ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Салли приехала в больницу примерно через полчаса после телефонного звонка Гарриет. Она вошла в приемную, все еще кутаясь в меховое манто, словно ей было холодно, несмотря на невыносимую жару за стенами здания.
– Гарриет… как он?
– Держится, насколько я понимаю. Но положение критическое. – У Гарриет было застывшее, как маска, лицо, она с усилием произносила слова, но обрадовалась, что теперь не одна.
– Что произошло? – расспрашивала Салли.
– Ну… у него опять был приступ. Это случилось при мне. Это было… – голос девушки задрожал, но она взяла себя в руки и продолжала: —…это было ужасно. Он на себя не похож, Салли – и еще эта проклятая машина воет, словно плакальщица на похоронах…
Салли прикрыла глаза рукой. Она была бледна и выглядела безумно усталой. Гарриет знала, что она не успела выспаться, когда телефонный звонок позвал ее назад. Но вопреки всему она была тщательно подкрашена, и прическа была, как всегда, в идеальном порядке. «Да и когда Салли казалась неухоженной? – подумала Гарриет. – Она и на собственных похоронах будет выглядеть безукоризненно».
Дверь палаты открылась, и обе вскочили на ноги. Вышла сестра в белом халате, и женщины застыли, как сжатые пружины, в ожидании каких-нибудь новостей. Но сестра едва заметно покачала головой и предложила им кофе. Гарриет с благодарностью отхлебнула глоток из чашки, чтобы смочить пересохшее горло, но Салли, не притронувшись к кофе, поставила чашку на маленький выкрашенный белой краской стол рядом со стопкой журналов в глянцевых обложках.
– Не могу понять… казалось, ему стало лучше, когда я уходила. Может быть, это случилось потому, что он разволновался при виде тебя?
– Возможно… Но он говорил так странно, почти несвязно. Он был очень расстроен. – Гарриет замолчала. В ее голове крутилось множество вопросов, и она инстинктивно чувствовала, что Салли могла бы ответить на некоторые из них. Но задавать эти вопросы надо в другом месте и в другое время. Может быть, позднее, когда они будут уверены, что он выживет и на сей раз.
Салли расхаживала по комнате – от окна к двери и обратно, как львица, запертая в клетке. От ее обычной сдержанности не осталось и следа. Подойдя к ней, Гарриет обняла за плечи тетку, которая была ей скорее матерью.
– Давай-ка присядь, Салли. Ты свалишься и этим никому не поможешь.
Салли прижала руки к губам. Накрашенные ногти яркими пятнами выделялись на ее бледной коже.
– Он должен выжить, Гарриет! И слышать не хочу, что он может умереть. О Боже, я так люблю его!
Гарриет нежно сжала ее в объятиях.
– Я это знаю.
Салли замотала головой, словно животное, которому причиняют страдания.
– Нет, нет, ты не понимаешь. Все эти годы я знала и молчала, а теперь… это как возмездие. Я поступила жестоко… но я так люблю его. Я всегда боялась его потерять и боюсь потерять сейчас.
– Ты его не потеряешь, – утешала ее Гарриет, стараясь быть более убедительной, чем на самом деле. – У отца огромная воля к жизни, и им занимаются лучшие врачи.
Но говоря это, она не могла не думать: что, черт возьми, имела в виду Салли? Сначала отец говорит какие-то загадочные слова… а теперь вот Салли мучается… из-за чего? Есть что-то такое, о чем я не знаю, думала Гарриет, от меня что-то скрывали все эти годы, но рано или поздно я узнаю об этом. Папа, возможно, просто говорил о том, что жестоко обошелся с мамой в тот последний вечер, но ведь Салли имеет в виду совсем не это. К тем событиям она не имеет никакого отношения – ее даже не было в Штатах в то время. Нет, она подразумевает нечто совсем другое, то, что сделала она сама, поступив «так неправильно, так жестоко».
– Я так боялась, что он узнает правду, – причитала Салли. – Еще на прошлой неделе я думала, что отдала бы что угодно – все на свете! – лишь бы он никогда не узнал об этом. А теперь вот… В случае своей смерти он ничего не узнает. Но теперь это уже неважно. Главное, чтобы он был жив.
– И он выживет. Выживет, – горячо убеждала ее Гарриет.
– Выживет? Не знаю. Он никогда не был моим все эти годы. По-настоящему моим. Я его украла, Гарриет. Украла его у нее, и теперь она забирает его назад… – ее голос осекся.
– Ради Бога, перестань, Салли, – взмолилась Гарриет. – У тебя истерика. Я не знаю, о чем ты говоришь, но ты не могла его украсть у мамы. Она погибла. Я не хотела этому верить, но сейчас верю. Мама погибла, Салли, более двадцати лет назад.
Плечи Салли дрожали. Ее тоненькая фигурка, закутанная в огромное меховое манто, выглядела такой хрупкой.
– Нет, нет, не двадцать лет назад…
Гарриет похолодела. По ее спине пробежали ледяные мурашки. Она уставилась на тетю тяжелым непонимающим взглядом.
– Что ты сказала?
Дверь открылась. Обе обернулись. Это был доктор Клейвел. Он был мрачен, и у Гарриет сжалось сердце.
– Доктор, он…? – попыталась она спросить, но язык ее не слушался.
– Нет, плохих новостей нет, – он слабо улыбнулся. – Кризис, по-видимому, миновал… пока.
– Вы имеете в виду, что он поправится? – Салли сидела, не двигаясь, обхватив себя руками.
– Пока еще ничего нельзя сказать с уверенностью. В подобных случаях трудно делать прогнозы, и мне не хотелось бы вселять в вас слишком большую надежду. Человеческое сердце многое может выдержать, но всему есть предел. Пока состояние, по-видимому, стабилизировалось. Хотите зайти в палату и взглянуть на него?
– А можно? – спросила Гарриет.
– При условии, что вы не будете его расстраивать и волновать. – Доктор Клейвел поднял на нее печальные глаза. – Не могу не напомнить вам, что он очень болен.
– Мы все понимаем, – сказала Гарриет.
Она повернулась к Салли. Ее глаза на бледном лице все еще выражали ужас, а губы были полураскрыты, словно она боялась надеяться.
Гарриет обняла ее за плечи. Какие бы страшные тайны Салли ни скрывала, сейчас было не время о них размышлять. Как сказала Салли, сейчас было важно лишь, чтобы Хьюго выжил.
– Пойдем, Салли, – тихо сказала она. И они вместе направились вслед за доктором по коридору в палату Хьюго.
* * *
Когда шофер отвез Гарриет и Салли в квартиру на Сентрал Парк Саут, был уже поздний вечер. Кухарка Джейн оставила им холодный ужин и кастрюльку супа, который надо было только разогреть. Но хотя Гарриет была уверена, что суп, как всегда, очень вкусный, она знала, что не сможет есть и догадывалась, что у Салли тоже нет аппетита.
– Единственное, что мне сейчас нужно, так это выпить. – Гарриет подошла к бару, налила себе большую рюмку водки и выпила залпом. – Что тебе налить, Салли?
Салли едва заметно покачала головой, но Гарриет налила ей бренди.
– Выпей, ради Бога. Тебе это пойдет на пользу. Пока Салли маленькими глоточками пила бренди, ее бледные щеки постепенно розовели. Она погрузилась в свои мысли и сидела такая отрешенная, что Гарриет подумала, уж не привиделась ли ей сцена в больнице. От недосыпания у нее кружилась голова, и все вокруг казалось нереальным, но спать ей уже не хотелось. Тело ее было напряжено, мысли обгоняли одна другую. Она должна узнать, что имела в виду Салли, когда говорила сама с собой в больнице. Но как спросить у нее сейчас, когда она так подавлена?
Неожиданно Салли осушила свой стакан и резко вышла из задумчивости.
– О чем говорил твой отец, когда с ним случился приступ? – спросила она спокойно и твердо.
Гарриет отвела глаза. Ей не хотелось повторять мучительные и бессвязные самообвинения Хьюго.
– Это были просто какие-то обрывки мыслей. Я не могла связать концы с концами. Но мне показалось, что он считает себя виновным в гибели мамы.
– Я так и знала, – кивнула Салли. – Но, конечно, он ни в чем не виноват. Он был чудесным мужем – щедрым, любящим. Он дал ей все, что она хотела, и был готов простить ей все на свете… почти все. – Она умолкла, взгляд ее стал отрешенным, а мгновение спустя, когда она снова заговорила, голос был таким тихим, что Гарриет пришлось напрягать слух, чтобы расслышать слова. – В этом-то и беда. Я думаю… да, я думаю, что он и сейчас простил бы ее. Несмотря на все, что она натворила и на боль, которую ему причинила. Даже, прости меня, Боже, такую, какой она стала… я думаю, что он принял бы ее назад, и я бы этого не вынесла. Нет, это не для меня – я его слишком люблю – и не для него. Какая жизнь ждала бы его? Да и каждого из нас?
Гарриет наклонилась вперед, крепко держа стакан обеими руками, которые вдруг задрожали.
Она не знала, как начать разговор с Салли, но та вдруг сама заговорила. Похоже, что только что пережитый поединок Хьюго со смертью прорвал плотину двадцатилетнего молчания, и теперь уже ничто не могло остановить поток слов. Но мучительные отрывки фраз не складывались в единое целое.
– Салли, скажи, я тебя правильно поняла? – спросила Гарриет. – Мама не погибла, и Грег Мартин тоже остался в живых?
Лицо Салли исказила болезненная гримаса. Потом она едва заметно кивнула. Сердце Гарриет билось так сильно, что она с трудом дышала.
– Ты имеешь в виду… она жива?
– Нет… нет. Теперь она умерла.
– Но во время взрыва она не погибла?
– Нет.
– И ты об этом знала – ты знала все эти годы? Боже мой, а папа тоже знал?
– Нет. – Салли энергично затрясла головой. Она чуть не плакала. – Он об этом не знает, Гарриет, и не должен знать. Я очень боялась, что он узнает, когда вдруг объявился живой Грег Мартин и в этом деле принялись копаться детективы. Теперь все выплывет наружу, не так ли? О Господи, он меня просто возненавидит…
– Почему, Салли? – продолжала расспрашивать Гарриет, хотя отдельные кусочки головоломки уже начали складываться в картину, которую ей едва ли хотелось себе представить. – Почему он возненавидит тебя?
– Потому что я знала, что она жива, и не сказала ему об этом. Я позволила ему думать, что она погибла… Я это от него скрыла, Гарриет. Обманывала себя, убеждала, что так будет лучше, что я спасаю его – и тебя – от боли. Но всему причиной был мой эгоизм. Я всегда считала, что эгоисткой была Пола, но в конце концов оказалось, что я не лучше ее, а может быть, даже хуже. Она, по крайней мере, не скрывала своего эгоизма, тогда как я… я была трусливой и скрытной. Я всех вас обманывала, Гарриет, да простит меня Господь!
Она подняла стакан с бренди, увидела, что он пуст и тряхнула головой, подавив рыдание. Гарриет подошла к бару, взяла бутылку и наполнила стаканы – себе и Салли. Ей необходимо выпить – и, если Гарриет не ошибается, потребуется еще и еще, пока она не закончит свой рассказ. Салли сидела на самом краешке одного из старинных кресел, Гарриет притащила для себя пуфик с другого конца комнаты. Она немного дрожала, но ощущала странное спокойствие, будто находилась в центре тропического циклона.
– По-моему, Салли, тебе лучше рассказать мне всю правду.
Теперь лицо Салли было почти спокойно, словно самое худшее было уже позади. После многих лет молчания лед тронулся – теперь она могла все объяснить и надеяться, что Гарриет ее поймет. Но что бы она ни совершила, она почувствовала облегчение от того, что поделилась тайной, которую хранила в одиночку в течение стольких лет. Не надо больше лгать, не надо обманывать, по крайней мере, Гарриет будет теперь знать, какая она в действительности.
– С чего мне начать? – спросила она.
– С самого начала.
– Хорошо, – согласилась Салли. Да, ночь предстояла долгая.
* * *
Я прилетела в Нью-Йорк, как только узнала о случившемся. Мне позвонил твой отец. Он был в ужасном состоянии. Сначала он просто сказал, что произошел несчастный случай, когда Пола отдыхала на яхте вместе с Грегом, но я почувствовала, что он не в себе. Я побросала в чемодан кое-что для себя и Марка и заказала билет на ближайший рейс. Нетрудно догадаться, что я сама была в состоянии шока и думала лишь о том, чтобы как можно скорее очутиться рядом с Хьюго – и с тобой. Важнее всего была семейная солидарность – нам надо было держаться вместе. Потом, когда я уже была здесь, Хьюго рассказал мне о случившемся. У Полы была любовная связь с Грегом – она сама сказала ему об этом в последний вечер перед отъездом. Естественно, отец пришел в бешенство. Он тут же вышвырнул ее из дома и сказал, чтобы она никогда больше не показывалась ему на глаза. Она улетела с Грегом в Италию и на следующий же день отплыла с ним на яхте. Свидетелями их отъезда было множество людей. К тому времени я уже, конечно, кое-что знала. Об аварии писали все газеты, и тогда мне казалось, что на этом вся история и закончилась. Хьюго был страшно удручен, во всем винил себя, хотя это было просто нелепо, и я согласилась остаться на некоторое время в Нью-Йорке, чтобы утешить его и присмотреть за тобой. – Салли замолчала, поглядывая на Гарриет. – Поначалу, честное слово, этим все и ограничивалось. Но потом все стало сложнее, потому что я влюбилась.
– В папу? – тихо спросила Гарриет. Салли кивнула.
– Да. Я всегда находила его привлекательным и думала, что Пола была дурой, когда не ценила его. Но общее горе очень сблизило нас. Он изумительный человек, Гарриет, – да ты и сама не хуже меня знаешь, – и он был убит горем. Он потянулся ко мне то ли потому, что я чуть-чуть напоминала ему Полу, то ли потому, что я просто была рядом, а может быть, уже тогда в этом было нечто большее – не знаю. Отношения наши развивались, пожалуй, слишком быстро, но они развивались, и неожиданно впервые в жизни я испытала не просто лихорадочную влюбленность, но и чувство защищенности.
Она замолчала, вспомнив, с каким изумлением впервые поняла, что Хьюго отвечает на ее любовь. Всю свою жизнь она считала себя не способной вызвать любовь, не заслуживающей любви. А теперь вдруг рядом с ней оказался тот человек, которому она нужна. Сколько времени потребовалось ей, чтобы понять это, она не знала. А когда это случилось, растерялась.
Однажды поздно вечером, вспоминала она, когда детей уже уложили спать, они с Хьюго сидели в саду, и Хьюго вдруг закрыл лицо руками, охваченный горем.
– Что я сделал не так? – спросил он, а она подошла к нему и обняла за плечи.
– Ты все делал как надо. Поверь мне, это не твоя вина, – сказала она, утешая его. – Пола наделала глупостей. Она всегда была такой – так уж она была устроена.
– Но она была больна, Салли. Я это знал и должен был ей помочь.
– Хьюго, не терзай себя. Я уверена, что ты сделал все, что мог.
– Я старался сделать как лучше. Я думал, что заставлю ее полюбить себя, но не смог. Это моя самая большая ошибка.
– Пола была не способна никого полюбить, – сказала Салли, гладя рукой его волосы. – Она была красивой и жизнерадостной, но не умела любить.
– Но Грега она любила.
– Не думаю. – Салли почувствовала, что нашла правильный ответ. – Она была им одержима, потому что не могла прибрать его к рукам. Пола всегда хотела иметь то, что не могла заполучить.
Немного помолчав, он повернулся к ней и, как ребенок, уткнулся лицом в ее грудь.
– Почему она была не похожа на тебя, Салли? – Это был крик души.
Салли ощутила острый прилив нежности. Они долго сидели, не двигаясь: она – утешительница, он – мученик. И вдруг, неожиданно для себя, она почувствовала, что рядом с ней мужчина. Сначала она попыталась подавить это чувство, уговаривая себя, что грешно вожделеть к сраженному горем собственному зятю. Но когда его голова шевельнулась на ее груди, а рука скользнула по спине, она вдруг поняла, что грешное чувство возникло не только у нее. Она прижалась к нему, забыв обо всем и ощущая лишь непомерную радость от его близости. Он оторвал лицо от ее груди, а она соскользнула вниз, так что они теперь смотрели друг другу в глаза – просто смотрели, и их души сливались воедино в этом взгляде.
Даже теперь, много лет спустя, она отчетливо помнила тот момент – аромат роз в еще не остывшем воздухе, смутно доносящиеся звуки города и Хьюго, который смотрел на нее так, как никто и никогда еще не смотрел.
– О, Салли. – Он глубоко вздохнул, обнял ее и прижался губами к ее губам. – О, Салли, Салли, Салли…
Их потребность друг в друге родилась из глубоко запрятанных неутоленных желаний; они потянулись друг к другу, как дети, застигнутые бурей, и обрели такую полноту единения душ, о существовании которой ни он, ни она даже не подозревали. Так в саду, на этом островке, отгороженном от всего остального мира их общим горем, родилась новая любовь, и все глубины и высоты чувства нахлынули на них сразу, так что любовь оказалась сильной и всепоглощающей. Не говоря ни слова, они вошли в дом и поднялись по лестнице.
В спальне ничто не напоминало о Поле. Да и что могло бы напомнить о ней? Комната так давно принадлежала одному Хьюго. Но даже если бы было по-другому, это не имело значения. Салли любила его безумно. После Стюарта у нее не было ни одного мужчины – да она никого и не хотела. А теперь у нее был Хьюго, и это было так чудесно, что сразу же вытеснило все остальное из памяти.
Потом, когда она лежала в его объятиях, на нее напал страх. А вдруг Хьюго будет презирать ее? Может, она просто подвернулась ему под руку в подходящий момент? Но нет. К ее удивлению и удовольствию, он обращался с ней с той же галантностью, с какой обращался с Полой, чему она в свое время немало завидовала. Конечно, не было того беспредельного обожания. Но, может быть, все еще впереди, а возможно, такое случается лишь раз в жизни. Пока еще бывало иногда, что она заставала его с устремленным в пространство взглядом, полным боли. Но зато теперь в его глазах не было отчаяния – оно, по-видимому, прошло, – и Салли гордилась, что это ее заслуга, и радовалась этому.
Прошло несколько недель, и они стали еще ближе друг другу. Тепло, которое она ощутила тогда, согревало ее все эти годы, и Салли, обхватив руками колени, сидела и вспоминала. О, все было так чудесно – любовь и счастье, и чувство защищенности – все вместе. Она впервые поняла, что защищена любовью, которой никогда раньше не ведала, – любовью человека, который никогда ее не предаст.
– Салли? – голос Гарриет ворвался в ее воспоминания, и она взглянула на девушку, словно возвратилась издалека.
– Да?
– Извини, но ты так и не рассказала мне, что случилось… А я должна знать.
– Да, да, я думаю, тебе следует знать. Ну, как я уже сказала, я влюбилась в твоего отца и, полагаю, он тоже полюбил меня. Нам, конечно, приходилось скрывать наши отношения, чтобы люди не говорили, что это неприлично, потому что прошло слишком мало времени, но на самом деле все было не так. Он не стал меньше любить Полу, я это знала, и наши отношения не мешали его любви к ней. Но она погибла, а я была жива и была нужна ему. Лето подходило к концу – пора было возвращаться в Англию – у Марка начинался учебный год в подготовительном классе. Я с ужасом думала об отъезде. Но Хьюго попросил меня остаться. «Я потерял Полу, боюсь потерять и тебя», – сказал он. Я, конечно, осталась. Почему бы и нет? Так хотел Хьюго, да и тебе я тоже была нужна. Исчезновение Полы очень сильно повлияло на тебя, хотя она никогда не баловала тебя вниманием; может быть, тебе просто передалось отчаяние, которым были охвачены окружающие. Как бы то ни было, а я могла успокоить тебя, когда это не удавалось другим, и мне не хотелось оставлять тебя на попечении вереницы сменяющих друг друга нянь, особенно если вдруг у твоего отца снова начнется глубокая депрессия. Да и для Марка это было хорошо. Мне было нелегко растить его одной на свои скудные заработки – он прошел через руки разных женщин, присматривающих за детьми, побывал в дневных яслях, а впоследствии стал бы типичным ребенком работающей мамы с ключом от квартиры на шее, и ему пришлось бы обходиться без тех маленьких удовольствий, которые мать не могла ему обеспечить на свои заработанные деньги – а их, видит Бог, было не так уж много! Здесь, в Штатах, он мог пользоваться всеми преимуществами жизни в доме, который был полной чашей. А я? Ну, как я уже сказала, такого счастья я не испытывала никогда в жизни. Для меня, как говорится, все вокруг было голубым и розовым. И тут взорвалась эта бомба!
– Какая? – спросила Гарриет. У нее даже дыхание перехватило.
– Пришло письмо… из Италии. Оно было адресовано твоему отцу, но он в то время уехал в турне с новой коллекцией, и поэтому я его вскрыла. Поверишь ли, вскрывая письмо, я чувствовала физическое недомогание, как будто предчувствовала, что мой мир вот-вот рухнет.
– Оно было от мамы? – спросила Гарриет.
– Нет… о, нет. Я узнала бы ее почерк. Письмо было от какой-то сестры Марии-Терезы. Странно, не правда ли? Это имя врезалось мне в память. Я его никогда не забуду. Сестра Мария-Тереза.
– Кто это?
– Монахиня ордена, которому принадлежал небольшой приют на крошечном островке неподалеку от Сицилии. Очень необычный приют, надо сказать.
– Что же дальше?
– В письме говорилось, что Пола находится там. Она вовсе не погибла, осталась жива. – Салли замолчала. В глазах ее появился отсутствующий взгляд, как будто она снова впервые увидела то письмо, которое означало конец ее только что обретенного счастья.
Конечно, все было не так просто. Сначала ее захлестнула волна радости, оттого что сестра жива, хотя она и не вполне поверила этому. Потом, когда новость дошла до ее сознания, у нее появилась мысль, от которой она, к стыду своему, никак не могла отделаться. Ведь если Пола жива, то Хьюго отнюдь не свободен. Не только юридически, но и эмоционально. Салли с болью в сердце вынуждена была признать, что, как бы ни близки они стали с Хьюго, она никогда не сможет соперничать с Полой. Никто никогда не предпочел бы ее Поле. И уж, конечно, Хьюго, обожавший Полу, никогда не оставит ее ради Салли. У нее и сейчас мороз пробежал по коже, как и тогда, когда ее мечты на глазах обращались в пепел, и она, ненавидя себя за эгоизм, ничего не могла с этим поделать.
– Салли? – голос Гарриет снова вернул ее к действительности. – Что ты имеешь в виду? Мама была ранена во время взрыва, и ее выхаживали монахини?
– Не ранена, нет. Об этом ничего не говорилось.
– В таком случае, почему она оказалась в этом приюте? И почему никто не знал, что она там? Это было… сколько времени тогда прошло со дня взрыва? Несколько месяцев? Монахини наверняка сообщили обо всем властям.
– По-видимому, не сообщили. Они не знали, кто она такая.
– Но сообщение о взрыве, наверное, можно было прочитать во всех газетах?
– У них не было газет. Это очень маленький островок, оторванный от цивилизации, и они совсем не общаются с внешним миром.
Гарриет недоверчиво покачала головой:
– Если мама была жива и не ранена, то почему она не рассказала им, кто она? Почему сама не подала весточки о себе?
Салли некоторое время молчала. По ее лицу проскользнула тень, и она сжала руки, лежавшие на коленях. Потом посмотрела Гарриет прямо в глаза.
– Она не была ранена и не была больна в общепринятом смысле этого слова. Боюсь, что тебе придется узнать горькую правду дело в том, что у твоей матери была тяжелая форма психического расстройства.
Гарриет онемела от ужаса.
– Что ты сказала?
Салли нервно сглотнула, избавляясь от комка в горле. Ее глаза теперь светились сочувствием, смешанным со стыдом и смятением.
– Извини, но это правда. За некоторое время до случившегося у нее уже появились первые симптомы болезни, но никому и в голову не приходило, что все это так серьезно. Она уходила в себя, страдала паранойей, часто погружалась в депрессию – я сама наблюдала это, когда приезжала навестить их года за два до случившегося, – и Хьюго какое-то время был очень обеспокоен ее состоянием. Но ты ведь знаешь, как это бывает – каждый продолжал надеяться, что ошибся. Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо вижу, что у нее тогда уже была начальная стадия шизофрении. Если бы ей помогли в то время, – кто знает? – все могло бы быть по-другому. Но когда она бросила твоего отца и уехала в Италию с Грегом, произошло нечто, ускорившее развитие болезни. К тому времени, как монахини написали письмо, она уже была безнадежно больна и ей уже ничто не могло помочь, хотя для лечения было сделано все возможное. Она полностью ушла в свой собственный мир – и даже забыла, кто она такая.
– Я не понимаю. – Почти каталептическое оцепенение, вызванное пережитым потрясением, прошло, и Гарриет охватила дрожь. – Если мама не помнила, кто она такая, то как они смогли сообщить об этом папе? И как она оказалась на этом острове? Она отплыла на яхте с Грегом Мартином на глазах у множества людей!
– Возможно, всю правду никому никогда не удастся узнать, – сказала Салли. – Об этом мог бы рассказать только Грег, если ему это известно. А я знаю лишь то, что рассказала сестра Мария-Тереза: какие-то рыбаки нашли Полу в корабельной шлюпке, полузахлебнувшуюся и потерявшую рассудок от ужаса. Они не знали, кто она такая, – как я уже говорила, островок изолирован от мира, и даже если они увидели бы газеты, сомневаюсь, что они умели читать. Они сделали единственное, что пришло им в голову, – отвезли ее в приют. А монахини стали за ней ухаживать.
– Не могу поверить, что никто не сообщил о случившемся и не попытался узнать, кто она такая! Это глупо! Наверняка кто-то наводил справки?
– Люди в подобных общинах живут по своим законам. Возможно, они считали, что в ее интересах лучше на какое-то время спрятаться, а не возвращаться в мир, который довел ее до безумия. Не знаю. Я могу только рассказать тебе, Гарриет, о том, что случилось.
– Ты пока не объяснила мне, как же в таком случае они в конце концов написали папе, если мама не помнила, кто она такая, и никто не пытался узнать об этом.
– Очевидно, как-то раз на нее нашло просветление, и она дала им имя и адрес Хьюго, а они сочли своим долгом написать ему. Только вот письмо вместо него вскрыла я.
– Боже мой! – прошептала Гарриет. Она взяла бутылку, наполнила свой стакан и сделала большой глоток. – Итак, что было дальше?
– Конечно, я поехала в Италию, – сказала Салли. – Поехала, чтобы увидеться с Полой.
– Ничего не сказав папе?
Лицо Салли исказила судорога. Она зажмурилась, потом снова открыла глаза.
– Да. Я знаю, что поступила неправильно, но тогда я рассудила так: прежде чем беспокоить Хьюго, я должна сама узнать, как обстоят дела. Я знала, что он обезумеет от горя, и хотела оградить его от страданий. Но если честно, я руководствовалась еще кое-чем. Я не хотела, чтобы Хьюго узнал, что Пола жива, Гарриет. Да простит меня Бог, я изо всех сил хотела сохранить его для себя. Конечно, будь хоть маленький шанс вылечить Полу, я, разумеется, сказала бы ему, я не смогла бы жить спокойно, не сделав этого. Но, увидев ее, я поняла, что вылечить ее нет никакой возможности. Это уже была не Пола, которую мы знали и любили. От той Полы не осталось и следа, а вместо нее появилось бессловесное дикое животное с пустыми глазами, способное лишь скулить, Что хорошего получилось бы, если бы я рассказала Хьюго об этом? Он сошел бы с ума, увидев ее в таком состоянии!
– Но ведь он имел право узнать правду! – тихо сказала Гарриет – Как могла ты, Салли, держать это в тайне от него? Она была его женой и моей матерью!
Салли на какое-то время замолчала, а когда ответила, слова ее, казалось, шли из самого сердца.
– Думаешь, я не знаю этого, Гарриет? Да, мысль об этом преследовала меня с тех пор каждое мгновение каждого прожитого дня! Мне нет оправдания. Я могла бы сказать, что сделала все ради него, хотя, Бог свидетель, это тоже правда. Подумай только, на какую жизнь он был бы обречен – быть привязанным к женщине, полностью потерявшей рассудок, Он никогда бы ее не бросил – не такой человек Хьюго Он всю оставшуюся жизнь посвятил бы уходу за ней – ради чего? Она не смогла бы ни оценить его жертву, ни почувствовать разницу На острове она была не менее счастлива, чем в любом другом месте, К тому же надо было подумать и о тебе. Ты уже достаточно настрадалась, Гарриет, – я хотела оградить тебя от ужасных переживаний, хотела, чтобы ты не знала, что твоя мать находится в приюте для душевнобольных, чтобы не опасалась впоследствии, что ты или твои дети могут унаследовать психическую болезнь.
Гарриет беспомощно замотала головой. Смысл последних слов Салли не дошел до ее сознания. Она могла думать лишь о своей матери, потерявшей рассудок, испуганной, больной и окруженной чужими людьми на каком-то острове.
– Как ты могла, Салли? – проговорила она – Я не могу поверить, что ты оставила ее там в таком состоянии.
– Гарриет, прошу тебя, не надо! – Салли заплакала. – За ней там был хороший уход, и природа там очень красивая. По крайней мере, там она могла постоянно ощущать лучи солнца на своем лице, Она ведь всегда любила солнце, если только не боялась, что из-за этого у нее будут морщины! Не надо, Гарриет, не осуждай меня – я этого не вынесу. Разве недостаточно, что я сама себя виню? Но если ты будешь считать меня виноватой. Мы были так близки с тобой, Гарриет Я всегда относилась к тебе, как к собственному ребенку.
Она протянула Гарриет руку, отчаянно нуждаясь в поддержке, но Гарриет отпрянула, не в силах дотронуться до нее. Женщина, сидевшая сейчас перед ней, была не той Салли, которую она знала и любила. Это была незнакомка – скрытная и безжалостная. Если то, что она рассказала, правда – а Гарриет не сомневалась, что так оно и есть, – то эта женщина хладнокровно оставила свою сестру умирать среди чужих людей и позволила ее близким и родным людям поверить в ее смерть. Это было ужасно – просто немыслимо. Гарриет показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
– Боже, как воспримет это папа? – хриплым голосом спросила она.
– Я не хочу, чтобы он узнал, Гарриет, – рыдала Салли. – Он и без того тяжело болен. Это может убить его!
Гарриет обхватила голову руками, потрясенная чудовищным рассказом Салли. Она понимала, что отец в его нынешнем состоянии не смог бы вынести такого удара. Даже она сама похолодела и вся дрожала, хотя была абсолютно здорова. Неудивительно, что Саши так расстроилась, когда снова начали копаться в этом деле; вот почему она умоляла Гарриет не вмешиваться в расследование. Однако в конечном счете именно угрызения совести положили конец утаиванию правды и обману.
– Честно говоря, я не понимаю, как ты могла решиться на такое? – снова повторила Гарриет. – Хранить такую тайну – и жить спокойно?
– Я ее не бросила, Гарриет, – слова Салли прозвучали как отчаянная мольба о прощении. – Пока она была жива, я посылала туда деньги, чтобы поддержать приют.
– А когда она умерла?
– После взрыва она прожила еще около пяти лет. Пять лет. Гарриет снова закрыла глаза. «Когда мне исполнилось восемь лет, моя мама была еще жива, а я не знала об этом. Когда я пошла в подготовительный класс, когда мне подарили первого пони, когда я упала с дерева в саду и сломала руку – что ты в это время делала, мама? Если верить Салли, ты уже была не в себе. Но ты была жива, а я думала, что тебя нет на свете».
– Боже мой, Салли! – Гарриет резко вскинула голову, – и ты надеялась сохранить все в тайне? Разве ты не знала, что все непременно когда-нибудь станет явным?
Салли кивнула, обхватив себя руками.
– Наверное, надеялась. Но когда человек впутывается в подобную ситуацию, ему уже трудно бывает остановиться. Да, ты права, я боялась, но ложь ловит тебя в капкан, из которого нельзя выбраться. Я не могла заставить себя признаться Хьюго, что обманула его; я не вынесла бы его взгляда. После смерти Полы я думала, что смогу постепенно все забыть, но так и не смогла. Мне это не удалось. Ее тень всегда была рядом. Ее призрак постоянно преследовал меня.
Какое-то мгновение они сидели молча, потом Гарриет спросила.
– Как он называется – этот остров, на который она попала?
– Саварелли. Это один из Эоловых островов.
Эоловы острова! Ну да, конечно. О них говорила Тому по телефону его помощница – о том, что Салли ездила туда через несколько месяцев после взрыва на яхте, Гарриет попыталась представить себе открытые всем ветрам скалистые берега острова, на котором провела последние годы жизни ее мать, и не смогла. Но подручная Тома сказала еще, что Салли также ненадолго ездила в Лондон. Домой? Возможно. Но она не брала с собой Марка. Может быть, это не имело ко всему прочему никакого отношения, однако…
– Салли, ты все мне рассказала? – Гарриет, сама не зная почему, задала этот вопрос – разве шестое чувство ей подсказало, и испугалась, увидев, как на лице тетки промелькнуло странное выражение.
– Конечно, все! Зачем бы мне скрывать? Я рассказала тебе больше, чем кому бы то ни было. – В ее голосе зазвучали агрессивные нотки, и Гарриет подумала. «Нет Салли, есть еще кое-что, о чем ты не говоришь, и я узнаю, что это такое. Это единственная возможность для меня узнать всю правду, и я ею воспользуюсь»
– Я собираюсь съездить на Саварелли, – сказала Гарриет.
– Нет! Ничего хорошего из этого не получится. Все это было так давно…
Но Гарриет, заметив страх, мелькнувший в глазах Салли, еще больше утвердилась в своем решении.
– Самое меньшее, что я могу сделать – это почтить ее память, побывав там, где моя мать провела последние годы своей жизни. Я еду завтра же.
– Но, Гарриет, ты не можешь! По крайней мере, пока отец так тяжело болен…
– Я позвоню в больницу перед отъездом и справлюсь о его состоянии, к тому же меня не будет всего несколько дней. Мне лучше съездить туда сейчас, пока он в больнице и не может задавать лишних вопросов. Ты со мной согласна?
– Нет. О Гарриет, я вообще не хочу, чтобы ты туда ездила!
Впервые после всех откровений тети Гарриет взяла ее тонкую холодную руку и сжала ее.
– Извини, Салли. Я не хочу тебя больше расстраивать, но думаю, ты понимаешь, что я должна это сделать.
* * *
Спускаясь по лестнице с чемоданом в одной руке и саквояжем в другой, Гарриет услышала, как зазвонил телефон. Она на секунду замерла. А вдруг это из больницы? Она только что звонила туда, и ее заверили, что Хьюго провел спокойную ночь и его состояние стабилизировалось… Но она знала, что в любую минуту может наступить ухудшение, и измучилась, размышляя, не отложить ли ей свою «одиссею». А вдруг в ее отсутствие у Хьюго случится новый приступ? Она никогда не простила бы себе этого. Но теперь было поздно отступать! Решение принято, билеты заказаны.
Внизу у лестницы ее поджидала Джейн.
– Вас просят к телефону.
– Меня?
– Да.
Схватив трубку, Гарриет услышала Тома О'Нила.
– Гарриет, привет. Как у тебя дела? Как отец?
– Плохо, но состояние стабилизировалось. Вчера у него был еще один приступ, но, по-видимому, он снова выкарабкался.
– Понятно. – Он помолчал. – Я решил позвонить, подумал, что тебе будет интересно узнать, как развиваются события. Случилось кое-что, о чем тебе следует знать.
«Я уже знаю гораздо больше, чем мне хотелось бы», – подумала Гарриет.
– Что именно?
– Кажется, Мартин почти у меня в руках. Я виделся с Ванессой, но она не захотела мне помочь. Однако у нее в гостиной лежали авиабилеты до Штатов – два билета. Думаю, они с Грегом собираются улизнуть из Австралии, и я предупредил полицию. Если повезет их схватят в аэропорту, когда они попытаются улететь из Дарвина.
– Вот как?
– Тебе, по-моему, это безразлично, – сказал он. – А я-то думал, ты обрадуешься.
Она закусила губу. Еще вчера она обрадовалась бы, Сегодня же она не очень-то уверена в этом. Если схватят Грега Мартина, вся история станет явной. Одному Богу известно, как это подействует на отца.
– Спасибо за информацию, – сказала она, а Том вдруг стал хвататься за соломинку – он не хотел, чтобы она повесила трубку. Было так приятно слышать ее голос!
– Чем ты занимаешься? Наверное, останешься в Нью-Йорке, пока твой отец не пойдет на поправку?
– Думаю, да, – соврала Гарриет, поглядывая на свой багаж, приготовленный к отъезду Правда, ей очень хотелось поделиться с Томом всем, что стало ей известно. Но зачем? Очень мило с его стороны позвонить ей, прикидываясь этаким рубахой-парнем, в Австралии он тоже сумел заставить ее поверить ему, тогда как сам многое от нее скрывал и использовал ее в своих целях. Возможно, именно поэтому он сейчас поделился с ней кое-какими новостями – для того лишь, чтобы выудить что-нибудь у нее.
– Ну, береги себя, Гарриет. Я еще позвоню.
Положив трубку, она на мгновение почувствовала себя очень одинокой. Сколько бы она ни внушала себе, что ненавидит Тома, было бесполезно притворяться, что ей безразлично, как он к ней относится. Том затронул ее чувства так, как ни один другой мужчина. Более того, вопреки здравому смыслу, она чувствовала, что может на него положиться. Теперь-то она понимала, как ей его не хватало.
Резким движением Гарриет снова подхватила свои вещи. Она уезжает в Италию – и, может быть, докопавшись до правды, наконец обретет покой.