ГЛАВА 26
…О наших треволнениях не печась,
Заря, как прежде, розовой тропой,
С улыбкой шествует.
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
Проливной резкий дождь сменился на промозглую морось. Наемные плакальщицы пробубнили свои последние «аминь» и направились к воротам кладбища.
Там небольшая группа людей разделилась. Кэт с Гартом в сопровождении слуг торопливо направились к ждавшему их экипажу.
Разочарованный священник, уже совершенно забывший только что прочитанные им заупокойные молитвы, перешептывался с несколькими соседями, которые позволили себе отметить, что никому в голову не пришло предложить им хотя бы чашку горячего чаю в Тремэйн-Корте, чтобы желающие смогли выразить сочувствие вдовцу. В это время мсье граф направился к своей карете, спеша так, что за ним едва успевал рослый лакей с раскрытым зонтиком.
Здесь же, за воротами кладбища, стоял окоченевший констебль Клеменс с помощником. Видимо, они всерьез рассчитывала изловить Люсьена Тремэйна, который, по их понятиям, должен был непременно явиться на похороны мачехи. Теперь парочка недоумевала, что же им делать дальше.
Внутри высоких кладбищенских стен двое дюжих крестьян, срочно призванные на помощь, перемазавшиеся с головы до ног, опустили гроб на веревках в залитую водой могилу.
Один Бизли, никем не замеченный, стоял возле ворот и звучно сморкался в огромный носовой платок, в то время как комья влажной земли мягко стучали по крышке гроба из полированного красного дерева. У его ног стоял большой дорожный саквояж.
Когда карета Тремэйнов отъехала на приличное расстояние, плотные занавеси на окне на миг раздвинулись, из-за них выглянул Люсьен Тремэйн. Бросив прощальный взгляд на могилу, он снова откинулся на спинку сиденья, крепко сжимая руку Кэт. Губы его были сжаты. Мелани Тремэйн добилась исполнения, по крайней мере, одного своего желания: она превратилась в некую неотъемлемую часть Тремэйн-Корта.
— Люсьен?
Он обернулся к ней и снова с болью подумал, что она измучена почти так же, как и он сам после пяти дней вынужденного сидения в укрытии. Причем в последние три дня он даже не решался встречаться с Кэт. Чтобы не подвергать ее опасности, поскольку констебль Клеменс стал ежедневным посетителем Тремэйн-Корта.
— Что это, моя милая? — спросил он. — Ты, кажется, не удивлена, что видишь меня. В конце концов, именно ты приставала целых два дня к Гарту, чтобы он устроил нам встречу. И он, будучи привержен к мелодрамам, скрыл меня в карете под самым носом у констебля.
— Ну, Люсьен, я не говорил, что она приставала, — возмутился Гарт, сидевший напротив них. — Твоя Кэтрин просто удивительная женщина. Ведь это она убедила здешнего сквайра, чтобы он приказал констеблю распространить версию о том, что смерть Мелани последовала из-за неловкого падения с лестницы. Она убедила его не поднимать шума на всю округу. А что до остального — ты прав. Я действительно неравнодушен к театру. И я часто мечтал, что смог бы покорить сердца с подмостков, если бы, увы, не был наследником графа.
Карета остановилась перед домом, и Люсьен заметил смущение в глазах у Кэт.
— Нам надо бы поговорить, Люсьен, — сказала она. — У нас не было времени перекинуться хотя бы парой слов.
— Ты совершенно права. Но сейчас надо сказать пару слов нашему дорогому другу Гарту. Можно, это сделаю я сам? Гарт, а ну-ка скажи «до свиданья»!
— Вовсе ни к чему, — отвечал Гарт, соскочив на землю прежде, чем лакей успел опустить подножку. — Я буду у Эдмунда, Кэтрин, когда вы вернетесь.
И карета рванулась вперед прежде, чем Кэт успела поинтересоваться, кто сидит на козлах.
— Конечно же, Хоукинс, — ухмыльнулся Люсьен. — Ты же знаешь, он никому не доверит возить мою особу. Мэри присмотрит и за Эдмундом, и за Нодди, так что не беспокойся. — Он снова сжал в руках ее пальцы, а потом поднял их к губам и поцедовал. Ему казалось, что он неминуемо скончается в ближайшие пять минут, если не поцелует ее.
Карета катилась все дальше и дальше. Наконец Кэт уютно устроилась у Люсьена под боком, и он задал ей вопрос, мучивший его все эти дни:
— Эдмунд знает?
Кэт улыбнулась ему и кивнула:
— Да, хотя мы повторили для него историю про падение с лестницы. И я уверена, что для него это было большим облегчением, хотя никому из нас ее смерть не принесла радости. Никто не заслуживает такой ужасной кончины, Люсьен, даже такая, как Мелани.
— А он спрашивал про меня?
— Ежечасно! Он все еще верит, что тебя отозвали в Лондон по делам. Ты не узнаешь его, Люсьен, так он изменился. Его мучает лишь то, что он невнятно говорит. Ты ведь знаешь, что с этим нелегко справиться. Мойна говорит, что удар приключился от какого-то сильного потрясения, однако у меня не хватает решимости требовать у Эдмунда объяснений.
— Я тебя понимаю. Все это чертовски неприятно, — сказал Люсьен, покрепче обхватив плечи Кэт. — Господи, Кэтрин, как же я устал. Я так устал без тебя, что готов разлечься прямо на этих скамейках и заняться любовью.. Когда я спал спокойно в последний раз? Неделю назад? Месяц? Обещаю тебе, моя милая, как только все кончится, я буду более пылок, нежели обычный жених.
Он почувствовал, как ее прохладная ручка гладит его обросшие за эти дни щеки. У него не было возможности следить за собой в то время, как за ним охотился констебль.
— А я обещаю, что прослежу за тем, чтобы ты не уклонился от выполнения своих обязанностей, как только Хоукинс тебя побреет, — отвечала она. — Это достаточно бесстыдное заявление? Бедный Люсьен! Эти несколько дней дались тебе нелегко! Что за ужасный человек!
— Ужасный? — Люсьен хрипло рассмеялся. — Ты говоришь про нашего почтенного констебля? Если бы Гарту не хватило присутствия духа спрятать мой кинжал, прежде чем поднимать шум вокруг мансарды, меня бы уже выследили, как лисицу. Но больше всего мне бы хотелось прикончить Бизли за то, что он навел Клеменса на мой след. Я успел заметить нашего почтенного дворецкого на кладбище — судя по всему, он намерен нас покинуть. Что случилось? Неужели Хоукинс силой отнял у него ключи после смерти Мелани?
— Нет. Он уходит по своему собственному желанию. Он, судя по всему, искренне любил Мелани. Бедную, несчастную Мелани. Я полагаю, что каждый имеет право на то, чтобы хоть кто-то оплакал его кончину, — прошептала Кэт, в то время как ее ручка проникла между лацканами его пальто и начала гладить грудь.
— Я бы скорее счел, что он оплакивает свое положение в Тремэйн-Корте и те деньги, которые, судя по всему, платила ему Мелани за сводничество. Однако это должно порадовать нашего друга Хоукинса. Я уверен, что для нашего особняка в Лондоне придется искать нового дворецкого — и не могу на него обижаться. Хоукинс, оторванный от Тремэйн-Корта, — словно рыба, вытащенная из воды.
Он потянулся, чтобы поцеловать Кэт.
— Если я, конечно, вообще когда-нибудь попаду в Лондон! — Снова охваченный отчаянием, он откинулся на сиденье. — Дьявольская месса! Гарт говорил, что Клеменс уверен: я пошел на все эти убийства ради дьявольской мессы. И я бы согласился с ним, если бы он так не ошибся в выборе подозреваемого. Но каким образом Мелани оказалась замешанной в таком страшном деле? От Мойны я уже знал, что она встречалась в мансарде с мужчиной — он из наших крестьян и совершенно безобиден. Но с кем происходили эти ужасные, извращенные игры, которые привели к такому жестокому концу? Я знаю, ты жалеешь ее, Кэтрин, но черт бы ее побрал — она могла оставить меня в покое хотя бы после смерти!
Кэт покачала головой, закусив нижнюю губу. Он видел, что она вот-вот заплачет, и готов был стукнуть себя за несдержанность.
— Люсьен, мы с Мойной, скорее всего, были последними, кто видел Мелани перед смертью, — конечно, если не считать убийцы. Она явилась к Мойне и потребовала свое зелье. Мойна отказала, а Мелани пришла в ярость. Когда я вошла в комнату, то увидела, что она набросилась на Мойну и бьет ее по лицу. Но в конце концов Мелани поняла, что ничего не получит, рухнула на пол и рыдала так, словно у нее разрывается сердце.
— У Мелани не было сердца, Кэтрин, — напомнил Люсьен, которому было неприятно прозвучавшее в ее голосе сочувствие. — И если твоя слишком нежная натура заставляет тебя забыть все остальное, будь добра запомнить твердо хотя бы это. Мелани была наделена физической красотой, но была лишена сердца. И ей было недоступно хотя бы отдаленное представление о морали.
— Я часто думала, не оказалась ли ее красота ее самым тяжким проклятьем, — сказала Кэт. — Люсьен, ведь я так и бросила ее там — не потрудилась даже оглянуться, не подумав о том, что может случиться. Если бы я осталась, если бы попыталась ее утешить…
— Нет! Прекрати так думать, Кэтрин! — перебил Люсьен, сжимая ее в объятиях. — Ты бы ничего не смогла изменить — разве что только отсрочить. — Он закрыл глаза и вспомнил Мелани такой, какой он увидел ее в последний раз. Гарт тогда примчался в его укрытие в углу старого амбара и потащил в мансарду. Как только они вошли, Люсьену в глаза бросились волосы Мелани — золотистый нимб вокруг какой-то варварски разукрашенной кожаной маски. Кроме этого все было в крови. В крови Мелани.
Он поднес руку Кэт к губам и поцеловал.
— Прости меня, любовь моя. Для тебя это было так же тяжело, как и для меня. Может быть, даже тяжелее. Кто знает, какое сумасшествие стало причиной всех этих событий. Я должен был увезти тебя подальше от всего этого ужаса. Да, первым делом завтра утром Гарт отвезет тебя в Ветлы, и тогда…
— Это невозможно! — резко перебила она. — Я никуда без тебя не поеду. Ни сейчас, ни впредь. И даже думать не смей о таких глупостях. Мы ведь так недавно обрели друг друга. — Он попытался возразить, но она покачала головой. — Люсьен, есть нечто очень важное, что я должна тебе сообщить.
Он легонько поцеловал ее пальцы, молчаливо соглашаясь повиноваться.
— Спасибо тебе. — Избегая встречаться с ним глазами, Кэт откинулась на спинку сиденья, вздохнула и произнесла: — Даже и не знаю, с чего начать.
Он засмеялся:
— Ну разве это не по-женски? Ты настаиваешь на разговоре, но не знаешь, с чего начать, — поддразнил он, но тут же охнул, так как острый локоть впился ему под ребра.
— Будъ серьезным, Люсьен! Я должна была держать это при себе целых три дня и три ночи — и только потому, что тебе не захотелось пробраться в дом. Я могла отдать это Гарту, чтобы он отнес тебе, если бы не эгоистическое желание быть рядом с тобой, когда ты будешь читать. — Она порылась в ридикюле и извлекла пачку пожелтевших листков бумаги. — Вот, Люсьен, Мойна хотела, чтобы это оказалось у тебя.
Он с опаской посмотрел на листки, словно они были живыми и могли укусить.
— Что это такое?
— Это письмо, мой милый. — Кэт опять едва не расплакалась. — Письмо от твоей матери.
Он взял письмо в руки, не в силах сдержать дрожь, развернул, узнал легкий изящный почерк своей матери и сложил опять. Он взглянул на Кэт:
— Ты прочла его?
Она кивнула:
— И я позволила себе прочесть его Эдмунду. Надеюсь, ты не обидишься. Он долго плакал, но я думаю, что теперь уже все прошло. — Карета резко остановилась, она отодвинула занавеску и осмотрелась: — Где мы?
— За много миль отовсюду, если Хоукинс верен своему слову, а я в этом не сомневаюсь. — Люсьен тоже выглянул из-за ее плеча и увидел, что дождь кончился. — Мы в абсолютной безопасности, поскольку Гарт заверил меня, что Клеменс еще не поднял на ноги всю округу. Ему ужасно не хочется сознаваться, что я был у него в руках и проскочил меж пальцев, — Люсьен церемонно предложил ей руку. — Мадам, не соблаговолите ли вы прогуляться со мною?
Он помог Кэт выбраться из кареты, кинул Хоукинсу свою шляпу и неторопливо зашагал к видневшейся неподалеку небольшой рощице. Казалось, что письмо обжигает его пальцы, однако он по-прежнему не решался развернуть его и прочесть.
— Почему только теперь? — спросил он, когда они с Кэт остановились под деревьями. — Почему Мойна отдала его тебе только теперь? Почему она не отдала его тогда, когда послала тебя в «Лису и Корону» с письмами Кристофа?
Кэт покачала головой:
— Я задала ей этот же вопрос. Она заявила, что еще не была готова «положить конец», когда ты в первый раз появился дома. А теперь, по ее мнению, самое время тебе обо всем узнать.
Люсьен глубоко вздохнул и развернул письмо, держа его обеими руками. Сейчас наконец-то он узнает. Он ждал этого так долго, он тысячу раз мечтал об этом моменте, пока не перестал надеяться, что это вообще случится. И вот теперь он боится прочесть письмо. Так или иначе, но он пришел в некое согласие со своим прошлым, со своей матерью. И он не был уверен, что сможет продолжать жить так же, если узнает сейчас правду, отличную от той, которую вообразил.
Зажмурившись, он протянул письмо Кэт.
— Прочти мне его, Кэтрин. Прочти мне так же, как ты читала его Эдмунду.
Кэт взяла листок, откашлялась и начала читать:
Люсьен, мое любимое, дорогое дитя!
Ты уехал нынче утром, неся высоко голову, и пуговицы на твоем мундире сверкали так ярко в солнечных лучах — или в моих слезах. Я и сама не знаю. Как я горда была тобой, мой дорогой мальчик. Ты есть и навсегда останешься самой восхитительной, самой совершенной розой в моем саду.
И все же я ужасно тоскую, я чувствую, что скорее всего не увижу тебя снова, не порадуюсь, как ловко ты наклонишься ко мне, чтобы поцеловать меня в щеку. Пожалуйста, прости мои глупые слезы и прости мои объятья — ведь я знаю, что ты давно уже перерос нежности, но все же я — твоя мать, а матерям иногда позволительны такие вещи.
Не беспокойся, я не боюсь, что ты погибнешь в бою — я знаю, что это невозможно. Милостивый Господь не пошлет мне такую боль. Нет, скорее я не уверена в себе, у меня недавно возникли серьезные проблемы со здоровьем. Это чисто женские проблемы, и я не хочу обсуждать их с тобой. Мойна твердит, что я здорова, но я слишком хорошо ее знаю, и она не сможет утаить от меня правду.
Люсьен, ты должен быть храбрым, ибо если ты читаешь мое письмо, значит, меня уже призвал к себе наш Небесный Отец. Я не боюсь предстать перед ним, однако и не могу уйти спокойно, не открыв тебе то, что скрывала от тебя слишком долго. И потому я еще раз прошу тебя быть сильным, мое дорогое дитя. Ах, какими равнодушными кажутся слова, написанные на бумаге! Если бы только я могла поддержать тебя, мой сын, если бы только я смогла найти для этого подходящие слова! Святая Дева Мария, помоги же мне найти эти слова!
Люсьен, ты знаешь, что ты — мое ненаглядное дитя, но ты не знаешь того, что Эдмунд — не твой отец.
Мой дорогой. Я знаю, каким потрясением будет для тебя это открытие, и ты скорее всего воскликнешь: «Нет! Это невозможно!» И ты имеешь право так подумать, ведь Эдмунд Тремэйн был тебе отцом с того самого мига, как ты появился на свет. Он всегда был лучшим из отцов и лучшим из мужей, и я преданно любила его. Как любил его и ты.
Но настало время правды. Глядя на твои сборы перед отъездом этим утром, зная, что ты, возможно, будешь вынужден поднять руку на своего отца — я поняла, что слишком долго откладывала это. Конечно, если бы я не сомневалась, что мне будет даровано счастье еще раз увидеть наяву твое прекрасное лицо, я бы постаралась набраться мужества и промолчать. Итак, ты видишь — у меня нет иного выхода, я должна оставить обходные пути и пойти напрямик.
Я познакомилась с твоим отцом в один волшебный летний день, за два месяца до того, как мы поженились с Эдмундом. Кристоф Севилл был невероятно красивым мужчиной, и я вижу его лицо перед собой всякий раз, когда смотрю на тебя, мой дорогой. Он был таким юным — мы оба были совсем молодыми, — и я была ужасно напугана мыслью о том, что должна буду стать женой Эдмунда, которого совсем не знала и который был намного старше меня. Кристоф хотел похитить меня, увезти с собой во Францию, но я боялась и этого. Тогда он отправился один, чтобы получить согласие своего отца, но его корабль попал в шторм и утонул, и я была уверена, что навсегда потеряла его. Мне было все равно, буду ли я жить или умру, Люсьен. Но через какое-то время после нашей с Эдмундом свадьбы я не могла не заметить, что мой муж — любящий, честный человек. Я потом поняла также, что то, что я испытывала к Кристофу, оказалось лишь детской влюбленностью, а не настоящим чувством.
Бедный, доверчивый Эдмунд. Лишь когда ты родился, я поняла, к чему привела моя глупость прошлым летом. Ну как я могла сказать ему, что ребенок, которого он так любит, не его собственный? Я не смогла. Я не посмела разбить ему сердце. Мойна согласилась со мной, что так будет лучше — лучше для тебя, лучше для Эдмунда, — если я останусь с этой ложью в душе.
Но потом Кристоф каким-то чудом вернулся ко мне! Его не остановило то, что я была замужем. Он желал лишь, чтобы мы оба, ты и я, сбежали с ним во Францию, к его семье. Я не хотела унижать его, не хотела говорить, что больше не люблю его. Но зато я могла сказать, что обменялась с Эдмундом клятвами перед лицом Господа нашего и не могу их нарушать. Это Кристоф понял. Он вернулся во Францию, но часто писал Мойне, интересуясь своим сыном. Тебе повезло, Люсьен. У тебя оказалось сразу два любящих отца. Кристоф даже позаботился о твоем будущем, он прислал мне все необходимые по закону бумаги, которые делают тебя весьма состоятельным человеком. После этого я еще долгие годы ждала новых писем, но тогда во Франции начался Террор, и мы больше не получили ни единой весточки.
Мойна уверена, что Кристоф погиб, но я не в силах с ней согласиться. Он был таким молодым, Люсьен, и таким живым. Ну неужели может погибнуть человек, столь сильный духом? По мне, мой Кристоф навеки останется молодым, и сильным, и красивым. Мой дух отнюдь не так силен. Пусть Мойна говорит, что ей угодно, я сама чувствую, как силы покидают меня — медленно, по капле, так что это почти незаметно — пока я не прихожу в свою теплицу и не просиживаю здесь часами, не в силах подняться и поухаживать за своими бедными розами.
Вот почему я и решилась написать тебе это письмо. Я знаю, мой дух оставит телесную оболочку прежде, чем ты успеешь вернуться.
Но мое признание и наследство Кристофа не должны были умереть вместе со мной. Я поклялась Кристофу, что его надежды сбудутся и ты получишь все, что он тебе оставил. Я боюсь, что когда я уйду, Мойна — и сама слишком старая — не переживет меня больше, чем на несколько месяцев. Деловые бумаги я отдам поверенному Эдмунда, но это письмо, а также письма твоего отца — слишком личные, чтобы их вручал тебе этот холодный, бездушный человек. Моим посыльным должен оказаться кто-то, кого ты любишь.
Мой дорогой, я с нетерпением жду, когда же в Тремэйн-Корт приедет твоя ненаглядная Мелани. Как блестели твои глаза, когда ты рассказывал про мою новую дочку! Твоя нареченная невеста станет моим ангелом, она наверняка сохранит для тебя это письмо — и сердце мое успокоится.
Для всех остальных, мой дорогой, ты всегда будешь сыном Эдмунда, и так тому и быть. Эдмунду не надо об этом знать — не оттого, что он возненавидит нас, а оттого, что он не заслужил такой ужасной боли. Я люблю Эдмунда всем сердцем, как люблю и тебя, и я заклинаю тебя всем святым продолжать звать его отцом, ибо он достоин этого. Пожалуйста, Люсьен, не презирай меня за то, что я тебе рассказала. Не проклинай меня за то, что я отяготила тебя тайной, которую скрывала все эти годы от моего возлюбленного мужа. Когда кончится эта ужасная война, я очень надеюсь, что мы сможем поехать во Францию и разыскать там твою семью. Кристоф всегда с большой любовью вспоминал о своем отце и сводном брате. И наверняка тебе предстоит познакомиться с целым выводком кузенов и кузин! Обними своих французских родных, Люсьен, и поцелуй за меня Кристофа. Он подарил мне самого чудесного сына.
Не надо оплакивать меня, мое дорогое дитя, лучше сохрани меня живой в своем сердце, сохрани такой, какой ты видел меня в последний раз, когда я махала на прощанье своему храброму сыну. Положи цветы мне на могилу, дорогой мой Люсьен, помолись за меня и помни, что твоя мать никогда не разлюбит тебя.
Уже на середине письма Люсьен отвернулся от Кэт, делая вид, что разглядывает дальние луга, в то время, как слушал последние признания своей матери. Его глаза наполнились слезами, когда он узнал, что его мать предвидела свою кончину. Как она позволила ему уехать, будучи уверенной, что неизлечимо больна? Почему она не остановила его? Достаточно было одного взгляда, одного слова — и он бы остался.
Люсьен отер глаза, подумав, что и так знает ответ. Памела ни за что не стала бы перекладывать на его плечи свою боль.
А когда он услышал имя Мелани, все стало ясно. Тупой идиот! Он привел Мелани в дом своей матери! Он стал причиной гибели его матери, отчаяния Эдмунда — всей череды несчастий, обрушившихся на обитателей Тремэйн-Корта.
— Ох, Боже мой… — простонал он, привалившись к дереву. — Кэтрин… это я виноват. Моя мать ожидала ангела — а дождалась дьявола во плоти…
Люсьен почувствовал, что Кэт обнимает его, ее лицо прижимается к его спине.
— Ты ведь не знал, Люсьен. Ты не мог этого знать. И никто не мог. Я видела Мелани в ее лучшие дни. Ты не должен винить себя. А вот Мойна знала. Знала и решила наказать Мелани, а вместе с ней и Эдмунда.
— Но почему, Кэтрин? Почему Мелани так поступила? Почему она использовала письма, чтобы погубить мою мать? Она должна была быть довольной и так. Ведь со временем мне принадлежал бы не только Тремэйн-Корт, но и наследство Севилла.
— Ох, Люсьен, здесь столько загадок, что у меня начинает болеть голова, как только я пытаюсь хотя бы их рассортировать. Вспомни, она не сразу побежала с доносом к Эдмунду. Она должна была прожить в Тремэйн-Корте не меньше месяца, прежде чем всплыли письма Кристофа Севилла. Мойна говоряла мне, что у Мелани тогда была отчаянная нужда в деньгах по неизвестной причине. Еще она говорила, что Мелани уже тогда встречалась с одним из лакеев в помещениях для слуг. Возможно, она испугалась разоблачения, ведь Памела с Эдмундом могли выставить ее вон.
Люсьен тяжело вздохнул. Безрадостно было у него на душе. Он обернулся к Кэт.
— Месяц… Так много для вечной любви. Боже, каким же я был дураком!
Кэт тоже вздохнула:
— По мнению Мойны, у Мелани случались припадки. Мойна не смогла разгадать Мелани до тех пор, пока не стало уже слишком поздно. Однако сумела воспользоваться своим знанием хотя бы для того, чтобы не оказаться выгнанной вслед за остальными слугами. Она почитала своим долгом оставаться здесь, пока не вернешься ты и не «положишь конец», как она постоянно твердила.
— А тем временем экспериментировала с зельем, — сказал Люсьен, чувствуя себя больным. Он обнял Кэт за плечи и повел обратно к карете.
— К несчастью, да. Но, как я себе представляю, Мелани вовсе не из страха решила выдать Памелу. Это просто алчность, Люсьен. Обыкновенная алчность. Я глубоко уверена, что Мелани хотела бы завладеть всем — особняком в Лондоне, деньгами, Тремэйн-Кортом. Не забывай — ты ведь ушел на войну. И если бы ты погиб — а такое, увы, было вполне возможно, у нее ничего бы не осталось, кроме подачек Эдмунда. И тут у нее появился шанс дискредитировать смертельно больную Памелу — прости меня, Люсьен, но Мойна все же созналась, что Памела была действительно неизлечимо больна, — и занять ее место.
— А Нодди?
— Я могу лишь предположить, что и он входил в планы Мелани, по крайней мере не противоречил им. Ведь его рождение только утверждало ее как хозяйку Тремэйн-Корта. И если бы ты умер — обесчещенный бастард, — как мать Нодди, она оставалась бы на прежнем месте, в противном случае она бы сказала, что Нодди — твой сын.
— Остается Эдмунд. Все предыдущее еще имело смысл, но что, по-твоему, собиралась сделать Мелани со ставшим ей ненужным мужем, когда я вернусь домой?
Кэт вздохнула и прижалась к его плечу:
— Я не могу сказать с уверенностью, да и вряд ли кто сможет, но я долго думала над этим — благо времени у меня было предостаточно. Я полагаю, что Эдмунд нужен был Мелани живым, чтобы развлекаться, мучая его до твоего возвращения. Я уверена, что она постаралась бы устроить несчастный случай, чтобы устранить Эдмунда, после чего сказала бы тебе, что он взял ее силой и что ты обязан на ней жениться. Ведь она и умерла в полной уверенности, что ты ее любишь. Но она совершила роковую оплошность. Она прибежала к тебе слишком рано, да к тому же наговорила лишнего. А уже после этого Мойна окончательно прибрала ее к рукам, пока ты сидел в Лондоне. Мелани вынуждена была повиноваться Мойне, чтобы та давала ей зелье. Понимаешь, Мойна пообещала Мелани, что ты вернешься к ней. Мелани поверила, что ты все еще ее любишь, а Мойна верила, что ты убьешь Мелани и заодно уж и Эдмунда. Как ни крути, все было завязано на твоем возвращении.
Люсьен мрачно смотрел ей в лицо.
— Безумие. И начал все это не кто иной, как я. Я привел Мелани в дом своей матери. Удивительно, почему Мойна не пожелала умертвить заодно и меня.
— Нет! — Кэт что было силы сжала его руку. — Я так и знала, что ты так подумаешь. Да, это верно, что Мелани была причина вашего горя. Но семена этой трагедии посеяны давным-давно. Просто должно было пройти достаточно долгое время, чтобы они дали всходы.
Люсьен лишь кивнул, у него не было сил спорить. Они уже подошли к карете, и он распахнул перед Кэт дверцу:
— Отправляйся теперь с Хоукинсом, Кэтрин, пока несчастный беглец будет скитаться в лесу. Мне ужасно не хочется с тобой расставаться, но надо еще многое обдумать. Пусть Мелани удалось разрушить мое прошлое и даже уничтожить мою мать — но будь я проклят, если позволю ей, лежа в могиле, испортить мое будущее. И я клянусь тебе, моя милая Кэтрин, что я уличу ее убийцу — того, кто надругался над всеми тремя женщинами.
— Прошу прощения, сэр, но если вы сейчас уходите, то у меня кое-что для вас есть.
Люсьен поднял глаза на сидевшего на козлах Хоукинса, у которого в руках белел пакет.
— Опять письмо? Позволь подумать, дружище… Наверное, снова от Мойны?
— Да, сэр, — улыбнулся Хоукинс. — Она велела мне передать его после того, как вы прочтете то, первое. Она сказала, что всему свое время, и раз миссис Тремэйн почила в бозе, а мистер Эдмунд поправляется, пришло время вам увидеть и это. Сказала, что вы сможете положить этому конец, и дала на то свое благословение. Странная она женщина, Мойна, если вас не обидит мое замечание, сэр.
— А разве у меня есть выбор? — усмехнулся Люсьен, пытаясь вскрыть конверт. — Ну, ладно, Кэтрин. Теперъ настала моя очередь читать вслух.
Он надломил печать и вытащил один-единственный листок. Нахмурившись, он пробежал глазами бумагу.
— Этого не может быть, Кэтрин, — сказал он наконец. — Это же брачный контракт между мамой и Кристофом Севиллом. Ты никогда не знала маму, не знала, какой она была религиозной. Они с Эдмундом были обручены в церкви. Пусть ее отец силой отвел ее к алтарю, однако ему ни за что не удалось бы это сделать, если бы она не была абсолютно уверена, что Кристоф погиб.
Кэт сама прочитала документ, а потом сунула его под нос Люсьену:
— Люсьен, но этот брак заключен не в церкви. Союз между Памелой и Кристофом заверил мировой судья, а не священник. Они могли тайно пожениться, так как собирались обвенчаться, когда Кристоф получит благословение отца, уже во Франции. Ты не понял? Для твоей матери и для столь почитаемой ею церкви именно Эдмунд был ее настоящим мужем, единственным мужем. Но по светским законам, ты являешься сыном Кристофа Севилла. Нет ничего удивительного, что Мойна развеселилась, увидев у меня твое кольцо. Кристоф мог подарить его твоей матери в качестве обручального.
Люсьен снова взглянул на контракт, пытаясь прочесть имя судьи, нацарапанное внизу листа. Похоже, Кэт была права. Как это ни невероятно, но он больше не бастард. Как странно. Он так долго жил с этим клеймом. Но зато теперь в глазах всего света он не просто джентльмен — он к тому же и французский джентльмен…
Французский джентльмен? По его жилам внезапно пробежал холодок, словно в мозгу вдруг забрезжил холодный, суровый рассвет.
Наконец-то Люсьен все понял, увидел все так же ясно, как если бы это было написано трехфутовыми буквами на небосводе. Не удивительно, что Мойна твердила про «новую напасть» на Тремэйн-Корт, если она знала об этом. Знала об этом? Она воспользовалась этим, чтобы управиться с Мелани, чтобы Мелани сама себя уничтожила, если только верно то, о чем он догадался. Она еще говорила, что и Эдмунд знает про эту «напасть», но она могла переоценить его наблюдательность. Хотя удар-то с ним случился именно в тот день…
— Вот оно! Все сходится! Все, все сходится! — Люсьен схватил Кэт за плечи и встряхнул. — Мойна с самого первого дня твердила, что пришло время положить конец. И вот теперь, когда она до конца сыграла свою собственную игру, она указала мне мою роль. Кэтрин, моя милая, моя дорогая Кэтрин, теперь я знаю, кто убийца этих трех женщин!
