ГЛАВА 4

Осторожно передвигаясь по хижине, Эрин тихо оделась в короткую шерстяную рубаху, тяжелые кожаные краги и затянулась ремнем с золотой инкрустацией. Возможно, ей придется долго скакать верхом, обычная женская одежда будет стеснять ее. Сняв свой зеленый, как листва, плащ с крюка у двери, она набросила его, закрепив брошью на шее. Только она дотронулась до тяжелой деревянной задвижки, как храп Мергвина смолк.

— Куда это ты собралась, Эрин?

— К ручью, Мергвин, куда же еще? — сказала она невинным голосом.

— Тебе не следует выезжать сегодня, Эрин. Кругом полно опасностей.

— Я возьму свой меч, дружище, — ответила Эрин, добавив с озорной улыбкой на лице:

— В конце концов, Мергвин, что может со мной случиться? Ты же сам сказал, что я состарюсь и буду иметь кучу детей!

Она быстро закрыла за собой дверь, прислушиваясь к ворчанию друида. Он не очень беспокоится, Эрин была уверена в этом. Мергвин знал, что девушка едина с этим лесом: она будет остерегаться уцелевших воинов, будет прислушиваться к ветру и земле, как он учил ее. Но она хотела добраться до поля сражения. Она должна видеть…

Эрин в точности не знала, что руководило ею. То, что она ненавидела норвежцев, было, несомненно, нелепо, так как она знала, что датчане гораздо более опасны. Но ее отец все взвесил с точки зрения логики и политики, ведь он был королем. Она же прислушивалась только к тому, что подсказывало ей ее страдающее сердце, а страдания эти причиняли норвежцы — норвежцы, которых вел Волк, Белый Олаф.

Она часто останавливалась, направляя свою лошадь по заросшей тропинке, по холмам к зарослям над озером, помня наставления Мергвина быть настороже. Она не намеревалась делать глупости. Все, что она хотела-это увидеть землю, обагренную кровью викингов. Ничто, казалось, не угрожало ей. Небо было цвета сапфиров, с призрачными ватными облачками. Высокая зеленая трава сверкала, покрытая утренней росой, как миллион блестящих изумрудов. Заросли вереска покрывали поля, добавляя оттенок аметиста к прекрасной картине природы. Эрин ехала около часа, затем спешилась и быстро побежала сквозь густые заросли над Карлингфордским озером. Колючки шиповника и ветки запутались в ее волосах и разорвали плащ, но она не замечала ничего, так ей хотелось поскорее добраться до места.

Но когда она подбежала к обрыву, откуда открывался вид на простиравшееся внизу необъятное поле, она, в ужасе зажмурилась. У нее закружилась голова; Эрин ухватилась за ветку, чтобы не упасть, ее затошнило. Она вынуждена была наклониться к земле, чтобы облегчить боль.

В глазах потемнело только на минуту, потом она взяла себя в руки. «Ты пришла увидеть, — убеждала она себя, — увидеть трупы норвежцев».

Но никогда в своей жизни не доводилось ей видеть такой ужасной картины, даже Клоннтайрт померк на ее фоне. Хищные птицы среди истерзанных, изуродованных тел. «Сколько человек погибли и теперь гниют здесь?» — подумала Эрин. Тысячи, буквально тысячи. Она забилась в истерическом припадке, и это возобновило приступ рвоты. За один день, кровавый день, викинги уничтожили больше людей, чем ирландцы на протяжении многих лет.

О Господи, ужасалась Эрин снова и снова. Она закрыла глаза, пытаясь отрешиться от увиденного. О Господи!..

Если уж она набралась смелости прийти сюда, то теперь ей надо было взять себя в руки и отправляться обратно.

Казалось, весь воздух был насыщен запахом смерти и разлагающихся тел. Ничего не сознавая, рыдая от ужаса, она стремглав неслась сквозь заросли к своей лошади. Ее тело было ободрано, ежевика поранила щеку. Она дотронулась до лица и почувствовала, как слезы перемешались с кровью. Девушка перевела дух, и когда занесла ногу и вскочила на лошадь, ее пронзила мысль, что, обезумев от страха, она не заметила, чьи тела покрывали поле, датские или норвежские. Она так и не узнала, кто победил.

Судя по числу убитых, победили датчане. Она судорожно сглотнула, ощущая желчь во рту. Было бы просто нелепостью, если бы Волк спасся. Если же справедливость торжествовала, и все эти люди оставлены на поживу стервятников, Белый Олаф должен быть среди них.

«Пусть это будет так, Господи, — молилась она, — тогда смогу забыть все. Пусть он умрет, и я попытаюсь стать такой же щедрой, как отец, прощать все, как моя сестра Беде… Воистину, Господи, то, что я увидела, это ужасно. Мне противна эта бойня, противна, противна…»

Эрин задрожала, и тошнота снова подступила к горлу. вокруг все пропахло смертью. Этот запах забивался в рот и в нос. Она хотела ополоснуть лицо холодной водой и выбросить из сознания увиденное.

Эрин проехала немного, затем спешилась и снова пробралась сквозь заросли деревьев к ручью. Даже теперь она сохраняла бдительность и была настороже. Перед тем как привязать свою кобылу, она постояла немного, прислушиваясь и всматриваясь вокруг. Лес был спокойным и умиротворенным; она была одна. Все же Эрин взяла свой тяжелый стальной меч, когда отважилась подойти к воде.

При виде кристально чистого ручья, сверкавшего под солнечными лучами, Эрин забыла про осторожность и вбежала в него. Упав на колени, она вымыла лицо, потом погрузилась в чистую холодную воду, намочив одежду в надежде смыть с себя страх. Когда Эрин подняла голову, ее дыхание стало более ровным, потом она снова наклонилась, чтобы прополоскать рот и попить. Она глубоко дышала и зажмурилась, когда ее глаз коснулись мокрые локоны. Она заморгала, пытаясь стряхнуть воду с ресниц, и вдруг застыла: взгляд ее упал на тело, лежавшее в воде в пятидесяти шагах от нее.

Эрин стояла на коленях в течение нескольких секунд, затаив дыхание, потом осторожно поднялась на ноги, не сводя глаз с тела, пока ее пальцы не нащупали холодную сталь меча. Она встала, подняв высоко меч, но по-прежнему не отрываясь смотрела на лежащего человека.

То, что этот человек-один из воинов, было очевидно. Наполовину погруженное в воду его массивное тело скрывала окровавленная кольчуга. На нем не было шлема, но было трудно определить цвет волос, так как они потемнели от грязи. Лица не было видно. Осторожно, держа меч наготове, она двинулась к нему. В ручье плеснулась рыба, и этот звук испугал ее. Но человек не шевельнулся, и она заставила себя подойти ближе. Остановившись около него, она сперва подумала, что он мертв, но потом заметила, как поднимаются и опускаются его могучие плечи.

Эрин застыла, готовая к бою, но страшное зрелище, свидетелем которого она была только что, не оставляло ее. Она оказалась неспособна убить еле живого человека. Она заметила кровь, запекшуюся на его виске и окрасившую волосы. Сквозь кромку воды было видно изогнутое бедро. Глубокая рана зияла над разорвавшимися крагами.

На мгновение человек застонал, и Эрин от испуга чуть не отпрыгнула к деревьям. Но потом он смолк. В ней проснулась жалость, как она ни пыталась подавить ее. Этот человек был тяжело ранен.

Эрин оказалась в затруднении. Она не могла убить, но и позволить ему спастись было бы глупостью. Он все равно обречен на смерть, как и другие викинги. Она ведь мечтала, чтобы все викинги погибли. Эта мысль не давала ей покоя в Таре долгое время, но что-то дрогнуло в ней при виде груды сломанных костей, разбитых черепов, искалеченной плоти. И она услышала стон своего сердца… Боже милостивый, почему она так слаба?

Ей пришло в голову, что, может быть, благодаря этому викингу ей удастся отличиться; это будет достойный пленник. Действительно, на ее стороне было преимущество. Она могла оставить его в живых и в то же время доказать отцу, что она такая же отважная, как и ее братья.

Но как это сделать? Она должна переместить его, беспомощного, прежде чем попытается привести его в чувство и заставить двигаться, угрожая мечом. Она хорошо владела оружием, но тут надо было действовать умом, а не только силой и ловкостью. Человек, лежавший у ее ног, был невероятно высок и тяжел.

Эрин задумалась на мгновение, затем поспешила к своей лошади и начала рыться в чересседельной сумке, В ней не было ничего подходящего. Вдруг ее осенило, что кожаные ремни на сумке довольно крепкие и гибкие, и ими можно связать руки мужчине. Она вымочит их, и когда они высохнут, то станут тугими и жесткими, так что он никогда не сможет освободиться.

Одержимая идеей, но все же соблюдая осторожность, Эрин вернулась к викингу. Она встала на колени и, не выпуская меч из рук, приподняла немного сначала одну руку, а затем другую. Вес неподвижных рук был таков, что она пошатнулась под их тяжестью и тут же подумала, как ей повезло, что он едва жив. Если бы этот человек был добром здравии, сомнительно, что она, даже с ее ловкостью, в сражении с ним имела бы хоть какую-то надежду победу.

Она не могла подавить жалость, которая снова нарастала внутри нее при виде могучих рук, которые, будучи связанными, выглядели мягкими и слабыми. Золотистые волоски покрывали его пальцы и тыльную сторону руки. Эрин счистила засохшую грязь, которая налипла на его волосы. После этого к мужчине вернулся человеческий облик. «Я сошла с ума», — подумала она. Его руки были такими сильными из-за привычки к оружию, а это оружие направлено против ирландцев.

Он снова застонал, и она сжала зубы. В ее сознании происходила невидимая борьба; с одной стороны, он был диким животным и заслужил смерть, с другой, невозможно было смотреть на его страдания. Она пожала плечами. Это был ее пленник, и если он попытается сопротивляться, она поцелует его горло кончиком меча.

Ей надо сдвинуть его, по крайней мере перевернуть, если она собирается вымыть ему лицо, посмотреть, насколько опасны раны, чтобы заставить его двигаться самостоятельно. Добравшись до хижины Мергвина, она попросит его дать «пленнику снотворного зелья: когда этот викинг-гигант придет в себя, он будет очень опасен.

Эрин сперва попыталась перевернуть его, упираясь в одетую в кольчугу грудь, но быстро осознала, что ее попытки тщетны. Что она должна сделать, так это использовать локоть гиганта в качестве рычага, и — если он вообще жив — он обретет равновесие. Она потянула изо всех сил, и тело шевельнулось. Движение сопровождалось протяжным мучительным стоном. Она положила большую мокрую голову себе на колени и начала приглаживать его волосы. Затем ласково произнесла:

— Ш-ш… Все в порядке, я промою твои раны.

Она внезапно замолкла, когда мужчина открыл глаза, такие же холодные и синие, как морозное утро, и настороженно посмотрел на нее. Эрин уставилась на него, и ее глаза в ужасе сузились. Теперь не было никаких сомнений в том, кому принадлежало это грубое, с резкими чертами лицо, как будто высеченное из камня. Даже кровь, грязь и слипшаяся борода не могли скрыть неизменно упрямого выражения на его лице.

Ее интонация мгновенно изменилась, и она пронзительно закричала:

— Ты?!

Его лицо было слишком знакомым. Это его она часто видела в своих кошмарах.

— Ты?!

Ее крики перешли в визг. Олаф мгновенно насторожился, в нем сработал инстинкт воина. Голова звенела, тело ломило от боли, он не знал, где он и что творится вокруг.

Он осознавал только, что лицо, нависшее над ним, искажено ужасом и ненавистью.

— Ты! Волчий выродок с севера…

Он попытался шевельнуться, схватить эту вопящую гарпию, которая издевалась над ним, и обнаружил, что не может этого сделать, так как его руки крепко связаны. К нему вернулись воспоминания прошедшего дня. Сражения… Гренилде… Его глаза снова закрылись.

Когда он опять очнулся и посмотрел на свою мучительницу, его взгляд был пустым, лишенным страха, гнева или чего-либо еще, таким, как если бы он был победителем, а не она, и почти рассеянным, как будто она ничего для него не значила.

Эрин отпрянула назад, и его голова упала на землю с глухим стуком. Он вздрогнул, и его глаза сузились и смотрели теперь гневно. Она отскочила, чтобы взять меч.

— Вставай, Белый Олаф! Норвежский пес!

Он не повиновался. Эрин сжала губы и приставила меч к яремной вене на его шее, получая большое удовольствие, глядя в его изумленные глаза.

Он все еще не шевелился. Эрин улыбнулась. Она была бы поражена, если бы могла видеть искры жестокости в своих собственных глазах.

Она ткнула его мечом, задев кольчугу. Меч скользнул чуть ниже его бедер.

— Ну, вставай же, собака. Ты насильник, вор и убийца, сучий выродок! Я хочу продлить твои муки. О, викинг, что я с тобой сделаю! Ты будешь заложником у моего отца. Так пойдем же к нему. Но я предупреждаю тебя, проклятое отродье севера, одно лишнее движение, и я отрублю тебе то, что делает тебя мужчиной, и поджарю это на твоих же глазах.

И в гневе она сильно ударила его. В его глазах вспыхнул синий огонь, он сжал зубы, но, как ему ни было больно, попытался подняться. Покачиваясь, он встал перед ней. Эрин машинально отступила назад. Она была довольно высокой для женщины, но этот человек возвышался над ней. Все его могучие мускулы напряглись, так как он с трудом удерживался на ногах. Она видела, как под его грязной бородой сжались зубы, когда он с усилием перенес вес на раненую ногу.

— Не вздумай чего-нибудь выкинуть, викинг! прошипела она. — Не то я тебя приласкаю своим мечом. Я не убью тебя сразу. Датчане были бы более милосердными.

Он повернулся. Эрин ткнула мечом в его спину.

— Иди, викинг, и лучше не оборачивайся.

Он зашагал, прихрамывая. Затем споткнулся и упал вновь. Эрин охватило сильное чувство жалости, но она закрыла глаза и вспомнила Клоннтайрт, запах пожарищ, женские крики. Она снова ткнула его мечом.

— У тебя пять секунд, чтобы встать, викинг.

Пленник с трудом поднялся. Они опять двинулись вперед, к деревьям, где ждала их лошадь Эрин. Не спуская с него глаз, девушка взяла поводья. Он был полуживой, изможденный, покрытый коркой крови и грязи. Должно быть, ему сильно мешала кольчуга. Она закусила губу, когда поняла, что не продвинется с ним далеко. Но снова горькие воспоминания вытеснили жалость. Он будет идти, пока не упадет.

Осторожно, не переставая следить за своим едва живым пленником, она срезала левую узду, чтобы использовать ее в качестве веревки. Узда не была особенно крепкой, но, если уж на то пошло, Волк тоже слаб.

— Протяни руки, — потребовала она.

Он отказался повиноваться, пока она, угрожая, не приставила меч к его шее. Олаф зажмурился, но мрачный арктический лед все равно угадывался в его глазах. Он поднял руки.

Было неудобно держать меч одной рукой и привязывать веревку к ремням, стягивающим его руки, другой, ведь, несмотря на его состояние, надо быть настороже и не терять бдительности. Еще труднее взобраться на лошадь, держа и пленника, и меч, но она не осмеливалась что-либо отпустить. Спасибо, что кобыла вела себя смирно, и хотя частенько показывала норов, сейчас стояла кротко, как овечка, пока Эрин не устроилась в седле. Она ударила ногами в бока кобылы и пустила ее рысью.

Сидя на лошади, Эрин наблюдала за пленным. Снова нахлынуло невольное сострадание и восхищение. Он был бледный, как облако, его лицо исказила гримаса боли, и все же он бежал.» Клоннтайрт!» — напомнила она себе и быстро закрыла глаза, восстанавливая в памяти картину пережитого кошмара. Испытывать жалость по отношению к этому опасному зверю — значило предать память тех, кого она любила.

Эрин открыла глаза и столкнулась с синим холодом его глаз. Они были странные, лишенные жизни, и, казалось, смеялись над ней. Его суровое лицо было по-особому красиво и надменно даже теперь. Он тяжело бежал, поглядывая на нее, и веявший от него холод заставлял ее дрожать. В нем было что-то пугающее. Казалось, он не простой человек. Раненый, оборванный, грязный, связанный и погоняемый, он все-таки двигался и продолжал смотреть на нее с презрением и высокомерием своими холодными и… безжизненными глазами. Она вздрогнула, взглянув на него снова. Он был поистине силач:

— мускулистый, высокий, золотистая грива была на одном уровне с ее талией — а она ведь сидела на лошади.» Если бы он не был так слаб, — снова думала она, — я бы сейчас не конвоировала его «. Он бы напал на нее, стащил с лошади, разорвав путы… Она держала меч на уровне его глаз.

— Предупреждаю тебя, викинг, одно движение, и тебе придется плохо.

Он все смотрел на нее, даже когда упал на колени, но подняться не смог и повалился на землю.

Эрин спрыгнула с лошади, опасаясь, не было ли это уловкой. Но когда она осторожно обошла его и ткнула мечом в позвоночник, он не шевельнулся. Она растерялась, браня себя за то, что не подумала о серьезности его ран. Возможно, она убила его. Она передернула плечами. Но ведь она хотела, чтобы этот викинг умер?

— О Господи… — шептала она громко. Она желала ему таких же страданий, какие он принес ирландцам. Между жизнью и смертью лишь тонкая хрупкая ниточка, и хотя она не разобралась в своих чувствах до конца, но знала, что не хочет нести ответственность за убийство, за то, что оборвала хрупкую ниточку жизни, не хочет брать греха на душу. Такое право принадлежит ее отцу, ее братьям, воинам, которые сражаются с врагами.

Эрин вздохнула, наклоняясь, чтобы дотронуться до его широкой спины. Он еще дышал. Она поднялась и осмотрелась. Они ушли недалеко, и она видела след, тянувшийся от ручья. Как бы там ни было, она должна принести его обратно к воде. Еще раз вздохнув, она опустилась на колени и перевернула воина на спину. У нее опять заныл желудок, когда она стала рассматривать его лицо. Неудивительно, что и викинги, и ирландцы были уверены, что его охраняют древние скандинавские боги. Даже еле живой, пленный, он, казалось, излучал золотую энергию, как если бы был одним из тех златокудрых голубоглазых богов. Нет! Он не был Богом. Он был ее пленником. И он никогда не будет обладать божественной властью, потому что, если даже и не будет казнен, его заключат под стражу те самые ирландцы, которых он намеревался завоевать и подчинить.

— Я победила, викинг! — шептала она. — Ты побежден… ты мой пленник…

Стиснув зубы, она встала, схватила его связанные руки и застонала от напряжения, пытаясь сдвинуть его. Он был такой громадный по сравнению с ней. Она кряхтела и задыхалась, но все-таки оттащила его на двадцать шагов, назад к ручью.

Переведя дух и собравшись с силами, Эрин подтащила его к дубу и привязала к стволу остатками узды. Еще раз убедившись в том, что узлы надежны, она привязала кобылу и поспешила к ручью напиться. Затем взглянула опять на своего пленника. Ему тоже нужна была вода.

Эрин вернулась к своей лошади и достала маленькую серебряную кружку, которую всегда носила с собой, наполнила ее водой и подошла к викингу. Полные губы, окруженные золотой щетиной, совсем пересохли. Его глаза были по-прежнему закрыты, но когда она поднесла кружку к его рту, пролив немного на бороду, они дрогнули, и губы зашевелились. Она снова прижала к ним кружку, и он инстинктивно начал пить.

— Медленнее! — приказала она строго, когда он начал жадно глотать, сквозь щелки своих ледяных глаз наблюдая за ней.

Послушавшись ее справедливого приказа, он остановился, глубоко вздохнув и закрыв глаза, прежде чем глотнуть снова. Попытавшись шевельнуться, он понял, что привязан к дереву.

Одна из его дугообразных бровей поднялась, и он вяло улыбнулся, скривив губы.

— Спасибо, — пробормотал он по-норвежски.

Эрин отошла от него. Когда он приходил в сознание, то пугал ее, даже когда был связан. Она прекрасно видела его широкую грудь, его стальные мышцы.

— Не благодари меня, викинг, — огрызнулась она, — я оставила тебя в живых, чтобы ты страдал еще больше. Быстрая смерть-слишком большой подарок для тебя, норвежский пес.

Чтобы показать ему свое преимущество, Эрин переступила через его раскинутые ноги пренебрежительно и поспешила к лошади. Из своей чересседельной сумки она вытащила кусок хлеба, собираясь дать его викингу, но заколебалась. Он все же викинг, а викинги известны своей жестокостью, Он вполне мог укусить ее за пальцы.

Угрюмо улыбаясь, Эрин наколола кусок хлеба на кончик меча и поднесла к его рту.

— Твоя еда, викинг, — сказала она надменно. — Все, что ты добыл на моей земле, досталось тебе посредством меча.

И я не буду делать исключения. Будь осторожнее, викинг, если не хочешь проглотить лезвие, или чтобы я пощекотала тебе горло.

Она была довольна, что Аэд заставил ее выучить язык захватчиков еще в детстве. Она хорошо знала, что Волк понимает каждое ее слово. В его глазах теперь было не безразличие, а неподдельная ненависть и жажда отмщения, но, бросив взгляд на хлеб, он начал осторожно есть. Эрин почувствовала легкую дрожь, когда смотрела, как он кусает хлеб, и ей вспомнился день, когда он весело смеялся как победитель со своей светловолосой волчицей в Клоннтайрте.

Эрин резко отдернула меч, хотя хлеб еще оставался, и Олаф быстро пригнулся, чтобы не поранить себе рот. Ее глаза в наступивших сумерках были похожи на два изумрудных кинжала. Она широко зевнула.

— Прошу прощения, господин Норвежский пес. Я слишком утомлена, чтобы продолжать тебя кормить.

Она отошла на десять шагов от него и улеглась на берегу, положив меч под руку.

— Хорошего сна, викинг, — прошипела она. — Завтра ты побежишь рядом с моей лошадью и вскоре узнаешь, каков мой отец, ирландский король, в ярости!