ГЛАВА 57

Поппи все тщательно обдумала. Теперь она точно знала, кем был Франко, но она знала и другую его сторону. Она помнила его заботливым, нежным, понимающим, и именно к этому человеку она собиралась обратиться теперь. Она помнила, как много лет назад пыталась увидеть его, телефонные звонки, на которые не было ответа, извозчиков, которые не хотели везти ее к вилле, зловещих телохранителей… Поппи решила, что на этот раз она все сделает иначе.

Она отправилась в Италию через юг Франции на своей новой роскошной машине. Поппи старалась сохранять спокойствие, но, подъезжая к Неаполю, начала нервничать. Она никогда не говорила Франко о Фелипе и своей дочери, хотя, конечно, он знал, что у нее был ребенок. Франко всегда говорил, что ему известно о ней все. Он сказал ей это при первой их встрече. Но она не верила, что он знал, что она отдала ребенка Энджел. Быть может, он думал, что она умышленно обманывала его, но Поппи была связана обещанием, данным ею Энджел. И, конечно, он не мог знать о Рогане, потому что, когда он оставил ее, он сжег все мосты. Она знала, что Франко вычеркнул ее из своей жизни, словно она никогда и не существовала. Но не только это тревожило Поппи. Она была молодой, когда они виделись в последний раз. Что Франко подумает о ней теперь?

Неаполь поджаривался на знойном солнцепеке позднего лета. Поппи сняла номер в «Гранд-отеле», приняла душ, надела тонкий шелковый халат и теперь ходила беспокойно по спальне взад-вперед от молчавшего телефона к длинному зеркалу, рассматривая свое отражение. Она не захотела отрезать свои роскошные рыжие волосы по последней моде, и они падали на плечи так же, как мог помнить их Франко, только теперь они были более послушными и спокойными, ее глаза были такими же голубыми, как и прежде, и, может быть, в них был все тот же немного вызывающий блеск, но под ними появились легкие морщинки – следы пережитых радостей и бед. Распахнув халат, она стала рассматривать свое обнаженное тело, видя его глазами Франко; ее грудь и бедра стали более округлыми, но талия была по-прежнему тонкой, длинные ноги – такими же стройными, какими были всегда.

Она со вздохом запахнула халат; не в ее силах повернуть время вспять – даже ради Франко.

Поппи занялась своей внешностью, выбирая и забраковывая платья, пока не нашла то, что казалось ей подходящим; она припудрила веснушки на носу, слегка коснулась румянами щек, подкрасила помадой кораллового цвета губы. Она подушилась своими любимыми духами с ароматом гардений и опять взглянула на себя в зеркало. Она была готова.

Она больше не могла оттягивать этот момент. И Поппи подняла трубку и набрала его номер, нервно барабаня пальцами по краешку стола, когда услышала в трубке гудки.

– Слушаю, Мальвази.

Пальцы Поппи замерли, ее сердце упало, и глаза расширились от изумления.

– Франко? – задохнулась она. – Я не ожидала… Я думала, что тебя не будет…

– Поппи, – проговорил он, – это правда ты?

– Да… извини, я не думала… Я не ожидала, что услышу тебя, думала, что буду говорить с секретарями, просить передать…

– Ты набрала мой личный номер, – сказал он ей. – Я всегда отвечаю по нему сам. И я так удивлен, Поппи, что говорю с тобой.

– Франко, – прошептала она, прижимаясь лицом к трубке, словно это было его лицо. – Ты такой же, как прежде.

Она услышала его вздох, когда он произнес:

– После двадцати пяти лет, Поппи, никто из нас не может остаться прежним.

– А я здесь, в Неаполе, в «Гранд-отеле», – закричала она нетерпеливо. – Я хочу видеть тебя…

Наступила пауза, а затем он сказал предостерегающе:

– Лучше не нужно, Поппи. Ты же помнишь? Она кивнула – она помнила слишком хорошо.

– Но это очень важно, – умоляла Поппи. – Мне нужно видеть тебя, Франко. Я здесь, чтобы попросить тебя о помощи.

– Тогда я пришлю за тобой машину, – сказал он коротко, – через полчаса.

Но Поппи знала, что не вынесет воспоминаний о бронированном черном лимузине с затемненными окнами и охране с автоматами.

– У меня есть своя машина, – быстро возразила она. – Я приеду сама, Франко. Я знаю дорогу.

Она успела выяснить, где находится вилла, по своим каналам еще несколько недель назад.

– Я скажу охране, чтобы они ждали тебя, – проговорил он спокойно. – В течение часа, Поппи?

– В течение часа.

Прежде чем положить трубку, она подождала, пока услышала щелчок, когда он повесил свою трубку.

Весь день в Неаполе стояла невыносимая жара, и даже теперь, когда сумерки сменила полночная темнота, температура не понизилась. Поппи опустила стекла в машине, позволив теплому ветерку развевать ее волосы. Когда длинный зеленый автомобиль карабкался по холмам, Поппи пыталась представить, что ее ждет: снова видеть Франко, касаться его руки, смотреть в его глаза, и она содрогнулась, словно ветерок стал неожиданно холодным.

Охранники у ворот стояли другие, в красивой голубой униформе, в кепках с козырьками; не было видно автоматов…

– Мы ждем вас, синьора, – сказали они вежливо, заглядывая на заднее сиденье и проверяя чемодан. Но они не обыскивали ее, видимо, по приказу Франко, поняла Поппи, – а ведь у нее мог быть маленький пистолет, в кремовой сумочке, который выглядит не особенно страшно, но из него можно убить человека.

Ворота открылись, и Поппи нервно нажала на газ. Большая машина въехала во двор и остановилась у портика с белыми колоннами, где ее ждал дворецкий.

– Синьор Мальвази в библиотеке, синьора.

– Подождите, – остановила его Поппи, когда он собрался доложить о ней. – Я пойду сама.

Она бесшумно проскользнула в дверь библиотеки. В комнату проникал из сада аромат ночных цветов. Островки света разливались вокруг неярких ламп с темными абажурами, и картины слабо мерцали на стенах… Франко стоял у открытого окна, глядя на сад, залитый лунным светом. Конечно, он выглядел старше, но это был все тот же стройный, сильный, энергичный мужчина, каким она его помнила, как всегда, безупречно одетый. Его волосы теперь были совершенно седыми, хотя густые брови были по-прежнему темными, и глаза, когда он обернулся и взглянул на нее, смотрели все так же пронзительно, словно он мог заглянуть ей в душу.

Франко молча смотрел на нее; все это время, ожидая, он думал о ней – какая она теперь, как он снова увидит ее… и вот она здесь. В неярком мягком свете она опять была Поппи его снов; снова девушка – такая, какой всегда была в его мыслях, в абрикосовом шелковом платье, которое так шло к ее рыжим волосам и делало кожу мерцающей, как алебастр. Все тот же знакомый чуть вызывающий взгляд. Она слегка склонила голову набок, и ему так захотелось поцеловать ее…

– Ты такая красивая – как всегда, – сказал он вместо этого. – Время тебя не изменило.

– Это обман света, – отозвалась она, подходя к нему и протягивая руки. – Мне кажется, я прожила много жизней, и все они оставили следы на моем лице.

Теперь, когда она была совсем близко, он взял ее руки в свои и понял, что она права. Но даже если жизнь и была жестока к ней, она вознаградила ее тем, что Поппи была неподвластна времени; она стала даже еще красивее, чем когда была девушкой.

– Я никогда не думал, что могу быть так счастлив когда-либо, – сказал он просто.

– И я тоже.

Она подошла еще ближе, и он ощутил знакомый запах гардений, когда их губы встретились.

Поппи отвернулась, спрятав лицо у него на плече.

– Я пришла не для того, чтобы сказать тебе это, – прошептала она, – но теперь я совершенно уверена, что никогда по-настоящему не любила никого – только тебя, Франко. Это всегда был ты… только ты.

Он нежно гладил ее волосы.

– Слишком поздно для нас, – проговорил он тихо. – Было слишком поздно всегда. Это было невозможно с самого начала. Ничего не изменилось, Поппи. И никогда не изменится.

Она кивнула.

– Я знаю. Я просто рада быть здесь с тобой… хоть ненадолго.

Взяв ее за подбородок, он приподнял ее лицо к своему.

– Так давай радоваться этим украденным мгновеньям, – сказал он намеренно весело. – Давай пить шампанское, давай говорить, как мы говорили за обедом в Монтеспане. Расскажи мне о себе все.

Он подошел к серебряному ведерку, где охлаждалось вино, взял бутылку, вынул пробку и, смеясь, как мальчишка, разливал вино в бокалы и смотрел, как взлетали вверх пузырьки.

– Поппи, – закричал он. – Я всю жизнь думал, что я старичок; только ты заставляешь меня почувствовать себя молодым.

Она взяла из его рук бокал, смеясь беспрестанно, хотя еще не выпила ни глотка – ей было хорошо уже от того, что она была с ним.

– Это наш маленький праздник, – кричала она. – Праздник Воссоединения, Франко! Ты и я – мы снова вместе!

Они чокнулись, снова смеясь, когда золотистое вино выплеснулось из бокалов.

– Ты всегда была шампанским моей жизни, – говорил он ей. – Ты всегда искришься, ты полна света и жизни.

– Только не тогда, когда я несчастна, – вырвалось у нее отрывисто. – Как все время теперь.

Они грустно посмотрели друг на друга.

– Я хочу, чтобы это не было правдой, – сказал он тихо.

Она пожала плечами.

– Я пыталась убежать от этого. Четыре года я кружила по свету. Нет такого исторического места, до которого бы я ни добралась, и нет океана, который бы я ни переплыла. – С коротким горьким смешком она добавила – Но разве это может сравниться…

– Я слышал, ты закрыла Numéro Seize.

– Давным-давно. А недавно я продала его содержимое. Ты купил мой портрет. Вот так я узнала, что могу опять прийти к тебе. Я сказала – мне нужна твоя помощь, – сказала она просто.

Наступило недолгое молчание, а потом он сказал:

– Я всегда рядом, когда тебе нужна моя помощь, Поппи. Я рад, что ты помнишь об этом.

Франко быстро выпил шампанское, боясь, что его решимость исчезнет, что он будет умолять ее, чтоб она больше никуда не уходила… Конечно, он не может этого сделать; он должен контролировать ситуацию – так, как он делал это всегда…

– Наверное, ты голодна, – он взял ее за руку. – Думаю, мы пообедаем здесь. Это моя любимая комната, куда я не разрешаю входить никому. К нам будет залетать ветерок из окон…

На маленьком столе, накрытом нарядной пестрой шалью, были расставлены приборы. Стоявший рядом поднос ломился под тяжестью блюд со свежей лососиной, розовыми креветками, устрицами и раками, прохладными суфле. Тут же возвышалось огромное хрустальное блюдо с фигами, дыней, вишней и земляникой.

– Превосходный натюрморт – как на одной из твоих картин, – воскликнула Поппи. – Средневековый пир, устроенный в честь принца!

– Значит, этой ночью мы королевская семья – он улыбнулся. – Мы отмечаем нашу встречу, правда, Поппи?

Он опять наполнил бокалы и попросил ее рассказать о путешествиях; он заметил, что поток ее слов был восторженным, быстрым и непрерывным, как у женщины, которая очень долго была одна. Он подкладывал ей на тарелку лосося и разрезанный на мелкие кусочки инжир, отрезал ей дыню, истекавшую сладким соком, – ему очень нравилось смотреть, как Поппи ела. Собрав всю свою волю, он пытался изгнать ее из своего сердца, но к концу обеда, когда Поппи замолчала и просто смотрела на него широко раскрытыми чудесными глазами, он понял, что сдался. Он по-прежнему желал ее больше, чем любую женщину на свете.

Потом они вместе подошли к окну и смотрели на залитый лунным светом сад.

– Что ж, – сказала она, встретив его взгляд, – ничего не изменилось, Франко?

– Ничего не изменилось, – повторил он глухо. И когда он заключил ее в свои объятия и целовал, он знал, ничего никогда и не изменится.

Она ждала, вся дрожа от его поцелуев, пока он взял трубку внутреннего телефона и отпустил домашнюю охрану; он сказал дворецкому, что больше не нуждается в его услугах и чтобы их никто не беспокоил. И когда он был уверен, что они одни, он взял ее за руку, и они пошли вместе по широкой лестнице.

Его комната дышала простотой настоящей роскоши. Бесценные шелковые коврики, мягкие занавеси, красивая резная средневековая кровать – и единственная картина на стене, Мадонна Боттичелли. Но потом Франко отдернул бархатную занавеску, и Поппи увидела свой портрет.

– Как видишь, теперь ты всегда со мной. Ты – первое, что я вижу по утрам, и последнее – когда я засыпаю. Она присела, нервничая, на краешек кровати.

– Я знаю, это глупо, Франко, – прошептала она, – но я волнуюсь, как будто только что вышла замуж. Словно я твоя новая невеста.

– Значит, так оно и есть, – проговорил он тихо, обнимая ее.

Но ее тело сказало ему, что она не была его новой невестой – ее тело помнило его. Шелковое платье скользнуло с ее плеч – под ним она была обнаженной, как ему нравилось всегда. Поппи почувствовала, что он весь дрожит, когда губы его медленно касались ее.

– Франко, – сказала она. – Ах, Франко, дорогой… Раздевшись, он лег рядом с ней и обнял ее. Они лежали, прижавшись друг к другу, чувствуя биение сердец, и он целовал ее снова и снова, и неистовое желание обладать ею, чувствовать ее опять своей охватило его. Он входил в нее – снова и снова, пока она не закричала от страсти, дрожа от его ласк.

– Поппи, ах, Поппи, – кричал он, извергаясь в нее. – Ах, Поппи, любовь моя…

Потом они тихо лежали рядом, как путешественники, возвратившиеся домой и снова привыкавшие к давно покинутому жилищу.

– Если ты когда-нибудь хотела знать, как я тебя люблю, – сказал он наконец, – теперь ты знаешь.

Она посмотрела ему в глаза; их лица были так близко, что их дыхание слилось воедино.

– Я знаю, – ответила она просто. – И так будет всегда.

Ночь прошла в нежности, которой были полны их объятия.

– Когда ты меня обнимаешь, я чувствую, что возвратилась домой, – шептала она, и они снова были близки, на этот раз дольше, нежнее, заботливей. Их страсть была пронзительной и трепетной… Когда жаркое солнце снова взошло на чистом свежем небосклоне и окружающий мир снова пытался ворваться в их замкнутый мир, Поппи молила, чтобы он ей позволил остаться.

– Не прогоняй меня, Франко, прошу тебя… Пусть не сейчас, давай просто представим себе… хоть ненадолго, что жизнь не такая, как есть, как всегда…

Обнаженный, Франко встал и подошел к окну, задернул занавески. Внезапно все изменилось. Ничто не имело значения; он бросит все это на неделю ради женщины, которую любит.

– Я знаю одно место, – сказал он тихо, – старая вилла… Я не был там много лет, и она обветшала, наверное. Но там нас никто не знает, никому нет дела до нас. Может, только на несколько дней…

– Несколько дней, – прошептала Поппи. – Просто несколько дней, украденных у наших как будто реальных жизней… Кому до этого дело, Франко?

Она ждала его в библиотеке, пока он собрал своих троих самых доверенных подчиненных, сказав, что уезжает на неделю. Он добавил, что они не будут знать, где он и не смогут связаться с ним в случае необходимости. Они смотрели на него, не веря себе, когда он говорил, что не возьмет с собой никого из охраны – ни его молодцов, ни бронированного автомобиля, ни автомата…

– Но это безумие, – уговаривали они его. – Вы – Франко Мальвази, вас узнают и на краю света. Это слишком опасно!

Франко просто пожимал плечами на все их аргументы; в первый раз за двадцать пять лет он будет делать то, что он хочет, он этого хочет безумно – любой ценой.

– Надеюсь, все будет, как обычно, – ответил он им. – Проследите, чтобы дом охранялся так, словно я здесь. Позовите врача и дайте всем понять, что я слегка приболел и должен лежать в постели – это оправдает мое отсутствие.

Когда он уходил, их лица были встревоженными, но ему не было дела до этого. И когда он выезжал из ворот своей тюрьмы на длинном зеленом автомобиле, единственным, что имело для него значение на свете, была Поппи.

Вилла среди холмов близ Виченцы казалась заброшенной и затерянной в разросшемся саду.

– Совсем как Монтеспан, – закричала в восторге Поппи, – когда я впервые увидела его.

Заборчик при въезде был украшен каменными павлинами и порос мхом, и железные ворота, на которых было написано вилла Кастеллетто, скрипнули, не желая раскрываться больше, чем на несколько дюймов. Со смехом они протиснулись в щель и побежали по заросшей травой дорожке, пока она не уперлась в красивый портик. Рука в руке они поднялись по четырем обветшавшим широким ступенькам к высокой дубовой двери. Дверная ручка поддалась под рукой Франко. Поппи удивленно взглянула на него.

– Экономка живет в этой же деревне; ей сказали, чтобы она пришла утром прибраться и приготовить еду. Смотри, вот и ключ в замке.

Внутри было приятно прохладно после дневного зноя, и, сбросив туфли, Поппи пошла босиком через холл и стала заглядывать в комнаты. Похоже было, что внутреннее убранство не менялось сотнями лет; тяжелые красные бархатные занавеси со свисающими золотыми кистями, массивная готическая мебель соседствовала с хрупкими расписными венецианскими горками и инкрустированными столиками. Внизу полы были из отполированного мрамора, а наверху – деревянные, высокие потолки были расписаны аллегорическими сценками с пастухами, пастушками и купидонами.

Поппи вспомнила Монтеспан, простой сельский домик на ферме, с вещами, напоминавшими о прошлом, которого никогда не было, и воспоминаниями о горестях и потерях. Легкая тень надежды закралась в ее сердце: может быть, все это не просто на несколько дней. Может быть, это начало…

– Я просто погибаю от голода, – закричала она, ее глаза искрились счастьем. – Давай посмотрим, что там на кухне.

Там были корзины продуктов – яйца, макароны, хлеб и еще много другого… А еще – вино. Повязав фартук вокруг талии, Поппи приготовила омлет и макароны, сделала салат, пока Франко разливал вино в бокалы и с голодным видом жевал хлеб. Они сели друг против друга за кухонным столом и принялись за еду, но смотрели они друг на друга, изредка восклицая, какая вкусная еда!

– Как в старые времена, – сказал Франко с довольным вздохом.

– Лучше, – ответила Поппи. – Потому что теперь мы знаем правду друг о друге.

Неожиданно она вспомнила, зачем она здесь и что они недалеко от Венеции, может быть, от виллы д'Оро. И ей захотелось рассказать ему о своей дочери, попросить его о помощи. Но это был неподходящий момент. Она подождет.

Дни летели сказочной чередой; они завтракали на залитой солнечным светом веранде, глядя на разросшийся сад, иногда они ходили в деревню купить продуктов и вина. Спали они в объятьях друг друга, разгоряченные после близости, пока жаркий день скользил к сумеркам. Заржавевшие железные ворота по-прежнему отказывались открываться настежь, и большой зеленый автомобиль стоял снаружи, дожидаясь их вечерней прогулки, когда они, приняв душ, отправлялись в деревенский ресторанчик, с его простым ужином из салата, ризотто и холодного искрящегося венецианского вина. Каждое утро приходила женщина, чтобы прибрать в доме, но они с ней не сталкивались.

– Она домашнее привидение, – восклицал Франко, смеясь, когда они возвращались домой и находили все в идеальном порядке.

Но именно ночи казались Поппи такими волшебными: скрывшиеся от реального мира, они были вместе на старой вилле, затерянной среди буйно разросшейся зелени. Ночной спящий мир за открытыми окнами превращался в иллюзию, влажное тепло ее тела, каждой клеточкой ощущавшее прохладные губы Франко, аромат цветов и их любовная близость вызывали у нее ощущение, что она роскошная кошка их джунглей. Ничего на свете ей не хотелось больше, чем объятий Франко, его тела, прильнувшего к ней, его дыхания, которое сливалось с ее дыханием.

Эти благоуханные ночи пролетали стремительно, хотя она и отказывалась их считать. Она уже почти поверила крошечной тени надежды, которая говорила ей о возможности будущего вместе, что Франко может вырваться из своего мира, который вцепился в него, а она из своего прошлого, когда он сказал ей:

– Поппи, пора возвращаться. Назад к реальности. Они были в постели. Они лежали рядом, прижавшись друг к другу, и только треск цикад нарушал наступившую вдруг тишину.

– В конце концов, – сказал он, – это были только украденные мгновенья.

– Иногда мне кажется, что в этой жизни все – украденные мгновенья, – с горечью ответила Поппи. – Когда мы молоды и видим хорошие сны, то мечтаем, что все они сбудутся. А когда становимся старше, понимаем, что нам выпадают лишь частички этой мечты, лишь осколки сокровищ – то там, то здесь. И правила этой жестокой игры требуют распознавать эти украденные мгновенья, ловить их когда только удастся – и помнить их. Потому что только они и делают эту жизнь выносимой.

Он взял ее лицо в свои ладони, ощущая горячие соленые слезы на пальцах.

– Все они не выпадают никому, Поппи, – проговорил он скорбно.

Она закрыла глаза, пытаясь справиться со слезами, но они текли по ее щекам, на ее волосы, на лицо Франко, прижавшееся к ее лицу. Она думала о том, что он только что сказал – все не выпадают никому, и она вспомнила Энджел, девочку, которой – она была убеждена – все они достались, и она знала, что он прав. Мечты не становятся реальностью.

– Когда мы должны ехать? – спросила она с болью, словно рушился мир внутри и вокруг нее.

– Завтра.

Он не оставил себе времени подумать, чтобы не было времени передумать.

Поппи кивнула, утирая слезы кончиком простыни.

– Тогда у нас есть еще эта ночь, – ее голос надломился, когда она подавила опять подступившие слезы.

– Да, у нас есть еще эта ночь, моя дорогая, – сказал он, заключая ее в свои оберегающие, любящие объятья.

Наутро Поппи выглядела бледной, в глазах застыло отчаяние, когда Франко в последний раз закрывал дубовую дверь, и они молча пошли по дорожке к машине. Она скорбно смотрела, как он положил их вещи в багажник и с треском захлопнул его.

– Я сяду за руль. Ты словно больна сегодня.

Она оглянулась через плечо, когда они отъезжали; вилла выглядела точно так же, как тогда, когда они впервые увидели ее – пустой и загадочной под ярким синим небом в зеленой гуще деревьев. Только теперь все было по-другому – там остались их воспоминания и осколки их мечты.

Машина спускалась вниз по холмам к Вероне.

– Мы поедем через Милан, а потом в Геную, – сказал ей Франко; его голос теперь звучал по-другому, поверхностней, по-деловому. – Я сниму тебе номер в отеле на ночь.

– А ты? – спросила она.

– Я договорился, что меня подберет машина. Поппи поняла: он намеренно превращал себя в другого Франко – которого она не знала.

– Хорошо, – ответила она слабо.

Путь, который раньше пролетел, как мгновенье, теперь тянулся бесконечно. Пошел дождь, когда они добрались до Милана и остановились на ленч.

– Черт возьми, – пробормотал Франко, нервно комкая ресторанную скатерть. – Из-за дождя мы опоздаем.

Поппи отодвинула нетронутый завтрак и скорбно взглянула на него. Казалось, он не мог дождаться, когда окажется опять в своей крепости.

Она беспокойно дремала, пока они ехали, чувствуя его рядом, но когда бы она ни открыла глаза, он смотрел на дорогу, погруженный в свои мысли.

Она проснулась, вырвавшись из глубокого сна, когда неожиданно остановилась машина.

– Мы почти уже в Генуе, Поппи, – сказал он. – Пора просыпаться.

– Франко, – сказала она отчаянно. – Не могли бы мы… разве это невозможно…

Ее руки рванулись к нему, и он крепко прижал ее к себе.

– Не нужно, Поппи, – сказал он тихо. – Не нужно… Подумай о реальности. Пора проснуться.

– Я люблю тебя, Франко, – прошептала она, зная, что это конец.

– Спасибо, – сказал он просто.

Она заметила, что рука его дрожала, когда он включил зажигание, и лицо его было потемневшим и потерянным.

Франко хорошо знал дорогу, на которую нужно было свернуть, но из-за сильного дождя было трудно понять, где они находятся. Он ехал медленно, разглядывая местность; они опаздывали уже на час, и он знал, что его люди будут беспокоиться. Наконец он увидел огни фар впереди.

– Вот они, – сказал он Поппи, полудремавшей возле него.

Она вдруг вспомнила, что еще не попросила его помочь разыскать свою дочь; как-то все не было времени…

Огни приближались, слепя глаза, конечно, Франко не мог видеть, куда он едет.

– Разве они теперь не могут выключить фары – ведь они увидели нас? – спрашивала Поппи.

А потом град пуль разнес лобовое стекло вдребезги, и Поппи потонула во мраке…