Глава 17
Гавин Макамлейд долго был воином-наемником, участвовал во многих битвах и привык уезжать, оставляя тела товарищей, павших на поле брани. Ничто, однако, не могло заставить его покинуть Чарен до тех пор, пока он не убедился, что Салек будет жить, — ни настойчивое послание Олбани, где ему приказывали вернуться ко двору, ни содержавшиеся там намеки, что хрупкий мир между Англией и Шотландией находится в руках Гавина.
Он скомкал свиток в руках, прочитав его во второй раз, затем приказал, чтобы к нему привели Кирен. Она пришла и гордо встала перед ним, испытующе глядя ему в глаза.
— Салек? — нетерпеливо спросил он.
— Он жив и скоро поправится. — Ей уже сказали, что ее дочь в дальнем крыле их старинного замка с ножом, приставленным к ее прелестному горлышку, ожидает своей участи. Если светловолосый гигант умрет, то ее дочь тоже умрет. Ее следующие слова изумили, даже напугали Гавина: — Вы можете со спокойным сердцем ответить на полученное послание. Ваш друг не умрет.
Гавин скрыл свое удивление, считая, что она вряд ли могла знать содержание послания. Оно пришло всего несколько минут назад, когда она находилась в комнате Салека.
— А как я могу знать, что ты не обманываешь, уверяя меня в его выздоровлении?
Ее губы изогнулись в горькой усмешке.
— Неужели я буду мстить за смерть мужа ценой жизни дочери? — Затем она рассмеялась. — Ваш друг спас Гьёрсал, она бы пролила кровь собственного отца. Она поклялась убить его.
И снова Гавин удивился ее словам.
— А вы? Вы скорбите о лорде Мортоне?
— Если бы у меня было платье золотистого цвета, я одела бы его, — ясно ответила она.
Гавин был вполне удовлетворен этим, как и видом Салека, которого больше не знобило; он лежал спокойно и ни в чем не нуждался. Он оставил верных и смелых воинов охранять Чарен и следить за выздоровлением Салека. У них были четкие указания — если Салек умрет, девушка тоже умрет, хотя по приказу Гавина она была освобождена из заточения и находилась с матерью.
Покинув стены Чарена, он обратил все свои мысли к Эдинбургу, где теперь находился королевский двор. Олбани в своем послании одновременно приказывал и умолял Беринхарда вернуться ко двору, не объясняя почему. Гавин мог только размышлять над этим, но вскоре убедился, что это бесполезно. Возможно, из-за своих безуспешных попыток разрешить загадку, он ускорил движение так, что люди, сопровождавшие его, стали думать, что он бежит от демонов, и начали часто оглядываться назад.
Большинство воинов были людьми Олбани. Он оставил тех, с кем прошел много сражений и которым он мог доверить охранять Салека и Чарен. Салек, он знал, будет протестовать, как только поправится настолько, что сможет протестовать. Он сразу же поймет, что Гавин захватил с собой только горстку воинов, которым он мог безоговорочно доверять при любых обстоятельствах.
Минуло лишь двое суток после того, как они покинули Чарен, а маленький отряд Гавина уже продвигался по Хай-стрит к королевскому замку. Вряд ли кто-то еще мог за такой короткий срок проехать такое расстояние. Стоял темный промозглый вечер, и даже луна не освещала их путь. Все мечтали провести часок-другой в теплой таверне с расторопной девушкой-служанкой, которая бы накрыла на стол, а позже, быть может, уложила спать. Все думали об этом, но только не Гавин. Он не мог думать ни о чем, кроме регента, который ждет его прибытия, и Риа, о которой он думал постоянно.
То, что регент ждал его, было совершенно очевидно. Гавина провели прямо в спальню, чтобы смыть пыль после путешествия, прежде чем провести его в королевское крыло замка, Гавин улыбнулся, осматривая комнату с богатым убранством и удобной мебелью. На маленьком столике даже стоял графин с вином, поставленный туда, без сомнения, быстро сновавшей прислугой, как только он назвал свое имя и цель приезда смотрителю замка. Эти покои сильно отличались от маленькой жалкой комнатушки, в которой он ютился во время своего прошлого пребывания во дворце.
Ему понадобилось немного времени, чтобы сменить кожаные штаны и жакет на трико и камзол цвета темного бургундского. Как и вся его одежда, этот наряд тоже отличался простотой, но прекрасно сидел и был сшит из отличного материала. Единственным украшением была вышивка серебром на поясе и на рукавах камзола. Через несколько минут Гавин следовал за слугой по длинному коридору к Олбани.
Хотя прошедшие недели принесли много изменений в жизнь и положение Гавина, в самом регенте или его апартаментах ничего не изменилось. Гавин ощутил себя как дома, когда опустился в уютное кресло, ожидая, когда его пригласят во внутренние покои Олбани. Ему не пришлось долго ждать, и Гавин снова встретился с одним из самых могущественных людей в Шотландии.
Олбани показал ему на кресло и приказал остальным оставить комнату. Взгляд, устремленный на Гавина, был оценивающим и задумчивым.
— Итак, — тихо произнес он, — ты добился успеха.
Гавин кивнул:
— Чарен мой.
Олбани вышагивал по комнате, его мягкие туфли едва слышно ступали по коврам, лежавшим на отполированном каменном полу. В другом человеке эго движение могло бы показаться взволнованным. У Олбани оно свидетельствовало о задумчивости.
Гавин с усилием заставил себя прикусить язык, чтобы не задавать вопросы. Олбани сам откроет цель этой встречи, и сейчас он спросил у Гавина, как тот справился с первой задачей, поставленной перед ним.
— Дорого обошлась победа?
Гавин медленно покачал головой. Если бы Салек умер, его ответ был бы другим.
— Ты хочешь получить титул к этому владению?
Гавин изумился, но продолжал сидеть тихо. Титул? Вслух он спросил:
— Какова будет цена?
Олбани улыбнулся его вопросу:
— Не более, чем ты пожелаешь заплатить.
Следующие слова регента, казалось, внезапно изменили предмет разговора.
— Около двадцати лет назад Лаоклейн Макамлейд и Дара Райланд близко подошли к началу войны, что могло бы сломать перемирие, которое привело к браку Джеймса IV и Маргариты Тюдор. Правда, сейчас некоторые говорят, что это было бы неплохо. — Он замолчал, изучающе глядя на Гавина, но ничего не смог прочитать на лице молодого человека.
— Когда английская девушка выбрала Макамлей-да, а не свою собственную семью, тогда тоже было возможно кровопролитие, если бы ее семья решила не принимать ее выбор. Но они не воспользовались этим.
Взгляд Гавина следил за регентом, когда тот снова начал ходить по комнате, брови нахмурились от вертевшихся у него в голове мыслей.
Олбани повернулся и пытливо взглянул на него.
— Союз Дары и Лаоклейна Макамлейда все еще может привести к кровопролитию между Англией и Шотландией.
Гавин напрягся при этих словах, чувствуя, что во все это как-то вовлечен результат их союза — Риа Макамлейд, а значит, и сам Гавин. Но он пока ничего не сказал.
— В Англии остался один Райланд, по крайней мере, единственный, кто является прямым наследником этой семьи, и единственный, кто сохраняет верность Тюдорам. Бранн Райланд, похоже, решил потребовать обратно то, что напоминало бы ему о сестре. — Олбани выдержал паузу, когда Гавин явно затаил дыхание. — Конечно, ее дочь.
Гавин ощутил, как где-то в глубине у него зашевелился страх и одновременно стала подниматься ярость.
— Она не пострадала?
— Она, вероятно, перепугана, но не пострадала. Нет, похоже, этот английский лорд не стремится к мести, он просто хочет семью. Он похоронил двух жен и двоих новорожденных детей.
Почувствовав небольшое облегчение, Гавин откинулся назад в своем кресле:
— А как вы узнали все эти подробности?
Губы Олбани скривились в подобие улыбки.
— Почти в каждом английском замке, что стоят вдоль границы, у Шотландии имеется, по крайней мере, хоть один друг. Но, — предупредил он, — этот человек не способен помочь тебе. И так слишком трудно заботиться о безопасности этих… друзей.
«Так, — подумал Гавин, — теперь мы подбираемся к сути дела. Помочь мне сделать что?» Он не произнес это вслух, а терпеливо ждал, когда продолжит Олбани.
— Кто-то должен вернуть девушку в Шотландию прежде чем Макамлейд зальет кровью Англию и Шотландию в своих поисках.
«Кто-то».
— А как вы собираетесь удержать Макамлейда, когда он узнает об этом?
— Как я удержал, — поправил Олбани. — Я узнал о похищении девушки вскоре после его приезда сюда, в Эдинбург. Его поместили в одни из самых роскошных апартаментов, расположенных в башне, которая находится под усиленной охраной.
— Если Лаоклейн Макамлейд узнает об опасности, грозящей его дочери, — медленно, со знанием дела сказал Гавин, — он голыми руками разберет эту башню на отдельные камни.
Олбани понимающе кивнул:
— Пока, однако, он не имеет ни малейшего представления, почему он помещен под стражу, и не узнает, пока дочь не будет возвращена.
— И как же я должен выполнить то, что вы хотите? — Гавин не считал нужным притворяться. Он знал, почему регент позвал именно его. Он знал, что ему нужно было сделать. Единственное, что ему нужно было знать сейчас — какой свободой действий он располагает?
— Как и при взятии Чарена, ты не сможешь выступать под королевскими знаменами Шотландии. Однако в твоем распоряжении будет целая армия воинов, ты будешь действовать как германский рыцарь Беринхард.
Гавин недоуменно взглянул на регента:
— И этот английский лорд поверит, что какой-то неизвестный немецкий рыцарь будет продвигаться по земле одного из могущественных людей Англии, не имея при этом никакой цели?
— Твой интерес будет заключаться в другой девушке, Катри, которая была вместе с Риа Макамлейд, ее нужно вызволить, чтобы получить за нее выкуп. Ее отец один из самых богатых лтодей в Шотландии. Если ты потребуешь ее освобождения и твое требование будет подкреплено целой армией, я полагаю, он уступит. Бранн Райланд не имеет никакого интереса в отношении Катри.
— А что потом?
— Потом, Гавин Макамлейд, тебе следует воспользоваться всей своей хитростью, чтобы проникнуть в замок при помощи девушки, воспользоваться ее знанием привычек обитателей замка. Я не могу сказать тебе сейчас, как это можно сделать, но если кому это и под силу, то, я верю, только тебе.
Гавин потихоньку начал смеяться.
— Вы не в своем уме. — Произнося эти слова, он знал, что его могут казнить за такую дерзкую речь. Что он знал об этом человеке?
Но регент совершенно не рассердился, а улыбнулся в ответ:
— Но ты это сделаешь.
— Да. Потому что я тоже не в своем уме. — Чувствуя, что аудиенция подошла к концу, Гавин стал подниматься. — Я выезжаю сейчас же.
— Нет.
Гавин снова опустился в кресло, удивленно приподняв бровь.
— Я должен объявить при дворе, что Чарен теперь в ваших руках и каким способом это произошло. Для большей достоверности, — ответил он, видя любопытство в глазах Гавина. — Здесь известно, что замок был взят силой, но не знают, что твоей армии платили из королевской казны. Я бы хотел задержать тебя на день или два, чтобы те, кто хотел, могли бы подойти к тебе.
Регент перестал расхаживать и внимательно взглянул в лицо Гавину. Потом он вздохнул:
— Девица Макамлейд в безопасности Сейчас. Два дня не имеют большого значения.
Гавин нехотя кивнул. Ему не особенно по душе был такой поворот событий, но он понимал целесообразность планов регента. Его мысли, вероятно, отразились на лице, потому что Олбани удовлетворенно кивнул.
— Все будет хорошо, — сказал ему регент, а Гавин подумал, скажет ли он то же самое в будущем, когда ему сообщат об убийстве Лаоклейна Макамлейда.
Вернувшись в свою комнату, Гавин продолжал думать об этом. В настоящий момент у него не было способа узнать, какова будет высочайшая реакция — как молодого короля, так и регента, — когда он вернет Галлхиел для себя и своей матери. Гавин беспокоился, ведь он ничего не знал о ней. Ничего не было слышно и о человеке, которого он послал в Аирдсгайнн после своего возвращения в Шотландию. Двоих он отправил в Северную Шотландию после того, как выехал из Чарена. Он понимал, что с первым могло случиться несчастье во время пути. Дороги в горах крайне опасны.
Гавин, вспоминая о Салеке, поужинал в своей комнате и отправился спать. Ему снилась Риа Макамлейд.
На следующий день он последовал общепринятой моде прогуливаться по галерее. Именно там к нему приблизилась Беатрис, укоряя и одновременно флиртуя с ним.
— Я уж думала, что вы покинули нас, сэр. — Она потупила темные накрашенные ресницы в искусной кокетливой манере.
— Разве я мог, моя леди, не вернуться к вашим чарам? — К большому удивлению, слова сами приходили Гавину на язык, хотя его голова была занята совершенно другими мыслями. Неужели леди Беатрис была доверенным лицом короля Генри при шотландском дворе, как уверял регент? Или она была просто шлюхой, которая испытывала влечение почти к каждому мужчине, в данный момент к нему.
***
Гавин предложил свою руку, как она ожидала от него, и она легко положила свою ручку на его рукав. Пока они медленно прогуливались взад-вперед по длинной галерее, вежливо кивая тем, кто, как и они, вели беседу, Гавин изучал ее. Без сомнения, она была красива, несмотря на то что ее волосы были туго стянуты назад и немного подбиты впереди, чего он терпеть не мог. На миг он представил роскошные локоны Риа и был рад, что она не слишком следовала придворной моде. И уж конечно, она никогда не наденет платье с таким шокирующе глубоким вырезом, как у леди Беатрис, — соски выглядывали при каждом ее движении.
Да, вне всякого сомнения, это был надежный способ, такой вырез притягивал его взгляд, и платье было предназначено именно для этого — ловить и удерживать внимание мужчин.
Несколько мгновений спустя внимание Гавина переключилось на разговор, который вела женщина.
— Весь двор только и обсуждает новость о ваших подвигах, сэр.
Гавин вопросительно приподнял бровь. Ему пришла мысль, что он с успехом мог бы принимать участие в различных интригах, ведь он испытывал страстное желание знать ее мысли, не открывая при этом своих. Это был вызов, состязание.
Она улыбнулась на его взгляд.
— Ну, право же, сэр Гавин, не нужно притворяться, что это не вы только что завоевали одно из самых мощных приграничных владений Шотландии.
— Это сильное преувеличение, моя леди. Это совсем маленькое владение. — В действительности это было преувеличение, и оба знали об этом. Он пытался определить ее цель.
— По размерам, возможно, но оно так удобно расположено.
— Удобно? — Он намеренно сделал вид, что не понял ее. — Конечно же, нет, моя леди. Это одно из самых отдаленных приграничных владений, какое только можно представить. Но вам скучно от таких подробностей, я уверен. Лучше расскажите мне, какую сплетню я пропустил за время своего отсутствия.
Она состроила недовольную гримасу:
— Скучно, сэр? От историй с героическими подвигами, которые, я уверена, вы там совершили? Конечно, нет. Я просто жажду услышать все о сражении. Сколько людей у вас было?
Гавин удивился. Неужели она считает его глупцом? Спрятав за улыбкой свое чувство обиды, он ответил неопределенно:
— Достаточно, чтобы я мог защитить Чарен.
Шаг у нее сбился, возможно, от раздражения на его увертку, потом она поправилась, драматически вздохнув:
— Я уверена, это было волнующее зрелище, когда вы атаковали эту крепость.
Ему вспомнились воины, пробиравшиеся в густом тумане с булыжниками, собранными на берегу реки. Вряд ли это можно назвать волнующим. Затем он подумал о других победах, криках умирающих людей и запахе крови.
Раз он оставался молчаливым, она снова предприняла попытку:
— Скажите, сэр, разве вы не боялись навлечь на себя королевский гнев? Лорд Мортон, кроме того, был верным подданным. Определенно, наш монарх не будет в восторге от того, что его дворян в приграничных владениях будут убивать те, кто сильнее их.
— Возможно, он был верным, но далеко не таким честным, — солгал Гавин. — Я совершенно случайно узнал, что владелец Чарена обманывал короля, не платил положенных сборов и налогов. Джеймс только поблагодарит меня, когда из Чарена снова потекут монеты в его казну.
— Как вы узнали об этом? — резко спросила Беатрис, а затем тихо добавила: — Человек оказался глупцом.
— Конечно, — сказал Гавин в ответ на ее замечание и оставил без внимания ее вопрос.
— Ну хватит обо мне и о Чарене. Скажи, я правильно расслышал? Неужели граф Галлхиел действительно находится в заключении?
Лицо женщины вспыхнуло от злобы.
— Конечно! Как бы я хотела, чтобы его дочь была здесь и видела все это. Она и так слишком долго важничала среди нас. Будет неплохо, если ей придется страдать за бесчестье отца.
— Но в чем его преступление? — полюбопытствовал Гавин. — Я ничего не слышал об этом. Все это только пересуды.
— Ну, — потянула она, — этого я не знаю. Подозреваю, что никто не знает, может, только Олбани и его величество. У него очень странное положение для узника. Почему-то весь двор наносит ему визиты, даже Олбани и Джеймс. Это, наверное, просто потому, что он не может покидать своих апартаментов.
— Апартаменты? — Гавин притворился, что ничего не знает. — Не темница?
— Нет конечно. Ничего, кроме роскоши, — в ее голосе послышалась горечь.
Ответ Гавина был прерван взволнованным довольным восклицанием:
— Сэр Гавин! Когда вы вернулись?
Гавин повернулся, чтобы ответить на приветствие; его лицо вспыхнуло от удовольствия. Лорд Тевис стал его другом, когда Гавин в первый раз появился при дворе. Худощавый долговязый молодой человек располагал довольно скромным богатством и властью, однако оставался всеобщим любимцем при дворе.
Беатрис сделала недовольную гримасу, пока двое мужчин продолжали разговор, и наконец прервала их беседу, прикоснувшись к руке Гавина:
— Я вынуждена покинуть вас, сэр. Возможно, я смогу увидеть вас за столом сегодня вечером? — От рукава Гавина ее рука скользнула поиграть с локоном волос, лежавшим на груди, а затем коснулась выреза платья, пальцы поглаживали темный край одного из едва видимых сосков.
Гавин неотрывно следил за движением ее руки, понимая, что именно этого она хотела от него, потом поднял глаза и посмотрел ей в лицо:
— Буду с нетерпением ждать этого удовольствия, моя леди. До встречи?
Она кивнула, легко присела в реверансе и отошла, шурша шелками и парчой.
Лорд Тевис печально покачал головой после ее ухода:
— Будьте осторожны, сэр Гавин. Она вытянет из вас душу, если сможет.
Гавин тоже покачал головой.
— Я в безопасности, клянусь. Сомневаюсь, что у меня осталась хоть частица души, на которую она может претендовать. — Он обернулся как раз в тот момент, чтобы увидеть, как бедный лорд Тевис поспешно осенил себя крестом и с трудом подавил приступ смеха. «Господи, этот человек воспринял мои слова серьезно». Сжалившись, он перевел разговор на тему охоты и постарался развлечь Тевиса и нескольких других дворян, присоединившихся к ним, своими рассказами об охоте во Франции и в Германии.
***
Леди Беатрис сидела за столом и ждала его, напоминая горную пуму, подкарауливавшую ягненка. Га-вин заметил следы краски на ее лице, на щеках и на веках, увидел ее искусно сшитое платье, которое на первый взгляд казалось скромным, но было облегающим и подчеркивало каждую линию тела. Оно выгодно оттеняло достоинства, и время от времени то один, то другой мужчина бросали на нее страстные взгляды. Он заметил призывный блеск в ее глазах, когда они снова и снова ловили его взгляд, а затем отворачивались, дразня его. Метая о чистоте и непорочности Риа, Гавин тем не менее предавался этой игре между блюдами из жареного гуся, дымящейся оленины, устриц, сладкого сиропа и взбитых сливок.
Поэтому он не удивился, обнаружив, что Беатрис выпроводила свою служанку, когда он вошел в ее спальню в ранний утренний час. Она была недовольна, когда открывала ему дверь, ведь он заставил ее ждать, пока играл в кости с лордом Тевисом и его приятелями. Он считал такое ожидание необходимым. Она должна понять, что не так легко выиграть эту игру, как она надеялась вначале. Конечно, он принимал во внимание и то, что она должна верить, что ее чары являются достаточной причиной для полной капитуляции с его стороны. Ему еще предстояло проверить степень ее интеллекта.
Он приподнял бровь, увидев, что она полностью одета.
— Я совершенно не ожидал найти вас в таком виде, моя леди.
— Я слишком рано отправила свою служанку, сэр. — Она позволила только легкий намек на укор в своем голосе, когда повернулась к нему спиной, представляя ему длинный ряд маленьких крючков.
Его пальцы действовали очень неуклюже, и он удивлялся, был бы ли он так же терпелив, если бы перед ним стояла Риа, ожидая, когда ее разденут. «Нет, — улыбнулся он про себя, — я разорву платье Риа, чтобы добраться до нее».
Но когда его рука скользнула в вырез рубашки, он признал, что испытывал страсть к Беатрисе, как животное. Ощущения тяжести груди в ладони разожгли его чувства, и вскоре он отбросил мысли о Риа.
Беатрис повернула к нему свое маленькое накрашенное кошачье личико, и он почти бесстрастно отметил хищный блеск в быстрых прищуренных глазах. Она обхватила руками его спину с такой силой, что он почувствовал ее впивающиеся ногти даже через плотную ткань рубашки.
— Я слишком медлителен, моя леди?
— Да, — выдохнула она, ее вздох превратился в стон, когда он слегка сдавил ее грудь.
— Да, я просто сгораю от нетерпения.
Не было нужды упрашивать Гавина. Он убедился, что хорошо помнил все чувствительные места на ее теле, прикосновение к которым заставляло ее извиваться и стонать. Мужчине было необходимо избавляться от лишней энергии если не в сражении, то в постели, и он уже давно научился выбирать себе подруг. Ему не нужна была невинная или неопытная девушка. Любая девушка с невинным взглядом сразу же вызывала у него воспоминания об Элеоноре, и он старался не касаться этой боли. По его мнению, ее кровь была на нем. Он не смог защитить ее. Он позволил Квеснелу жить слишком долго.
Но леди Беатрис никоим образом не напоминала Элеонору, и он достиг удовлетворения вскоре после того, как доставил наслаждение ей.
Его забавляло лежать после всего и ждать, когда же она снова приступит к расспросам. Его взгляд блуждал по комнате, выхватывая из темноты предметы, едва видимые при слабом свете огня в камине. Там было несколько резных комодов, в которых, как он подозревал, хранилось множество одежды. Леди Беатрис была большой модницей. Поблескивали серебром многочисленные шкатулки, баночки и флаконы, где хранились гребни, расчески и многое другое.
Беатрис вытянулась возле него и легко пробежала рукой по крепким мускулам его плеч.
— Когда ты возвращаешься в свое новое владение?
Он подумал обо всем, чего не собирался открывать ей, особенно то, куда он направлялся.
— Я еще не решил. Тевис и Шипли настаивают, чтобы я посетил их владения. Может, я так и сделаю, прежде чем соберусь вернуться в Чарен. — Приглашения действительно были, и он пока не дал на них определенного ответа. Ни один из лордов не мог сказать наверняка, что Гавин не собирался принять его предложение в ближайшем будущем.
— Этот замок, Чарен, он ведь совсем близко от Англии, не так ли?
— Довольно близко.
— Лакомый кусочек для Генриха, мечтающего присоединить его к Англии. Он много стоит.
Гавин приподнял бровь. Он не ожидал такой явной уловки.
— Вы говорите за Генриха, мадам?
Беатрис уловила легкий дразнящий тон в его голосе и уютно устроилась возле него.
— Нет, сэр. Я просто предупреждаю вас о том, что Генрих Тюдор может предпринять такую попытку.
— У меня достаточно людей, чтобы защитить то, что мне принадлежит.
— Не все завоевания делаются силой, — поучительно произнесла она.
— Ты говоришь о предательстве. — Он сдержал свою ярость. Не в последний раз она проверяет его верность. Пусть она думает, что не бесполезно попытаться снова.
Ее пальцы легко скользнули от его ребер к низу живота.
— Как я уже сказала, сэр, я только предупреждаю вас. Вы могли бы получить столько золотых монет, сколько никогда не видели.
Тело отзывалось на нежные прикосновения ее пальцев, но голова оставалась совершенно холодной.
— Не в ближайшее время, это точно. Кто же из людей Генриха может чувствовать себя в безопасности при дворе Стюарта, что может склонять меня к измене?
Беатрис не ответила. И после того как она продолжила ласкать его нежными руками и покрывать его тело легкими поцелуями, он забыл, что задавал вопрос. На время.
***
В тысячный раз Лаоклейн оглядывал свои апартаменты, пытаясь найти хоть какое-то занятие. Ему не на что было пожаловаться в этих просторных комнатах, прекрасно обставленных богатой мебелью. Высокие окна были задрапированы дорогой парчой. Полированные полы едва проглядывали между богатыми персидскими коврами. Искусно вырезанная мебель была отполирована до блеска.
С ним обращались ничуть не хуже, чем заслуживал его титул и положение. Слуги были крайне предупредительны. Его пища была восхитительной: хрустящая жареная дичь, тушеная оленина, вкусные пудинги и пирожные, прекрасные вина. Ему было разрешено принимать посетителей, позволены любые развлечения, от музыкантов и клоунов до услуг женщин для его удовольствия. Ему не разрешалось покидать апартаменты и не сообщалась причина его заключения.
Последнее и не давало ему покоя, когда он беспокойно переходил из комнаты в комнату. Сколько он знал, он не сделал ничего дурного. Может быть, Ни-алл? Может, под вопросом была его верность или верность его брата? Он удивлялся, что сказали его дочери о его заточении. Не обезумела ли она от горя? И знала ли она вообще? И Дара? Если его Дара вскоре не получит от него известий, то она сама появится при дворе. Он старался не думать, что тогда может произойти.
Он пытался расспросить обоих — Джеймса и Олбани, даже пытался хитростью выведать у них их секреты, но безуспешно. Он так и не узнал, почему он здесь и сколько еще будет оставаться.
Он остановился возле высокого окна и приподнял тяжелую штору, чтобы взглянуть на мир, от которого он был отрезан. Во дворе царила суета, какой-то богатый лорд готовился к отъезду. О богатстве можно было судить по количеству слуг и стражников, окружавших этого человека. Конечно, это было похоже на то, как армия покидала Эдинбург.
— Майри, — позвал он прислуживавшую ему женщину, — кто этот человек?
Как всегда, женщина бесшумно подошла и стала возле его плеча, проследив за его взглядом.
— Это знамя Беринхарда.
Беринхард. Выродок Лесли. Гавин Макамлейд из Аирдсгайнна. Лаоклейну снова вспомнился босоногий, плохо одетый мальчишка, стоявшей перед ним во дворе Галлхиела. Стоявший гордо и бесстрашно, как теперь стоял мужчина. Никейл мог гордиться своим сыном. Да и шпионы Лаоклейна не могли сказать о нем ничего, кроме хорошего.
Он наблюдал, как Гавин сел на лошадь, достойную его богатства. Он был одет в отличную кожу, начиная с отделанных серебром перчаток и до жакета, брюк и обуви. Шляпа с полями закрывала его лицо, так что Лаоклейн не мог видеть его.
— Куда он едет? — спросил он.
— Мой господин, я не знаю, — ответила Майри.
Ощутив снова недовольство своим положением, Лаоклейн хлопнул ладонью по узорчатому оконному стеклу.
Майри поспешно отступила назад. Она боялась того дня, когда этот спокойный и
добропорядочный дворянин впадет в ярость от заточения. До нее, так же как и до других, доносились слухи. Он содержался здесь несправедливо, безо всякой причины. Ни его богатство, ни могущество, ни даже тот факт, что он был любимцем Олбани, не помогли освободить его. Это была загадка, но ее участие сводилось к заботе о его удобстве. И она старалась изо всех сил. И хотя он оставался любезным, она подозревала, что под его хорошими манерами скрывался темперамент, который в ярости был равен любому из Стюартов. Она не хотела попасть ему под горячую руку.
Но, как она заметила, его напряжение исчезло и он со вздохом отошел от окна. Казалось, он не заметил ее, когда сам наполнил кубок вином и задумчиво вглядывался в его янтарную глубину.
