Стюарт Хайуэй – скоростная автострада, которая ведет от Дарвина на юг до Аделаиды, протянулась на две тысячи миль через покрытую буйной растительностью территорию тропического севера Австралии с реками, величественными каньонами и крутыми вершинами и, минуя красную пустыню в самом центре страны, выходит в более живописную Южную Австралию.

На следующее утро Том и Гарриет отправились в путь на четырехколесном транспортном средстве, известном в здешних местах под названием «Ют», которое Том накануне вечером взял в обмен на «рено» в конторе компании по прокату автомобилей.

– Мы решили поехать взглянуть на Алис-Спрингс, – сказал Том девушке, одетой в аккуратную униформу, состоявшую из алой юбки, белой блузки и шарфика на шее с эмблемой компании, и она скептически подняла брови.

– Вы сознаете, что вам придется пробыть восемнадцать часов за рулем? К тому же вы не сможете ехать ночью. На севере никто не ездит на машине после наступления темноты. Не ровен час какой-нибудь буйвол врежется в ветровое стекло!

Том и Гарриет переглянулись. Они еще не успели привыкнуть к необъятным просторам Австралии.

– Ну тогда, может быть, поедем в другое место, – уступил Том. – У нас в распоряжении всего два дня. Что бы вы посоветовали?

Она на секунду задумалась.

– Сейчас не самое лучшее время года. Если вы хотите полюбоваться природой, вам следовало бы приехать в сухой сезон, а сейчас я посоветовала бы отправиться к реке Катарине. Это приблизительно в двухстах милях отсюда. Там находятся ущелье Гордж и Национальный парк – в ясную погоду виды просто изумительные. И вода в реке стоит высоко – это уж точно.

– Что ж, посмотрим, – сказал Том.

– Вам решать, но не забудьте про буйволов. Не на всех дорогах есть ограждения, а если вы врежетесь в одного из них, деревянная изгородь вас не спасет. Советую вам придерживаться главной автострады, потому что местные дороги не всегда содержатся в порядке и в период дождей становятся непроезжими.

– Как ободрила нас эта милая девушка! – заметила Гарриет, когда они вышли из конторы.

– Я думаю, она лишь делает свое дело. Они, наверное, здесь сыты по горло несчастными случаями с приезжими идиотами. Мы не понимаем этой страны. Если бы понимали, то не брякнули бы о том, что собираемся в Алис-Спрингс.

И снова в начале дня небо было ясным и синим, хотя влажность давала о себе знать. Том не снимал ногу с педали акселератора, и «Ют» несся по почти пустынной автостраде, пожирая мили и оставляя позади мелкий моросящий дождь, надвигающийся с моря. К обеду они уже были в Катарине. Их беспокоило лишь то, что последние двадцать миль указатель в баке стоял на нуле, а неудобство они испытывали лишь от того, что слегка затекли ноги. На большой скорости они ехали с ветерком, так что почти не замечали палящих лучей солнца.

Лишь позднее Гарриет заметила, что ее лицо и открытые руки загорели, а на груди обрисовался треугольник от выреза кофточки.

Зимой Катарина была бы переполнена туристами, но в это время года там не было почти ни души. Они выбрали старомодную гостиницу в колониальном стиле, построенную на сваях, с широкой верандой и легко заказали номера. Регистраторша, хорошенькая толстушка с безобразным укусом москита на запястье, казалось, удивилась, увидев их.

– Номер? Пожалуйста – нет проблем.

– Два номера, – поправил ее Том.

– Мы могли бы проехать дальше, – сказала Гарриет, когда они шли по узкому коридору вслед за девушкой. – До наступления темноты мы могли бы быть уже на полпути в Алис-Спрингс.

Том скорчил гримасу.

– Сегодня я достаточно долго был за рулем. Не думаю, что по дороге отсюда до Алис есть, что посмотреть. Только пыль и пустыня!

– Я тоже могла бы вести машину, – сказала Гарриет, удивляясь, почему это раньше ей не пришло в голову.

– Да, пожалуй, – согласился Том. – Если мы сегодня вечером поедем куда-нибудь, вы можете, если захотите, сесть за руль и дать мне отдохнуть.

Они выпили по холодному коктейлю и перекусили в баре гостиницы, а затем поехали осмотреть окрестности. Но машину вел Том. Вопрос о том, что Гарриет могла бы сесть за руль, даже не поднимался.

В тот вечер они поужинали в маленьком бистро, где за покрытыми клетчатыми скатертями столиками были единственными посетителями, а затем сидели на веранде в гостинице, наблюдая восход луны – огромного оранжевого шара, прикрытого по краям пеленой поднимающегося с реки тумана. В окружающей их темноте назойливо звенели москиты, шумно стрекотали цикады, а с берега полноводной и глубокой реки доносился хор лягушек.

– Должно быть, именно в такую ночь родилась легенда о Земле первозданной, – произнес Том.

– О Земле первозданной?

– О молодости мира. О своего рода Эдеме в понимании аборигенов.

– Понятно. Земля первозданная! Мне нравится! – сказала Гарриет, подумав, что в этой ночи действительно было что-то волшебное: в мягком, еще не остывшем воздухе, в розовом тумане и в звуках девственной природы. Реальная жизнь здесь казалась такой далекой. Она взглянула на Тома – тот сидел, полностью расслабившись, откинувшись на спинку стула и пристроив ноги на перилах веранды. Трудно поверить, подумалось ей, что этот самый человек так назойливо расспрашивал ее о матери.

Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и вопросительно посмотрел на нее. Она снова насторожилась, взволнованная нахлынувшими чувствами.

– Я очень устала и, пожалуй, лягу спать пораньше.

Она сделала паузу, почти уверенная, что он попытается убедить ее остаться. В том, как он посмотрел на нее, было нечто такое, что она на мгновение подумала, уж не чувствует ли он то же самое, что и она. Но мгновение прошло, и она была этому рада. Девушка не была уверена, что готова выяснить, правильно ли она поняла его взгляд. Не была уверена и в том, что готова выйти за пределы их партнерства, ведь до сих пор сугубо деловые отношения вполне устраивали ее. К чему отрицать – она находила его привлекательным, но сейчас и вправду устала, а, как известно, в таком состоянии человеку свойственно ошибаться.

– Вы не возражаете, если я пойду спать? – сказала она, вставая, в надежде, что ей удалось, по крайней мере, внешне остаться все той же независимой особой.

– Конечно, не возражаю, – ответил он со спокойным безразличием. – Не забудьте про сетку от москитов.

– Не забуду. Спокойной ночи.

Прощаясь, он небрежно махнул ей рукой. Но, уходя, она знала, что он смотрит ей вслед.

Оставшись один, Том сидел на веранде, наблюдая как опускается бархатная ночь. Он думал о Гарриет и впервые признался себе, что его сильно влечет к ней.

С самого начала он находил ее привлекательной, возможно, более привлекательной, чем ему хотелось бы, потому что он испытывал что-то вроде ревности всякий раз, когда Гарриет упоминала о своем издателе Нике. Каждому, если он не круглый дурак, ясно, что их связывают не только деловые отношения. И у Тома было неопровержимое доказательство тому. После первого посещения Гарриет в Лондоне он припарковал машину неподалеку от ее дома и решил понаблюдать, догадываясь, что после его ухода она кому-нибудь позвонит и, возможно, кто-то приедет к ней, чтобы обсудить происходящее. Этим человеком оказался Ник (Том установил его личность, уговорив приятеля из лондонской полиции проверить по номерному знаку, кому принадлежит машина – конечно, это в обход правил, но кто об этом узнает?), и когда Том оставил свой пост в серой предрассветной мгле, машина Ника все еще стояла у входа в дом Гарриет.

Однако он не слишком много думал о ней, как о женщине, – не считая естественной реакции здорового мужчины, которому хотелось бы затащить ее в постель, – а если и думал, то лишь мимоходом. Том был полон решимости докопаться до правды в деле Мартина – Варны, а близкое общение с Гарриет давало ему возможность заглянуть в ее мир. Словно ищейка, мчащаяся по следу, он был готов использовать ее в своих целях.

Он не сразу заметил, как что-то изменилось в их отношениях. Когда это случилось? Том не мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Знал лишь, что глядя на нее сегодня вечером, он почувствовал, словно ему нанесли удар ниже пояса. Это сравнение вызвало у него улыбку. Но что поделаешь, именно так он себя почувствовал – а для него это было Непривычно.

С тех самых пор, как он вышел из юношеского возраста с присущими ему сомнениями и нерешительностью, Том сознавал свою привлекательность для противоположного пола. В большинстве случаев женщины сами вешались ему на шею, и Том, отнюдь не испытывая тщеславия, привык относиться к своим легким победам как к чему-то само собой разумеющемуся. Но все это были лишь мимолетные увлечения. Он не мог припомнить, чтобы какая-нибудь женщина затронула его так, как Гарриет. Может быть, причиной была ее внешность – этакий шик с налетом небрежности? Или дело в ее несомненной самоуверенности от сознания принадлежности к привилегированному кругу? Возможно, отчасти так оно и есть. Но причина заключалась не только в этом. Она стремилась преуспеть в жизни, хотя было бы куда как проще опереться на унаследованное богатство. Но под внешней самоуверенностью чувствовалась ее уязвимость. А под холодностью таилась теплота, сдержанность прикрывала страстность. Воспользовался ли всем этим Ник? При мысли об этом у Тома внутри все сжалось, и он решительно поднялся со стула.

Размышления такого рода не способствовали успешному расследованию дела. Но до того как он сможет продолжить поиски Грега Мартина, у него оставался, по крайней мере, еще один свободный день. Еще один день наедине с Гарриет! Уголок его рта приподнялся в улыбке. Том О'Нил намеревался извлечь из него максимальную пользу.

Местность вокруг Катарины – одна из самых красивых в Северной, а возможно, и во всей Австралии. Река Катарина, причудливо извиваясь, прокладывает себе путь через каменистые холмы и образует тринадцать живописных ущелий, глубина которых иногда достигает двухсот футов.

В сухой сезон по спокойной, медленно текущей реке курсируют прогулочные катера, и туристы могут увидеть живописные крутые стены ущелья, но сейчас, когда река была полноводной и быстрой, а немногочисленные туристы появлялись крайне редко, Гарриет и Том были вынуждены удовольствоваться поездками в Национальный парк и пешеходной экскурсией по берегу. Но они не были разочарованы. Тропическая зелень буйствовала, получая годовой рацион влаги: она пышно разрослась по берегам древних каньонов и обрывов, а поверхность безмятежно спокойных заводей, где вода настолько прозрачна, что можно без труда рассмотреть все оттенки цветных камешков на дне, украшали водяные лилии размерами с тарелку.

Здесь, в этом тихом заповедном месте, селилось множество птиц: шалашники с шумом взмывали из своих зеленых хижин, устроенных в нижнем ярусе леса, а крошечные пташки носились под нависающим пологом ветвей, словно большие яркие бабочки. И, конечно, повсюду были попугаи: белые, с желтым хохолком какаду, шумные попугайчики-розеллы и лорикиты, щебечущие стайки серых и розовых какаду. Гарриет то и дело щелкала затвором. Она совсем не задумывалась, удастся ли что-нибудь использовать в «Фокус Нау», – туристы любят фотографировать, и задолго до нее снимки этих мест появились, возможно в лучшем исполнении, в Национальном географическом журнале, но она все равно снимала – для собственного удовольствия.

В отеле их снабдили пакетами с завтраком, и они решили перекусить на берегу озерца, образуемого небольшим водопадом. В пакетах оказались бутерброды из свежеиспеченного хлеба с сыром и ветчиной, крупные сочные помидоры и бананы. Горячие лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, создавали пятнистый ковер из света и тени. Они завтракали, сидя на плаще Тома, расстеленном на земле.

– Я могла бы остаться здесь навсегда, – тихо промолвила Гарриет. – Здесь так спокойно!

– Это вы сейчас говорите. Вы быстро заскучали бы без повседневной суеты. Покой хорош в небольших дозах, но для людей, вроде нас с вами, мне кажется, он утомителен.

– Думаю, вы правы. Но сейчас я не могу им насытиться. Я, пожалуй, останусь здесь и не вернусь.

– А что об этом сказал бы Ник? – Он вовсе не собирался этого говорить, вопрос вырвался помимо его воли.

– Я могла бы делать для него снимки здесь, как и в любом другом месте, – сказала она, сделав вид, что не поняла скрытый смысл вопроса.

– Я говорю не о фотографиях.

Она мгновенно все поняла, и по ее коже пробежали мурашки.

– У Ника нет никакого права что-либо сказать, – заявила она. – Я не принадлежу ему.

– Гарриет, только дурак мог бы подумать, что вы можете ему принадлежать!

– Вы не так поняли. Ник просто друг и мой издатель. – Она протянула руку, чтобы сорвать маленький нежный цветок, росший в траве, а затем продолжила: – Вы обо мне знаете очень много, а я о вас – совсем ничего. Мне кажется, это несправедливо.

Он переменил положение своего длинного тела.

– В моей жизни не так уж много интересного. Я тихо и мирно живу в чертовски запущенной квартире в Баттерси, если, конечно, не нахожусь на другом конце света по делам.

– А ваша работа часто заставляет вас совершать кругосветные путешествия.

– Иногда приходится ездить – ну, скажем, в другие страны. Должен признаться, что это моя самая дальняя командировка. Но вам, наверное, неинтересно слушать о моей работе.

– Нет, я хотела бы побольше узнать о вас: откуда вы родом и тому подобные вещи.

– Я же сказал – из Баттерси.

– Мне показалось, что у человека с фамилией О'Нил биография поинтереснее.

– Ну, хорошо – в моих жилах действительно течет ирландская кровь, если вас это интересует. Полагаю, что вам как американке это должно быть по душе.

– Англо-американке, а не американке ирландского происхождения, – напомнила она ему. – Продолжайте. А откуда ваши корни?

– Графство Керри. Но они довольно глубоко зарыты. Мой прапрадед – или прапрапрадед? Вечно я путаюсь! – уехал оттуда во времена картофельного бунта. Я скорее ливерпулец, чем ирландец, но ведь Ливерпуль называют столицей Ирландии.

– У вас братья и сестры есть? – продолжала Гарриет.

– Есть брат, старше меня, умный и респектабельный – он таможенный чиновник. И младшая сестра, замужем, имеет двоих детей. Так что дядя Том – это я.

– Вы не женаты?

– Как вы догадались?

– Это чувствуется. Вы так легки на подъем – всегда готовы сорваться с места и лететь на край света. Не похоже, чтобы в квартире в Баттерси вас ждала какая-нибудь госпожа О'Нил.

Он усмехнулся.

– Вы, конечно, правы. Но я думаю, меня выдает не моя явная свобода, а незаштопанные носки. Уверен, что такая эмансипированная женщина, как вы, признает за мужчиной право на такую же привилегию.

– Ну вот, мы снова говорим обо мне. Ведь я спрашивала о вас!

– Вы представляете куда более интересный предмет для разговора!

Неожидавшая такого поворота Гарриет вскинула на него глаза. Он удобно расположился на своем плаще, опираясь на локоть, с банкой пива в руке, но когда их взгляды встретились, в его глазах совершенно не чувствовалось ленивой расслабленности.

Она затаила дыхание. Его глаза словно гипнотизировали ее – никакая сила не заставила бы ее отвести взгляд.

– Значительно более интересный, – повторил он. Он обнял ее одной рукой, и она не шевельнулась. По коже снова пробежали мурашки, по телу разлилась приятная слабость. Он притянул ее к себе, и она не сопротивлялась. На какое-то мгновение у нее возникло ощущение, словно она наблюдает за ним со стороны и одновременно впитывает его в себя каждой клеточкой своего тела. Ее ноздри улавливали запах его нагретой солнцем кожи, удивительно красивой казалась линия его подбородка с едва заметно пробивающейся щетиной. Прикосновение его губ, когда он поцеловал ее в лоб, отозвалось дрожью во всем теле. Она сидела, не шевелясь, ощущая его каждым нервом, – проснулись даже те, о существовании которых у себя она и не подозревала. Все ее тело ожило и радовалось жизни – и не хотелось ни о чем думать, и не было сил отстраниться.

Он поцеловал ее в губы, и она, обняв его и опускаясь на землю, ощутила ладонями твердые мускулы его спины. Она лежала, придавленная его телом, и, отвечая на его поцелуи, чувствовала, как между ними словно пробегают электрические разряды.

Потом он отстранился и, опершись на локоть, посмотрел ей в глаза.

– Я хотел это сделать с того самого момента, когда впервые увидел тебя.

Она засмеялась, чтобы как-то снять свое напряжение.

– А почему же не сделал, если хотелось?

– В твоей квартире? В Лондоне? Ну да! Мне вовсе не хотелось нарваться на пощечину!

– Возможно, так оно и было бы, – голос ее слегка дрожал.

– Мне показалось, что я не очень-то тебе приглянулся, – сказал он печально.

– Я тебе, по-моему, тоже не понравилась! А еще говоришь, что тебе хотелось поцеловать меня!

– Когда хочешь поцеловать человека, не обязательно, чтобы он тебе нравился.

– Ах так! – Она соблазнительно изогнула тело, поддразнивая его. – Так я тебе по-прежнему не нравлюсь?

– Я этого не говорил. – Он протянул руку и стал накручивать себе на пальцы прядь ее волос– Ты очень красива, в тебе есть, как говорится, огонек, возможно, ты талантлива, насколько я знаю, и когда ты расслабляешься, общаться с тобой – одно удовольствие.

– Приятно слышать. – Она взглянула на него с долей кокетства. Ей очень хотелось, чтобы он снова поцеловал ее.

– Нет, это мне приятно. – На его лице появилась озорная улыбка. – Правда, следует к этому прибавить, что ты упряма, избалованна и, если тебя вывести из равновесия, вполне можешь укусить.

– Животное! – Она занесла руку, чтобы ударить его, но он, схватив ее за запястье, прижал руку к земле над ее головой. Потом неторопливо склонился над ней, заслонив своим лицом небо. И снова она ощутила, как между ними будто пробежал электрический разряд.

Небо начало темнеть, но они этого не заметили. Он целовал ее не спеша, умело, одной рукой придерживая ее руки над головой, а другой держа за подбородок, а затем его рука скользнула вниз к шее и плечам. На раскрытой ладони она почувствовала первые тяжелые капли дождя, но не обратила на них внимания. Они целовались долго, слишком поглощенные друг другом, чтобы думать о чем-нибудь, кроме близости. И только когда хлынул настоящий ливень и небо расколола первая молния, они вернулись с небес на землю.

Том, ругаясь, вскочил на ноги. Его рубашка была насквозь мокрой и прилипла к спине. Гарриет промокла меньше, потому что ее защищало его тело, но когда они добрались до «Юта», она вымокла до нитки.

– Слава Богу, что фотокамера в сумке, – сказала она, переводя дыхание. Вода стекала с ее челки и струилась по лицу.

Густую темноту прорезала вспышка молнии, дождь хлестал по ветровому стеклу машины.

– Нам надо поскорее выбираться отсюда, не то и застрять недолго, – Том пытался перекричать раскаты грома.

«Ют» двинулся с места по немощеной дороге, которая под буксующими колесами тут же превращалась в жидкое месиво.

Ливень был таким яростным, что несмотря на влажную жару, Гарриет бил озноб. Стихия бушевала во всем своем первозданном величии.

«Ют» взбирался на колдобину и, перевалив через нее, снова проваливался в жидкую грязь. Колеса пробуксовывали, не находя твердой опоры. Том изо всех сил жал на педаль газа, мотор взревывал, но машина не двигалась с места.

– Садись за руль, – сказал он, открывая дверцу. – Я посмотрю, нельзя ли ее подтолкнуть.

Он спрыгнул и, утопая по щиколотку в грязи, подошел к машине сзади. Гарриет передвинулась на водительское место и попробовала нащупать ногами педали. Ее босоножки были в грязи, грязными были и пальцы ног. Том толкал машину, а она жала на газ, пытаясь сдвинуться с места, и когда подумала, что все усилия напрасны, «Ют» наконец продвинулся вперед не больше чем на дюйм.

– Не выключай мотор! – Крикнул Том.

Машина медленно двинулась, и он поспешно сел на ходу, втиснувшись рядом с ней на сиденье.

– Хочешь сесть за руль? – спросила она.

– Нет – только не останавливайся!

Она вела машину, сосредоточившись на дороге, объезжая места, превратившиеся в болота грязи. Когда они добрались до мощеной дороги, буря, казалось, несколько поутихла. Молния лишь изредка прорезала небо, гром напоминал отдаленный гул, а ливень сменился мелким моросящим дождем.

Она остановила машину, чтобы размять затекшие от напряжения ноги.

– Слава Богу, выбрались! Можешь теперь сесть за руль. – Она взглянула на него и рассмеялась: с его волос все еще стекала вода, а лицо и одежда были заляпаны грязью, летевшей из-под буксующих колес. Тем не менее он выглядел по-прежнему привлекательным.

– Смейся, смейся! – сказал он печально.

– Извини. Я просто…

– Понимаю. Наверное, вид у меня ужасный.

Она опустила глаза на свою прилипшую к грязным ногам юбку.

– Думаю, что и у меня не лучше.

– Ты, – сказал Том, – все равно самая красивая девушка в Северной Австралии, – Он обнял ее за талию и снова начал целовать.

– Не надо, Том! – предупредила она. – А вдруг мы прилипнем друг к другу?

– Я не возражаю, а ты? Она тоже не возражала.

– В таком случае, дай мне сесть за руль, – сказал он некоторое время спустя.

После ужина они снова сидели на веранде гостиницы, вдыхая пьянящий аромат влажной зелени. Но в атмосфере вечера ощущалось предвкушение. Они чувствовали это всякий раз, встречаясь глазами или же случайно прикасаясь друг к другу руками. Даже на расстоянии воздух был наэлектризован их чувствами, как и вечер, еще полный раскатов миновавшей грозы.

– Как насчет прогулки перед сном? – спросил Том. Главная улица Катарины, пролегавшая вдоль берега реки, была почти безлюдна. Из окон бара лился свет, но гараж был уже закрыт на ночь, и бензоколонки стояли, как безмолвные стражи, охраняя ремонтную мастерскую и контору.

Том взял ее за руку, и она снова ощутила магическую силу его притяжения.

Никто еще никогда не вызывал у нее такого острого желания. Она подумала о Нике и своих безуспешных усилиях ответить на его любовь, но неожиданно для себя поняла, что не может вспомнить его лицо. Он казался ей таким далеким, будто его и вообще не было. А может, для нее он и впрямь никогда не существовал? Что же высвободило ее чувства: напряжение последней недели? Или пребывание в незнакомой стране? Или… Впрочем, нет смысла отыскивать причины. Все, что происходило с ней теперь, было похоже на волшебный сон – и сон этот оказался счастливой реальностью.

Они шли молча, и напряжение, нарастая, становилось почти осязаемым. Когда оно стало нестерпимым, он увлек ее в тень какого-то подъезда и начал целовать, обняв и крепко прижав к себе. Напряжение перешло в страстное желание. Не проронив ни слова, они повернули в сторону гостиницы. Она ждала, пока он брал ключи, и все ее тело горело от нетерпения.

– Твоя комната или моя? – грубо спросил он.

– Моя. – Она сунула ему ключ от своего номера. Он отпер дверь и, едва она закрылась, они оказались в объятиях друг друга. Он начал расстегивать ее блузку, а ее пальцы занялись пуговицами его сорочки.

На ней не было бюстгальтера, и соски выпирали из-под тонкого шелка блузки. Он освободил ее грудь и погрузился в нее лицом, спуская с бедер ее юбку. Она изогнула тело ему навстречу, сгорая от желания. Сбросив на пол мокрую одежду, он отогнул одеяло и, подняв ее на руки, положил на прохладную простыню. Гарриет лежала, полностью отдавшись своему чувству, наблюдая, как он раздевается, с любовью обводя глазами каждый изгиб его мускулистого тела. Она протянула навстречу ему руки, и он пришел в ее объятия без всякой прелюдии, потому что они уже миновали ту точку, до которой еще могли сдерживать себя. На короткий мучительный момент ожидание достигло невыносимой остроты, а затем их наэлектризованные тела слились и, кроме их согласованного движения, ничто в мире для них не существовало.

Все кончилось слишком быстро. Они лежали, обнявшись, влажные от пота, и рука Тома все еще сжимала ее грудь. Она провела рукой вдоль длинной твердой мышцы его бедра, наслаждаясь удивительно приятной усталостью, наступившей после удовлетворения страстного желания, вся светясь счастьем, которого она никогда раньше не испытывала.

«Наверное, я люблю его!» – подумала Гарриет, и ей вдруг отчаянно захотелось произнести эти слова вслух, шепнуть их, уткнувшись в его плечо, и прокричать их всему миру. Но что-то удерживало ее, какая-то тень той прежней Гарриет, какой она была раньше. Чувство было необычным, новым, новым было и желание разделить его, и она неожиданно смутилась и, как ни странно, ей захотелось защитить себя. Лучше уж лелеять это чувство втайне и ничего не говорить о нем. Впереди еще много времени, и она успеет признаться ему в любви.

Приятная истома разлилась по телу, веки стали тяжелыми. Когда зазвонил телефон, она уже почти уснула.

Вздрогнув, она взяла трубку и услышала голос телефонистки с энергичным дарвинским произношением.

– Господин О'Нил случайно не у вас? Ему звонят из Лондона, но его номер не отвечает.

– Да, он здесь, – Гарриет переложила трубку в другую руку и поднесла ему. – Это тебя, Том.

Вместо того чтобы взять трубку, он поднялся и потянулся за брюками.

– Я поговорю из своего номера.

Его деловой тон так резко контрастировал с той близостью, связывавшей их всего несколько минут назад, что она даже обиделась столь быстрой перемене. Когда он вышел из комнаты, она снова подняла трубку, чтобы убедиться, что вызов перевели. Она услышала щелчок, означавший, что Том поднял трубку у себя в номере, и вдруг услышала девичий голос с сильным акцентом лондонского Ист-Энда:

– Босс? Это Карин. Извините, что потревожила вас, но ведь вы сами велели звонить в любое время!

– Все правильно. И ты меня не потревожила.

– Вот и хорошо. Прямо гора с плеч! Когда я поняла, что вы в ее комнате, то подумала, что, может быть, именно в этот момент она готова расколоться. Ведь вы сами собирались попытаться подстеречь момент, когда она утратит бдительность? Этим вы сейчас, наверное, и занимались?

– Вроде того.

– Гм-м. Верю, босс, что вам удается не смешивать дело с удовольствием. Вам еще необходима моя информация? Может быть, вы уже узнали все, что нужно, от нее?

– Карин! – резко оборвал ее Том. – Это международный телефонный разговор, скорее, даже межконтинентальный, и каждая минута стоит очень дорого. Если ты не хочешь растранжирить свою зарплату, то продолжай и расскажи, что тебе удалось найти, понятно?

– Понятно, – недовольно буркнула она. – Я проверила все передвижения членов семьи Варна после взрыва яхты. – В ее голосе чувствовалось нетерпение: чутье подсказывало ему, что она что-то раскопала, и его шестое чувство, благодаря которому он стал хорошим детективом, начало позванивать, словно натянутая проволока, ведущая к мине-ловушке.

– Ну и…?

– Все приблизительно так, как вы предполагали.

– Ну?

– Месяца через два после взрыва, Салли, сестра Полы, ездила в Италию. Узнав о несчастье, она сразу же уехала из Лондона в Штаты, захватив с собой сына, и осталась жить в семье сестры. Потом совершенно неожиданно уехала совсем одна. В Италию.

– Возможно, она хотела увидеть своими глазами место, откуда ее сестра отправилась на свою последнюю роковую прогулку?

– Возможно. Но Хьюго с ней не поехал и сына с собой она не взяла. И она не была в Позитано. Как ясно из моих расследований, она, по-видимому, ездила на Эоловы острова. Это группа мелких островов у мыса итальянского сапога, к северу от Сицилии.

– Я знаю, где они находятся, – прервал Том с нетерпением. – Ведь именно Эол, король этих островов, дал Одиссею мешок с попутным ветром, чтобы тот поскорее добрался до Итаки.

– Извините, не поняла, – недоуменно сказала Карин.

– Это из «Одиссеи» Гомера. Разве вы не проходили этого в школе? Впрочем, твое незнание классики не имеет значения. Меня интересует Салли Варна, а не Одиссей. На какой из островов она ездила?

– Мне не удалось узнать, – призналась Карин. – Но для отдыха она пробыла там не слишком долго. Через несколько дней она уже была в Нью-Йорке, а приблизительно через неделю улетела в Лондон.

– Вернулась домой?

– И снова не взяла с собой ребенка, снова уезжала всего на несколько дней. В течение последующих шести месяцев она ездила в Лондон трижды – каждый раз ненадолго.

– Но в Италии она больше не была?

– Нет, по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Не знаю, полезна ли вам эта информация, босс, но мне показалось, вам следует об этом знать.

– Спасибо, Карин. Продолжай в том же духе, – сказал Том. Послышался щелчок и линию отключили.

Гарриет сидела в полном оцепенении с прижатой к уху телефонной трубкой. Конечно, ей не следовало бы подслушивать разговор. Ей нужно было отойти от телефона, как только Том поднял трубку у себя в номере. Но она была рада тому, как поступила. Неудивительно, что он не хотел разговаривать отсюда, лежа рядом с ней в постели! Он ее использовал, а она была слишком глупа, чтобы понять это. Как она могла позволить так себя провести? Она-то думала – она действительно так думала, – что он чувствует то же самое, что и она, что их связывает нечто особое, тогда как все это время… Как сказала та вульгарная девица? «Попытаться подстеречь момент, когда она утратит бдительность». Ну что ж, он, несомненно, умеет убедить в своей искренности. А она попалась на крючок, как наивная школьница.

Гарриет вдруг страшно разозлилась. Каков негодяй! Она швырнула телефонную трубку, натянула кимоно и подобрала сорочку Тома, которая валялась на полу там, где он ее с себя сбросил. Выскочив из комнаты, она подошла к его двери и распахнула ее, не постучавшись. В глубокой задумчивости Том сидел спиной к двери, запустив пальцы в волосы. Когда она распахнула дверь, он резко повернулся к ней, удивленный.

– Гарриет!

– Да, Гарриет, – раздраженно сказала она. – Я принесла твою рубашку.

– Зачем ты это сделала? Я как раз собирался назад…

– Ах, ты собирался назад! Очевидно, для того, чтобы попытаться выведать, куда ездила моя тетя сразу же после несчастного случая и зачем? Ну так можешь не беспокоиться, я ничего не знаю, Том, ничего! С самого начала я вела себя с тобой честно. И, как дурочка, думала, что ты тоже честен со мной. А ты… ты вел нечестную игру! Ты меня использовал!

– Неужели ты подслушала мой разговор по телефону? – с упреком спросил он.

– Да – и рада этому! Я никогда не думала, что кто-нибудь может поступить так подло…

– Гарриет, ради Бога, все совсем не так!

– Не так? Не притворяйся, Том. Я слышала, что сказала эта девица. Ты пытался подловить меня, когда я утрачу бдительность. И ты ей не возразил. Боже, какой дурочкой ты, должно быть, меня считал! Сожалею, что твой план не удался. Должно быть, это будет для тебя большим разочарованием после всех твоих усилий… – Она замолчала, дрожа от гнева и обиды.

– Гарриет, выслушай меня!

– Тебе не кажется, что я достаточно всего наслушалась?

– Нет! – Он пересек комнату и, подойдя к ней, взял за плечи. – Ты все не так поняла!

Она высвободилась из его рук.

– Расскажи это своей секретарше! Похоже, она тоже все поняла неправильно. – Она швырнула ему рубашку. – Я ложусь спать. Надеюсь, что мы увидимся утром. Я по-прежнему хочу докопаться до правды в этой истории – хочешь верь, хочешь – не верь. В любом случае я могу добраться до Дарвина только с твоей помощью. Но никогда – никогда больше – не пытайся одурачить меня, Том. Потому что ничего у тебя не выйдет – это я тебе обещаю.

Она хлопнула дверью, выскочив из комнаты. Но вернувшись к себе, расплакалась жгучими злыми слезами, которые вскоре сменились слезами обиды и сожаления о том, что могло бы быть.

Когда дверь его номера с грохотом захлопнулась, Том выругался, подошел к небольшому холодильнику, где хранился набор миниатюрных бутылочек с алкогольными напитками и минеральной водой, и налил себе виски.

Ну и положение! Хуже некуда! Почему, черт возьми, он проявил такую небрежность и разговаривал с Карин, не убедившись сперва, что его не подслушивают? Он допустил элементарную ошибку потому, что его мысли были не о деле. Он думал о Гарриет и своем чувстве к ней.

Такого с ним никогда раньше не случалось – он не позволял соображениям личного свойства смешиваться с профессиональными. А сейчас это произошло только потому, что она его взволновала.

Допустим, из-за его небрежности она услышала много лишнего и, вполне понятно, что это ее взбесило. Она не только узнала, что ее тетушка была замешана в каких-то весьма подозрительных делах, но и поверила, Что он занимался с ней любовью с единственной целью – выпытать у нее семейные тайны. Он никак не мог решить теперь, что для него важнее.

Он допил виски, размышляя о парадоксальности ситуации, в которой оказался. Всего лишь несколько дней назад он был готов использовать Гарриет в интересах дела. Но сейчас, когда было свежо воспоминание о ее теплоте и страстности, его приводила в ужас даже мысль о том, что она может счесть его способным на такой поступок. Что, черт возьми, с ним случилось? Влюбился? Он рассмеялся бы в лицо каждому, кто предположил бы, что это могло случиться так внезапно, так неожиданно и особенно с ним, и все же…

– Пропади все пропадом! – взревел Том.

Он вернулся к холодильнику и вынул еще одну бутылочку. У него было предчувствие, что ему предстоит долгая ночь без сна.