V. ДИОР БИРЖИ
В Пите Они не было ничего такого, что обещало бы выдающийся успех. В детстве он был толстым ребенком, в юности – костлявым подростком. Его школьные отметки были самого разнообразного свойства – от отличных до провальных. Он был настолько близорук, что плохо видел даже в очках со стеклами толщиной в полсантиметра, и поэтому не мог похвастаться успехами в спорте. Что касается музыкальных занятий, то ему медведь на ухо наступил. К числу его плюсов относилась чрезвычайная представительность, он умел подать себя и во время подписки на «Ист Медоу хай скул мэгэзин», продал больше экземпляров, чем кто-либо другой. Он также с ума сходил по девушкам. К 1965 году, когда Слэш уже год как был женат и начал зарабатывать деньги для фирмы «Ланком и Дален», Пита уволили с его третьего места работы, на этот раз из банка. Как в детстве, ему по-прежнему не везло.
– Они правильно сделали, что меня уволили, – признался Пит в разговоре со Слэшем, – ненавижу банки, банкиров и банковское дело, я только вредничаю там.
– А что же тебе нравится? – спросил Слэш.
– Мне нравятся красивые женщины, – ответил Пит. В своем колледже «Ист Медоу» он прославился самой замечательной коллекцией иллюстраций хорошеньких девушек, которые он вырезал из журналов и пришпиливал к стенке, ни у кого в колледже не было коллекции больше и лучше. – И еще мне нравится, когда много денег, – прибавил он, вдохновленный успехом Слэша.
– Тогда как насчет того, чтобы заняться косметическим бизнесом? – спросил Слэш, который всегда отличался реалистическим подходом к достижению цели. Департамент по изучению рынка при фирме «Ланком и Дален» на днях рекомендовал вкладывать деньги в акции косметических средств и салонов с хорошей перспективой заработать на бурно растущем молодежном спросе. – Денег там полно, и красивых женщин тоже.
– А действительно, в этом же не может быть ничего плохого! – ответил Пит, еще не имевший удовольствия быть знакомым с Леоном Марксом.
Слэш сделал несколько нужных телефонных звонков, и Питу Они предоставили работу в косметической фирме «Маркс и Маркс». Эта фирма, под контролем которой находились все парикмахерские салоны больших универмагов, имела также косметическое отделение, которое продавало по сходной цене несколько видов губной помады, румяна, тени для век и лак для ногтей в аптечных киосках, мелких лавочках и в супермаркетах. Пит занимался маркетингом. Маркетинг, как он быстро распознал, – это искусство продавать людям товар, независимо от того, нужен он им или нет. Он также усвоил, что основатель фирмы Леон Маркс считает маркетинг мотором всего своего дела, словно не собака виляла хвостом, а хвост – собакой.
Маркетинг, как значилось в десяти заповедях Леона Маркса, – это то, что контролирует рекламу, продвижение товаров, продажу, их упаковку на фабрике и даже их производство. Леон, мастер меткого словца, говорил: как можно делать доллары, если затраты на производство товара слишком велики, или он не попадает на полки магазинов ко времени каникул, или покупатели предпочитают данному товару что-нибудь другое?
И Пит, который вроде ни к чему не был способен, нашел точку приложения своей энергии и умению. Он нащупал золотую жилу: у него было психологическое понимание того, чего хочет женщина.
К 1969 году, когда Слэш стал главным добытчиком прибылей для фирмы «Ланком и Дален», Пит был уже заместителем Леона и вице-президентом фирмы, ответственным за маркетинг. Это заслугой Пита было производство ночного крема «Би поллен», губной помады и теней с золотым блеском, не осыпающегося лака ярких тонов и перламутровых карандашей для век, цвета фуксии, сапфира, изумруда, лимона, померанца и малины. Он был также ответствен за те большие прибыли, которые эти нововведения принесли фирме.
Чем больше Пит добивался успеха, тем все больше старался подражать Слэшу. Он стригся у того же парикмахера, шил костюмы у того же портного, пользовался услугами того же бухгалтера, адвоката и агента по продаже «мерседесов». Дерматолог Диди свел у него с лица следы былых угрей, и окулист Слэша подобрал ему контактные линзы. Хотя Пит стал в фирме ключевой фигурой, человеком, который всегда мог найти выход из любого положения, эта гадина Леон Маркс все время ему припоминал, как он пришел в первый день на работу в ярко-зеленом пиджаке с простроченными лацканами и напомаженным коком.
– Леону требуются деньги, – сказал Пит Слэшу в 1970 году, как раз тогда, когда Слэш продал все акции и сидел на куче денег, не зная, что с ними делать. – Косметическое дело дает сверхприбыли, и Леон хочет выстроить еще одну фабрику, и если бы ты помог с финансированием, ты на этом заработал бы целое состояние.
И Слэш купил сто тысяч акций фирмы «Маркс и Маркс» по рыночной цене четыре доллара за акцию для себя и своих клиентов. И договорился с фирмой «Ланком и Дален» («Мы вас поддержим на все сто процентов», – повторил ему Трип) о том, что она даст в долг Леону Марксу миллион долларов.
Через восемь месяцев, пришпоривая все более оседающий курс, акция стоила уж шесть долларов, и соответственно инвестиционный вклад Слэша с четырехсот тысяч поднялся до шестисот. Дела шли почти так же хорошо, как в начале шестидесятых на рынке неограниченных возможностей, но прибыль в поствьетнамских инфляционных долларах напоминала собой как бы взбитые сливки – вкусно, но мало, впечатляюще, но эфемерно, соблазнительно, однако быстро исчезает.
И Слэш пожаловался Диди, что у него такое чувство, будто он занимается бегом на месте.
– Семидесятые на дворе, – говорил он под впечатлением от собственных грандиозных замыслов, – а я все еще играю по правилам шестидесятых. Я слишком консервативен, слишком считаюсь с условностями. В следующий раз я куплю, к черту, целую компанию.
То же самое он сказал и Трипу, и опять Трип повторил, что говорил прежде:
– Не забывайте, Слэш. Вы наш парень. Делайте все, что хотите, мы вас поддержим. На все сто процентов.
Вторая компания, в которую Слэш вложил деньги, занималась продукцией, готовой к употреблению. Ее назвали «хот догс»! И то, чем торговала компания, пользовалось всеамериканским, абсолютно беспрепятственным, всеобщим спросом. Покупатели свою булочку с сосиской могли получить с запеченным сыром, кетчупом, кусочками бекона и просто без ничего, а также купить при этом бутылку кока-колы, пакетик жареного картофеля, и все было хорошего качества, быстро приготовлено, дешево и вкусно. Маленькая сеть киосков возникла сначала в городе Феникс, затем распространилась по всему Юго-Западу и в некоторых городах пользовалась большим успехом, чем «Макдоналдс».
Впервые Слэш узнал об этой компании, когда Диди взяла его с собой в Санта-Фе, где, вдохновленная примером Миллисент Роджерс, наследницы «Стандард Ойл» и законодательницы стиля тридцатых годов, она покупала индейские, серебряные и черепаховые, украшения. Обратив внимание на красно-белые полосатые киоски, где продавались «хот догс», и на множество припаркованных перед ними автомобилей, Слэш почувствовал благоприятную финансовую возможность.
Акции продавались только в провинции, и их подлинная стоимость явно недооценивалась. В конце 1971 года Слэш начал покупать их по шесть, затем по шесть с половиной долларов. Когда у него было семнадцать процентов всего пакета, которым владела фирма, ее основатель, бывший хозяин цирка, побоявшись, что Слэш вытеснит его с президентского места в компании, которую он основал, предложил выкупить акции по девять долларов за штуку. Слэш нажил два с четвертью миллиона, и даже в условиях инфляции такую прибыль нельзя было назвать «взбитыми сливками».
Слэш сделал открытие, что вовсе не обязательно покупать компанию, чтобы получать сверхприбыли. Достаточно сделать вид, что он собирается ее купить. Он был прав, когда говорил, что на Уолл-стрите нет правил игры и все, что требуется от игрока – создавать их по ходу действия. Когда-то его слова считались кощунством. Теперь они казались пророчеством.
– В моде абсолютно все, – сказал Слэш репортеру из журнала «Бэррон», объясняя недавнее изменение в своей инвестиционной стратегии, – и я следую моде, и дело с концом.
– Вы ей следуете или ее создаете? – спросил репортер. В ответ Слэш одарил его сокрушительной, многозначительной, загадочной улыбкой, и репортер озаглавил свое интервью «Диор биржи».
Слэш быстро отвернулся от прибылей, связанных с недвижимым имуществом, и воротил рынка, которые помогали ему наживать деньги в шестидесятые годы, и направил внимание на мелкие, с небольшим оборотом, компании, которых выискивал его тщательно подобранный и фанатически ему преданный штат помощников из восьми человек во главе с Артуром Бозмэном. Слэш стал скупать акции большими партиями, и в страхе, что он возьмет над ними верх, администрация компаний предпочитала выкупать акции у Слэша по более высокой цене, чем он платил за них.
В 1973 году еще три компании, «Электрикс» – производитель домашней машинерии, «Уиллс» – компания по прокату автомобилей и «Малый мир» – туристическое снаряжение, откупились от него таким образом. Все это делалось на строго законных основаниях, и акционеры были ему признательны, что дивиденды повышались и прибыли гарантировались. Казалось, Слэш нашел неистощимый золотой источник, и Трип теперь считал, что это он открыл Слэша и является его главной опорой.
– Мы всегда с тобой, – говорил он, обнимая его за талию и осведомляясь, не желает ли он стать кандидатом в члены клуба «Никербокер».
– Знаю, – отвечал, смеясь, Слэш и вступил в клуб, а Трип уже в десятый раз повторил:
– Мы с тобой на все сто процентов.
– Я уже не просто делаю деньги, – сказал Слэш Диди, и в голосе его звучали и самодовольство и радость от сознания своего могущества. – Я создаю будущее. Я создаю его для Расса. И для Клэр тоже.
Слэш, выросший в сиротском приюте, теперь начал мыслить как основатель династии. Он делал деньги – для Расса и Клэр. Он поддерживал знакомство с нужными людьми – для Расса и Клэр. Он превращался из аутсайдера в нужного человека – для Расса и Клэр. Человек, который некогда думал только о настоящем, теперь влюбился в будущее.
– «Вчера» – это путы на ногах, – говорил он Диди. «Сегодня» – представляет интерес, но я живу для Будущего.
Завтра, знала Диди, должно было воплотить в действительность его мечты о будущем детей, и особенно Расса, который станет его наследником, партнером, продолжателем, его защитником от козней судьбы.
Слэшу не только предлагали членство в клубе. Благодаря стараниям Диди он теперь выглядел и действовал так, словно имел на это членство прирожденное право. Благодаря Диди Слэш утратил вид вечно беспокойного, чующего подвох, готового на все голодного чужака.
Благодаря Диди его дешевые, купленные на распродаже на Нижней Пятой авеню костюмы уступили место вручную изготовленным дорогим изделиям элегантного портного с Пятьдесят седьмой улицы. Благодаря Диди его рубашки выписывались из Лондона, а обувь из Милана. Даже Эмили Пост, блюстительница этикета, теперь благодаря Диди одобрила бы его манеры за столом. Он мог с апломбом прочитать меню во французском ресторане или программу благотворительного гала-концерта. Его все еще недостаточно отшлифованная грубоватая речь, типичная для ньюйоркца, только усиливала его обаяние.
– Не вздумай тут ничего улучшать, – предупредила его Диди, когда он стал подумывать, а не пойти ли ему к специалисту, ставящему правильное произношение, но одно дело выглядеть как все, и совсем другое – говорить как все.
И Диди, с ее удивительно тонким чутьем стиля и соответствия положению, была совершенно права. Она инстинктивно понимала разницу между обыкновенным совершенством и обаятельной недостаточностью.
В начале 1974 года, в ознаменование десятой годовщины их брака, Слэш купил три верхних этажа в доме 735 на Парк-авеню. Апартаменты, первоначально выстроенные для королевы косметического бизнеса сороковых годов, состояли из тридцати комнат, включая специальную комнату для столового серебра, полностью оснащенный гимнастический зал и зал для танцев. Но что самое главное – они были двумя этажами выше и на один этаж больше, чем двойное помещение, которое занимали Люстер с Эдвиной, Рассел и Джойс.
– Имеет вид, – сказала Нина, после того как Слэш провел ее по всей квартире, продемонстрировав ее достоинства. Она и Марио все еще жили в неказистой квартирке в Челси. Нина охотно бы тратила свои деньги на домашнее устройство, но взрывной итальянский темперамент Марио не позволял ему брать деньги у женщины, тем более что он жил в ожидании роли, которая его прославит. Нина, обитая в доме без лифта, ежедневно вынужденная одолевать лестницу и сражаться с гордым, но неверным артистом, даже и не пыталась скрыть зависть, снова задавая себе вопрос: почему же Диди достаются только земные блага и жизненные удачи?
– Не так плохо для сироты из приюта святого Игнатия, – сказал Слэш. Он старался говорить небрежным тоном, но не мог скрыть чувство обуревавшей его гордости при виде своего великолепного приобретения. Эта гордость питалась такой жаждой денег, таким неукротимым честолюбием, что Нина, стоя с ним рядом на двадцатом этаже здания, с которого открывался великолепный вид на Манхэттен, была почти что наэлектризована их силой.
– А это символично, то, что ваша квартира расположена выше, чем лютеровская? – спросила она.
– У вас по-прежнему на первом месте подсознание? – поддразнил ее Слэш. Его серые глаза улыбались, но цвет их напомнил Нине о чистейшей стали, острой, закаленной и, конечно, чуточку опасной. Он, подумала Нина, один из самых магнетически притягательных мужчин, с которыми она была знакома, и она также не могла не думать, как этот напор и энергия проявляют себя в постели.
– Нет, вы отвечайте на вопрос, – настаивала Нина.
– Ну, скажем так, – ответил Слэш, подходя к окну, и, взглянув вниз на город, в буквальном смысле слова вобрал его в единый взгляд, – я этого не отрицаю.
Далены, подобно англичанам, не любили иметь дело с эмоциями. Чувство они выражали через церемониал, а любовь с помощью денег.
Кончался 1974 год, и в день своего восьмидесятилетия, во время торжественного приема, Лютер, все еще по-военному прямой, с еще густыми белоснежными волосами и щеточкой усов, отвел Рассела в сторону и возвестил, что, хотя он не планирует умирать в ближайшем будущем, он тем не менее переговорил с Ван Тайсоном о своем завещании и дал распоряжения по недвижимому имуществу. Как все богатые люди, Лютер боялся налогов на наследство. Делая ценные прижизненные пожертвования, можно было, конечно, избежать тяжелого налогового кровопускания и сохранить даленовский капитал для будущих поколений.
– Всю жизнь я работал, чтобы создать достояние фирмы, – сказал он Расселу, – и не хочу, чтобы золотоискатели из Налогового управления покончили с ним после того, как я отдам концы.
С этим заявлением он вручил Расселу сертификаты на пятьдесят процентов акций всего портфеля фирмы «Ланком и Дален». Так даленовская половина капитала была переведена на имя Рассела. Без всяких проволочек, трастовых условий, замысловатых правовых закорючек, без всяких «если», «и» и «но». Одна половина всего достояния фирмы принадлежала теперь Расселу.
– Все теперь твое, – сказал старик своим по-прежнему молодым, звучным голосом и улыбнулся. – И, надеюсь, ради Бога нашего Иисуса Христа, ты не уволишь меня сию же минуту.
– Не уволю, если ты по-прежнему будешь приходить на работу вовремя, – ответил Рассел, удержавшись от улыбки и самым строгим тоном, – и перестанешь красть вырезки из газет.
Лютер опять улыбнулся, и на том церемония окончилась. Лютеру исполнилось восемьдесят. Расселу было пятьдесят семь. Обмен шутливыми репликами свидетельствовал больше, чем что-либо иное, что отец и сын все-таки любят друг друга.
Прямая передача даленовских акций от одного поколения следующему была также завершающим штрихом, символизирующим окончательное принятие Слэша в лоно семьи. Давние угрозы Лютера лишить Диди наследства были, таким образом, совершенно преданы забвению. Прежние намерения Лютера сделать наследство Диди абсолютно для нее недоступным тоже были забыты. После смери Рассела, давал понять Лютер, весь даленовский портфель акций унаследует Диди, и Слэш сумеет о нем позаботиться. А на смену Слэшу придет Расс.
– И всегда будет даленовский наследник в фирме «Ланком и Дален», – сказал Лютер Слэшу, улыбаясь, что случалось с ним не часто.
– Даже если он будет носить фамилию Стайнер, – ответил Слэш, отвечая на его улыбку своей патентованной, фирменной, со знаком «копирайт» насмешливой улыбкой.
Слэш прекрасно понимал, что означает эта передача портфеля. Она означала, что Лютер наконец считает Слэша одним из семьи. Это означало, что все сомнения погребены и что больше никого не надо соблазнять. Теперь Далены признали Слэша своим. И даже Ланкомы, по-видимому, против этого не возражали.