ГЛАВА 5
Когда обычно вечером дома звонил телефон, Дженни тут же подбегала к нему в надежде, что это звонит Джей, и так оно чаще всего и было. Но в эти дни все было по-другому, и она знала, глупо было надеяться, что не последует другого звонка от мистера Рили.
Тем вечером, однако, это оказался Джей.
– Только что поговорил по телефону с отцом. Он звонил Джорджу Кромвеллу. Они восхищены тем, как ты повела дело. Они восхищаются, а я горжусь.
– Я так рада, Джей.
– Теперь слушай. Я решил, что завтра подходящий день. Мы отправимся за кольцом. Я хочу, чтобы ты подождала меня у входа в мой офис в три часа. И, пожалуйста, никаких «но». Мы сможем пройти пешком до магазина Картье.
Когда он повесил трубку, она еще посидела некоторое время у телефона, как бы проверяя собственные чувства. Картье. Кольцо… сделать законными те узы, которые так сильно и прочно связывали их. Она должна быть на вершине блаженства. Она счастливейшая из женщин! Было бы нелепо и абсурдно позволять страху, позволять чему-нибудь испортить…
Телефон зазвонил снова. Женский голос спросил:
– Мисс Раковски?
В этот раз женщина, Дженни уже знала, прежде чем было сказано еще хоть слово. Она знала.
– Меня зовут Эмма Данн. Мистер Рили говорил с вами некоторое время назад. Он передал это дело мне.
Дело. На меня заведено дело, и я теперь числюсь в картотеках соцслужб.
– Никакого дела нет, – сказала Дженни.
– Хорошо, не будем так называть. Но возникли кое-какие проблемы, хотя и непонятно, почему. Вы подумали об этом еще раз?
Держись уверенно. Не позволяй ей почувствовать, что ты колеблешься или напугана.
– Да, я думала. Я уже дала ответ мистеру Рили, и я не изменила своего мнения.
– Мы так надеялись, что вы передумали, мы дали вам время.
– По-моему, я выразилась достаточно ясно. – Дженни говорила строго. – Это… произошло много лет назад. Предполагалось, что это будет конфиденциальное соглашение, и постоянное. Я хочу чтобы все так и оставалось.
– Она такая замечательная девочка. Если бы вы могли увидеть ее…
– Послушайте, неужели вы не понимаете, что делаете? Вы бередите старые раны, и это довольно-таки жестоко с вашей стороны. Разве вы не понимаете этого? – Она должна прекратить разговор. Можно просто положить трубку. Но этим ничего не добьешься. Они будут продолжать звонить. Может статься, что они будут ждать ее у двери однажды вечером, когда она придет домой. Может, и Джей будет с ней. Дженни вздрогнула. Теперь ее голос дрожал. – Мне было восемнадцать лет. Я была совершенно одна. Его семья была настроена против меня. Я была не очень богата. И он был беспомощным ребенком, ничем не мог мне помочь. Мои родители… они бедны… Послушайте, мне пришлось бороться, чтобы пробить себе дорогу в жизни, и я ни от кого не имела реальной помощи. И я буду бороться сейчас, если придется. Так что, может быть, вы оставите меня в покое? Можете вы сделать хотя бы это?
В голосе послышались примирительные нотки:
– Никто не собирается бороться, мисс Раковски. Совсем наоборот. Ваша дочь хочет прийти к вам с любовью. Она чувствует такую потребность.
– Мистер Рили сказал, что она не нуждается ни в чем. Как бы там ни было, денег у меня нет, вы знаете. – Сказав это, Дженни мгновенно почувствовала раскаяние. Это прозвучало слишком грубо, а она вовсе не хотела этого.
– Деньги тут совершенно ни при чем. Джилл не это нужно.
Она не хотела ничего знать, она хотела только избавиться от всего этого, но что-то заставило ее спросить: – Она не очень счастлива в своей семье?
– О, нет, все совсем не так. Ее семья с полным пониманием отнеслась к ее желанию увидеть своих родителей.
– С пониманием! А как насчет моих желаний, моих потребностей? Это все в прошлом… – У Дженни слова застряли в горле.
Женщина, должно быть, что-то почувствовала и ответила с явным сочувствием:
– Почему бы вам не прийти поговорить в наш офис? Это вовсе не телефонный разговор. Мы лучше поймем друг друга, когда увидимся. Приходите посоветоваться. Мы хотим помочь вам.
– Я не нуждаюсь в вашей помощи! – Сейчас Дженни просто рыдала. – Я никого ни о чем не просила, понимаете? У меня все в порядке, вернее, было в порядке, пока вы не открыли этот ящик Пандоры, который, по всем законам, должен всегда оставаться закрытым.
– Законы меняются. Люди хотят знать, откуда они. Они имеют право знать…
– У меня тоже есть права! В конце концов, вы вторгаетесь в мою личную жизнь. Я не хочу ничего слышать об изменении законов. Я юрист, и я понимаю…
– Мы знаем, что вы юрист, мисс Раковски. Поэтому вы, как никто другой, должны знать, что законы часто меняются соответственно нравам, временам.
Дженни была совершенно обессилена. Было таким мучением просто держать телефонную трубку.
– Послушайте, я не хочу больше говорить. Я все сказала. Я только хочу, чтобы вы исчезли. Я собираюсь повесить трубку. Я только хочу, чтобы вы оставили меня в покое.
– Боюсь, что это невозможно, – отозвался мягкий голос.
Дженни положила трубку. Слезы, душившие ее, были не слезами сожаления, а слезами злости и страха. Даже тогда, когда они лились из глаз, холодные и липкие, как глицерин, она знала это. За закрытыми веками где-то в одном из уголков мозга злость и негодование приобретали очертания, расплывались, как дым, угольно-черный и огненно-красный, и росли, как джин, вырывающийся из бутылки. Как смеют они загонять ее в угол, как детективы, словно она совершила преступление?
И еще… Бедная девочка. Может, она в отчаянии. Да нет же, нет, она учится, и они сказали, что она чудесная. Все хорошо, за исключением того, что она думает, будто нуждается во мне. Как она может быть в отчаянии тогда? Нет, это я в отчаяний.
Комната, освещенная только одной боковой лампой, казалась темной. Кресла приобрели очертания сидевших мужчин, своего рода трибунал, вершивший правосудие над Дженни. Высокие занавески напоминали стоявших мужчин, нахмуривших брови и готовых схватить ее, в ожидании сигнала, чтобы увести прочь. Свет, падающий на круглый медный горшок, где рос папоротник, создавая очертания ухмыляющегося лица на выпуклой поверхности, и при каждом движении Дженни и изменении угла зрения лицо также двигалось и открывало уродливый, скорбный рот.
Может, я схожу с ума в этой комнате?
«Ищет своих родителей», – сказала та женщина. Да, она сказала так, верно? Неужели они смогли разыскать Питера? Она порылась в своей памяти. Называла ли она его имя там, в доме? Ну, конечно, там должны быть записи; его отец оплачивал счет, так что там должна быть запись.
Хорошо, если агентство разыскало его у Мендесов – этих высоких людей под высокими колоннами в солнечной Джорджии, – она не будет там желанной, это уж точно. Бог его знает, может, у Питера уже шестеро детей. Кто знает. Тебе лучше держаться подальше от этих людей, Виктория Джилл.
Вот теперь пришла боль. Как будто у нее стало сильно колоть в боку после безостановочного подъема в гору. Боль была такой резкой, что в какое-то мгновение она вообще не могла дышать.
Виктория Джилл. «Они зовут ее Джилл». Интересно, на кого она похожа? Она должна хоть немного быть похожей на меня, ну хоть немного, по крайней мере.
Слезы высохли, Дженни положила голову на столик возле телефона. Если бы был кто-то, кому можно было все рассказать! Но никого не было, даже Ширли, ее соседка, не могла бы облегчить ее боль, посоветовав, вероятно, только не принимать все так серьезно. Прошли долгие минуты, прежде чем она смогла поднять голову и пойти спать.
На улице дул холодный ветер, и Дженни зашла в вестибюль, поджидая Джея. Напротив филигранной бронзовой двери брокерской конторы на противоположной стороне улицы была точно такая же дверь, которая вела уже в банк. Чуть дальше по улице расположился цветочный магазин, окна которого были украшены цветущими – не по сезону – растениями, привнося нелепую веселость в серьезную, деловую обстановку этого квартала бизнесменов и финансистов. Хотя, может быть, это было и не совсем нелепо. Люди, проходившие мимо нее, казались довольными жизнью; это были люди, которые могли украсить свою жизнь цветами. Она укорила себя: не будь категоричной. Люди могут казаться беззаботными, но это не значит, что все так и есть, взять хотя бы тебя саму. Кто-то увидев тебя в этом пальто – для визита в салон Картье она посчитала уместным надеть новое пальто вместе с подаренным Инид жемчугом, – может подумать, что у тебя тоже нет забот. У всех свои трудности, Дженни.
Ничто не ускользало от внимания Джея. Он торопливо подошел и поцеловал ее, на его лице появилось слегка озабоченное выражение.
– Ты выглядишь такой утомленной! Что случилось?
– Я не очень хорошо спала, только и всего.
– Что-то беспокоит тебя?
– Нет, просто так иногда бывает.
Они прошли к собору Святого Патрика. Вдоль Пятой Авеню располагались в ряд офисы туристических авиалиний. Даже отсюда можно было увидеть яркие рекламные плакаты в их окнах. Джей, взглянув на них, сказал:
– Мне кажется, две недели на островах недостаточны для медового месяца. Следующим летом, когда закончатся занятия в школе, мои родители смогут взять детей в деревню, и мы с тобой проведем месяц в Европе. Мы возьмем автомобиль и поедем с открытым верхом. Мы остановимся в замке, будем пить вино и есть спаржу. Вот это будет наш настоящий медовый месяц. – Он крепче сжал ее руку, когда они переходили улицу. – Все же, по правде говоря, я жду этих двух недель с нетерпением.
Она не ответила. На светофоре загорелся красный свет, для пешеходов тоже был красный, кроваво-красные огни мелькали везде. Она не была готова провести отпуск в Вест-Индии. Июньские Острова, как однажды назвал их один из первооткрывателей, и она видела проспекты с пальмами и виноградниками, нетронутым песком на серповидных берегах, чайками и пеликанами, парусами и тентами. Но в ее жизни все стало таким зыбким и неопределенным, что она просто не могла собраться и поехать, чтобы наслаждаться отдыхом. Вернувшись домой, она неминуемо столкнется с нерешенными проблемами. Было бы менее рискованно оставаться за своим столом в офисе, чтобы быть наготове, когда придет беда. А она придет, непременно придет.
– Ну вот, пришли, – сказал Джей.
Даже снаружи салон Картье был просто чудом, дворцом эпохи Возрождения, весь из резного камня. Дженни вошла в магазин, и ей показалось, что все сразу поняли, что она здесь впервые.
Джей прошел сразу в дальний конец зала, где за прилавком сидел элегантного вида джентльмен, который встал при их появлении.
– Мистер Вулф? Рад снова видеть вас. Я отложил несколько очень красивых колец для вас.
Джей поблагодарил его, добавив:
– Я всегда встречаюсь с вами только по счастливым поводам.
– Да, в последний раз это был подарок вашей матери от вашего отца по случаю золотой свадьбы. Около года назад, не так ли? Ну, поскольку на сей раз вы не уточнили, что именно вы хотите, я приготовил вам несколько грушевидных и овальных камней, а также несколько сделанных под изумруд.
На бархатной подушечке полдюжины бриллиантов сверкали в свете люстры. Все вокруг было бархатным и блестящим. Изысканный салон сам напоминал бархатную коробочку, куда не проникал городской шум.
Разговор умолк, Дженни как бы давали время рассмотреть кольца. Но она думала о своем, сжав руки так сильно, что ладони стали потными. «Если бы только я сказала ему в самом начале! Но сейчас, на втором году знакомства, когда он думает, что знает меня… Я рассказала ему все о моей семье, о моем детстве, чего я хочу от жизни. Я была с ним откровенной, раскрыла ему все о себе. Все, кроме… И он открылся мне полностью. Я это чувствую, потому что он рассказал о самом интимном, тайном, ничего не утаил. Если бы он хотел что-то утаить, он никогда бы не говорил со мной о таких вещах. Он был честен со мной…»
Джей с любопытством смотрел на нее, думая, что она чувствует смущение, не зная, чего от нее ждут.
– Смотри внимательно, Дженни, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты просто влюбилась в одно из них, прежде чем ты скажешь да.
– Они все такие чудесные. Я даже не знаю.
– У вас длинные пальцы, – заметил продавец, – вам подойдет камень продолговатой формы. Не каждая женщина может носить его.
Джей взял одно из колец.
– Бледно-голубой? Мужчина кивнул.
– Очень, очень красивый, мистер Вулф.
Джей знал толк в бриллиантах. Он, должно быть, покупал их своей первой жене, Филлис. Девушке без прошлого, которое надо скрывать. Подходящей жене для такого человека, как он.
– Примерь вот это, Дженни.
Она уговаривала себя: ради Бога, побольше чувства.
– О, оно великолепное, Джей. Просто великолепное. Кольцо легко скользнуло ей на палец.
– Поднесите руку к свету, – порекомендовал продавец.
Кольцо переливалось всеми цветами радуги, но все же огонек на ее руке был белым, как солнечный луч, сверкающий в небе, отражаясь в голубой воде, превращает все в белое, в серебряное и белое.
– Ну, что ты думаешь? – спросил Джей.
Оно было слишком дорогим! Если бы оно стоило поменьше, может, она не чувствовала себя такой подавленной.
– Тебе не кажется… что-нибудь поменьше будет лучше? – спросила она.
– Почему? Ты думаешь, оно выглядит вызывающе?
– Нет, но…
– Ты именно так и думаешь. Я уже знаю тебя. Но и ты меня знаешь. Я бы не заставил тебя носить что-нибудь вызывающее. Размер как раз твой. Теперь померь другие.
Она подчинилась, держа руку, пока примеряли одно кольцо за другим. Какая жалость, что она не испытывает никаких чувств в такой момент!
Теперь Джей, понимая ее смущение, сам стал выбирать.
– Бриллиант грушевидной формы менее всего подходит, – сказал он, и продавец согласился.
Двое мужчин совещались. Желтый бриллиант был показан и отвергнут, так как был круглый. Выбор сузился до овального и двух колец в форме изумруда. Продавец положил их вместе. Две пары глаз вопросительно смотрели на Дженни.
– Я в полной растерянности, – прошептала она.
– Ты хочешь предоставить это мне? – спросил Джей.
Она попыталась выдавить из себя улыбку.
– Выбирай ты. Ведь именно ты будешь чаще смотреть на него, например, за обедом.
Так было выбрано первое кольцо в форме изумруда. Затем было отложено обручальное кольцо с бриллиантовыми капельками, достаточно узкое, чтобы носить на том же пальце; после этого Джей выписал чек, который Дженни не видела, и они вышли на улицу.
– Все хорошо, Дженни, да? Ты счастлива, дорогая?
– Ты же знаешь, очень.
– Ты была такой спокойной.
– Я была смущена. Мои пальцы перепачканы чернилами. Разве ты не заметил?
– Ну и что? Признак честного труда, только и всего. – Он рассмеялся. – Я не сказал тебе. Я не буду сегодня ночевать дома. Дети останутся с родителями Филлис. Сегодня день рождения их дедушки. Так что у тебя будет ночной гость. Надеюсь, ты не против.
Она почувствовала, как желание поднимается в ней. У них было так мало ночей, когда они могли оставаться вместе. Она не ответила, только взглянула на него, и взглядом все было сказано.
– Моя Дженни, – произнес он.
Они быстро спустились по улице, потом свернули к восточной части города. С наступлением сумерек становилось холоднее, в воздухе кружились снежинки, а ветер перехватывал дыхание, так что невозможно было говорить. Джей заговорил первым:
– В обычное место?
– Почему и нет?
«Обычным местом» был ресторан в двух кварталах от ее квартиры. Это был небольшой и уютный ресторанчик с итальянской кухней. Заведения типа «Лютес», «Ла Кот Баск» они посещали в выходные, когда у Джея было свободное, точнее сказать, относительно свободное время, потому как он всегда работал и в выходные.
– Всем нравится итальянская кухня, – заметил он, разворачивая салфетку.
Много лет назад, в Филадельфии, было другое «маленькое итальянское местечко», довольно дешевое, с заляпанными соусом скатертями. Эти пугающие воспоминания, давно забытые, вдруг нахлынули снова.
На этом столе была белоснежная скатерть и букет гвоздик в стеклянной вазочке. И она молча убеждала себя: «это 1988 год. Я в Нью-Йорке. Здесь. Сейчас».
Над столом висела яркая картина, написанная в густых голубых тонах, обрамленная в безвкусную позолоченную раму.
– Ужасно, правда? Это совершенно не похоже на Неаполитанский залив. Мы там тоже побываем, Джен.
– Мне так хочется.
– Мы скоро должны услышать о твоем деле от совета планирования, – сказал он.
Облако нависло снова, серое и влажное. Она хотела развеять его. Ей хотелось утешения; так обиженный ребенок, желая, чтобы его утешили, жалуется на несуществующую боль. Она не могла рассказать ему о настоящей боли, и поэтому выбрала второстепенную.
– Со мной произошел такой мерзкий случай, Джей, действительно мерзкий. – И она рассказала ему о человеке, который пытался столкнуть ее на лестнице.
– Бог мой! – воскликнул Джей. – Ты сказала моему отцу?
– Я не захотела. Не знаю, почему, я просто не захотела.
– Ты должна была.
– И что бы он мог сделать? Ничего. Я не смогла бы доказать это, ведь так?
– Да, верно. Но в следующий раз, когда ты поедешь на городской совет, я буду с тобой. И вовсе не потому, что я жду еще чего-нибудь в этом роде, – быстро произнес он. – Это низкий, подлый человек. Психопат.
– Твой отец считает, что ему предложили солидную сумму за его земли, которую он собирается поделить с мэром.
– В этом есть смысл. Невозможно сказать, сколько еще человек в совете участвуют в этой сделке. Эти несколько акров из-за своего местоположения стоят довольно много. Знаешь, Джен, иногда я жалею, что втянул тебя в эту борьбу. Ты слишком близко к сердцу принимаешь свою работу! Боюсь, ты будешь ужасно расстроена, если проиграешь.
– Ты думаешь, я проиграю?
– Не исключена такая возможность. Мэру нужно всего пять голосов в совете, чтобы победить. Поэтому я и хочу, чтобы ты не слишком-то надеялась, только и всего.
– Сплошь надувательство, да еще в таком маленьком городишке!
– Ты даже себе не представляешь. Городские жители, особенно когда им это внушают, любят помечтать о том, какой бы прекрасной и чистой была их жизнь, если они уехали из города, но позволь мне сказать тебе, – Джей улыбнулся, – Чак Андерсон был избран как человек с незапятнанной репутацией. Чак, бросающий вызов. Честный Чак. Я решительно пресеку взяточничество в дорожном строительстве и при выдаче разрешения на строительство – и все такое. Тогда, шесть или семь лет назад, всплыло на свет одно грязное дело, связанное с Брюсом Фишером, твоим знакомым, который был замешан в групповом изнасиловании возле озера. Ужасное дело, девочке было четырнадцать лет. Ну, это довольно запутанная история, я не помню всех подробностей, но у меня осталось в памяти, что Чак знал все об участии Фишера в этом и все время лгал, чтобы защитить его. Поэтому, когда подошли следующие выборы, ему ничего не оставалось, кроме как публично признать свою вину. Искреннее раскаяние, слезы, удары в грудь: «Я был не прав, мне следовало давно рассказать вам все, мне остается только просить у вас прощения». И так далее. И поэтому все восхищаются его мужеством, и его переизбирают.
– Ну, – произнесла Дженни, – на это действительно требуется мужество. Он бы мог и не признаваться ни в чем?
– Верно, но, видишь ли, когда человек так долго ждал, чтобы раскрыть правду, то невольно думаешь, в чем еще он не признался, и что следует дальше. Я не могу испытывать тех же чувств к тому, кто так поступает, будь в нем хоть масса других достоинств. Я просто теряю к нему доверие.
Дженни молчала. Макароны и телятина лежали на ее тарелке нетронутыми, пища ей стала вдруг отвратительна.
– И ты видишь, – добавил Джей, – он снова оказался замешанным в грязное дело, разве не так, и это несмотря на то, что был в общем-то неплохим мэром в последние несколько лет. Мы все знаем об этом, даже если и не можем доказать. По крайней мере, пока.
Дженни подцепила вилкой кусок мяса. Оно было как резина у нее во рту, хотя она знала, что мясо приготовлено великолепно. Джей ел его с явным удовольствием.
– Да, – задумчиво подытожил он. – Иногда чистосердечным признанием делу не поможешь, слишком поздно.
– Слишком поздно? – переспросила она.
– Слишком поздно, чтобы вернуть утраченное доверие.
– Да, – кивнула она.
– Ты совсем не ешь, – заметил он. – Ты хорошо себя чувствуешь, милая?
– Просто я устала. Я уже говорила тебе.
– Может, мне не стоит оставаться сегодня?
– О, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты остался. Я не от этого устала!
Сверкни глазами, покажи ему, что он тебе нужен, потому, что он действительно нужен тебе, хотя в этот момент и не столько ради любви, а скорее для успокоения.
Джей, Джей, не покидай меня. Я не могу потерять тебя.
– Моя мать уже говорила тебе о своих планах на следующую неделю? – спросил он.
– Нет. А что такое?
– Ну, она позвонит. Они приедут на следующей неделе или через неделю, и она подумала, может, тебе захочется пойти за покупками в какую-нибудь субботу вместе с ней и девочками. Она покупает вещи для Сью и Эмили с тех самых пор, как они потеряли мать, и она подумала, может, ты захочешь начать заниматься этим.
– Ну, конечно. Конечно.
– Семейные заботы уже ложатся тебе на плечи. – Он озорно улыбнулся.
– Я не против.
Слово для нее ничего не значит. Другие мысли доводили ее до безумия. Если бы только у него не было семьи, родителей, детей и еще Бог знает каких еще родственников, которые могли бы осуждать ее! Если бы только они не были теми, кто они есть, если бы Джей был просто никем, не имел ни дома, ни работы, ни имени, ни связей, и они могли бы уехать куда-нибудь подальше отсюда, где их никто не найдет, и начать совершенно новую жизнь без прошлого!
Фантазия, абсурдная фантазия. И ей вспомнилась та ночь, когда она укладывала спать его маленьких девочек и была переполнена чувствами благодарности, доверия и любви.
Они снова шли сквозь ветер, который теперь стал почти штормовым, так что им приходилось бежать, нагнув головы. Уже дома они растирали друг другу замерзшие руки.
– Теперь горячий душ, – сказал Джей.
– Горячий кофе сейчас или потом?
– Нет. Только душ и кровать. Мы согреемся в постели.
Они вместе стояли под струями горячей воды, намыливали друг другу спины, потом насухо вытирали друг друга в маленькой тесной ванной Дженни.
Он положил свои ладони на ее груди, обхватив их пальцами.
– Смотри, они помещаются.
И знакомое чувство нежности охватило ее, разливаясь, как сладостная истома, по всему телу, колени ослабели, так что ноги с трудом могли держать ее. В нем чувствовалась сила, но она не была пугающей, как у других мужчин, не надо было ни защищать себя, ни призывать на помощь все свое мужество, чтобы противостоять чужой воле. Она полностью отдавала себя во власть Джею, такая нежность исходила от него.
В то же время она знала и о своей власти над ним. Она была нужна ему. Она ощущала это, видела по его глазам, расширившимся сейчас от ожидания и своего рода веселого озорства.
Он подхватил ее на руки, отнес в кровать и погасил свет. И ночь сомкнулась над ними.
Утром она приготовила завтрак: свежий апельсиновый сок, оладьи и кофе.
– Я ненавижу спешку по утрам, – сообщила она ему. – Я люблю всегда вставать на час раньше, чтобы иметь время на все.
– Смешно, но я тоже. Дженни, разве не удивительно, что мы не перестаем открывать все новое и новое сходство между нами?
– Не думай, что я ем оладьи каждое утро. Это только в честь прошедшей ночи, я хочу, чтобы ты это знал.
– Они вкусные, просто объедение.
Узкий луч солнца упал на маленький стол. Через полчаса солнце передвинется за угол здания, и кухонька будет освещена только электрическим светом, но в этот момент его отблеск казался праздничным, и ей нравилось это, нравился аромат свежего кофе, цветущая глоксиния на подоконнике, черно-желтый полосатый галстук на белой рубашке Джея, нравилась та спокойная близость, которую они чувствовали, находясь вдвоем, не в окружении детей или родственников, или незнакомых в ресторане.
– Что ж, день приближается, – сказал Джей, – и я даже купил новый костюм.
– И я тоже. Платье совсем, как у невесты. Ты будешь удивлен.
– Дай попробую угадать. Розового цвета?
– Я ничего не скажу. Но тебе понравится. Ширли помогала мне выбирать его.
– О-ох! – Джей скорчил смешную гримаску.
– Не беспокойся, она знает, что к чему, и мне только нужно немного подшить его.
– Дженни, дорогая, что бы ты ни делала, что бы ты ни одела, ты будешь…
Зазвонил телефон. Она прошла в комнату и сняла трубку.
– Доброе утро, – произнесла Эмма Данн. – Извините, что звоню вам так рано, но я не могла дозвониться несколько вечеров подряд.
За эти несколько секунд ладони Дженни покрылись потом.
– Я не могу говорить с вами. Я тороплюсь на работу, – ответила она, пытаясь говорить спокойным голосом.
– Я понимаю. Я отниму у вас несколько минут. Скажите мне, когда вы сможете зайти и встретиться со мной. На ваше усмотрение. Назначьте время.
– Это невозможно. Я сейчас повешу трубку.
– Поверьте, вам не удастся этого избежать, мисс Раковски. Джилл не собирается отступать. Я хочу предупредить вас. Так что вам лучше смириться с…
Дженни положила трубку, вытерла руки носовым платком и провела платком по своему пылающему лицу.
– Какие-нибудь неприятности? – поинтересовался Джей.
– Нет, с чего ты взял?
– Ты выглядишь озабоченной.
– Да, немного. Это клиент… трудное дело, у нее такая трудная жизнь, это ужасно.
Он мягко произнес:
– Ты не должна смешивать эмоции с законом. Ты сгоришь заживо, если будешь так переживать. Может, тебе следует сменить номер телефона. Впрочем, тебе осталось жить здесь не так уж долго.
Он встал и потянулся за своим портфелем. Дрожь охватила Дженни, когда он нагнулся поцеловать ее. Слезы, несмотря на всю решимость, наполнили ее глаза.
Джей изумился:
– Что это? Ты плачешь?
– Нет, нет. Я… это только… Я подумала о нас, и до меня только что дошло. Я чувствую… Я так счастлива.
– Какое горе! Ох уж эти женщины! – Смеясь, он пытался копировать типично мужскую реакцию. – Разве сможет мужчина когда-нибудь понять их? Ну, я лучше побегу, и тебе пора. Я позвоню тебе днем.
Джилл не уйдет. Она настойчивая, не так ли? Упорная. Как ты, Дженни? – спрашивала она себя.
Она вымыла несколько тарелок, подкрасила глаза и губы и, все еще дрожа, отправилась на работу. С большим облегчением она вспомнила, что целый день предстоит провести в офисе, а не в суде. «Как животное в своем логове, я укроюсь в своем уголке с привычными столами, книгами, двумя креслами, высоким окном, закрытой дверью. Машинистка ответит на телефонные звонки и скажет, что меня нет, если я попрошу ее. Я не делала так раньше; но меня еще не загоняли в угол». Джилл не уйдет прочь.
Сегодня, как и все предыдущие дни, клиенты приходили вместе с детишками. Бедные женщины, не имеющие родных в этом холодном городе, им не с кем было оставить детей.
– Это мой Рамон. Ему исполнилось два года на прошлой неделе. Поздоровайся с тетей.
Рамон посмотрел своими черными глазками, потом наклонил голову, спрятав испачканный нос в маминой юбке.
– Он большой для двух лет, – сказала Дженни, не имея ни малейшего представления о том, как выглядят двухлетние дети.
– Да, и сильный. А это Селия. Ей восемь месяцев. Ребенок, которого женщина держала на руках, был необычайно красивой девочкой с нежными чертами лица и не походила ни на мать, ни на брата. Она улыбнулась Дженни ангельской улыбкой и протянула к ней розовую ручку, как бы признавая наличие какой-то общей тайны между ними. Дженни взяла эту ручку, и маленькие пальчики сжались.
– Она чудесная, – сказала Дженни. Женщина кивнула.
– Они мои бриллианты, мои сокровища, эти двое.
Эти слова напомнили Дженни эпизод из древней истории, которой она занималась в колледже два семестра: римлянка Корнелия показывала своих детей:
– Вот мои сокровища.
Эта женщина была тоже измученной и потерянной: ее выселяли из квартиры. Она смотрела сейчас с любопытством, удивляясь, вероятно, почему Дженни все еще держит ребенка за руку. Дженни высвободила свою руку.
– Хорошо, теперь давайте посмотрим, что мы можем сделать для вас, миссис Фернандес.
Позже, позвонив ей, как обычно, Джей сообщил, что у него есть новости.
– Хорошие или плохие?
– И те, и другие. Хорошая – то, что совет по планированию отклонил предложение компании «Баркер». И все это благодаря тебе.
Довольная Дженни однако более трезво оценила ситуацию.
– Все было, вероятно, решено с самого начала. Как я уже сказала твоим родителям, у них уже сложилось определенное мнение еще до того, как я открыла рот.
– Это верно лишь отчасти. На некоторых из них произвело впечатление то, что ты сказала еще дома, а другие изменили свое мнение, когда услышали тебя на собрании. Они думают, ты просто одержала победу над другой стороной. Голосование было трудным, расхождение всего в два голоса.
– А какие плохие новости?
– Ну, это не столько плохие, сколько неприятные. Мой отец и несколько других членов комитета по защите окружающей среды получили ряд непристойных анонимных писем, отправленных по почте где-то в десяти или пятнадцати милях от города. Отец прочитал мне одно по телефону. Довольно мерзкое.
– Угрозы? – Она вспомнила, как ее толкнули с лестницы.
– Что-то в этом роде, но не совсем так. Все хорошо продумано, нельзя подкопаться с юридической точки зрения. Но очень оскорбительные в то же самое время. И ты упоминаешься в некоторых из них.
– Какая честь! Я польщена.
– Очевидно, тот, кто стоит за всем этим, обеспокоен предстоящим в следующем месяце голосованием в городском совете, и они боятся, что ты можешь убедить их. Джордж Кромвелл – он входит в совет, ты помнишь, – говорит, что компания «Баркер» прислала кучу бумаг, большинство из которых посвящено детальному анализу водной системы, о чем ты говорила, и некоторые теперь подготовлены специалистами. Они действительно обеспокоены, говорит он.
– А не могут ли они стоять за этими письмами?
– Могут, но я не думаю, что это они. Это, кажется, не их метод. Хотя, кто знает? В самом городе есть всякий сброд. Фишер первый тому пример, как ты сама могла убедиться. И наш мэр может использовать его для своих целей. Не забывай, здесь поставлены на карту большие деньги. Большие деньги. Как бы там ни было, я не хочу, чтобы ты ходила одна по городу, когда снова поедешь туда. Я поеду с тобой. – Джей переменил тему. – Как насчет кино сегодня вечером? Потрясающий фильм идет недалеко от твоей работы.
В обычное время, думала Дженни, повесив трубку, это дело в Грин-Марч вряд ли вызывало бы такое беспокойство. Она назвала бы это бурей в стакане воды, подумаешь, кучка сердитых обывателей, написавших мерзкие письма, – только и всего. Но она так нервничала в эти дни, что было вовсе не похоже на нее.
Стакан молока помог бы успокоиться. Когда она доставала пакет из холодильника, то выронила его, и белая лужа разлилась на полу.
Звонков от Эммы Данн больше не было, но каждый телефонный звонок звучал как угроза.
Это постоянное ожидание было похоже на страх падения. Однажды, очень давно, она смотрела фильм, в котором самолет, потеряв управление, начал с бешеной скоростью падать в горы. Он грохотал и гудел, скорость падения увеличивалась по мере приближения к земле, в то время как пассажиры, беспомощные, неподвижно застывшие в своих креслах, слишком напуганные, чтобы кричать, с ужасом взирали на мелькавшие облака, острые вершины, заснеженные поля, мелькающие куски неба и кружащиеся горы; с ужасом смотрели туда, где в тысяче метров внизу их ждала смерть. Странно, но она не помнила, как закончилась картина, осталось только ощущение чудовищной беспомощности.
Суббота: трудный, распавшийся на куски день, события которого не имели логической связи между собой.
Утром была примерка свадебного костюма, который Дженни заказала в очень дорогом ателье у Сакса. Глядя в зеркало в примерочной, она почти не узнавала себя.
Ярко-красный бархат отбрасывал розовый отсвет на ее лицо, оттеняя густые черные волосы. Ворот и манжеты были отделаны присборенным кружевом серовато-бежевого цвета. Юбка обтягивала ее узкие бедра, не создавая складок.
– Лучше и быть не может, – с удовлетворением сказала мастер.
Да, не может быть.
– Сюда подойдут черные босоножки с очень тонкими ремешками на высоком каблуке. Очень высоком, если только ваш муж… – Женщина заколебалась.
Дженни улыбнулась.
– Он очень высокий.
– Тогда хорошо. И маленькая черная сумочка. Бархатная желательно. Из очень мягкой замши тоже подойдет.
– Вы оказали мне огромную услугу, – сказала Дженни. – Я хочу поблагодарить вас.
– О, с вами очень легко работать. Просто одно удовольствие. Так много женщин не знают, чего они хотят.
Что я хочу. Ясный ум. И она снова посмотрела в зеркало. Ты в красном бархате, одета для своей свадьбы, ты обманщица, и ты знаешь это, не так ли? Ты представила себя в ложном свете, скрыла правду о себе, ты, которая присягала на верность закону. Ты солгала, попросту говоря. Обманщица!
Небо было светло-голубым, дул зимний ветер, развевающий флаги вдоль Пятой Авеню, а морозный воздух заставлял идти быстро. Так она шагала к большому универмагу Бергдорф Гудман, где девочкам нужно было купить платья для дней рождения и танцевальной школы. Инид должна показать ей, что надо делать. Внезапно ответственность, которую ей предстояло взять на себя, показалась ей слишком большой для нее.
Они ждали ее на первом этаже: элегантная женщина, одетая в спокойные серые тона, с двумя маленькими девочками, стоящими возле нее. Сью и Эмили поднялись на цыпочки, чтобы их поцеловали.
– Привет, Дженни.
– О, – удивленно отозвалась Инид, – это они так называют тебя?
– Да, – отозвалась Дженни. – А что?
– Тетя Дженни надо, я полагаю.
– Ну, можно и так, и так.
Почему же обычное замечание вызвало вереницу беспокойных мыслей? В лифте; наверху в детском отделе, где были куплены платья из голубой тафты, белого батиста и набивного сатина, позже, когда они перешли улицу и зашли в кафе позавтракать – Дженни снова, как вспышки, видела неясные образы, снова Атланта, и затем такая же холодная реакция: посторонняя! Ты не принадлежишь к их кругу. Почему? Ведь в действительности не было сходства между теми людьми и этими, между той женщиной и этой. Эти люди приняли ее! Но все-таки оставалось что-то… У них есть правила, строгие правила. Их либерализм предназначался для менее удачливых, для людей, от которых меньше требовали, «у них же не было наших возможностей».
И, сидя над тарелкой с салатом из цыпленка, девочки уже в это время смотрели на десерт, – Дженни еще раз ощутила ту спокойную элегантность, уверенное превосходство, которое было ее первым впечатлением от четы Вулфов, в большей степени, от Инид.
Нет, какими бы сдержанными они ни были, они будут шокированы; им трудно будет простить ее за то, что она начинает жизнь с их сыном с обмана, со лжи.
Разговор за маленьким столиком был легким и приятным. Инид только коротко упомянула о деле в Грин-Марч, сказав, что оно стало даже более отвратительным, чем ожидалось, и, кажется, только о нем и говорит весь город. Затем разговор перешел на детей, ведь это был их день.
После завтрака они направились в другой универмаг, где Эмили и Сью выбрали подарок на день рождения для Донни, это был большой пушистый енот, очень похожий на настоящего, с полосатым хвостом.
– Девочки, я думаю, у вас был замечательный день, – сказала Инид. – И, мне кажется, пришло время идти домой. У тебя, наверное, есть планы на вторую половину дня, Дженни. При твоей нагрузке у тебя должно быть мало свободного времени.
– Это правда. У меня всегда масса дел.
– Ну хорошо, тогда мы покидаем тебя. – Инид поцеловала Дженни в щеку. – Скажите «до свидания» вашей тете Дженни.
Девочки послушно повторили:
– До свидания, тетя Дженни.
Дженни смотрела, как они шли к такси, и думала: у них есть свои тети, я же не отношусь к их числу. Смешно, Инид все сделала по-своему. Я не возражаю. Мне все равно, будут они называть меня «тетя» или нет.
Я сказала, что у меня всегда полно дел, и это так, но у меня сейчас нет желания чем-либо заниматься. Я хочу только одного: сесть и ничего не делать.
Она перешла проспект и опустилась на скамейку, освещенную солнцем. Поплотнее запахнув пальто и засунув руки в карманы, она сидела, ни о чем не думая, просто наблюдая, как проезжал мимо транспорт, останавливался и снова отъезжал.
Она не могла сказать, как или откуда появился у нее этот импульс, но он неожиданно возник – независимо от ее сознания, – нежеланный, пугающий; возможно, в чем-то даже безумный. После минутного колебания она поднялась и направилась к станции метро. Она никогда не бывала там, куда направлялась, и ей пришлось несколько раз спрашивать, куда идти. На пересечении 116 улицы и Бродвея она вышла из метро. Барнардский колледж находился в нескольких минутах ходьбы. Естественно, ни у кого и желания не возникало расспрашивать молодую женщину, которая сидела на одной из скамеек у колледжа, очевидно, поджидая кого-то.
Тем не менее, сидя там, она понимала всю абсурдность своего пребывания в этом месте. Все верно, это глупо, глупое любопытство. Я не смогу узнать ее, даже если она будет стоять передо мною. Как я могу узнать? Может быть, она – та девушка в норвежской лыжной шапочке, что медленно прогуливается и читает книгу. Может, она – одна из тех, кто оживленно болтает возле двери. Хотя, возможно, я смогу узнать ее по какому-нибудь сходству – не с ее отцом только, упаси Бог. Если бы я увидела ее и была уверена, что это она, любопытство было бы удовлетворено, и я бы ушла. Неужели она единственный человек в мире, которого я не хочу знать?
Дженни ждала около часа. Ничего не произошло. Девочки – грациозные, неуклюжие, модно одетые, угрюмые или веселые, хорошенькие или дурнушки – проходили мимо нее. У всех у них было только одно общее – юность. Можно только предполагать, чего каждая из них добьется в будущем или что в будущем сделается с каждой. Мир восьмидесятых, место женщины в нем, был более трудным и сложным, чем раньше. И душа Дженни наполнилась жалостью и ностальгией, сожалением и нежностью.
Когда небо начало сереть, короткий зимний день стал холоднее. Ошибкой было приходить сюда, каким-то помрачением рассудка, и хорошо, что она не узнала девочку. Ей нужно получше подумать обо всем. И, содрогаясь от холода, она поднялась и пошла назад к метро. Оставалось время, только чтобы умыться и одеться, прежде чем пойти обедать с Джеем.
Как печально чувствовать себя теперь неловко в его присутствии! С горечью вспоминала она, как всего некоторое время назад она с нетерпением смотрела на часы и считала минуты до его звонка в дверь. В тот вечер он позвонил по телефону.
– Дженни, я вынужден извиниться. У меня температура, я немного простудился. Я дома, лежу в постели.
– О, дорогой, мне очень жаль. Мне бы так хотелось поухаживать за тобой.
– Ну, скоро у тебя будет эта возможность. Я слышал, тебе было весело в компании Сью и Эмили. Они действительно любят тебя, Дженни. Я так рад.
– Я тоже.
– Дженни?
– Да, дорогой?
– Я хочу, чтобы у нас был наш собственный ребенок, твой и мой. Ты согласна?
– Я так много мечтала об этом, Джей, с ямочкой на подбородке, и твои глаза…
– Но, дорогая, если окажется так, что ты не сможешь иметь детей, это не будет иметь значения, ты знаешь это. Мы будем вместе, и это главное.
– …Что ты будешь делать сегодня вечером без меня?
– О, почитаю. Я захватила домой несколько дел из офиса. И пораньше лягу спать.
– Хорошо. Подготовься к нашему путешествию. Ты уже получила свою новую ракетку?
– На следующей неделе. Я все успею сложить, не беспокойся.
– Не буду. Я опять начинаю чихать. Пока. Я кладу трубку.
В действительности она еще и не начинала складывать вещи, хотя и составила список всего необходимого. Эти последние недели были слишком напряженными, чтобы еще думать о списке и необходимых покупках. Но времени оставалось мало, и сегодня вечером как раз подходящий момент, чтобы начать.
С карандашом и листком бумаги она стала все проверять. Купальные костюмы. Три: хороший голубой с прошлого года, плюс два новых. Пляжный костюм – чтобы надевать во время завтрака, сказал Джей. Пляжная сумка, та цветастая, она подойдет ко всему. Белый кардиган, если будет прохладно вечером. Новый складной зонтик.
Старый сломался. Туфли для дорожного костюма, темно-голубые. Туфли для…
В дверь позвонили. Это было странно. У нее никогда не было неожиданных посетителей. Люди всегда вначале предупреждали по телефону.
Она осторожно подошла к двери и посмотрела в глазок. В холле было темно, так что она едва могла различить стоявшую там фигуру, уменьшенную и искаженную через маленький глазок; женщина с пышными до плеч волосами. Дженни выпрямилась и побледнела.
– Да? Кто там?
После небольшой паузы молодой и взволнованный голос ответил:
– Джилл. Это Джилл. Вы разрешите мне войти?
– О, нет, – прошептала Дженни. У нее по спине пробежал холодок.
И все же, подобно тем беспомощным людям в падающем над горами самолете, она уже знала, что это с ней должно произойти.
