Оправившись от своего второго солнечного удара, Андрианна вернулась к прежней жизни, стремясь быть осторожнее с солнечными ваннами. Она надевала темные очки и носила их целыми днями, снимая лишь тогда, когда нечаянные облака плотно скрывали солнце… Она стремилась, чтобы ее глаза как можно реже видели другие люди… Ведь глаза — зеркало души. А она не хотела, чтобы кто-нибудь заглядывал к ней в душу…

Когда уехала Пенни, в ее жизни образовалась пустота, которую нечем было заполнить. Она скучала по Пенни, по ее живости, жизнерадостности, способности продолжать «и тарахтеть и трахаться» — как она сама любила повторять, невзирая ни на что. Но была и положительная сторона в ее отъезде. Распадалась их четверка — она, Гай, Пенни и Гарри. Значит, она будет меньше видеть Гарри.

У Гарри сразу же появилась новая девочка — северная птичка из какой-то скандинавской страны. Потом последовала птичка из Лондона, и еще, и еще… Они сменяли друг друга, и отличались одна от другой лишь скоростью, с которой появлялись и исчезали. И каждый раз Гарри ожидал, просил… чтобы она и Гай, он и новая девушка образовали четверку. Когда Андрианна умоляла Гая оставить ее в покое, потому что она едва выносила один вид Гарри, его бледно-зеленые глаза, тот просто уходил один.

Неожиданно появился проблеск надежды, потому что сам Гай наконец устал и от Гарри, и от его развлечений… Он начал чаще общаться со своими прежними приятелями — автомеханиками. Как казалось Андрианне, среди них он чувствовал себя в своей тарелке. Но насколько ей самой было уютно среди этой публики? Она задумывалась о том, как чувствовал себя сам Гай, переходя из одного мира в другой. Или он просто чувствовал себя неспокойно и хотел бы вернуться домой, к отцу, зажить так, как прежде? Или он совершенно подсознательно бежал от Гарри, — может быть, и от нее, — разрываясь между собой-мальчиком и собой-мужчиной?

Когда она начинала чувствовать себя плохо, то думала: какая в конце концов разница, где именно Гай проводит время. Их жизнь все равно зависит от Гарри! Каждый серьезный вопрос Гай бежит решать к нему. Иногда она предлагала переехать от Гарри и снять комнату в другом месте, думая, что в этом ключ к спасению. Но все тщетно. Гай лишь улыбался, пожимал плечами и говорил: «Мы съедем отсюда, в свое время… Ты по-прежнему моя сладкая, невинная крошка Энни. Ты никак не можешь понять, что всему свое время и место…»

Ее физическое состояние, однако, ухудшалось, и она пыталась скрыть это от Гая. Труднее всего было скрыть боль. Но она не могла вынести даже мысли, что Гай побежит советоваться о ее болезни с Гарри, который скорее всего предпишет ей наркотик. Она была уверена: что уж он-то помог бы пристраститься к наркотикам. Но всем было известно, что следовало потом. Стоит появиться склонности к наркотикам, деньгам или извращенной форме секса, как рано или поздно ты становишься шлюхой — в том или ином смысле, а одним прекрасным утром оказываешься мертвой…

Однажды утром она проснулась, чувствуя себя хуже, чем когда бы то ни было. Из-за лихорадки ее охватила полная апатия, все части тела ее безумно болели. Она была совершенно не в состоянии встать, принять душ, накраситься, надеть свой белый костюм Шанель с маленькими золотыми пуговками и поехать в Танжер, хотя уже все было готово для очередного рейса, а новая партия наркотиков ожидала их на другом берегу пролива.

В самую последнюю минуту Гай сумел убедить Сисси и Сен-Клу поехать в Танжер вместе с ним.

Хотя Андрианна чувствовала себя отвратительно, но все же она поцеловала Гая на прощание и отметила про себя, как красив он в белоснежном костюме, как прекрасны его черные курчавые волосы. Она подумала, что он напоминал Гэтсби, хотя, насколько она помнила, Гэтсби был грубоват.

Лишь когда Гай уехал, она вспомнила, что, по книге, Гэтсби был обречен — с самого начала. Он был меченый. Она застонала от боли, которая превосходила физическую боль.

Задержана была только Сисси. Это случилось после того, как — в нарушение обычной процедуры — ей предложили открыть чемодан. Она попала под арест, а Гай вернулся домой цел и невредим. В его сумке не нашли ничего, кроме того, что обычно берут с собой мужчины, отправляясь в двухдневное путешествие.

Гай вернулся домой свободным, но расстроенным, как никогда. Андрианну потрясло, что она перед тем думала о нем, сравнивая с Гэтсби. Тем не менее меченым оказался не Гай, а Сисси, обреченная с той самой минуты, как ступила на паром. Таковы были правила игры у Гарри. Попасться, в крайнем случае, должен был лишь один член команды. Сисси не была заранее намеченной жертвой — арестовать должны были Андрианну, и лишь болезнь спасла ее. Гарри хотел, чтобы ее арестовали!

Конечно, Гай никогда не поверит этому — как же ждать подобной подлости от щедрого, удачливого, открытого Гарри!

Андрианна лежала в постели совершенно разбитая, а Гай сидел рядом в запятнанном грязном белом костюме и нервно курил одну сигарету за другой. Гарри небрежно развалился на белой софе, напротив него, и попыхивал сигарой.

— Сисси выберется, можешь не беспокоиться. Ее богатенькие папочка и мамочка уже на пути сюда, чтобы помочь выпутаться своей доченьке.

Андрианна потянула Гая за рукав, чтобы привлечь к себе внимание.

— А что, если они не знают о случившемся?

Гай повторил ее вопрос Гарри:

— А что, если они не знают о происшедшем. Что, если они не захотят помочь ей?

— Тогда пусть выпутывается сама.

— Нет, Гарри, — Гай в отчаянии покачал головой. — Нас это тоже касается. Мы не можем бросить ее на растерзание.

— Что же ты предлагаешь? Пойти всем вместе в полицию и сказать: «Слушайте, ребята, эта девушка невиновна. Она даже не представляла, что везет наркотики. Виноваты мы. Освободите ее и посадите в тюрьму нас». — Гарри засмеялся. — Поверь мне, Гаэтано, друг мой. Испанская тюрьма — это не шутки. Кроме того, если замешана одна девчонка, да еще из богатой семьи, с ней не будут слишком суровы. На то и рассчитан мой план. Попадается, в крайнем случае, кто-то один. Если бы попался ты, она в тот же день покинула бы страну. Она ведь знала ставку, не так ли?

— Знала, да. Но я заверил ее, что не будет никакого риска, что нас ни за что не задержат на таможне.

Гарри опять засмеялся:

— Ей следует посидеть в тюрьме несколько месяцев за то, что она поверила твоему трепу. — Гарри сделал непристойный жест.

Андрианна невольно закашлялась.

Гарри усмехнулся:

— Гай, приглядывай за Энни, пока я решу, как быть с нашими клиентами, которые ожидают конфискованную порцию гашиша.

— А что с Сисси?

Гарри устало вздохнул:

— Слушай, Гаэтано, это не мое дело, и я не собираюсь им заниматься. Если тебе хочется валять дурака, валяй на здоровье. Но сначала сделай мне одолжение и освободи эти комнаты от своего присутствия. Я не слишком-то строг, но у меня есть правила: никакого лишнего багажа. Я вернусь завтра утром. Надеюсь, вы двое к тому времени уедете.

Как только хлопнула дверь, Гай прижал руку Андрианны к своей щеке:

— Я позвоню отцу, он посоветует, что сделать и как помочь Сисси.

Андрианна согласилась.

Гай ушел в другую комнату. Андрианна слышала, как он что-то говорил по телефону, слова его прерывались плачем. Когда он вернулся в спальную, то лишь сказал: «Отец приезжает». Потом лег рядом с ней, они лежали просто так, крепко прижавшись друг к другу, понимая, что одна из глав их жизни близится к концу и никто не в силах помешать ей завершиться.

Только после того, как Сисси Сен-Клу вышла на свободу, Гай привел отца к Андрианне. Бледный, он стоял рядом с отцом. Джино сурово посмотрел на Андрианну. Она решила, что сейчас он начнет ее ругать, будет обвинять ее в том, что по ее милости Гай чуть не оказался на краю пропасти. Но Форенци спросил:

— Как давно вы больны?

— Я не знаю, — прошептала Андрианна. — Это приходит и уходит…

Джино повернулся к Гаю:

— А ты, крупный делец от наркобизнеса, конечно, слишком занят, чтобы позаботиться о своей девушке? Посмотри, как она похудела! Как она бледна! Как слаба! Посмотри, она опухла. Ты, наверное, очень важная шишка в мире наркобизнеса? Или так занят развлечениями, что некогда было позвать доктора?

— Нет, нет, — Гай вытянул руки, как будто защищаясь. — У нас был доктор. Всего пару месяцев назад. У Энни был тогда второй солнечный удар. Помнишь? Как тогда, в Порт Эрколе. Доктор сказал, что это — солнечный удар, — голос Гая замер. Он глубоко вздохнул и сказал: — Потом ей стало гораздо лучше, но вот совсем недавно… — Гай опустил голову.

— Гай здесь ни при чем, мистер Форенци, — прошептала Андрианна. — Когда я плохо себя чувствовала, я просто ему ничего не говорила. Он даже не знал…

Джино мрачно покачал головой:

— Да, вы правы. Гай не виноват. Я виноват. Я его плохо воспитал. Я был плохим отцом, и вот результат: мой сын — не мужчина.

Андрианна услышала, как Гай разрыдался, но не стала смотреть на него, чтобы не видеть, как он плачет. Как несчастный, маленький мальчик, которого наказали.

— Не надо, мистер Форенци, пожалуйста. Никто не виноват. Гай очень хорошо ко мне относился. А наркотики. Конечно, это плохо. Но Гай старался достать денег, чтобы нам было на что жить. Он больше ничего не умеет делать.

Джино вытер лицо белоснежно-белым льняным платком.

— Вот, значит, в чем дело. Он не умеет больше ничего делать. Но мне кажется, что вы-то умеете. Если бы вам самой пришлось решать, как раздобыть денег, маленькая Энн, вы избрали бы иной путь их заработать.

Конечно, подумала Андрианна. Она предлагала ему мыть посуду, подавать в ресторане или кафе, работать клерками в магазине — что угодно, но только не работать на Гарри Мэнсфилда. Но она никогда не настаивала на своем варианте. В этом была ее слабость.

Забавно. Она едва знакома с Джино Форенци, но в тот момент, когда он назвал ее ласково «маленькая Энн», приписывая ей больше добродетелей, чем у нее было на самом деле, Андрианна перестала чувствовать себя самозванкой. У нее возникло огромное желание повиниться перед Джино Форенци, рассказать ему, что «маленькой Энн» на самом деле не существовало. Что на самом деле существует Андрианна Дуарте, незаконнорожденная дочь красивой, но глупой женщины, не обладавшей никаким положением в обществе, и мужчины, который не счел даже возможным признать Андрианну своей дочерью. Но Джино Форенци приехал сюда не ради нее. Она здесь была ни при чем. Джино приехал к сыну. Ее пронзила острая боль, но она постаралась скрыть ее, вынудив себя улыбнуться.

— Гай — хороший человек, мистер Форенци. У него столько замечательных качеств. Он очень добрый и всегда может рассмешить меня.

Джино Форенци внимательно смотрел на нее:

— Вам очень больно?

— Не очень. Пожалуйста, мистер Форенци, простите Гая.

Гай плакал где-то в глубине комнаты. Джино наклонился к ней и поцеловал ее в лоб.

— Дело не в том, чтобы простить. Когда кого-то любишь, дело не в прощении. Если дело было бы только в прощении, я умолял бы вас простить Гая. И, кажется, я буду просить вас обоих простить меня… — Он обернулся к Гаю и раскрыл руки — Гай бросился к нему на шею, плача: «Папа!»

Да, конечно, подумала Андрианна, главные роли сейчас принадлежат Гаю и его отцу. Она — лишь часть декорации.

Уже стемнело, когда Джино Форенци ушел, предупредив, что появится завтра, как только решит некоторые вопросы.

Только лишь отец ушел, Гай обошел комнату, включив все огни. Андрианна наблюдала за ним с грустью. Будут ли они сейчас заниматься любовью? Как часто именно в этом он находил решение всех проблем. Как-то однажды, только однажды, она повторила ему слова своей матери. Та сказала ей, что любовь пополудни — золотая. Она сказала это лишь раз. Может быть, поэтому он зажег все огни, чтобы окрасить все кругом в золотой цвет? Или он, как маленький мальчик, боялся темноты?

— Все будет хорошо, — сказала она ему. — Нам не нужно столько света.

— Я знаю, папа обо всем позаботится. Но веселее, когда светло, правда?

— Да, — согласилась она.

Она всегда соглашалась с тем, что говорил Гай, а старые привычки уходят с трудом. Когда все огни были зажжены, Гай лег рядом с ней и стал медленно целовать ее всю: каждый сантиметр ее тела, как будто пытаясь запечатлеть ее всю на память. Он целовал ее волосы, ее веки, ее щеки и шею, ее руки и пальцы, ее груди и живот, ее бедра и ноги, и каждый пальчик ее ноги. Потом они любили друг друга так нежно, как никогда. Андрианна знала, что это было их прощание.

Их золотое время закончилось. Они уже больше никогда не будут любовниками. Но они останутся друзьями. И может быть, так было лучше? Может быть, дружба ценнее, чем любовь?