Наступил новый день. Над Нью-Йорком взошло яркое, медно-красное солнце, и маленькая комнатка наполнилась запахом рыбы и жареной капусты, которыми торговали под окнами уличные продавцы. В раскрытое окошко доносился стук каблуков, скрип колес; покупатели торговались с продавцами – до Мисси доносились обрывки польской, русской, еврейской речи. Громко кричали дети, отвратительно ругались пьяницы возле входа в салун. Грязь, нищета, убожество – вот каким предстал перед Мисси Нью-Йорк. Ее душа наполнилась чувством безысходности.

Как ей хотелось захлопнуть окно и плотно закрыть занавески – но, увы, это было невозможно – в комнате стало бы невыносимо душно… Да, еще вчера вечером эта комнатка казалась раем на земле, тихой гаванью, в которой можно набраться сил и отдохнуть, но сегодня она предстала в солнечном свете – это была тесная, неуютная клетка, в четырех стенах которой они оказались заперты.

Княгиня Софья лежала на медной кровати. Она говорила, что просто отдыхает, но Мисси понимала, что у пожилой женщины нет сил встать. Крошка Азали вылезла через окно на пожарную лестницу и, сев на одну из металлических ступенек, смотрела на бурлившую внизу жизнь. Виктор высунул язык – ему было очень жарко Вообще, бедный пес сильно исхудал за время путешествия – даже роскошная янтарного цвета шерсть не скрывала выпиравшие из-под кожи ребра. Мисси знала, что и сама она такая же тощая – если бы ей захотелось, раздевшись, посмотреть на себя в зеркало, ее взору предстало бы жалкое зрелище. Впрочем, это обстоятельство не слишком огорчало девушку.

Но все же чувство голода не проходило: в эту ночь она долго не могла уснуть, мечтая о хорошей еде. Как давно не ела она свежий хлеб с маслом, жареных цыплят, яичницы с беконом. Но Мисси знала, что даже той скудной пищей, что была у нее до сих пор, она обязана княгине Софье.

Снова и снова Мисси поражалась тому, как старая княгиня, заботы которой о хлебе насущном ограничивались лишь указаниями повару, умеет торговаться с продавцами на Ривингтон-стрит. Каждый вечер она возвращалась домой с целой сумкой овощей, доставшихся ей по символической цене – товар был, что называется, некондиционным – у помидора помят бочок, эта картофелина чуть позеленела. Уличные торговцы, поторговавшись для порядка, уступали такое добро за какие-то центы. Ведь если не продать подпорченные овощи сегодня, то завтра их придется просто выбросить.

Кроме овощей, Софья приносила домой завернутую в газету еду для собаки – добрый мясник каждый раз выбирал кость, на которой оставалось хотя бы немного мяса. Из нее получался вполне сносный суп… Иногда княгиня покупала потроха, печенку, вымя и даже мозги – эта скромная пища считалась для трех иммигранток деликатесом. Софья рассказывала Мисси, что крестьяне в Варышне часто готовили себе обед из потрохов, и вот теперь старая княгиня сама придумывала новые кулинарные рецепты.

Княгиня Софья целыми днями искала пропитание, а Мисси тем временем пыталась найти работу.

Сначала она надеялась устроиться ассистенткой к профессору археологии в одном из колледжей: она имела все основания считать себя асом в этом деле – столько лет провела она с отцом в археологических экспедициях. Вся проблема заключалась в том, что у Мисси почти не было приличной одежды – всего одна синяя юбка да две белые хлопчатобумажные блузки. Денег не хватало даже на пару приличной обуви. Ассистенткам в колледжах платили мало, и Мисси поняла, что этих денег едва хватит на транспорт и квартирную плату – о покупке новой одежды тогда и мечтать бы не пришлось…

Другим вариантом было устроиться горничной в гостиницу. Главным преимуществом этой работы была казенная одежда. Но администрация отелей на Пятой авеню требовала, чтобы горничные жили прямо при гостинице; к тому же, и там заработки были весьма низкие.

Мисси попыталась устроиться продавщицей в только что открывшийся универмаг Мейси, но вскоре по косым взглядам администрации поняла, что здешнему начальству не нравится, как она выглядит: дело было не только в скромной одежде – весь ее вид говорил о том, что она – бедная. В этом был корень всех зол: бедную девушку никто не хотел брать на работу.

Немилосердно пекло яркое солнце; Мисси медленно брела по Деленси-стрит. Ей было стыдно возвращаться домой, снова не найдя работу. Вдруг она остановилась возле «Ирландской пивной О'Хары»: на вывешенной у входа черной грифельной доске мелом было выведено «Требуется помощник – подробности можно узнать у хозяина». Ни разу в жизни Мисси не была в салуне, но сейчас, без малейших колебаний, она распахнула двери и вошла в это заведение. В лицо ей ударил запах виски, пива и дешевых сигарет, но, поборов отвращение, девушка прошла к стойке, за которой стоял высокий дородный мужчина средних лет.

Шемасу О'Харе было сорок. Казалось, он происходит из рода великанов: у него была огромная голова, покрытая курчавыми рыжими волосами, здоровенные ручищи… Из-под высоко закатанных рукавов выглядывали мощные бицепсы, грудь напоминала бочку… Шемас меланхолично пожевывал сигару и уверенной рукой разливал по тяжелым керамическим кружкам пенящийся напиток, напевая себе под нос ирландскую песенку.

Когда к стойке подошла Мисси и сказала, что хочет устроиться к нему на работу, глаза О'Хары округлились от удивления; на беспризорницу она явно не тянула – возраст не тот… Но откуда тогда этот запуганный взгляд, эта нездоровая желтизна лица? «Какие красивые у нее глаза», – подумал Шемас. И вообще, несмотря на худобу и усталость, девушка была вовсе не дурна собой: роскошные каштановые волосы, тоненькая талия, выглядывавшие из-под простой синей юбки изящные ножки… Как сильно отличалась она от коренастых, темноволосых ирландских женщин, которых Шемас видел каждое воскресенье на мессе в церкви Спасителя… Если эту крошку немного откормить, она превратится в настоящую принцессу! Но что мог предложить ей О'Хара? Неужели у нее хватит сил справиться с работой в салуне, не только тяжелой, но и опасной: некоторые изрядно подвыпившие посетители уже стали похотливыми глазками посматривать на вошедшую девушку…

– М-да… – проговорил Шемас, – вообще-то я не совсем уверен, что тут найдется для тебя работа. – Он заметил, как тяжело вздохнула Мисси, и продолжал: – У тебя хватит сил поднять кружку пива?

– Конечно, хватит, – воскликнула Мисси, хватая О'Хару за руку. – Я буду мыть полы, посуду, разносить пиво… Пожалуйста, прошу вас, возьмите меня хотя бы на испытательный срок.

Стараясь казаться выше, Мисси распрямила плечи и встала на цыпочки. О'Хара скептически осмотрел ее.

– Ладно, – проговорил он наконец. – Но знай, я делаю это исключительно по доброте сердечной. Возьму тебя на испытательный срок. Значит, так: плата – доллар за вечер. Начинаешь работать в шесть, заканчиваешь, когда я скажу. И ни минутой раньше. Поняла?

С трудом сдерживая слезы, Мисси радостно кивнула головой и выбежала из салуна – ей надо было сбегать домой, чтобы поскорее сообщить приятную новость. Шемае проводил ее до двери и долго смотрел вслед: интересно, кем она была раньше? Ведь все, кто поселился в последнее время в этом квартале Нью-Йорка, имели за спиной какую-то другую жизнь.

Вот уже целый месяц трудилась Мисси в салуне О'Хары. Она подметала полы, мыла сотни кружек и стаканов – кожа на ее руках покраснела и растрескалась, но Мисси не унывала. Она старательно соскребала грязь со стойки, вытирала следы пива со столиков…

С трудом привыкая к запаху крепкого ирландского пива, она разносила по залу тяжеленные подносы – на каждом из них умещалось по дюжине гагатовых кружек, но она умудрялась не пролить ни капли. С серьезным видом расставляла она кружки перед клиентами – грузчиками, каменщиками, чернорабочими, проститутками.

Поздно вечером, когда О'Хара отпускал ее с работы, она с торжествующим видом неслась по темным улицам Нью-Йорка, сжимая в кулаке долларовую бумажку. Она ловко уворачивалась от норовивших облапать ее пьяниц, выторговывала подешевле чуть подпорченные продукты у уличных продавцов и прибегала в тесную и душную комнатенку, которая стала для нее домом.

Княгиня Софья предлагала девушке стакан горячего молока с корицей, и та с благодарностью выпивала его, отказываясь при этом от еды.

– Спасибо, но я так устала, что не хочу есть, – говорила она. – Пусть лучше Азали съест это на завтрак…

Мисси вынимала из сумки пакетик объедков и кидала их Виктору – борзая за считанные секунды расправлялась с этой пищей. Допив молоко, девушка ложилась на свою железную раскладушку. Княгиня Софья ждала, пока Мисси заснет, и только потом сама ложилась возле тихо посапывавшей Азали.

Никогда Мисси не говорила старой княгине, что боится засыпать: ведь каждую ночь ей снился один и тот же страшный сон – Алеша протягивал к ней свои ручки и молил, молил о помощи.

Казалось, одна только Азали нисколько не смущается новыми обстоятельствами. Как ни в чем не бывало она веселилась на грязных улицах со своими сверстниками, совсем, должно быть, позабыв о страшной ночи в лесу под Варышней. Мисси и Софья время от времени посматривали из окна, чем занимается девочка: она весело играла в классики, в мяч, скакала через прыгалку, и всегда рядом с ней был верный Виктор – он ни на шаг не отставал от маленькой хозяйки.

– Вы только посмотрите на этих детей! – удивлялась Софья. – Самые настоящие оборванцы, и моя внучка ничем от них не отличается. Уличная хулиганка! – Софья смеялась, но Мисси чувствовала, что такое положение дел доставляет старой княгине невыносимую боль…

Мисси скрывала от Софьи неприятные подробности своей работы у О'Хары. Труднее всего было совладать с распоясавшимися клиентами. Большей частью это были такие же ирландцы, как сам Шемас О'Хара, хотя иногда в салун заглядывали и «иностранцы». Когда, выпив очередную пинту пива, посетители начинали буянить, Шемас ставил их на место отборной ирландской бранью. Когда подобное вразумление не действовало, О'Хара грозил кулаком – это был гораздо более веский аргумент. Мисси видела, как меняется человек под воздействием даже небольшой дозы спиртного: приходили в салун вполне нормальные, уставшие работяги, но уже через час в них вселялся какой-то бес: в глазах загоралась похоть, и все их мысли сводились к одному – как бы эту похоть удовлетворить.

Среди завсегдатаев салуна было несколько женщин. Некоторые из них имели семьи, но, устав от криков многочисленных детишек и побоев мужей, они прибегали сюда, чтобы потопить усталость и боль в стакане виски… Остальные были проститутками. Мисси старалась не смотреть на те столики, за которыми заключались сделки. Мужчины разглядывали жриц любви как товар, старались максимально сбить цену. Потом пара удалялась за дверь, и уже через какие-то считанные минуты мужчина возвращался обратно, часто застегивая на ходу брюки… К концу вечера пьяные взоры посетителей все чаще и чаще устремлялись на Мисси.

Когда в первый раз один из клиентов решил перейти к действию, Мисси просто съежилась от омерзения: чья-то волосатая рука с черными ободками под ногтями ухватила ее за грудь. От ужаса Мисси потеряла на какое-то мгновение дар речи – потом громко завизжала. Из-за прилавка выбежал О'Хара.

– Ах, ты, ублюдок паршивый! – заорал он, с размаху ударяя по лицу обнаглевшего работягу. – Не смей распускать руки! Ты что, не видишь, что перед тобой приличная девушка?! И вообще, она тебе в дочери годится! Если тебе нужна баба, поищи где-нибудь в другом месте!

О'Хара схватил опешившего человека за шиворот и потащил его к выходу – из рассеченной брови клиента сочилась кровь.

– Получай, скотина! – О'Хара изо всех сил пнул пьяного ногой, и тот, так и не успев понять, в чем дело, оказался на пыльном тротуаре. – Скажи спасибо, что вообще жив остался! – крикнул вслед ему Шемас. Потом, обернувшись к Мисси, он строго посмотрел на нее и процедил сквозь зубы: – А ты, детка, заруби себе на носу: здесь не благотворительное заведение. Не можешь себя защитить – пошла вон! Так и знай: в следующий раз вышвырну тебя вслед за этой сволочью.

Мисси ни словом не обмолвилась дома о случившемся, но по ее виду Софья поняла, что у девушки на работе что-то произошло. Перед сном, массируя опухшие от усталости ноги Мисси и втирая глицерин в ее потрескавшиеся, красные руки, княгиня сказала:

– Я не могу позволить тебе так надрываться. Ты должна уйти из салуна.

Мисси в отчаянии прижалась к старой княгине:

– Прошу вас, Софья, – взмолилась она. – Давайте продадим драгоценности. Ведь у нас кое-что осталось. Ведь продавали же мы их и в Константинополе, и в Вене! Неужели вы до сих пор боитесь?

Софья пожала плечами:

– Все дело в том, что у нас остались самые ценные из семейных реликвий. Именно их-то и смогут узнать агенты ЧК. И потом, неужели ты думаешь, что в Нью-Йорке нам удастся получить много денег за эти сокровища?

– А может быть, нам удастся получить деньги, хранящиеся в швейцарских банках? Давайте пойдем к адвокату, постараемся найти подтверждение тому, что вы – это вы. Я больше не могу видеть все это, Софья! Вы могли бы жить как настоящая княгиня, а что получается? Самые бедные крестьяне в России никогда не влачили такого жалкого существования.

Софья открыла ящик стола и достала вырезку из газеты двухнедельной давности.

– Я не хотела показывать тебе эту газету, – сказала она, протягивая вырезку Мисси. – Не хотела, чтобы ты напрасно волновалась. Тебе и так непросто… Но раз уж зашел разговор на эту тему – прочитай.

Мисси пробежала глазами статью. В ней говорилось о зверствах большевиков в России: сообщались новые подробности об убийстве царской семьи, о массовых расстрелах заложников, об уничтожении целых селений в районах крестьянских восстаний. Автор статьи писал, что тайная полиция большевиков по-прежнему продолжает охоту за Ивановыми – семья князя олицетворяла для нового режима «старую Россию», которую надо было «разрушить до основания»; в ЧК полагали, что обоим детям князя Михаила и вдовствующей княгине Софье удалось спастись. Из надежных источников поступали сведения, что агенты ЧК уже несколько месяцев искали следы Ивановых в Европе. Возможно, в ближайшее время они возьмутся за Америку. Если только эти поиски увенчаются успехом, говорилось в статье, обоих детей и старую княгиню ждет участь царской семьи: они будут зверски убиты.

Мисси молча допила молоко. Софья снова оказалась права: охота на Ивановых продолжалась. Увы, несметные богатства, хранившиеся в швейцарских банках, были недосягаемы для их законных владельцев. Снова и снова придется Мисси потом и кровью добывать жалкие гроши на пропитание. Она тяжело вздохнула и крепко сжала зубы.

О'Хара с восхищением смотрел на Мисси: девочка что надо! Какая сила воли! Какое трудолюбие!

В этот вечер Мисси только начала подметать в салуне, и, закуривая свою первую в тот день сигару, Шемас произнес:

– Именно таких, как ты, брали с собой на Дикий Запад первые переселенцы. Ты молодец, детка.

Мисси поставила в угол метлу, посмотрела на О'Хару и произнесла:

– Эта сигара стоит четверть моей дневной платы. Вам не приходила в голову мысль прибавить мне жалование?

От неожиданности О'Хара поперхнулся табачным дымом – глядя, как своим огромным кулачищем Шемас бьет себя по груди, Мисси громко расхохоталась.

– Ну, ты даешь, детка, – проговорил О'Хара, когда приступ кашля прекратился. – Ты чуть меня совсем не уморила.

– Два доллара, – решительным тоном произнесла Мисси, складывая руки на груди. – Вы сами прекрасно знаете, что я стою этих денег.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга через прилавок. Со стороны могло показаться, что это два боксера, вот-вот готовые броситься друг на друга. Наконец О'Хара улыбнулся. Пригладив пятерней пышную копну своих волос, он сказал:

– Ладно, ты победила, крошка. Так и быть: два доллара за вечер… но только потому, что ты стоишь этих денег.

Мисси топнула ногой.

– Так, значит, я оказалась права: вы знали, что я стою больше! Что же вы не удосужились сами предложить мне прибавку?! Почему я должна выпрашивать у вас то, что мне причитается?!

Широко улыбаясь, О'Хара склонился над прилавком:

– А ты не допускаешь, что мне просто захотелось посмотреть, какова ты в гневе? Может, мне было интересно увидеть настоящую Мисси О'Брайен? А то ходила тут такая печальная Золушка… Ни разу даже не улыбнулась. А сегодня я впервые услышал твой смех.

– Вообще-то у меня мало причин для смеха, – ответила Мисси. Она снова взяла в руки метлу и продолжила работу. О'Хара, вынув изо рта сигару, некоторое время молча смотрел на нее, а потом произнес:

– Я видел тебя на улице с маленькой девочкой. – Он еще раз кинул взгляд на ее левую руку и, убедившись, что на ней нет обручального кольца, добавил: – А где же ее отец?

– Умер, – ответила Мисси, не поднимая глаз. О'Хара кивнул.

– Да, непросто жить ребенку без отца. Но еще тяжелее матери, оставшейся без мужа с малюткой на руках.

– Но… но… – Мисси хотела что-то объяснить Шемасу, но запнулась: конечно, как это ей раньше не приходило в голову – вся Ривинттон-стрит считала, что Азали – ее дочь.

В этот вечер О'Хара дал ей два доллара вместо одного, а потом лично положил полную тарелку вареной говядины с тушеной капустой и картофелем и решил проследить за тем, чтобы Мисси все съела. Но при виде этой еды у Мисси неожиданно пропал весь аппетит. Несмотря на то, что О'Хара не сводил с нее глаз, девушка переложила обильное угощение в судок и понесла ужин домой.

После этого эпизода работа в салуне стала казаться Мисси не такой тяжелой. Иногда О'Хара просил ее помочь и в обеденное время. Он следил за тем, чтобы подвыпившие посетители не приставали к девушке, и не отпускал ее домой, не убедившись в том, что она поела. Каждый раз, когда Мисси приходила в салун, лицо О'Хары расплывалось в улыбке. Он охотно приплачивал ей за дополнительную работу, и вскоре Мисси могла позволить себе откладывать деньги. За подкладкой маленького чемоданчика, лежавшего под медной кроватью, по соседству с бесполезными теперь сокровищами стали появляться долларовые бумажки.

Когда однажды Мисси спешила с тяжелым подносом ирландского виски к очередному столику, двери салуна распахнулись, и на пороге появилась перепуганная Азали. Как всегда, девочку сопровождал верный Виктор.

– Мисси, Мисси… – проговорила Азали. – Скорее… Там… бабушка…

Мисси быстро передала поднос прямо в руки клиенту и, схватив Азали за плечи, спросила:

– Что случилось? Что с Софьей? В глазах девочки стояли слезы:

– Бабушка стояла возле плиты и готовила еду. Вдруг она вскрикнула и упала. Я никак не могла разбудить ее!

Улицы были полны народа. Люди шли по домам после тяжелого рабочего дня, но Мисси уверенно расталкивала прохожих локтями и пробивалась сквозь толпу, крепко держа за руку маленькую Азали. Верный пес ни на шаг не отставал от хозяев.

На одном дыхании преодолела она скрипучую деревянную лестницу и распахнула дверь: Софья лежала на полу возле плиты. Ее глаза были закрыты, но Мисси заметила, что в жилке на шее княгини пульсирует кровь. «Слава Богу, что она еще жива!» – подумала девушка.

Положив старой княгине под голову подушку, она попыталась привести ее в чувство.

– Софья, Софья! – кричала она. – Все хорошо, все будет хорошо. Вы скоро придете в себя и поправитесь…

Мисси слишком хорошо понимала, что говорит неправду: по бледному, землистого цвета лицу старой княгини было видно, что она тяжело больна.

Через несколько минут Софья Иванова открыла глаза.

– Здесь так жарко, – проговорила она. – Мне стало дурно, но, пожалуйста, не волнуйся, мне уже намного лучше.

Но через две недели Софья снова упала в обморок. На этот раз она призналась, что в последнее время ее мучат страшные головные боли. Мисси побежала в аптеку и купила большую темно-синюю склянку с каким-то новым патентованным средством от мигрени. Увы, лекарство не оказало никакого воздействия: страшная боль не унималась. Софья наотрез отказалась вызывать доктора, уверяя, что все пройдет само по себе. Но Мисси прекрасно понимала, что мешало княгине прибегнуть к услугам врача: она боялась, что их бюджет не выдержит такой траты. Однажды утром Софья не смогла подняться с кровати: вся левая сторона тела была парализована.

Мисси побежала на Орчард-стрит. Там жил старый еврейский доктор. Она ворвалась к нему в квартиру и стала умолять пойти к больной Софье, обещая заплатить при первом же случае. У доктора было доброе сердце, и он не смог отказать, хотя получить деньги за визит не очень-то рассчитывал.

– Судя по всему, – сказал он, осмотрев больную, – у этой дамы было несколько ударов… Произошло кровоизлияние в мозг. Головная боль вызвана внутричерепным давлением, и помочь здесь может только операция.

Поглаживая седую бородку, врач посмотрел своими грустными глазами на Мисси и Азали. Они с болью и надеждой глядели на него как на единственного спасителя. Каждый раз при виде этих взглядов родственников и близких доктор начинал жалеть, что выбрал медицинское поприще.

– Буду предельно честен, – проговорил он. – Больной много лет. Нет никакой гарантии, что она вынесет операцию. Так что не советую вам рисковать. Единственное, что я могу для нее сделать – это дать болеутоляющее.

Мисси в ужасе посмотрела на врача:

– Неужели… неужели она…

– Всем нам суждено рано или поздно умереть, – проговорил врач. – За плечами у этой женщины долгая жизнь. Поверьте, когда умирают молодые, это намного тяжелее. – Он раскрыл свой черный кожаный чемоданчик и достал оттуда шприц и какую-то ампулу. – Я сделаю ей укол морфия. Приду завтра. А вам… вам я советую подумать о себе и о вашем ребенке.

Мисси посмотрела на Азали: маленькая, белокурая, хорошенькая, совсем беззащитная девочка. «Ваш ребенок» – сказал доктор… Да, если Софья умрет, у Азали не останется никого, кроме Мисси. Азали действительно станет тогда ее ребенком.

Каждое утро Мисси бегала за доктором. Если его не оказывалось дома, она рыскала по людным улицам, заглядывала в каждый магазинчик, не успокаивалась до тех пор, пока не находила его.

– Ей становится хуже, – сказала она врачу несколько дней спустя. – Головная боль не утихает. Она пытается скрыть это, но по ее глазам я вижу, что она очень страдает.

– Я сделаю еще несколько уколов, – сказал доктор. – Это поможет ей умереть без мучений. – Потом, обернувшись к Мисси, он покачал головой и добавил: – Вы очень плохо выглядите, милая девушка. Вам необходимо хотя бы немного отдохнуть. Прошу вас, не забывайте регулярно питаться.

Мисси тяжело вздохнула: вот уже неделю она не выходила на работу, последние центы были на исходе. О'Хара был очень добр к Мисси. Каждый день он присылал к ним домой женщину с судком, полным еды. Но это не могло долго продолжаться – гордость не позволяла Мисси принимать эту милостыню. Она прекрасно понимала: если сегодня она не вернется в салун, О'Хара найдет ей замену.

В пять часов вечера Мисси накормила Азали традиционной порцией постного супа с ломтем вчерашнего черного русского хлеба, купленного в булочной Гертеля на Хестер-стрит… Каждый раз, когда Мисси заходила в эту булочную, у нее разгорался аппетит. Она с трудом могла выдержать этот запах – аромат свежеиспеченного хлеба. С прилавков на нее смотрели аппетитные французские булки и польские батоны, кренделя и рогалики. С огромным трудом заставляла она себя не смотреть на это изобилие и покупала уцененную зачерствелую буханку.

Она умыла Софью и вытерла ее лицо чистым льняным полотенцем, которое стирала собственными руками и вешала сушиться на пожарную лестницу. Впрочем, точно так же поступали и все остальные жильцы их дома. Иногда за вывешенным на просушку бельем не было видно даже стоявших напротив зданий. Никто не пытался скрывать от соседей ветхость своего белья – во-первых, это было бесполезно, во-вторых – беднякам было просто незачем скрывать свою бедность от таких же бедняков.

Мисси приподняла голову Софьи, пытаясь влить ей в рот хотя бы несколько глотков теплого мясного отвара, но у княгини не было сил даже для этого – она лишь улыбнулась краешками губ и снова потеряла сознание.

Старческая рука крепко держала Мисси на запястье, и девушка с ужасом подумала, что, наверное, сейчас княгиня Софья из последних сил пытается удержаться за жизнь. Если она разожмет ее руку и уйдет, ничто не удержит старую женщину на этом свете.

Но все-таки Мисси никак не могла позволить себе постоянно дежурить у постели умирающей – она поднялась, умылась холодной водой, расчесала волосы, натянула свежую блузку и неизменно синюю юбку. За последнюю неделю Мисси так исхудала, что юбка с трудом держалась на бедрах, и ей пришлось подпоясаться широким кожаным ремнем.

Она дала Азали маленькую грифельную доску и набор цветных мелков, которые купила незадолго до этого подешевле у уличного торговца.

– Порисуй пока, – сказала она девочке. – Смотри за бабушкой. Если ей станет хуже, найдешь меня в салуне. – Она прижала девочку к груди. – Не скучай. Я постараюсь прийти как можно скорее.

Возле самой двери Мисси обернулась. Азали сидела на стуле возле кровати умирающей княгини, сжимая в руках доску и мелки. В глазах девочки был страх. Какое-то мгновение Мисси колебалась, может быть, действительно, не надо никуда идти? Но здравый смысл подсказывал: если она не пойдет сейчас на работу, все они умрут с голода.

Мисси посмотрела на Виктора.

– Сидеть! – она показала ему на место возле двери. – Сторожи!

Верный пес моментально выполнил команду, и Мисси еще раз возблагодарила Бога за то, что это животное сейчас с ними: не будь Виктора, она не решилась бы выйти из дома.

– Я люблю тебя, матушка! – крикнула ей вслед Азали, едва Мисси переступила порог.

– И я тебя, душенька! – ответила Мисси и, не оборачиваясь, бросилась вниз по лестнице.

В этот вечер в салуне было необычно много посетителей. Мисси сбивалась с ног, разнося подносы с пивом и виски и собирая со столов пустую посуду. К удивлению девушки, даже самые грубые из завсегдатаев, те самые, которые еще недавно смотрели на нее сальными глазками, спрашивали о здоровье «ее бабушки». «Может быть, в трезвом виде они совсем не такие уж плохие», – подумала Мисси.

О'Хара своими руками сделал ей сандвич с куском ростбифа, проследил за тем, чтобы она съела его, а в конце рабочего дня сунул ей в руку лишние пять долларов.

– Хорошая ты девчонка, Мисси О'Брайен, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Хотя, конечно, несмотря на ирландскую фамилию, ты такая же ирландка, как Зев Абрамски.

– Зев Абрамски. Кто это? – спросила Мисси, пряча в карман деньги. Ей было неудобно принимать от О'Хары столь щедрый подарок, но отказаться она не имела права.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь Абрамски?! – расхохотался О'Хара. – Ну, ты даешь! Наверное, во всем Ист-Сайде ты единственная женщина, не побывавшая у этого типа. Зев – еврей-ростовщик, его контора на углу Орчард-стрит и Ривингтон-стрит. Тот еще фрукт… Придет какая-нибудь дамочка посреди недели занять у него двадцать центов, оставит под залог новую выходную рубашку мужа, а он ей: «Дать-то дам, но чтобы в пятницу к утру деньги вернула!» Попробуй не верни – останется бедолага-муж без выходного наряда. Ладно, Мисси, тебе уже пора… Иди с Богом.

Мисси устремилась домой. Виктор еще издали узнал ее и радостно завилял хвостом. Азали лежала, свернувшись клубочком возле бабушки, и крепко спала.

Вздохнув с облегчением, Мисси вылила молоко в кастрюлю, опустила туда палочку корицы и зажгла газовую горелку, вспоминая время, когда Софья каждый вечер угощала ее этим дивным напитком.

Подкравшись на цыпочках к постели, Мисси увидела, что рука спящей Азали лежит на плече Софьи. Мисси улыбнулась. Но, посмотрев на саму княгиню, она вздрогнула от ужаса: Софья лежала, закрыв глаза, благородное лицо было спокойно и безмятежно. Но губы – губы были совершенно синие. Мисси дотронулась до руки старой княгини – она была холодная, как лед.

– Нет! – в ужасе прошептала девушка. – Нет! Не может быть!

Увы, то, чего так боялась Мисси О'Брайен, произошло. Княгиня Софья Иванова, лежавшая на кровати в объятиях своей любящей внучки, была мертва.