Том О'Нил прибыл в полицейское управление ровно за две минуты до назначенного времени. Его проводили в кабинет, свет в который проникал полосами через венецианские жалюзи, и шеф полиции, поднявшись из-за заваленного бумагами письменного стола, подал ему руку.

– Здравствуйте, О'Нил. Я Роберт Гаскойн. Чем могу служить?

Том пожал протянутую руку.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время. Как я уже говорил по телефону, я здесь по поручению страховой компании «Бритиш энд космополитн». Они выплатили деньги по двум полисам – Грега Мартина и его спутницы Полы Варны, когда в 1967 году яхта взорвалась, и, естественно, хотят удостовериться, что не стали жертвами мошенничества. Судя по тому, что пишут в газетах, это отнюдь не исключено. Как я понимаю, какая-то женщина сообщила вам, что Грег Мартин жив-здоров. Кажется, некая Мария Винсенти из Дарлинг-Пойнта.

– Мария Винсенти. Совершенно верно. Не присядете ли, господин О'Нил?

Роберт Гаскойн, шеф полиции, был крупным, загорелым мужчиной со сдержанными манерами. Он родился и вырос на скотоводческой ферме в штате Виктория, – но после тридцати лет проживания в Сиднее и его окрестностях невозмутимость сиднейцев слилась с его природной неразговорчивостью так же естественно, как сияющее круглый год солнце добавило бронзы цвету его кожи. К тому же служба в полиции сделала из него циника; и теперь, в преддверии отставки, он жаждал одного: чтобы у него было побольше времени для любимой рыбалки и чтобы вокруг не было ни души, кроме разве что чаек, ну и нескольких банок пива – для компании. Что же до людей, то он ими сыт по горло; За последние тридцать лет ему пришлось повозиться с разным дерьмом, так что этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Бездельники, хулиганы, мелкие мошенники и убийцы – с кем ему только не приходилось иметь дело. Неудачника, для которого жизнь утратила смысл, он распознавал с первого взгляда – например, эта итальянка, что пришла к нему с неправдоподобной историей о якобы воскресшем Греге Мартине, была несомненно неудачницей, хотя и жила в роскоши и, по всей видимости, и вправду была наследницей огромного состояния каких-то итальянских текстильных магнатов. Хуже того – она пила. Гаскойн не уважал пьяниц.

– Если я правильно понял, она утверждает, что жила с Грегом Мартином последние двадцать лет? – сказал Том, пристраивая свою папку на столе.

– Так она говорит, – уклончиво ответил шеф полиции.

Том насторожился.

– Вы ей не верите?

– Если бы я верил каждой истории, которую мне рассказывали, я не сидел бы сейчас в этом кресле, – ответил без тени улыбки шеф полиции. – Посмотрим на это с другой стороны. Подобные истории обычно имеют некоторый налет романтики, а всегда найдутся проходимцы и чудаки, любыми способами старающиеся завоевать известность. Что же касается госпожи Винсенти, или Трэффорд, как она себя называет, то ее едва ли можно назвать надежным свидетелем. Вы с ней еще не встречались? – Том покачал головой. – Так вот, при встрече вы сразу поймете, что я имею в виду. Деньги у нее есть – и много. Она привыкла всю жизнь быть в центре внимания, а теперь никто не проявляет к ней интереса. Она пьет, как сапожник. Кроме того, она явно озлоблена против Майкла Трэффорда, своего сожителя. Вы представляете себе, до чего может дойти женщина, оскорбленная в своих чувствах, господин О'Нил? Поверьте, она не первая, кто из мести пытается утопить мужика в котле с кипящей смолой.

– Так вы не дадите ход ее заявлению? – настойчиво добивался Том.

– Я этого не сказал. – Шеф полиции взъерошил пальцами редеющие волосы. – Буду откровенен и сберегу ваше и свое время. В этом деле есть кое-какие детали, не заметные на первый взгляд, – их пока не разнюхала падкая на грязные истории пресса. Госпожа Трэффорд явилась к нам с заявлением, которое касалось не только разоблачения личности ее сожителя. Это одна сторона. Она заявила, что он намеревается убить ее, и это обвинение мы обязаны расследовать независимо от того, верим мы ей или нет. Но прежде вы должны дать слово, что все услышанное останется в тайне. Мне не хотелось бы узнать кровавые подробности трагедии из утренних газет.

– Не беспокойтесь, – заверил Том сдавленным от волнения голосом. – Газетчиков я тоже терпеть не могу.

Гаскойн кивнул.

– Прекрасно. Так вот, госпожа Винсенти пришла к нам, по ее словам, потому, что ей угрожает опасность. Она заявила, что ее сожитель покушался на ее жизнь и не оставит попыток убить ее.

Том присвистнул.

– Убить? Зачем ему это, черт возьми?

Шеф полиции откинулся на спинку кресла, вертя между пальцами карандаш.

– Как я уже говорил, госпожа Винсенти очень богата. Думаю, именно на ее деньги они обосновались в Дарлинг-Пойнте и жили в роскоши все эти годы. Их считали приятной супружеской парой, было известно, что оба ужасные транжиры. Майкл Трэффорд был знатоком по части недвижимости и занимался финансовыми операциями и, по-видимому, за год зарабатывал больше, чем я за десять лет, но главным источником денег была она. Как теперь оказалось, Трэффорд положил глаз на некую молодую женщину и собирается уйти к ней. Для бедной постаревшей Марии это большое горе, но, по правде говоря, познакомившись с ней, я не могу его винить. Деньгами, по всей видимости, распоряжается она. Оставив ее, он может лишиться основного источника доходов. Ко всему прочему, своем завещании она все оставляет ему. Поэтому, если верить Марии, Трэффорд решил, что наилучший способ обрести свободу и заполучить ее богатство – это устроить так, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Том задумчиво кивнул головой.

– Ситуация драматическая. А почему у нее возникли подозрения?

– Несколько недель назад ее едва не сбила машина. Тогда она просто перепугалась и не придала этому значения, хотя, как она утверждает, Трэффорд отнесся странно к происшествию. Потом у нее возникли подозрения, что за ней следят: глубокой ночью она заметила в саду прятавшегося там чужого человека. Как раз тогда Трэффорда не было дома – он встречался с компаньоном, – а у служанки был выходной. Кто-то позвонил в дверь, но она не открыла, а вызвала по телефону полицию. Один из моих людей поехал по вызову, но не обнаружил ничего подозрительного, хотя госпожа Трэффорд была, несомненно, до смерти напугана. Как она рассказала, Трэффорд вернулся домой после полуночи и привел с собой компаньона – для того, как утверждает Мария, чтобы при свидетелях обнаружить ее труп. Она утверждает также, что он был потрясен, увидев ее живой и невредимой. Когда его приятель ушел, между ними произошла дикая ссора. Трэффорд, побросав в чемодан кое-какие вещи, ушел из дому. С тех пор она его не видела.

– А что об этом говорит Трэффорд? – спросил Том.

– Хорошенький вопрос! Пока мы не смогли допросить его. Мария не знает, куда он исчез той ночью, в его конторе тоже ничего неизвестно, а если там и знают что-то, не говорят.

– Но вы его разыскиваете?

– Мы наводим справки. Но я не очень-то надеюсь на успех. Он может быть где угодно. Австралия велика, господин О'Нил.

– Я это уже заметил, – сухо сказал Том. – Интересно, а что вам подсказывает интуиция? Вы полагаете, Висконти говорит правду?

Гаскойн пожал плечами.

– Всякое, конечно, бывает. Я циник. Но чтобы подпольный иммигрант с такой биографией, как у Мартина, жил у нас под носом целых двадцать лет? В это трудно поверить. К тому же, между нами, эта женщина – истеричка и крепко пьет. Как я уже говорил, мы обязаны расследовать заявление о покушении на жизнь. Но я думаю, здесь мы имеем дело с обычной бытовой ситуацией. А ситуация проста: этот мужик ее бросил. А она не может – и не хочет – смириться с этим.

– Каким образом эта история попала в газеты? – спросил Том.

– Она сама все выболтала репортерам. Я думаю, ее разозлило, что после ее заявления мы не забегали, как цыплята с отрубленными головами.

– Но она им не рассказала, что ее жизнь в опасности?

– По-видимому, не рассказала.

– Вам это не кажется странным?

– Не очень. Трудно объяснить поведение такой неуравновешенной женщины, как Мария. Она, несомненно, струсила. Но в любом случае ее история все равно привлекла достаточно большое внимание. Добрая половина всех наемных писак Австралии ошивается в Дарлинг-Пойнте. Мы были вынуждены поставить у ее дома своего сотрудника, чтобы они перестали ее беспокоить – заварив всю эту кашу, она теперь жалуется, что нарушаются границы ее частных владений.

– Получается, она добилась своего, – сказал Том задумчиво. – Теперь она под защитой полиции.

– Да, но почему надо было действовать таким идиотским способом?

– Так или иначе, но она своего добилась. Ни один даже самый наглый убийца не отважится сунуться к ней, когда у се порога расположилась лагерем добрая половина газетчиков со всего мира и стоит постовой. – Он поднялся с кресла. – Спасибо, что уделили мне время, сэр. Благодарю вас за откровенность.

– Вы продолжите свое расследование? – спросил Гаскойн.

Том кивнул.

– Мне еще нужно навести кое-какие справки, если только это не задевает ваши интересы. Прежде чем сдать в архив эту папку, я должен полностью убедиться в том, что эта история – плод больного воображения Марии. Видите ли, в отличие от вас, у меня есть немалые основания надеяться доказать, что Грег Мартин и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо, а, учитывая все стороны этого дела, можно сказать, что эти основания тянут на миллион долларов.

Гаскойн протянул ему руку на прощание.

– Желаю удачи. Надеюсь только, что, раскопав что-нибудь такое, о чем, по вашему мнению, нам следует знать, вы будете Со мной так же откровенны, как и я с вами.

– Безусловно, – сказал Том, пожимая протянутую руку. – Я с вами свяжусь. Еще раз благодарю за помощь.

Он вышел из кабинета, а Гаскойн, глядя ему вслед, погрузился в глубокое раздумье. Возможно ли, что он ошибается в отношении Марии Винсенти? А вдруг ее заявления небезосновательны? Если этим займется О'Нил, он докопается до сути. В этом Гаскойн уверен. Ну, а если нет…

Гаскойн посмотрел на гору полицейских отчетов на своем столе и вздохнул. На какое-то мгновение ему захотелось снова стать молодым и целеустремленным, как Том О'Нил, а не измученным и утопающим в болоте писанины, которая, казалось, не имела никакого отношения к настоящей работе полицейского. Но это желание было мимолетным. В свое время он справлялся со всем. Но теперь ему хотелось лишь закрыть за собой дверь кабинета и, забыв про дела, сесть в лодку и основательно заняться рыбной ловлей.

Такси спустилось по склону холма и, повернув, опять начало подъем к группе роскошных вилл, которые, словно драгоценные камни, украшали корону Дарлинг-Пойнта – этого обиталища избранных. Солнце палило нещадно, заливая золотом лучей чистое австралийское небо. Невероятно синее небо было, казалось, так близко, что его можно было потрогать; далеко внизу виднелось такое же синее море, все в серебряных блестках.

На пассажирском сиденье впереди сидела Гарриет, пристроив на коленях сумку. Серебристо-синий город Сидней! Когда самолет приземлился, первое, что ее поразило, были яркие краски, от которых стало больно глазам – залив, мост над ним, многогранная крыша Оперы, – все это отражало солнечные лучи, создавая завораживающий калейдоскоп света. Несмотря на то что она была поглощена своими проблемами, все это произвело на нее огромное впечатление – да и кто мог бы устоять? Но уже после ночи, проведенной в сиднейском «Хилтоне», острота первого впечатления притупилась, отодвинувшись в дальний уголок сознания. Если бы она приехала туристом, то, возможно, еще пребывала бы в восторге от увиденного, упиваясь прекрасными водами. Приехав как фотограф, она постаралась бы отыскать глазами профессионала необычные ракурсы для съемки. Но она была здесь совсем в ином качестве: Сидней для нее был прежде всего местом, где через двадцать лет она, возможно, наконец узнает о судьбе своей матери.

Гарриет поудобнее устроилась на сиденье. Внутри у нее все сжималось от напряжения, а взмокшая от пота шелковая кофточка прилипла к шее и к виниловой обивке спинки. Виллы, мимо которых они проезжали, были большие и помпезные, явно построенные по индивидуальным проектам; их соорудили из красного кирпича или из сверкающих на солнце белых известняковых плит, и они выглядели как свадебный торт, щедро украшенный кремом; каждый дом опоясывала веранда, перед домом был разбит непременный цветник с ярким ковром из ноготков и роз. Конечно, этого следовало ожидать. Грега Мартина, который манипулировал миллионами долларов – хотя иногда и незаконно, – могло устроить только все самое лучшее; а Мария Винсенти, или Трэффорд, или как там она себя называет, была полноправной наследницей огромного состояния. Денег у нее – куры не клюют. Возможно, именно этим объясняется то, что они смогли прожить здесь, никем не потревоженные, почти четверть века. Что бы там ни говорили, а богатство вызывает уважение.

Далеко внизу сверкающую синеву залива бороздили яхты, и, глядя на них сверху, Гарриет почувствовала, как у нее опять все внутри сжалось. Может быть, одна из них принадлежала Грегу Мартину – ведь моряк всегда остается моряком? А, может, он решил, что после взрыва его нога никогда не ступит на борт яхты? Нет, это невозможно. Если бы его преследовали видения прошлого, то он никогда не поселился бы здесь, на побережье, какими бы престижными ни были эти виллы. Вот еще одно доказательство – если они вообще нужны, – что происшедшее у берегов Италии не было несчастным случаем.

Гарриет резко отвела взгляд, а затем заставила себя снова посмотреть вниз. Прежде чем все закончится, ей, возможно, придется столкнуться кое с чем гораздо более тягостным, чем вид нескольких роскошных яхт. И если она не будет к этому готова, то лучше отказаться от расследования, немедленно вернуться домой и зарыть, как страус, голову в песок, как это делает Салли и отец. Нет, она не собирается так поступить.

Гарриет чуть прищурила глаза, спрятанные за солнцезащитными очками. Ее озадачила реакция отца и Салли, их боязнь приподнять завесу над событиями двадцатилетней давности, обнажив прошлое и все, что тогда произошло. Такой реакции она могла ожидать от отца – он всегда вел себя, как страус, прячась от всего, что было ему неприятно, и она могла понять его нежелание бередить старые раны. Очевидно, воспоминания до сих пор причиняют ему страдания, возможно, страдания заглушили в нем чисто человеческое любопытство. Но Салли… Гарриет совершенно не понимала реакции Салли. «Почему она, как я, не хочет узнать, что случилось с мамой, – думала Гарриет, – узнать наверняка, жива ли она, пли погибла. И если жива, почему она не хочет снова увидеть ее, а если погибла, то добиться, чтобы человек, виновный в ее смерти, понес справедливое наказание». Но Салли, казалось, еще меньше, Чем Хьюго, хотела ворошить прошлое, и до самого отъезда она продолжала упрашивать племянницу отказаться о поездки и оставить всю эту затею.

– Нет никакого смысла копаться во всем этом, Гарриет, – говорила она. – Ее нет в живых, и, ради Бога, пусть она покоится с миром.

Лицо ее под слоем тщательно наложенной косметики, было смертельно бледно, а темные круги под глазами говорили о бессонной ночи.

– Извини, Салли, – сказала Гарриет, – но я не могу возвратиться в Лондон, сделав вид, что ничего не случилось. В любом случае этот чертов детектив из страховой компании не даст ей покоиться с миром, как ты это называешь, пока не докопается до правды, а я, в отличие от тебя, не хочу узнать ее из вторых рук. Она была моей мамой – и я хочу быть там, когда… если… он ее найдет.

– Что ты собираешься делать? – спросила Салли, крепко сцепив руки, чтобы унять дрожь.

– Сначала поеду в Сидней и поговорю с этой Марией Винсенти. Если она и вправду двадцать лет прожила с Грегом Мартином, то должна кое-что знать.

– А если она не захочет с тобой встретиться?

– Захочет, – сказала Гарриет, упрямо сжав губы. Но, прибыв в Австралию, она несколько поутратила самоуверенности. В номере сиднейского «Хилтона» она сняла телефонную трубку, чтобы позвонить этой женщине, но снова положила ее. А что, если Марш Винсенти откажется увидеться с ней? Возможно, она уже пожалела, что расшевелила осиное гнездо. В любом случае она может не захотеть разговаривать с дочерью женщины, которая когда-то была связана с ее любовником. Она ведь итальянка, а итальянцам присущи роковые страсти и ревность. Может быть, будет разумнее приехать неожиданно, подумала Гарриет, использовав такую же шоковую тактику, какую Том О'Нил применил к ней, даже если от этого первая встреча будет не слишком приятной.

– Вы фотограф, не так ли? – спросил таксист. Гарриет, с трудом возвратившись к реальности, увидела, что он кивнул головой в сторону ее фотокамеры, выглядывавшей из сумки. – Вы из какой газеты? «Сан»? «Ньюс оф Уорлд»? Или из какой-нибудь американской?

– Я приехала не для того, чтобы снимать, – сказала Гарриет.

Таксист рассмеялся.

– Ну, меня вам не провести. Хотя большинство из них даже не пытается спрятать камеру.

– Большинство из них?

– Я говорю о газетчиках, леди, о ком же еще. Клянусь Богом, у вас выдержка что надо. Ну, желаю успеха. Вам мое пожелание не помешает – сквозь толпу, которая там уже топчется, пробиться будет нелегко! Вот мы и приехали – теперь сами увидите, о чем я говорил.

Такси завернуло за угол, и Гарриет все поняла. После оживленного центра Сиднея улицы, по которым они проезжали, были малолюдны, но здесь, на дороге, ведущей к большому белому, облицованному под камень дому, и на противоположной стороне улицы собралась довольно большая толпа. Некоторые стояли группами, покуривая, другие сидели на каменном бордюре тротуара, прячась в тени деревьев, с фотоаппаратами на коленях. Представители многих газет мира были здесь, надеясь хоть мельком увидеть женщину, которая после двадцати лет совместной жизни вывела на чистую воду Грега Мартина.

– Вот так влипла! – тихо сказала Гарриет. Таксист снова рассмеялся.

– А чего вы ожидали, леди, эксклюзивного интервью? Не знаю, что натворил этот мужик – двадцать лет назад я был слишком занят тем, что без толку прожигал свою жизнь, и в газеты заглядывал редко. Но что бы там ни было, оно того стоило, в этом я уверен. – Он остановил такси, не выключая мотора. – Кажется, приехали.

Гарриет в смятении смотрела на толпу. Вот это картина! Даже полицейский у ворот! У нее не было ни малейшего шанса прошмыгнуть в дом. Он ее примет за одну из толпы пронырливых писак, как и таксист.

– Где здесь ближайший телефон? – спросила она.

– Не знаю. Хотите, чтобы я нашел?

– Да… или нет, – ей не хотелось звонить по столь деликатному вопросу из телефонной будки, потому что может не хватить монет как раз тогда, когда она будет объяснять ситуацию. – Отвезите меня назад, в «Хилтон».

Он посмотрел на нее, как на ненормальную, и пожал плечами.

– Как скажете.

Когда он разворачивался, мозг Гарриет лихорадочно работал. Ах ты, мокрая курица! Стараешься избежать встречи с Марией Винсенти! Делаешь все, чтобы оттянуть момент, когда ты узнаешь правду! Для этого ты прилетела сюда, за тридевять земель, чтобы спасовать перед первым препятствием?

– Остановитесь! – сказала она резко.

Таксист остановил машину, покачав головой. Если раньше у него и были некоторые сомнения, то теперь он убедился окончательно – она с придурью. Но таковы уж все газетчики – и неудивительно. Что за способ зарабатывать на жизнь!

Гарриет покопалась в сумочке и выудила ручку и листок бумаги. Листок был вырван из блокнота, в котором она записывала кое-что о сделанных снимках, и на каждой страничке был знак фирмы, торгующей фотопленкой. Не пойдет! По бумаге сразу можно догадаться о ее профессии, а если Мария слышала о ней и знала, чем она занимается, то это непременно насторожит ее. Гарриет запихнула блокнот обратно в сумку и вырвала страничку из записной книжки. Не совсем то, что надо, но сойдет. Немного подумав, она торопливо нацарапала несколько слов. Снова покопавшись в сумке, она достала именно то, что нужно: старый конверт с ее именем и лондонским домашним адресом. Наверное, этого вполне достаточно, чтобы представиться? Она вложила записку в конверт.

– Подождите меня, пожалуйста, – сказала она таксисту. – Вы мне можете понадобиться, если я ничего не добьюсь.

Шофер вытаращил глаза.

– Сначала заплатите мне по счетчику то, что полагается.

– Да, да, конечно… – Она заплатила, вышла из машины и направилась по улице назад к дому. Газетчики пришли в движение, как заколдованные игрушки, оживающие, когда пробьет полночь. Они вытягивали шеи, толкались и щелкали фотокамерами. Гарриет не обращала на них никакого внимания. Один из наиболее проворных отделился от толпы и помчался к такси – наверное, чтобы порасспросить о ней у таксиста. Это плохо. Они смогут выследить ее до «Хилтона», а если таксист разговорится… – парочка стодолларовых купюр довольно быстро заставит его развязать язык, – но он не знает ее фамилии. Если она заподозрит что-нибудь неладное, то просто выпишется из отеля и переедет.

Как только Гарриет, войдя в ворота, ступила на широкую, усыпанную гравием дорожку, ее перехватил полицейский.

– Извините, но вы вторгаетесь в частные владения. Вам придется подождать снаружи вместе с остальными.

– Я не репортер. – Гарриет протянула ему конверт. – Не передадите ли вы это госпоже Трэффорд?

На его лице отразилось сомнение.

– Я по конфиденциальному делу. Совершенно уверена, что госпожа Трэффорд меня примет, – сказала Гарриет безапелляционным тоном, и, к ее облегчению, после минутного замешательства он взял конверт.

– Хорошо. Но вам придется подождать за воротами, пока вас не пригласят в дом.

– Не смейте обращаться со мной, как с преступницей! – сказала Гарриет.

Полицейский хотел было настоять на своем, но передумал. В этой девушке что-то было: ему показалось, что это можно было определить одним словом – порода. В ней чувствовалась порода, в отличие от всех этих бездельников, пытавшихся любыми способами проникнуть в дом, чтобы раздобыть материал для газетной сенсации. – Ждите здесь! Но не пытайтесь ничего предпринять! – предупредил он.

Гарриет в ожидании разглядывала дом. Он был очень величественный, строго в колониальном стиле, с балюстрадами и вычурными верандами. Оконные ставни были приоткрыты; подобно глазам слепца, они ничего не выражали. Интересно, а вдруг сейчас Мария Винсенти смотрит на нее из какого-нибудь окна? От этой мысли Гарриет занервничала. Она сунула руки в карманы своих умышленно потертых брюк и усилием воли заставила себя стоять спокойно, не переминаться с ноги на ногу и не дергаться.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем появился полицейский. У Гарриет екнуло сердце. Что делать, если Мария Винсенти откажется ее принять? Отступать было бы по меньшей мере непрофессионально. Но еще хуже то, что она весь этот путь проделала впустую.

Лицо полицейского было непроницаемым.

– Ну как? – спросила она.

– Она примет вас Можете войти.

– Спасибо.

Неожиданно ею овладел страх, как это уже случилось в такси. Хочет ли она на самом деле узнать правду? Не спокойнее ли было бы оставаться в неведении? Неприятные факты, появись они на свет, уже не удастся вновь похоронить. Ей придется жить с ними всю оставшуюся жизнь.

Гарриет тряхнула головой. Ее волосы, собранные сзади в конский хвост, упруго подпрыгнули. Кто, черт возьми, такая эта Мария Винсенти? Гарриет прошла в дом мимо полицейского.

– Пресвятая Богородица! – тихо произнесла Мария Винсенти, Она осушила бокал «Кровавой Мэри» и пошла через комнату к бару, чтобы вновь его наполнить. Это была низенькая расплывшаяся женщина, большегрудая, с широкими бедрами – типичная итальянка средних лет.

Мария никогда не была красавицей, но в юности ее большая высокая грудь, пухлые губки и темные блестящие глаза делали се соблазнительной. Теперь ее, правда, иногда называли толстухой, потому что она слишком любила мирские радости, чтобы сохранить волшебное мимолетное цветение левантинки: слишком много страсти, спагетти, а в последнее время – слишком много алкоголя, – все это ускорило превращение ее лица в одутловатое, а тела – в жирное.

Она снова осушила бокал жадными глотками, словно от этого зависела ее жизнь, а затем еще раз взглянула на страничку, вырванную, из записной книжки. Пресвятая Богородица, зачем она начала все это? Ей показалось, что в полиции не поверили ее истории, но газеты набросились на нее, как стервятники. А потом появился этот детектив из страховой компании – как там его, Том О'Нил – и начал задавать всякие каверзные вопросы. А теперь вот эта девушка… Мария уже жалела, что согласилась с ней увидеться. Но теперь поздно менять решение. Девушка уже в доме. Мария раздраженно скомкала записку и бросила ее в мусорную корзинку. Рука ее дрожала.

Дочь Полы! Полы Варны! Вот еще одно имя из прошлого! Мария долгие годы старалась не вспоминать о Поле. Сейчас она отчетливо представляла ее себе: высокая, красивая, изысканная, такая, какой сама Мария никогда не была. «Но какова негодяйка! – сгоряча думала Мария. – Имела мужа, и все ей было мало. Изменяла мужу, завлекала Грега – правда, чтобы завлечь Грега, не требовалось больших усилий! – странная смесь испорченной девчонки и женщины-вапм». У Марии внутри все сжалось, будто ее схватила безжалостная рука, и она стиснула стакан так крепко, что побелели костяшки пальцев.

«Пола Варна, надеюсь, ты гниешь в аду! Если бы не ты, мы с Грегом могли быть счастливы. Сучка! Глупая, порочная, назойливая сучка!»

Когда прошел приступ ненависти, густые темные брови Марии в недоумении сошлись на переносице. Она понимала, откуда у нее злость. Вот уже более двадцати лет тень Полы висела над ней. Но почему она ревновала? Разве Грег не бросил Полу ради нее, Марии? Разве не они вдвоем спланировали все это? Тогда почему?..

«Потому что в глубине души ты знаешь, что выбор решила не любовь», – думала она. Выбор решили деньги. Да, деньги – могущественный идол, которому Грег всегда поклонялся. Если бы Пола располагала такими деньгами, какие в то время имелись у Марии, и могла бы щедро снабжать его ими, наверняка он сделал бы другой выбор. Все эти годы Мария знала, что именно привлекло к ней Грега. Вначале ей это было безразлично. Она была готова сделать что угодно, лишь бы Грег был рядом. Об этом знал один лишь Бог да еще приходской священник, которому она исповедовалась. Но со временем ею понемногу овладела горечь. Жадность и бессердечность Грега мало-помалу подтачивали безумную страсть Марии, пока не превратили ее в ненависть и отчаяние. А теперь страсть уже почти доканчивала ее.

Мария отхлебнула из стакана на сей раз ничем не разбавленной водки, в которой таяли кубики льда. Водка обожгла горло и желудок и горячей волной разлилась по всему телу.

Стук в дверь заставил ее обернуться. В дверях стояла девушка, как две капли воды похожая на молодую Полу. Не такая высокая, но те же роскошные темно-русые волосы и правильные черты лица, то же изящное стройное тело под кремовой шелковой блузкой и рыжевато-коричневыми льняными брючками. Мария так и застыла, и если до этого мгновения она еще колебалась, то теперь все стало ясно.

Это была дочь Полы – какие уж тут сомнения!

– Мисс Варна? – сказала она, и волнение, чувствовавшееся в ее голосе, говорило о многом. – Какая неожиданность! Проходите же.

– Спасибо вам за то, что согласились принять меня, – сказала Гарриет.

После яркого солнца снаружи в комнате с полузакрытыми ставнями было темновато, но, когда глаза Гарриет привыкли к темноте, она разглядела плетеную тростниковую мебель, множество подушек всех оттенков василькового и синего цвета, пол, выложенный по средиземноморской традиции плиткой, с разбросанными по нему циновками и ковриками. Вид дома снаружи давал основания предполагать, что каждая деталь в нем будет говорить о наличии больших денег. Так оно и было, но чувствовалось, что это не деньги нуворишей. И если бы Гарриет ожидала встретить бьющий на эффект нагловатый лоск в американском стиле, символизирующий преуспеяние американского финансиста, который добился успеха своими силами, то она бы ошиблась. Она протянула руку.

– Вы, должно быть… Извините, как мне называть вас – госпожа Трэффорд?

Мария не обратила внимания на протянутую руку.

– Думаю, мне лучше отказаться от этого имени. С ним связано слишком много неприятного. Больше нет никаких препятствий к тому, чтобы пользоваться моей настоящей фамилией – Винсенти. Чем могу служить вам, мисс Варна?

– Называйте меня Гарриет. Я понимаю, что навязчива, но я должна была прийти к вам. Как вам, наверное, известно, еще в Соединенных Штатах моя мать с Грегом Мартином были друзьями. Она была с ним на яхте, когда та взорвалась.

– Так говорили.

Гарриет внимательно посмотрела на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. Продолжайте, пожалуйста.

– Хорошо. Я всегда верила, что она погибла с ним вместе. А теперь, как я понимаю, вы утверждаете, что Грег жив и…

– Жив. – Мария усмехнулась. – По крайней мере, был жив, когда я его видела последний раз, неделю назад. – Она подняла стакан и осушила его под позвякивание тающих кусочков льда. – Жив-здоров и все тот же старый Грег. Он мог изменить имя, внешность, но, в сущности, остался таким, каким был: мошенником, лжецом и бабником – может быть, даже убийцей. – Она подошла к бару и снова наполнила стакан. – Хотите выпить, мисс Варна?

Гарриет покачала головой. Разве что-нибудь могло более наглядно подтвердить справедливость отцовского предостережения относительно злоупотребления алкоголем, чем вид этой женщины, пропитанной водкой, словно кусок промокашки чернилами?

– Для вас слишком рано, а? А как насчет кофе? Вы, американцы, можете пить кофе в любое время суток, не так ли?

Она позвонила и вызвала горничную.

– Кофе для мисс Варны.

Мария подошла к окну, выглянула наружу и, жестом указав на улицу, раздраженно заговорила:

– Эти проклятые репортеры! Знаете, я было подумала, что вы одна из них и пытаетесь обманным способом проникнуть в дом. Они только это и делают. Как будто им нечем больше заняться. Даже подсовывали под дверь записки, предлагая мне деньги! Деньги! Мне! Да я могла бы купить и продать все их идиотские газеты, если бы захотела!

– Но я попала к вам в дом, не пытаясь обмануть вас. Я вообще не умею лгать.

Губы Марии изогнулись в ехидной улыбке.

– Ах так? Значит, вы совсем не похожи на свою мать.

– Этого я не знаю, – сказала Гарриет. – Не забудьте, мне было всего четыре года, когда с ней случилось… то, что случилось.

Мария отвела взгляд, потому что в ее затуманенном алкоголем мозгу промелькнуло нечто, похожее на чувство вины. Конечно, девушка в то время была совсем крохой. Мария помнила ее фотографии в газетах: пухленькие щечки, золотистые локоны, пышное, очень короткое платьице и белые гольфы до колен. Гарриет Варна, несчастная богатая малютка, в четыре года оставшаяся без матери. Ну да ладно, Поле самой следовало бы подумать об этом, прежде чем заводить любовную интрижку и ввязываться в опасные игры.

– Так значит, вы никогда больше ее не видели? – сказала она равнодушно.

– Конечно. Если бы видела, то едва ли сейчас задавала бы вам вопросы, – резко сказала Гарриет. Она бросила взгляд на Марию, опасаясь, что могла ее обидеть. Но Мария, казалось, ничего не заметила. – Дело вот в чем: я подумала, что если Грег Мартин не погиб во время взрыва, то, возможно, осталась в живых и моя мать. Я не знаю, что случилось в тот день, не успела разобраться в этом – пока. Но вы должны понять: я обязана попытаться все выяснить. И подумала, что вы сможете мне помочь.

Мария задумчиво крутила стакан в руках. Что на самом деле было известно этой девушке? Она, должно быть, все же догадывалась, что ее мать была любовницей Грега – это было совершенно очевидно. Иначе зачем она последовала бы за ним в Италию? «Почему же, черт возьми, она поехала с ним?» – в ярости размышляла Мария. Если бы ее с ним не было, все, возможно, обернулось бы по-другому. Конечно, это не заставило бы Грега лучше обращаться с ней, с Марией. Только чудо могло бы заставить такое ничтожество, как он, хранить ей верность. Но, по крайней мере, она могла бы жить все эти годы спокойно, а не в постоянных мучительных сомнениях.

– Я ничего не знаю, – сказала она коротко. – Грег никогда не рассказывал мне о том, что случилось с вашей матерью, а я не задавала вопросов. Возможно, я не хотела знать.

Горничная принесла кофе, налила его в чашку и ушла. Как только за ней закрылась дверь, Гарриет возобновила свои попытки.

– Если, как вы говорите, Грег жив, то ему, очевидно, удалось спастись при взрыве яхты. Не может быть, чтобы вы, прожив с ним столько лет, ни разу не поинтересовались, как ему это удалось?

Мария резко повернулась к ней.

– О, я прекрасно знаю, как ему это удалось, – Она горько усмехнулась. – Ему удалось спастись, потому что я ему помогла.

– Вы…?! – От удивления Гарриет вздрогнула всем телом, так что кофе выплеснулся на блюдце.

– Да, я. Я тогда совсем потеряла голову. Вы когда-нибудь были влюблены, мисс Варна? Разве вы не знаете, что такое потерять голову из-за мужчины? Нет, думаю, не знаете. Вы так же холодны, как и ваша мать. Я не такая. Во мне течет южная кровь, и если уж я люблю – то люблю страстно. Надеюсь, вы никогда не узнаете, как это бывает. Поверьте мне, что боль, которую испытываешь, когда мужчина, за которого ты можешь умереть, оказывается настоящим негодяем, не сравнится ни с какой другой болью на свете.

Гарриет поставила чашку на низкий столик. Она боялась, что не сможет удержать ее.

– Что же вы сделали? – спросила она.

Мария долго молчала. Все эти годы она никому не рассказывала об этом. Даже когда Грег изменил ей с другой женщиной, даже когда он унизил ее, когда он в конце концов спутался со своей последней любовницей, бывшей королевой красоты, и Мария знала, что он на ее деньги покупает дорогие подарки этой потаскухе… Она страдала – одному Богу известно, как она страдала! – но не выдала его тайны. Даже когда она заподозрила, что он замышляет убить ее, чтобы добраться до ее денег, которые полностью перешли бы к нему по ее завещанию, и свою любовницу в придачу, и перепугалась так, что сделала заявление в полиции, – даже тогда ничего не рассказала о своей роли в той давней истории. Если бы она рассказала все без утайки, то полицейские, наверное, поверили бы ей, но она не могла заставить себя нарушить молчание. А теперь ею вдруг овладело нестерпимое желание рассказать о том, что она сделала. «Пора, – подумала она, – кому-нибудь узнать о том, на что она была готова пойти ради него, и лучше всего рассказать об этом дочери женщины, которая причинила ей так много страданий».

Она сделала еще один большой глоток водки; ее глаза горели на болезненно-бледном лице.

– Хорошо, я расскажу вам, Гарриет Варна, – сказала она. – Я расскажу все, что знаю, – хотите верьте, хотите нет. Надеюсь, что вы никому об этом не сообщите, но если вздумаете с кем-то поделиться, ну что ж, теперь мне это безразлично. Вы уже кое-что от меня узнали, можно, наверное, рассказать и всю историю. Вы были слишком малы и не помните Грега, не так ли?

Гарриет кивнула. Она боялась, что не сможет говорить. Грега она не помнила – разве что очень смутно. Еще несколько дней назад она даже не знала, как он выглядит. Все фотографии, на которых был снят Грег, кто-то изъял из семейных альбомов – и это вполне понятно. Хьюго не хотел, чтобы что-нибудь напоминало ему о человеке, из-за которого он лишился обожаемой жены.

– В нем было обаяние – ничего не скажешь. Он околдовал меня и еще немало других. Вся его непрочная империя была построена на обаянии. Он хвастал – и люди верили ему. У него были интересы в самых разных сферах, но он хотел наложить лапу и на индустрию моды – именно поэтому он ссудил вашему отцу деньги, чтобы тот начал дело. Но Грег хотел поставить дело на итальянский лад. Известно ли вам, что он итальянец по происхождению? Его фамилия Мартино, а он изменил ее на Мартин. Надо сказать, что в Италии индустрия моды организована почти так же, как мафия. Это картель, объединяющий поставщика тканей, владельца фабрики и модельера, которые совместными усилиями завоевывают рынок для своей продукции. У них имеются также «прикормленные» журналы, которые печатают такую информацию, какую им нужно. В те дни, конечно, все это только начиналось. Но Грег хотел участвовать в этом. Мой отец – президент нашей семейной текстильной фирмы, у нас есть фабрики в районе озера Комо. Грег начал обхаживать отца. Вот тогда я его и встретила.

Она помедлила, обхватив стакан обеими руками. Гарриет хранила молчание, опасаясь, что любое сказанное ею слово может прервать рассказ. В то же время она почувствовала, что Мария говорит сейчас от всего своего пламенного итальянского сердца; алкоголь развязал ей язык, и она выбалтывает то, что слишком долго держала в тайне.

Мгновение спустя Мария продолжила рассказ. Она не смотрела на Гарриет; можно было подумать, что она разговаривает сама с собой.

– Пресвятая Дева, как же я его любила! Теперь-то я знаю, что была просто молоденькой дурочкой, но с Грегом я и в старости осталась дурой. Почему мы, женщины, всегда влюбляемся в негодяев? Ведь отец предостерегал меня. Он был умным дельцом и Грега видел насквозь. «Не связывайся с ним, Мария, – говорил он мне. – С этим парнем хватишь горя». Но разве я его слушала? Я считала, что мой отец слишком стар и консервативен. Он очень долго стоял во главе семьи и семейного бизнеса, и мне казалось, что ему просто хотелось поучать меня, что и как следует делать, словно я все еще была ребенком. И самое главное, я думала, он забыл, что значит быть молодым и любить. Я его не послушалась. Я встречалась с Грегом при малейшей возможности, и чем чаще я его видела, тем сильнее в него влюблялась. Как же он меня дурачил! Даже когда он рассказал мне, что в Штатах у него вот-вот начнет гореть земля под ногами, я и тогда не поняла, что он бездарность. Я считала, что ему просто не повезло, и хотела лишь одного – быть с ним. Когда он рассказал мне, что собирается предпринять, и спросил, помогу ли я ему, я, влюбленная идиотка, не раздумывая, согласилась.

Она снова замолчала. Увидев, как меняется выражение ее лица, словно по нему пробегают тени прошлого, Гарриет поняла, что она заново переживает события тех лет. Потом Мария, тяжело вздохнув, покачала головой.

– Он тщательно все обдумал, – сказала она. – Достал себе подложное свидетельство о рождении и паспорт на имя одного бедолаги, который, кажется, умер. Да, когда-то действительно жил на свете некий Майкл Трэффорд – забавно, не правда ли? Так вот, Грег решил, что для него будет лучше всего исчезнуть так, чтобы люди поверили, будто он погиб во время взрыва на яхте. Это была красивая яхта – он держал ее на приколе неподалеку от своей виллы в Позитано, на берегу залива Салерно. Не знаю, как он решился уничтожить ее – должно быть, одна мысль об этом приводила его в отчаяние. Предполагалось, что он отправится на несколько дней на морскую прогулку, так чтобы было достаточно много свидетелей его отплытия, спустится к югу и незаметно высадится на одном из безлюдных пляжей неподалеку от Пизы. Потом отправит яхту назад в море с помощью дистанционного управления, а пару часов спустя сработает взрывное устройство. Я должна была подобрать его в Пизе и на машине привезти в Рим. Оттуда он должен был по фальшивому паспорту вылететь из страны. Все прошло, как по маслу. К тому времени, как распространилась весть о взрыве яхты, Грег уже был на пути в Австралию. Я ждала почти год, пока улеглась связанная с этим случаем шумиха, а потом уехала к нему в Австралию. Чтобы объяснить родителям, почему я там осталась, я сказала им, что встретила мужчину по имени Майкл Трэффорд.

Ее глаза погасли; она отхлебнула еще водки, увидела, что стакан опустел, и наполнила его снова. Гарриет молчала, не спуская с нее глаз, и Мария неправильно истолковала ее пристальный взгляд.

– Вы, наверное, думаете, что я слишком много пью, а? – спросила она несколько агрессивно. – Вы бы тоже запили, если бы столько лет хранили такую тайну!

– А что стало с моей матерью? – спросила Гарриет. Во рту у нее пересохло.

Мария отвернулась, но Гарриет успела заметить боль в ее темных, воспаленных глазах.

– Мне ничего не известно о том, что случилось с вашей матерью.

– Но она отправилась в плавание вместе с Грегом! Так все говорили.

– Говорю вам, что я ничего не знаю, – твердила Мария. – Она не вписывалась в наш план. Грег сказал мне, что между ними все кончено. Ему была нужна только я.

– Но когда вы узнали из газет, что она была на яхте, вы, наверное, спросили его об этом? – настойчиво продолжала Гарриет. – Не могу поверить, что вы этого не сделали.

Лицо Марии сморщилось. На какое-то мгновение Гарриет показалось, что женщина вот-вот расплачется. Затем ее лицо вновь обрело твердость.

– Я действительно спросила его, что, черт возьми, она там делала. Грег сказал, что она появилась на яхте неожиданно, как раз перед отплытием. Сказал, что пытался связаться со мной по телефону, чтобы предупредить, что вышла накладка, но не смог дозвониться. Поэтому он продолжал действовать в соответствии с планом. Он не мог допустить, чтобы Пола все испортила, сказал он. «Я не мог позволить ей все испортить» – именно так он и сказал.

– Итак, он отплыл с ней на борту. Но что с ней случилось?

– Клянусь Богом, не знаю, – Мария понизила голос до шепота, – Я не настаивала на том, чтобы он рассказал. Но если вы хотите знать, какое подозрение было у меня все эти годы, то я скажу: я опасаюсь, что он ее убил.

Гарриет не могла говорить. Она дрожала. Именно это подозревала и она, но, услышав свои подозрения, высказанные вслух, все же испытала потрясение. Все это смахивало на мелодраму и казалось неправдоподобным.

– В противном случае почему о ней больше не было ни слуху, ни духу? – спросила Мария. – Почему это вдруг ей вздумалось исчезнуть? Я пыталась не верить своим подозрениям. Говорила себе, что нехорошо даже думать о таком. Чтобы мужчина, которого я любила… Но теперь-то я знаю, какой он безжалостный. Знаете, он пытался убить меня, потому что я ему больше не нужна. Если бы Пола осталась в живых, она могла бы все ему испортить. Она не стала бы хранить его тайну, особенно когда он ее бросил. Я искренне верю, что в тех обстоятельствах Грег был способен на убийство.

Гарриет прижала руки к губам. Если Мария говорила правду – а Гарриет верила, что так оно и было, – то все события выстраивались в четкую картину. Как сказала Мария, у Полы не было никаких оснований, чтобы исчезнуть. Особенно если учесть ее широко известную по фотографиям внешность…

– Вы сказали, что приехали к нему в Австралию год спустя, – сказала она, хватаясь за соломинку. – А не могла она пробыть с ним все это время?

– Возможно, но я так не думаю. Не забудьте, что это я подобрала его в Пизе, и он тогда был один.

Руки Гарриет сжались в кулаки.

– Где он сейчас?

Мария горько рассмеялась.

– Если бы я это знала, мисс Варна, то полиция к этому времени, надеюсь, уже схватила бы его. Он лег на дно вместе с этой сучкой, своей новой подружкой. Ну да ладно, по крайней мере, они больше не выкачают из меня ни пенни. Я намерена изменить завещание. Ему, может быть, и удастся выйти сухим из воды, но моих денежек он не получит.

– Ему не удастся выкрутиться, – сказала Гарриет. – Я сделаю все, что смогу.

– Вижу, что вы не знаете Грега Мартина, – сказала Мария. Язык у нее заплетался, словно, пока она рассказывала свою историю, ей удавалось сдерживать воздействие алкоголя, а теперь, когда рассказ был закончен, на нее вдруг сразу навалилось опьянение. – Я ничего не могу вам больше сказать, мисс Варна, и мне хочется остаться одной. А поэтому, если вы не возражаете…

– Да. Благодарю вас– Гарриет протянула руку, но Мария и на сей раз отказалась пожать ее. Она не могла заставить себя прикоснуться к дочери Полы даже теперь, по прошествии стольких лет.

Когда Гарриет ушла, Мария нетвердой походкой добралась до бара и снова налила стакан до краев. Пусть комната качается перед глазами, словно корабль в бурю, – ей все равно. Она хотела напиться, чтобы забыть обо всем. После всех страстей и мучений, которые выпали на ее долю за годы впустую прожитой жизни, это было все, что ей оставалось.

На лондонских тротуарах снег быстро растаял и больше не выпадал, но влажный, пронизывающий до костей холод был гораздо неприятнее, чем бодрящий морозец.

В своей крошечной мастерской на последнем этаже старого полуразвалившегося дома в Уайтчепеле Тереза Арнолд разговаривала по телефону с одним из поставщиков тканей.

– Да… ткань уже доставили. Но другого рисунка. Нет, я уверена, что назвала вам правильный номер образца – он и сейчас у меня перед глазами: z2034. Да, черная, с рельефной полоской. На образце, который мне нужен, рисунок не геометрический. Я думаю, вы по ошибке прислали мне z2024. Послушайте, мне срочно нужна эта ткань. Если я отошлю назад рулон сегодня, сможете ли вы взамен прислать мне тот, что мне нужен, с курьером? Сможете? Спасибо. Я вам так благодарна!

Она положила трубку. Руки не очень-то слушались ее из-за холода, несмотря на шерстяные перчатки без пальцев. Она в отчаянии покачала головой, глядя на молодую женщину, примостившуюся напротив на стуле, которая пыталась согреться у переносного газового обогревателя.

– Мне бы следовало поостеречься и не делать заказ по телефону. Стоит только какой-нибудь глупой девчонке ткнуть пальцем не в ту клавишу на компьютере, или тем там они пользуются, как мне присылают целый рулон совершенно не нужной мне ткани.

– Такова жизнь, – скучным голосом сказала Линда Джордж, ее деловой партнер. – Боюсь, у тебя сегодня просто плохой день, Терри, ведь я тоже пришла к тебе с дурными вестями.

Тереза с отчаянным стоном обошла стол и встала рядом с Линдой у огня.

– Мне так не хочется их услышать!

– Понимаю, но все равно придется. «Систер Сьюзи» обанкротилась.

В фирму «Систер Сьюзи» входило несколько бутиков, которые обеспечивали Терезу значительным объемом заказов.

– Обанкротилась? Ты имеешь в виду…

– Я слышала сегодня утром, что фирма объявлена неплатежеспособной, на имущество наложен арест.

Тереза побледнела.

– Но мне казалось, что они процветают! – воскликнула она. – Да, здесь какая-то загадка. Ты ведь знаешь, какие трудные последние два года пережили магазины розничной торговли модной одеждой. Даже крупные магазины на Хай-стрит очутились в стесненных обстоятельствах, так что уж говорить о небольших лавках с малым объемом продаж. Как бы то ни было, я решила немедленно сообщить тебе о «Систер Сьюзи». Слава Богу, они нам задолжали не так уж много; всего пару недель назад я проверяла их счета, так что могло быть хуже.

– Но это нанесет удар по моим новинкам сезона, – с беспокойством сказала Тереза. – Если бы я знала, то не уламывала бы так долго шелкового фабриканта – ведь добрая половина шелка предназначалась для блузок, заказанных «Систер Сьюзи». Что мне теперь с ними делать?

– Положись на меня. – Линда сжала руку подруги. – Не беспокойся, Терри. У тебя всегда должна быть ясная голова, чтобы можно было заниматься творчеством, а ты настоящий художник. Я что-нибудь придумаю.

– Надеюсь, – сказала Тереза, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал оптимистично, но ничего не вышло. – Всего за несколько дней мы потеряли целых два источника неплохого дохода. А ведь предстоит повышение арендной платы. Если она подскочит очень сильно – а у меня ужасное предчувствие, что так оно и случится, судя по тому, что это произошло у большинства наших соседей, – это будет последней каплей. Я не знаю, как долго мы еще продержимся.

– Перестань! – На Линде была широкая вельветовая юбка по щиколотку, на ногах – сапожки для верховой езды, одним из которых она попыталась шутливо толкнуть Терезу. – Что за упаднические настроения! Тереза печально улыбнулась.

– Тебе вовсе незачем сидеть здесь целый день, замерзая до посинения. Все время в холоде – это кого угодно сведет с ума!

– Но ты собираешься стоять до конца, не так ли?

Тереза кивнула.

– У меня нет другого выхода. Если я не добьюсь успеха, мама лишится дома. Но, скажу откровенно, иногда мне кажется, что я плыву против течения.

– Выше нос! Ты блестящий модельер, и настанет день, когда весь мир признает это. Нужно лишь, чтобы тебя заметила какая-нибудь принцесса и заказала у тебя свадебное платье. Вот тогда бы ты себя показала! Остается еще принц Эдуард – интересно, на ком он женится и когда? А также леди Сара Армстронг-Джонс – она великолепно бы смотрелась в одном из твоих платьев!

Тереза рассмеялась.

– Напрасные мечты! Все, что мне нужно, – это спонсор, который взвалил бы на свои плечи все мои финансовые заботы.

– Жаль, что нет рядом Марка Бристоу, – сказала Линда задумчиво. Кажется, он бы непременно нашел выход.

Тереза промолчала.

– О Терри! – осуждающе воскликнула Линда, заметив выражение ее лица.

– Неужели ты все еще ждешь его? Ради Бога, забудь о нем! Он того не стоит.

– Ты права. Он того не стоит. – Тереза отошла от огня. Ее хлопчатобумажные джинсы, казалось, вот-вот задымятся, но все-таки ей было холодно. – Мне нужно продолжать работу, Линда. Не успеешь оглянуться, как сюда придет Уэсл и попытается вытащить меня куда-нибудь на чашечку кофе, а он не из тех, кому легко отказать.

– Еще один из твоих обожателей!

– Не говори глупостей, – сказала Тереза. Когда ей было так холодно, чувство юмора оставляло ее.

– Хорошо, не буду тебе мешать. Но я распущу по Лондону слух, что блестящий молодой талант нуждается в спонсоре.

Она застегнула жакет из ярко-красной шерсти на черной подкладке, с разлетающимися полами до бедер и кокеткой плащевого типа – это была одна из разработанных Терезой моделей прошлого сезона. Даже с вельветовой юбкой и сапожками он выглядел прекрасно, а уж с короткой черной юбкой и туфлями на высоком каблуке был бы просто сногсшибательным.

– Пока, Терри. Увидимся завтра вечером? Мы могли бы захватить какую-нибудь еду из китайского ресторана.

Тереза отрицательно покачала головой.

– У меня проблемы с наличностью, Линда. Боюсь, что придется обойтись чем-нибудь из сои. И то это будет роскошь после того, как я целую неделю питалась тушеной фасолью и картошкой в мундире.

Прислушиваясь к шагам спускающейся по лестнице Линды, Тереза стояла, погруженная в свои мысли. Наверняка в будущем ее дела пойдут в гору. А если нет, это будет означать конец пути. Эта мысль придала Терезе решимости, и, не давая отчаянию снова заползти к ней в душу, она вернулась к своему столу и принялась за работу.