IV. СВИДАНИЕ В САМАРРЕ
Пока такси через Малую Италию и Гринвич Виллидж везло ее из нижней южной части города в верхнюю, северную, кажущиеся легкость и уверенность не покидали Диди. Ей казалось, что она почти счастлива, ибо, наконец, на что-то решилась. Как хорошо, что она сохранила пилюли, и хорошо даже то, что Трип обошелся с ней так грубо и безжалостно. Это придало ей силы и решимость наконец сделать то, что будет единственно верным.
Однако когда такси, минуя Ирвинг Плейс, объехало Грамерси-парк, настроение вдруг стало меняться, легкая эйфория постепенно уступала место разумной трезвости, и Диди стала вспоминать и осмысливать, что же с ней произошло: яростный гнев, который охватил ее, когда Трип вместо милосердия предложил ей продать единственное, что у нее осталось – акции фирмы «Ланком и Дален», которые фактически даже не принадлежали ей и перейдут к ней только после смерти отца.
Расселу Далену было шестьдесят три года, и хотя он ушел в отставку, был вполне здоров и проживет не меньше, чем его отец, Лютер. Это было кощунственное, чудовищное предложение. Если бы Диди его приняла, Трип, словно стервятник, распростер бы свои крылья над ее отцом, ожидая его смерти и подсчитывая будущую прибыль. Сама мысль была настолько чудовищной, что Диди, представив, как бы все это произошло, почувствовала приступ тошноты.
Гнев и возмущение ее стали еще сильнее, когда она вспомнила, как он распорядился ее деньгами, и, наконец, с каким удовольствием нанес ей удар, сообщив о любовной связи Слэша. Не то чтобы эта новость ее удивила или она сама не думала об этом. Но Адриан Адамс намеками здесь, намеками там заставил всех говорить об этом. А это ранило Диди больше, чем намеренно обидные слова Трипа и удовольствие на его лице от причиненной ей боли. Она ненавидела его и за свое добровольное заточение с того дня, когда Слэш сообщил ей, что все ее деньги исчезли, как дым.
Тогда она винила во всем Слэша и была неправа. Нет, не Слэш нанес ей удар. Во всем виновен Трип, только он. Диди сразу все вспомнила. Это Трип подставил Слэшу подножку, он не сдержал своего слова, предал Слэша и молча смотрел, как уходят ее деньги, рушится ее брак, гибнет репутация ее мужа. Сам же. Трип на этом только выиграл и в конце концов взял контроль над фирмой.
Пока такси ехало по Мёррей Хилл через среднюю часть Манхэттена и петляло по Пятидесятым и Сороковым улицам, последние остатки спокойствия и удовлетворения покинули Диди. Гнев душил ее, а она больше всего боялась этого. С детства воспитанная гасить в себе все дурное, она боялась этого чувства. Гнев был чужд ей, она не знала, что с ним делать, он ставил ее в тупик, вызывал растерянность, и теперь она с опаской прислушивалась к тому, как он зреет внутри, но не знала еще ни его силы, ни формы. Постепенно прислушиваясь к себе, знакомясь, она вдруг поняла, что он ей нужен, она готова приветствовать его. Гнев очищал, прогонял слабость и безразличие, которое сковали ее после смерти сына. Гнев – это здоровое, полнокровное чувство, и теперь оно готово заменить ее хлипкое ложное счастье от мысли, что самоубийство решит все проблемы. Гнев, бывший врагом всю ее жизнь, стал ей теперь нужен, и испытывать его было приятно.
Так долго подавляемый и теперь получивший свободу, гнев обрушил на нее, в свою очередь, лавину мыслей, чувств и воспоминаний, уводящих к тем роковым дням конца недели, когда умер маленький Расс, и даже еще дальше, к первой встрече со Слэшем и их борьбе за право любить друг друга и быть вместе. А потом еще дальше – к детству, ко всем тем временам, когда ей твердили: как жаль, что ты родилась девочкой. Или к тем, когда сокрушались, что, если бы был жив маленький Лютер, у Даленов был бы достойный наследник, продолжатель рода и накопитель его богатств.
«Разве я ничего не значу?» – думала Диди и плакала. Мы любим тебя, успокаивали ее, но было бы лучше, если бы ты родилась мальчиком, жаль, что ты не можешь заменить нам маленького Лютера. Да, жаль, думала Диди, что я осталась жива, а маленький Лютер умер.
Весь круг наказаний был пройден вновь, когда умер Расс, когда не в силах вынести груза обвинений она обрушила их на Слэша. Он казался таким сильным, таким неуязвимым. Слэш занял в семье место маленького Лютера, отныне ему была поручена забота о богатстве, благополучии и репутации семьи Даленов. Казалось, что Слэш может сделать все, чего не могла сделать Диди.
Наконец, когда такси вырвалось из пробок центра па относительный простор Шестидесятых улиц, Диди окончательно освободилась от плена чувств, толкавших ее на самоуничижение и мысли о самоубийстве. Она поняла, что сама по себе она тоже чего-то стоит и может найти замену маленькому Лютеру. Этой заменой будет Слэш. Презрев все запреты и противостояние семьи, она вышла за него замуж, она первая открыла в нем его таланты, первая поверила в него и угадала в нем достойного наследника Даленов. Она тоже нужна была своей семье, но они не подозревали об этом. Они, по сути, не зная того, зависели от нее. Диди раньше тоже не понимала этого, а теперь поняла, и она изменит свою жизнь, свое будущее и будущее своей семьи. Нагнувшись к окну водителя, она быстро дала ему новый адрес.
Войдя в квартиру родителей, она прямо из холла позвонила по телефону. Разговор был коротким. Потом она спросила, где ее мать. Именно ей она собиралась рассказать о своем разговоре с Трипом, о предложении, сделанном ей, и вообще о будущем фирмы «Ланком и Дален», а также о своем браке.
Но Джойс была у дантиста, и все это Диди рассказала отцу. Она начала с предложения Трипа выкупить у нее акции. Затем рассказала о Лане Бэнтри.
– У нее роман со Слэшем! – почти выкрикнула она сердито и взволнованно. Такой Рассел ее еще не знал.
После смерти сына она была погасшей и безразличной ко всему, жила словно в полусне. Сейчас глаза ее сверкали, лицо горело румянцем волнения. – Эта сучка спит с моим мужем!
Рассел Дален побледнел, услышав из ее уст вульгарные слова.
– Я не верю этому, – сказал он прерывающимся голосом.
– А я верю и намерена поехать к ней в Провиденс.
Отец и дочь стояли, глядя друг на друга, в его оранжерее. В руках Рассел держал поднос с цветочными семенами.
– В Провиденс? – переспросил он и почувствовал, как подул ледяной ветер в теплой и влажной теплице.
– Да, – ответила Диди. – Там, где находится ее фирма «Премьера».
Позвонив в справочную, она уже получила адрес и номер телефона фирмы. Секретарь Ланы ответила, что мисс Бэнтри в отъезде, но возвращается во второй половине дня.
– Я собираюсь поговорить с мисс Ланой Бэнтри по душам. Я скажу ей, что ей лучше держаться подальше от моего мужа, – решительно заявила Диди. Она стояла выпрямившись, прислонясь к стеллажу.
– Как ты можешь? – не выдержал Рассел. – Это так унизительно.
– Совсем нет. Может, для нее унизительно. Особенно если я покажу ей письма, которые продолжает писать мне Слэш, несмотря на их так называемый роман. – Диди не думала сдаваться. Она слишком долго молчала. – Я уже звонила в ее контору. Она в Сингапуре, но к вечеру прилетает. Я дождусь ее.
– Не надо! – умоляюще воскликнул Рассел, с ужасом представив себе эту первую встречу, которая произойдет без него. Рано или поздно Лана скажет Диди, что они сестры. Но он хотел сам сказать это Диди, он хотел сам познакомить этих двоих своих детей. Ведь они не только сестры, но и наследницы семьи Даленов. Они должны встретиться как друзья, а не как враги, как родные сестры, а не как чужие, враждебные друг другу люди. Ведь от этого зависит будущее семьи и будущее фирмы «Ланком и Дален».
– Почему? – непривычно враждебно и с вызовом спросила Диди. – Она хотела знать, почему отец против того, чтобы она встретилась с любовницей мужа. Неужели он не хочет, чтобы она спасла свой брак, даже если для этого придется сделать невероятное.
– Я сам поеду, – наконец сказал Рассел, ставя поднос с семенами на стол. – Позволь мне поговорить с ней.
– Но Слэш мой муж! Это касается меня и моего брака, – возразила Диди и подумала, что это еще в большей степени касается спасения их дочери, Клэр. Она хочет вернуть ей отца и жизнь в нормальной семье, которой девочка лишена. – Слэш нужен Клэр, я совершила ошибку, выгнав его. И теперь я сама должна за него бороться.
– Может произойти ужасная, отвратительная сцена, – упрямо твердил Рассел, стягивая с себя хлопчатобумажный пиджак, в котором обычно работал в теплице. – Все, что я могу сделать для тебя – это помочь избежать сцены. Ты достаточно настрадалась. Позволь мне поговорить с ней, позволь позаботиться о тебе.
– Ты уверен, что так будет лучше? – спросила Диди, тронутая тем, что отец готов защитить ее.
– Да, уверен, – ответил Рассел. – Твой брак так же важен для меня, как и для тебя.
Диди с благодарностью улыбнулась. Отец снова проявил к ней прежние любовь и заботу. Благодарная, обнимая отца, она почувствовала, как любит его за то, что он всегда думает прежде всего о ней. Теперь они снова близки, как были всегда. Он защитит ее.
Рассел позвонил в гараж и попросил приготовить автомобиль. Как давно он не ездил в Новую Англию и как хорошо, что есть еще время сделать это. Есть время исправить ошибки, что-то изменить, переписать прошлое, как переписал он свое завещание. Хорошо, что он не передумал и оставил все, как есть. Он знал, что надо подождать и жизнь обязательно предоставит ему возможность встретиться с Ланой и помирить ее с семьей. Если ему удастся с помощью завещания заставить ее оставить Слэша, он готов пойти даже на это.
Почему тогда, когда она не пришла в ресторан, он сам не пошел к ней в контору, а, обидевшись, уехал. Он слишком близко к сердцу принял ее месть и слишком виноват был перед ней. Теперь все будет по-другому, и он тоже будет другой. Он не отступит, он будет тверд. В этот раз он добьется встречи и все уладит. И без того между ними столько обид и недоразумений. В этот раз она не должна сказать «нет», он не допустит этого.
Когда Рассел прибыл в Провиденс, секретарь Ланы сообщила ему, что она приехала, но решила из аэропорта отправиться прямо в Уилком. Секретарь не была уверена, где скорее всего ее можно найти, в доме матери или в салоне «Шкатулка красоты». Был четверг, парикмахерские в этот день работали допоздна. Значит, «Шкатулка» тоже.
– Все же загляните прежде к ним домой, Уиллоу-драйв, дом номер тридцать пять, – посоветовала секретарь, давая ему адрес. – Иногда Лана и ее мать пьют кофе вместе, а потом уже отправляются в салон.
Рассел сел в машину и отправился по указанному адресу в Уилком. В доме оказался лишь Уилл Бэнтри. Он сидел в гостиной очень красивого дома в колониальном стиле, который Лана купила ему и Милдред. Откровенно говоря, Уилл ненавидел этот дом. Он понимал, что Лана хотела сделать как лучше, купив для них этот дорогой дом с прекрасной большой лужайкой и высокими тенистыми деревьями. Но дом напоминал Уиллу о его собственных неудачах и был для него постоянным укором. Он говорил Милдред, что не хочет в нем жить, но та и слушать не хотела, потому что боялась, что их отказ обидит Лану. Уилл чувствовал себя здесь, словно в клетке. Какое-то время он посещал антиалкогольное братство, но потом бросил. Даже здесь он оказался неудачником.
Он налил себе еще виски и, как всегда, погрузился в горькие раздумья о несправедливости в этой жизни, не давшей ему никаких шансов. Вся его неприязнь на этот раз сосредоточилась на Франклине Спарлинге и очередном случае, когда он опять потерял работу.
Подумаешь, ну прогулял несколько деньков, иногда опаздывал, приходил на работу с похмелья и от него разило виски. Ну и что тут такого страшного, конец мира, что ли? Он отличный механик, дело свое знает. Какое имел право Фрэнк Спарлинг уволить его?
Уилл еще плеснул виски в стакан, но рука дрогнула и содержимое бутылки пролилось на стол.
Он ненавидел Фрэнка, как ненавидел всех этих богатых ублюдков, которые считают, что им дано право помыкать другими только потому, что у них есть деньги в банке. Если бы у него было под рукой ружье, он сказал бы этому Фрэнку Спарлингу, что он думает о нем, вернее, не ему, а его заднице, всадив в нее пулю. Нет, он не собирался убивать его, а вот пугнуть было бы неплохо, доказать, что деньги это еще не все.
Уилл откинулся в кресле, с удовольствием представляя себе эту картину. Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась его идея. Одно удовольствие увидеть Фрэнка в больнице, лежащим на кровати, пробитой задницей кверху.
Шатаясь, он встал со стула и, держась за стены, пошел в свою комнату и взял ружье. Это было отличное охотничье ружье, и он содержал его в полном порядке, чистил, смазывал маслом и заряжал. Уилл любовно провел рукой по полированному деревянному прикладу и, прихватив ружье, снова вернулся в гостиную. Интересно, что будет с Фрэнком, если он явится в его шикарный кабинет с ружьем в руках, думал со злорадством Уилл.
В это время ему показалось, что кто-то постучал во входную дверь. Кто бы это мог быть в такое время? Уилл снова услышал стук.
Что же, если это он, то я ему скажу, что я думаю о его драгоценной работе, бормотал про себя Уилл, направляясь с ружьем в прихожую.
– Ладно, ладно, иду, кому это так невтерпеж! – крикнул он и, поспешив, ударился о любимую горку Милдред. Жалобно зазвенел тонкий дорогой фарфор. В дверь продолжали стучать.
Наконец Уилл отпер дверь.
– Секретарь вашей дочери сказала, что она может быть у вас, – начал было объяснять Рассел, сам удивляясь, что сказал «вашей», когда на самом деле Лана была его дочерью и пора было бы привыкнуть к этому.
– Она не моя дочь! – разъярился Уилл и вдруг понял, кто перед ним.
Прошло более тридцати лет, а Уилл не забыл этот голос и этот пижонский акцент, и все помутилось в его и без того затуманенной алкоголем голове. Он вспомнил все, словно это было вчера. Перед ним был тот самый хмырь, который обесчестил его жену. Тот самый, что подкинул ему свою девчонку, которая корчит из себя Бог знает что, как и ее папенька.
Франклин Спарлинг и Рассел Дален одного поля ягоды с их богатыми костюмами и надменным отношением к простому человеку. Думают, что облагодетельствовали тебя, дав тебе грошовую работенку или подкинув своего ублюдка на воспитание. Он предупреждал Далена, что если хоть еще раз увидит его, то всадит пулю и в него, как собирается сделать это с Фрэнком Спарлингом. Они оба того заслуживают.
Уилл Бэнтри, отступив на шаг, поднял ружье и выстрелил.