеров. Когда они подлетели ближе, катер нырнул к одному из них. Его движение вперед резко замедлилось, как будто мотор вдруг устал работать. За ту секунду, что самолет пролетал над ним, катер скользнул под крышу причала.

— Я ошиблась, — тряхнула головой Джулия. — Прости.

— Нет проблем, — ответил Рей и поднял нос самолета кверху, набирая высоту.

Этот маневр неожиданно вызвал в ней одно воспоминание. Помолчав, она сказала:

— Ты помнишь ту ночь, когда мы с тобой познакомились, и самолет, который пролетал над нами, — перед тем, как мы столкнулись с тобой?

Он отрывисто кивнул.

— Да, и что?

— Как я понимаю, такие самолеты иногда сбрасывают в болота грузы с наркотиками, где их подбирают катера. Так как ты когда-то работал в ДЕА, я хотела спросить — правильно ли я думаю?

— Это случается, — подтвердил он. — Несколько лет назад недалеко отсюда, около Грэнд-Пойнта, на шоссе, которое было закрыто для движения, потому что там велись работы, сел четырехмоторный ДС-4. Преступники успели выгрузить восемь или девять тонн марихуаны и полмиллиона монет, когда их накрыла полиция по сигналу от одного жителя Грэнд-Пойнта. Троих из группы гоняли по всему району.

— Увлекательное занятие.

— О нем до сих пор еще вспоминают. Но я хочу сказать, что сейчас наркотики в основном перевозят на катерах. Они приходят с островов и из прибрежных бухт, точно так же, как во время Сухого закона ввозили алкоголь или контрабандные товары.

— Тот, кто занимается этим, должен хорошо знать побережье и водные пути.

— Или нанять того, кто это знает, — согласился он и повернул голову, чтобы посмотреть ей в глаза.

Но ведь она ни в чем не подозревала его, или это не так? С трудом выдержав его взгляд, она спросила:

— Это правда, что здесь активность торговцев наркотиками больше, чем, скажем, во Флориде?

— Она растет с каждым месяцем. Чем больше сил концентрирует правительство на борьбе с наркотиками в таких городах, как Нью-Йорк, Майами, Хьюстон и Лос-Анджелес, тем положение здесь становится все хуже и хуже. Наркотики переправляют партизаны. Они не ждут, пока в них будут стрелять, они исчезают и создают себе новый плацдарм, в данном случае в рукавах дельты. Большое значение имеет также и то, что Луизиана расположена как раз в центре штата, что делает ее удобным перевалочным пунктом для переправки наркотиков как на восток, так и на запад.

Когда Рей все это ей рассказал, его лицо приняло несколько отчужденное выражение. Под влиянием порыва Джулия спросила:

— Ты когда-нибудь жалел о том, что ушел из управления?

Его плечо дернулось под туго натянутой тканью рубашки.

— К тому времени я разочаровался в идее, что мы сможем решить эту проблему, бросая на войну с наркотиками все больше людей и денег. Для того чтобы победить наркотики, нужно сделать так, чтобы наркомания перестала служить средством ухода от жизненных трудностей. Те, кто злоупотребляет наркотиками, как, впрочем, и другими продуктами, должны осознать, что они сами отвечают за себя. Как выразился один из здешних обитателей: «Мы встретились с врагом, и этот враг — мы сами». Не уверен за точность цитаты, но мысль выразил верно.

— Не очень-то она приятная.

— Я не хотел оскорбить твои либеральные калифорнийские чувства, — сказал он бесстрастным голосом. — Но уже больше двадцати лет, как люди сочувствуют наркоманам. Результаты этого мы видим практически ежедневно в новостях.

— И что ты предлагаешь? Посадить всех наркоманов в тюрьму?

— Я предлагаю принудительное лечение от одного года до пяти лет за преступление, связанное с наркотиками или же за появление на свет детей с врожденной наркоманией. Должно сработать общественное образование, доведенное до высочайшей степени интенсивности и обличение этого порока самыми жестокими реальными фактами — такими, от которых любой человек, будь то ребенок или взрослый, как только поймет, что стал наркоманом, воткнет в себя нож. Остановим спрос, не будет предложения — не будет и наркомании.

— И ты действительно думаешь, что это сработает? — Его мысли о борьбе с наркотиками были ей так же интересны, как и все, что он говорил, и вообще его отношение к жизни.

— Кто знает? Во всяком случае, это должно быть не менее полезно, чем ликвидация одного килограмма коки в каждой тысяче и одной тонны марихуаны в каждой сотне тонн, которые приходят на побережье.

Она не ответила, хотя у нее возник вопрос, многие ли из сотрудников управления чувствуют то же, что и Рей. И как они могут выполнять свои обязанности, если их мучают такие сомнения.

Они снова летели на запад, и солнце, бьющее прямо в лицо, заставило ее закрыть глаза до тех пор, пока самолет не стал снова делать круги. Ровный шум моторов и плавное движение действовали расслабляюще, и она подавила неожиданный зевок.

— Послушай, — сказал Рей с добрым юмором, — почему бы тебе не пройти назад и не сесть в откидное кресло? Ты сможешь немного подремать, а я тем временем проверю, откуда появился посторонний шум, и сверюсь с расписанием.

— Посторонний шум? — переспросила она с тенью тревоги.

— Ничего особенного, беспокоиться не о чем, хотя я бы проверил, откуда он появился. Обещаю разбудить тебя задолго до того, как у нас появятся неприятности.

— Премного благодарна, но почему бы этим не заняться механикам аэропорта?

— Они могут, но поскольку я рискую своей головой, не считая других частей тела, я предпочитаю заниматься этим сам.

— Я поняла тебя, — засмеялась она и, отстегнув ремень, прошла в дальнюю часть кабины.

Она улеглась на откидном кресле, и, слушая мягкий шорох воздушной системы, почти провалилась в полудрему, ей вдруг показалось странным, что она сразу поверила словам Рея, будто все в порядке. Обычно она не отличалась доверчивостью. Странным было и то, что она совсем не обиделась на его язвительное замечание насчет ее либеральной калифорнийской чувствительности. Возможно, ей больше хотелось спать, чем возмущаться, или же просто было жалко портить день напрасными спорами. У нее самой не было четкой позиции по поводу наркомании. Она считала, что наполнять свое тело потенциально смертельной отравой было глупо, но не испытывала праведного гнева против тех, кто занимался этим по своему желанию. Она также знала, что в ее съемочной группе многие не чуждались наркотиков; свидетельства тому были налицо. Но она не чувствовала себя вправе вмешиваться, пока это не наносило ущерб работе.

Ущерб работе. Возможно ли, что кто-то пренебрег своими обязанностями в тот день, когда погиб Пол Лис-лет? Эта мысль была не из приятных. Она выбросила ее из головы.

Она открыла глаза, ей была видна кабина пилота через небольшой открытый проход с отдернутой в сторону занавеской. Рей выглядел очень внушительно за приборной доской, движения его рук были уверены, все внимание сосредоточено на пульте управления, датчиках, указателях. Его профиль на фоне солнечного света казался мужественным, красивым, надежным. Именно надежным. Она снова закрыла глаза. Она действительно устала. Сейчас она немного поспит.

Уже засыпая, она почувствовала, что самолет сделал вираж, услышала треск, чей-то неразборчивый голос по радио и спокойный, ровный голое Рея. Она повернула голову, немного нахмурилась во сне, но так и не проснулась.

Ее разбудил резкий толчок. Через минуту Джулия поняла, что они попали в полосу турбулентности; толчки были мягкими. Шея ее затекла, она чувствовала, что обмякла и потеряла всякую ориентацию. Она не могла спать до темноты, и все же свет словно померк, как будто кто-то зашторил все боковые окна кабины. Но окна были открыты. Она наклонилась и посмотрела вниз.

Далеко внизу она увидела ломаную линию ватных облаков. Под ними сверкала и светилась вода, бесконечная синяя вода рядом — со светло-коричневой полосой; цвета быстро приобретали серый оттенок в сгущающихся сумерках. Это была береговая линия.

Джулия так резко приподнялась на сиденье, что от натянувшегося на ней пояса безопасности у нее перехватило дыхание. Она отстегнула его с резким щелчком и увидела, что Рей, которого освещали только огоньки приборной доски, обернулся и посмотрел на нее через плечо. Джулия вскочила на ноги и в два прыжка оказалась у него в кабине.

— Что случилось? — спросила она нарочито спокойным голосом, усаживаясь в кресло рядом с ним.

— Ты лучше пристегнись. Когда мы будем разворачиваться над океаном, нас может тряхнуть. — Взгляд Рея остановился на ее лице, как будто желая угадать ее настроение, хотя на его собственном лице ничего нельзя было прочесть.

— Это океан! — воскликнула она, пристегиваясь ремнем. — Если это шутка, то предупреждаю тебя, она не удалась…

— Это побережье Флориды. А если бы я сказал тебе, что у нас возникли проблемы, ты бы мне устроила истерику?

Она замерла:

— А они возникли?

— Собственно говоря, — сказал он, посмотрев на светящиеся датчики и снова обернувшись к ней, — их нет.

— Так в чем же проблема?

— Проблема чисто физическая. Мне захотелось омаров.

Она помолчала несколько секунд и, выделяя каждое слово, медленно произнесла:

— Даю тебе две минуты, чтобы ты сказал, где мы находимся и куда направляемся, прежде чем я применю к тебе силу.

— Только силу? Я уж боялся, что ты убьешь меня.

— Идея хорошая, но я не склонна к самоубийству.

Он вознаградил ее за этот образец логики усталой улыбкой.

— Нассау, — ответил он.

— Нассау. Это — на Багамах?

— Если его оттуда никуда не перенесли.

— А ты направляешься туда, не спросив меня, даже не намекнув?

— А тебе хотелось бы поехать туда со мной?

Она проигнорировала этот вопрос.

— Весь этот разговор насчет шумов и проверки расписания — для отвода глаз, не так ли?

Его темные глаза были непроницаемы.

— А я-то думала, что ты хочешь показать мне те два рукава как можно скорее и что еще лучше, на своем самолете.

— Вид не то чтобы лучше, но совсем другой.

Она откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась вперед.

— Отлично. Надеюсь, тебе понравится ужин с омарами. В одиночестве.

— Ты не любишь омаров? — Вопрос был испытующим.

Она обожала их, но не собиралась в этом признаться. Она просто молча посмотрела на него.

— Прежде чем ты скажешь что-то такое, о чем будешь потом сожалеть, я должен предупредить тебя, — сказал он, как бы уговаривая ее обратиться к здравому смыслу, — когда мы вернемся домой, будет очень поздно. Ты можешь проголодаться.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Ей уже хотелось есть.

— Почему ты это сделал? — спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя с каждой фразой волновалась все больше. — Наверное, существуют женщины, которые пришли бы в восторг оттого, что их крадут и увозят на вечер в какое-нибудь экзотическое место, но я к ним не отношусь. Я не знаю, как ты мог подумать такое обо мне. Я думала, что ясно дала понять — я терпеть не могу, когда меня заставляют делать что-то против моей воли, я ненавижу эти ковбойские штучки, как будто меня насильно нужно принуждать, будто бы я не знаю, чего хочу, и какая мне от этого польза.

— А ты знаешь? — спросил он тихим голосом, но уже с оттенком грубости. — Ты точно знаешь, чего ты хочешь и что для тебя лучше всего, а это, значит, тебе не нужно. Как хорошо быть так уверенной в себе. Ты только подумай — ты еще не попробовала омаров.

Она повернулась и пристально посмотрела на него, заметив особенный нажим в последних словах. В полумраке она почувствовала, как заливается краской при мысли о том, что он, должно быть, решил, что она не желает его. В ответ он так же пристально посмотрел на нее, глаза его сверкнули. Неожиданно затрещало радио, из него посыпались отрывистые вопросы и инструкции. Он отвернулся от нее, прикрыв глаза ресницами, чтобы не выдать своих чувств. Когда он отвечал на вопросы, его голос уже звучал спокойно и уверенно.

Они не разговаривали до тех пор, пока не приземлились в аэропорту острова Провидения.

Паспортный контроль оказался простой формальностью, улаженной при помощи документов. Машина, которую Рей арендовал по радио, уже ждала их. И часа не прошло, как они проехали по дороге, идущей вдоль берега мимо вздыхающего, освещенного лунным светом прибоя, мимо шелестящих казуарий, и сидели в ресторане на открытой площадке, и перед ними дымились на тарелках нежные омары.

Воздух был мягкий и теплый, он пах солью, цветами, а аромат жареных ракушек приобретал особую остроту от запаха сохнущих рыбацких сетей. Береговой бриз колебал пламя лимонно-желтой толстой свечи в круглом фонаре в центре стола, шумел в пальмовой крыше над их головами, раскачивая гирлянды цветных лампочек, украшавших кусты в горшках, расставленных по периметру ресторана. Далеко на горизонте под луной шевелилось море, как чешуйчатая спина какого-то чудовища, а совсем рядом с ними, в странной гармонии с ритмом музыки, доносящейся из музыкального автомата на пляже, качались на волнах яхты со спущенными парусами, шхуны, дожидающиеся пассажиров, и рыбацкие лодки.

Рей предложил Джулии повести ее в «Грейклифс», старую гостиницу в колониальном стиле, где был единственный пятизвездочный ресторан на Багамах. Она отказалась. Если ей предстояло ужинать на острове, то она хотела почувствовать остров, вдыхать запах моря, ощущать на своем лице морские брызги.

Омар был удивительно вкусный, в меру сдобренный пряностями; лимонного цвета масло — свежее и горячее; хлеб — пышный, с хрустящей корочкой, посыпанной кунжутными семечками для придания вкуса ореха. «Шабли» — самое лучшее вино, которое нашлось в ресторане, — отдавало ароматом груш и персиков и было немного терпким, что прекрасно сочеталось с едой.

Довольно трудно сердиться на кого-то во время поглощения целого омара. Натянутость и резкие жесты были бы так же неудобны, как изысканный гарнир из съедобных цветов и декоративной травы. Это была тяжелая работа, надо было орудовать специальными щипцами и острыми палочками, успевать быстро утирать салфеткой капающее масло. Было невозможно удержаться от взаимных возгласов триумфа, от совместных жалоб на трудности.

Полный желудок также располагает к великодушию, сделала для себя вывод Джулия. Она все еще обижалась на то, как ее обманули, но стала куда менее воинственной. Во всяком случае, невозможно было гневаться на человека, обладающего такой способностью наслаждаться моментом. Рей Табэри и не пытался скрывать, как ему нравится еда, компания и место. Казалось, он совсем забыл и о ее настроении, и о том, каких усилий стоило добраться до острова и до ресторана. Он был предельно внимателен к ней — подливал вино, помогал разделать непослушную клешню омара, протирал кусочком лимона ее пальцы, чтобы они не пахли рыбой, — делал все, что требовалось в данный момент. Он следил за тем, чтобы не переступить грань между правилами хорошего тона и фамильярностью, старался сохранять воображаемую дистанцию, разделяющую их, но все его внимание было сосредоточено на Джулии.

Это внимание лишало ее уверенности.

Они пили кофе, смотрели на море и на туристов, разряженных и полуголых, пьяных, трезвых, веселых, которые проходили перед ними по берегу. Затем и они влились в этот поток, глазели на витрины, купили Джулии соломенную шляпку, поторговавшись с одной из немногих местных торговок, у которой еще оставался товар в этот поздний час. Потом они пошли к стоянке, где оставили свою арендованную машину, сели в нее и поехали в аэропорт.

Они были уже далеко за городом, когда Рей сбавил скорость и свернул на площадку, расположенную на небольшом мысу с видом на океан. Минуту он сидел, не снимая рук с руля, потом открыл дверь и вышел из машины.

— Давай погуляем по берегу, — сказал он. — Погуляем немного, а потом поедем дальше.

В его голосе не было ничего, кроме вежливого предложения, но Джулия не решалась выйти из машины. Вино, море и пляж, освещенный луной, — все это обладало огромной властью, и никто не сознавал это так сильно, как она, которая провела не одну ночь, глядя, как на берег накатываются волны. Здесь не было большого прибоя; волны разбивались о коралловый риф, после чего становились тихими и кроткими. Но Джулия знала, насколько она неравнодушна к ним.

Она была неравнодушна к Рею. Он был совсем не тот мужчина, которым она могла заинтересоваться, у них не было ни общих целей в жизни, ни общего прошлого, по образу мыслей они были очень далеки друг от друга, тем не менее это было так.

Он уходил от нее все дальше. Она могла остаться и сидеть в машине, как надутый ребенок, в обиде, что его все бросили, или же присоединиться к нему в его медленной прогулке по мокрому песку. Другого выбора у нее не было.

Он поджидал ее на самой верхней точке мыса. Подав руку, он помог ей подняться по крутой тропе, проходящей среди глыб известняка, поросших жестким кустарником, и оканчивающейся песчаной полосой. Отпустив ее руку, он прошел по коралловому песку — к краю воды и стал смотреть, как волны плетут мокрые кружева вокруг его ног.

Пляж растянулся широким полумесяцем по обе стороны от них. Было темно. Сзади высился мыс, закрывая собой шоссе наверху и автостоянку. Воздух был влажный от морской пены, доносимой ветром оттуда, где в нескольких ярдах от них вокруг кораллового рифа бурлил океан. Поверхность океана напоминала темно-синий бархат, украшенный серебряными блестками. Луна была похожа на блюдо, закутанное в серую ткань облака. Далеко в темноте вырисовывался прямоугольный силуэт грузового парохода, медленно и верно продвигающегося на край света и оставляющего за собой в ночном небе черный шлейф дизельного дыма.

Рей обернулся и смотрел, как Джулия идет по песку. Она остановилась рядом с ним. Когда она снова двинулась вдоль пляжа, он присоединился к ней, соразмеряя свои шаги с ее шагами.

Ветер поднял и скрутил легкую шелковую юбку Джулии, обвил ее вокруг ног Рея. Она прилипла к ткани его брюк, но он не сделал попытки отодвинуться. Сунув руки в карманы, он начал говорить, и его слова совпадали по ритму с его ровным упрямым шагом.

— Я и не думал вести себя с тобой так, как будто ты неразумное дитя. Мне только показалось, что тебе необходимо на некоторое время забыть обо мне. Ты работала день и ночь, ты переутомилась, ты плохо спала, у тебя темные круги под глазами. Ты бы нашла тысячу причин, чтобы не ехать со мной, если бы я попросил тебя, поэтому я и не просил.

— Значит, все это для моей же пользы.

— И для моей. У меня тоже достаточно забот.

— И ты ожидаешь, что я буду вне себя от счастья, особенно после того, как мы обо всем договорились?

— Я что-то не помню, до чего мы договорились.

— Не надо, пожалуйста. По крайней мере, ты должен признать, что ты не возражал.

— Может, я потом изменил свое мнение. Во всяком случае, сегодня вечером я ожидал, что ты признаешь свершившийся факт и воспримешь его с присущим тебе тактом.

— Может, правильнее было бы сказать «с благодарностью»?

— Мои мечты не заходят так далеко.

Его грустный голос действовал ей на нервы. Способность этого человека смущать ее приводила Джулию в бешенство. Она всегда считала себя достаточно опытной в словесных поединках, которые в Лос-Анджелесе сходили за флирт. И правда, ее нелегко было сбить с толку. Причиной тому могло быть то, что в Калифорнии никакие чувства не связывали ее с собеседниками; это были просто упражнения в быстроте ума и хладнокровном самообладании. Сейчас все было иначе. Отношения между Реем Табэри и ею были такими же непостоянными, как море, и еще менее объяснимыми.

По шоссе над ними промчалась машина, ее фары на мгновение осветили пляж. За ней проехала другая, двигаясь медленно, почти ползком. Джулия дождалась, пока стихнет шум от той и другой, и только потом произнесла:

— Ничего не могу сказать о твоих мечтах, но твои предположения насчет того, почему я решила прекратить наши отношения, действительно завели тебя очень далеко.

— А что тебе известно о моих предположениях? — В его вопросе звучало не только любопытство.

— Я могу судить о них только по твоим словам.

— И что это за слова?

Она пожалела о том, что начала этот разговор. Джулия и сама не знала, что заставило ее вновь поднять эту тему, может быть, его решимость выяснить до конца, что она думала о причинах его поведения. Однако она не собиралась сейчас раскрываться перед ним.

— Ты, кажется, вообразил, что мне не нравится, как ты занимаешься со мной любовью. Это совсем не так; я постаралась объяснить тебе все, как могла, откровенно. И предупреждаю, если по этой причине ты посмеешь сделать меня мишенью для твоих колкостей, я отказываюсь…

— Я не посмею, — мягко перебил он. — Ответная реакция может быть опасна для моего психического здоровья.

На какое-то мгновение она растерялась. Ветер трепал ее волосы, губы ее раскрылись, а злость понемногу угасла. Неуловимое движение его мыслей к ее мыслям, их восприятие, согласие с ними и шаг навстречу искушали ее так же, как ветер и море, ночь и их уединение. Это движение затрагивало самые глубокие струны, заполняло всю душу и в сочетании с его добродушием, заботливостью, решимостью устранить барьеры, которые лежали между ними, создавало в ней ответный порыв, нарастающий со скоростью взрыва.

Она хотела любить его. Это было неразумно, у этой любви не было будущего, но она знала, что это возможно. Из этого никогда ничего не могло бы получиться, но она чувствовала, как он влечет ее. Ей было больно признаться в этом, но она созрела для его любви. В другое время, в иных обстоятельствах она смогла бы ответить на его чувство.

— Ах, Рей, — растерянно прошептала она.

Какое-то мгновение они, не отрываясь, смотрели друг на друга, завороженные лунным светом, отраженным в их глазах, а в следующую секунду они уже ст®я-ли обнявшись.

Его поцелуй, нежный и сильный, был соленым от морских брызг. В пылкости Джулия не уступала ему. Она проводила языком по его слегка обветренным губам, по гладким и острым краям зубов, исследовала теплоту пространства внутри его рта. Она тесно прижалась к его груди, как бы вызывая в нем память о своем теле, и почувствовала, как его руки сжимают ее все крепче и сильнее привлекают к себе.

В ушах у нее стоял равномерный гул волн, он отзывался ударами ее сердца. Ветер, касаясь ее разгоряченной кожи, как будто ласкал ее и наполнял желанием. Открытое небо над ними обещало безграничную свободу, вечное благословение. Ночь накрыла их теплым прокрывалом, освещенным слабым светом полузакрытой облаками луны.

С подветренной стороны мыса темнела полоска естественной ниши. Они, не сговариваясь, двинулись туда. Он расстегнул пуговицы на ее платье, она проделала то же с его рубашкой. Кремовый шелк упал на песок мелкими складками. Они стали на него на колени, слившись губами, и она принялась стягивать с его мускулистой спины рубашку. Он нежно целовал ее и терпеливо ждал, когда она освободит его руки.

Он взял в ладони ее груди, ощущая соски под тонким шелком и кружевом, и скользнул пальцами за спину, чтобы расстегнуть застежку лифчика. Он склонил голову, чтобы вкусить гладкие, с голубыми прожилками, полушария, закрыв глаза, вдыхал теплый женский запах, и она ощутила на своей коже, как дрожат его ресницы.

Вокруг их обнаженных тел был шелк и песок, когда они, освободившись от одежды, легли на землю. Коралловый песок скользил под ними, когда они двигались в едином ритме, касаясь, замирая, пробуя на вкус взаимную радость, восторг, экстаз.

Они нашли больше того, что искали. Это был праздник чувств, нарастающее блаженство, охватившее их целиком. Объединенные в одно целое, беззащитные в своей нежности, они двигались, охваченные бьющей через край энергией и необыкновенной хрупкостью, жаром, от которого захватывало дух, и нежной страстью, подернутой страхом. Страшась испытать это чувство, они поддались его яростному и всепоглощающему колдовству. Это чувство застало их врасплох и создало из них новое и прекрасное единое существо, навеки запечатленное в памяти песка, моря и луны.

Позже, когда они оделись и взобрались на мыс, они обнаружили, что, пока они, забыв обо всем, любили друг друга, кто-то стащил аккумулятор из их машины. Они переглянулись и расхохотались. Они долго вспоминали об этом с улыбкой, и тогда, когда ждали рейсового автобуса в аэропорт, и тогда, когда сообщали в компанию по аренде, где можно подобрать их автомобиль, и позднее, во время долгого перелета домой.

Но их хорошее настроение продержалось только до тех пор, пока они не добрались до дома тети Тин. Когда они выходили из «чероки», навстречу им с веранды из кресла-качалки поднялся мужчина. Он подошел к ступенькам и сурово смотрел, как они приближаются к нему. От его взгляда не скрылась ни их помятая одежда, ни соломенная шляпка в руках Джулии и то, как заботливо обнимал Рей ее за талию. Человек этот был строен, с каштановыми с проседью волосами и утонченным видом. Его приятный голос носил явные следы бостонского произношения, хотя подтекст был резок, колюч, как тонкая английская сталь.

— Добрый вечер, Джулия, — сказал он, — впрочем, вернее, доброе утро; прости мою ошибку, мне пришлось дожидаться тебя некоторое время. Я мог бы спросить тебя, где ты была, но вопрос этот может показаться тебе бестактным, если не сказать излишним, учитывая обстоятельства.

Это был Аллен.