Книга: Золотой плен
Назад: ГЛАВА 14
Дальше: ГЛАВА 16

ГЛАВА 15

Бушевал ветер. Эрин стояла на обрыве, с которого были видны просторы Ирландского моря, и была похожа на статую. Ее длинный плащ и черные блестящие волосы развевались на ветру.
Море было серое. Оно бурлило и пенилось. Огромные волны разбивались с оглушительным ревом об устланный галькой берег. Порою ветер подхватывал соленые брызги, и Эрин ощущала их на своих щеках.
Небо также было серым, зловещим и грохочущим, предупреждающим о предстоящем большом шторме, земля укрывалась пурпурно-серыми кустиками вереска, пригнутыми ветром.
Но именно здесь Эрин наконец почувствовала себя спокойно. Эта буря, как и холмистые зеленые поля, была частью ее родной Ирландии.
Она проснулась спокойной и печальной. Потом, вспомнив последние слова Олафа, зарыдала, поняв, что ее обманули.
Эрин испытывала противоречивые чувства, но самым мучительным было чувство утраты. Как будто у нее была возможность получить драгоценный камень, а она была так им очарована, что не рассмотрела его хорошенько.
« Смирись с этим, — говорила она себе с горечью, — возможно, он прав. Ты не желала его, но, несмотря на это, была заворожена. Возможно, еще со времени Клоннтайрта, где он появился подобно могущественному золотому богу, обернулся, улыбаясь Гренилде. С того дня, когда в своем сердце ты затаила любопытство, завороженная его силой.
Возможно, он испытывал те же чувства. Она могла сердиться на него за пренебрежение и безразличие, но, овладев ее телом прошлой ночью, он овладел и ее душой. Она теперь никогда не будет прежней.
Наблюдая за ударами неукротимых волн и грозовым небом, Эрин не могла в точности определить свое отношение к мужу. Он был викингом, да, а викинги — жестокие звери в жестокое время. Но Олаф возвысился над другими людьми и над временем и жил по странным законам. Он имел свое понятие о чести. Он бывал беспощаден, но она признавала, что сама давала ему повод для этого. Он бил ее, но и любой другой мужчина сделал бы то же самое с такой злобной женой. А что касается насилия… Они оба понимали неуместность этого слова в отношении того, что произошло между ними.
«Но что руководило им в его поступках?» — думала она. Он не любил ее, но она понимала, несмотря на свою неопытность, что никакой другой мужчина не был бы более нежен и ласков с нею в минуты, когда ей предстояло переступить этот порог. Но потом он разгневался. Даже слыша ее слезы, он пытался успокоить ее. Только когда она отвергла его, он снова стал таким же холодным и далеким как его северная родина.
Эрин печально улыбнулась. Она слышала рассказы о пленницах, полюбивших своих захватчиков. Такие женщины казались ей безвольными, а истории о их любви — нелепыми фантазиями. Но как могла она не понять Мойру, когда она видела не только большую, настоящую любовь, которую Мойра дарила своему господину, викингу, но и любовь которую рыжеволосый гигант с благодарностью дарил ей взамен.
Эрин не была пленницей. Она была королевой Дублина, женой Норвежского Волка. Она законно обвенчана с мужчиной, которому она едва ли нужна, и она сдалась его чарам, несмотря на обещания самой себе, несмотря на свои клятвы. Она бы никогда не дала понять ему это, так как он бы использовал это против нее, как и делал раньше, и это позабавило бы его и укрепило его презрение к ней.
Но как она могла бороться с ним? Не было такого сражения, в котором она взяла бы над ним верх. Может, ей стоило поговорить с Беде и поучиться у нее выносливости, но Беде уехала.
Она не слышала, как он подъехал, не знала, что он смотрит на нее жадными глазами, не подозревая о противоречиях, которые раздирали ее сердце. Он видел только неподвижную, высокую, стройную фигуру, развевающиеся на ветру черные волосы и королевский плащ. Ее голова, как всегда, была высоко поднята, глаза устремлены в море.
Олаф подумал о ней с нежностью в первый раз и вспомнил о ее отце. Да, Аэд не обманул его, передав ему свое сокровище, свою любимую дочь, такую утонченную, такую одухотворенную и такую царственно гордую. Единую со своей землей, которая, уступая, все же борется с ветром.
Молния озарила небо, и раздались могучие удары грома.
Он подъехал поближе к ней.
— Говорят, что в такие дни Один едет по небу на своем Слейпнире. У Слейпнира восемь ног, и, когда он быстро скачет, небо раскалывается под его копытами.
Эрин обернулась и посмотрела на Олафа, удивленная нежным тоном его голоса. Ее интересовало, почему никто не остановил ее, когда она покидала укрепления города. У него не было причин доверять ей.
Эрин вдруг почувствовала, что он не сердится. Его глаза, как обычно, горели синим светом, но казалось, что дымка подернула их, придавая таинственность. Его рот под рыжевато-золотой бородой не был поджат, но он и не улыбался.
«Он чужой, — думала она, — для всех, с кем мы боролись, для всех, с кем мы заодно, он чужой. Он чужой даже для своих людей, потому что нельзя было сказать, кто он на самом деле; его сущность глубоко спрятана, но независимо от того, как долго я буду жить с ним, я никогда не пойму его до конца, потому что он всегда начеку и не позволяет никому проникать в свое сердце».
Олаф спешился, подошел к ней, протянув руку и заглянул в глаза. Еще раз Эрин ощутила его сильную энергию. Она тоже искала ответа в его глазах, не сознавая, что ее собственные глаза теперь стали для него ясны и открыты. Поколебавшись, она взяла его руку.
— Пошли со мной домой, принцесса Тары, — сказал он ласково, — я хочу, чтобы моя жена утешила меня.
Эти слова не были оправданием, они не говорили о его чувствах, но все-таки это было сказано так нежно, что она не могла отвергнуть его.
— Я не собираюсь убежать, — услышала она свой голос как бы со стороны, — я только хотела посмотреть на море. Он кивнул, уводя ее с обрыва.
— Боюсь, что мы не успеем до шторма.
Он помог ей сесть на лошадь и повернулся в поисках своего коня. Эрин подождала, пока он оседлал жеребца и приблизился к ней.
Она задумчиво улыбнулась.
— Возможно, Одину тоже надо было выехать к морю. Он улыбнулся в ответ и сказал мягко:
— Возможно.
Еще одна вспышка молнии пронзила небо, прогремел гром, и пошел дождь.
— Поехали! — крикнул Олаф, заглушая порывистый ветер и шум дождя. — Там есть пещера…
Несмотря на быструю езду и гром, который состязался с ударами его сердца, Олаф чувствовал приятную перемену в настроении.
Их лошади зацокали по камням, въехав в пещеру. Олаф быстро спешился и подошел к жене, протягивая ей руки, чтобы снять ее с лошади. Она позволила это, не глядя ему в глаза.
Он подошел к выходу, посмотрел на ураган и ливень и, поеживаясь от холода, обернулся к Эрин. Она стояла молча, словно лишилась дара речи.
— Это недолго продлится, — произнес он, призывая ее к разговору. Олаф прошел в глубь пещеры. Там лежали ветки, которые он заранее припас.
— Я разведу огонь, — сказал он немного отчужденно.
— Ты часто приходишь сюда? — нежно спросила она. Он удивленно улыбнулся. Это случалось с ним редко, и улыбка сделала мальчишескими суровые черты лица.
— Не часто, но иногда. Я люблю этот утес. Люблю чувствовать море и ветер. Иногда мне кажется, что я не был в море слишком долго, и я должен уйти туда снова.
Эрин замерла при его словах, вспомнив, что он вторгся сюда из черных туманов. Он смотрел сейчас на огонь, который осторожно высек, нежно его оберегая. Он снова взглянул на нее, ее изумрудные глаза выражали сожаление.
Олаф посмотрел вниз, размышляя, потом встал, подошел к ней, остановившись в полушаге, взял ее за руки.
— Эрин, я не могу изменить себя и то, что я сделал. Теперь ты моя жена, наша женитьба дала нам обоим шанс простить друг друга. Однажды я сказал, что оставлю тебя в покое; я понял, что не смогу этого сделать. И я порвал свои связи. Пусть тебя больше не беспокоит мое прошлое.
Эрин взглянула на него, и хотя многое в нем все еще было непонятно ей, она знала: он пожертвует ради нее всем.
Она улыбнулась, протянула руку и дотронулась до его щеки, с наслаждением ощущая его грубую бороду. К ее величайшему удивлению, он взял ее руку и поцеловал ладонь, посмотрел ей в глаза и тихо поклялся:
— Я всегда буду нежен с тобой, моя ирландка.
Она бросилась в его объятия, наслаждаясь теплом, которое проникало в нее через мокрую одежду. Он обнял ее, потом отстранил, чтобы прикоснуться к ее губам.
Она ответила ему жадным поцелуем, наслаждаясь движениями его языка, стремясь к теплым глубинам его рта. Его запах, который принадлежал только ему, такой опьяняющий и чисто мужской, заполнял собой пещеру. Его борода щекотала ее щеки, пока его ненасытный рот наслаждался ею.
— Мы простудимся, если будем и дальше стоять в мокрой одежде, — прошептал он хрипло.
Эрин отступила, стараясь унять пламя, разрастающееся в ней. Сегодня она возьмет все, что он готов ей дать, только желание могло так воспламенить его. Она будет сегодня любить его, чувствуя каждую клеточку его стального тела, каждое движение мускулов, каждый золотой волосок.
— Разреши мне помочь тебе, мой лорд, — сказала она тихо.
Ему вдруг показалось, что он растворился в изумрудном море. Он с трудом верил своим ушам. Ее голос был нежен и мелодичен, он касался его как нечто живое, заставляя трепетать тело.
— С удовольствием, моя дорогая жена, — сказал он так же тихо. Олаф наблюдал за ней. Эрин расстегнула брошь на его плаще, потом переместила руки ниже, чтобы снять рубаху. И по мере того, как ее руки поднимались, она целовала его грудь, наслаждаясь ощущением его волосков и вкусом влажного тела. Она услышала его глубокий вздох, когда рубаха была снята, и опять коснулась губами его груди, покусывая нежно зубами сосок. Она слышала биение его сердца в унисон со своим и поняла, как он был нежен прошлой ночью. Каждое ее действие отзывалось волной удовольствия в его теле.
Она отошла, взяла его за руку, провела поближе к огню и сделала ему знак, чтобы он сел. Затем сняла его кожаные башмаки и шерстяные чулки и слегка поцеловала кончики его пальцев. Опять она услышала его вздох. Он смотрел на нее, и глаза его, подобно двум прекрасным сапфирам, сверкали на загорелом бронзовом лице.
Она приступила к последней одежде, которую он носил, и он улыбнулся, видя ее затруднения, но заставил себя не помогать, а затаил дыхание и притянул ее, теребя пальцами ее мокрые волосы и прижимая ее к груди.
— Ты жемчужина острова, ирландка, — прошептал он хрипло, но нежно. Его голос был похож на шелест шелка.
Он снял с нее плащ, и она покачала головой, таинственно улыбаясь. Эрин встала, ее глаза светились зеленью, в которой отражалась сама Ирландия. Она развязала тесемку своего платья, и оно упало к ее ногам. Изящным Движением Эрин сняла одну туфлю, другую, затем чулки, поддерживаемые красивыми кружевными подвязками.
Потом она поднялась. Она стояла перед ним обнаженная. Этого момента он мог бы ждать целую жизнь. Прекрасные глаза, в которых соединились морской шторм и зеленые поля, заворожили его. Копна черных блестящих волос, спадавших завитками на плечи и грудь, обнимала ее тело. Вершины ее грудей цвета весенних роз гордо выглядывали из-под черных завитков, маня и обещая. Завитки поднимались и опускались, обнажая ее нежную грудь и ложбинку внизу живота.
Олафа охватило желание. Он встал, обнял Эрин, прижимая ее обнаженное тело к своему.
Она обвила руками его шею, ее пальцы ласкали его плечи и спину. Он застонал, когда она пробежалась ногтями по позвоночнику, и еще сильнее сжал ее. Она целовала его широкую грудь, останавливаясь, только чтобы прижаться щекой к нему, очарованная жесткими и в то же время нежными волосками на его лице.
Она ласкала его долго, и он понял, что никто его так не любил. Она была целиком его, излучая саму нежность. Она немного походила на хрупкий нежный цветок и теперь тянулась к нему, как к солнцу. Страстность была ее неотъемлемой частью, и она делилась ею только с ним. Она хотела доставить удовольствие им обоим. Она отзывалась на каждую его беззвучную мольбу, касалась тех мест, которые жаждали ее прикосновений, сначала осторожно, неуверенно, как бы исследуя незнакомые области.
Олаф расстелил на земле меха и положил ее рядом с собой. Он страстно целовал ее, зарывшись лицом в душистые волосы, и они нежно ласкали его тело. Он начал целовать ее грудь. И сегодня она не могла оставаться спокойной. Она обняла его и извивалась под ним, пробежав пальцами по его гладкому животу, а он слегка касался ее сосков зубами, и она стонала. Она заколебалась, и он прошептал ободряюще:
— Прикоснись… Эрин… прикоснись…
Она уступила его просьбе, почувствовав горячий бешеный пульс. И когда он застонал, она начала ласкать его кончиками пальцев. Он отыскал ее губы, его руки гладили ее тело. Он зашептал прямо ей в рот:
— О жена… моя милая, милая жена, продолжай.
Она засмеялась, но потом затихла. Он ласкал ее, пока она не закричала, прогибаясь под ним, прося пощады.
Шторм, бушевавший снаружи, был ничто по сравнению с бурей, разразившийся внутри Эрин. Она ощущала землю, она чувствовала его прикосновения каждой клеточкой своего тела, и она парила в облаках. Темную ночь сменял яркий свет. Она содрогалась от желания, ее живот был напряжен, и это напряжение становилось и мучительным, и сладким одновременно. Она хотела, чтобы оно продолжалось вечно, иначе она сойдет с ума.
Она не могла остановиться и гладила мужа, вкушая соль его тела губами и языком. Что-то оборвалось внутри ее, и она преодолела скованность. Ощущение было потрясающим, и наслаждение переливалось через край. Она забыла обо всем, она любила его, как требовало ее желание, она любила каждое его движение.
Эрин взглянула в его глаза, эти синие огни, и зарыдала. Он лег на нее. Они оба вскрикнули, когда он вошел в нее, наполняя ее новой жизнью, которой она жаждала. И она, в свою очередь, приняла его, испытывая благоговейный трепет. Как она могла когда-то сомневаться, что любит его? Она теперь не сможет жить без него, ей было невыносимо думать, что когда-нибудь она его лишится.
Он увлек ее в сверкающую солнечную долину, где его стремительные толчки, его ритм подняли ее к небесам, горящую, парящую, летящую, напрягшуюся, жаждущую… и она разбилась в момент экстаза, такого мгновенного и впечатляющего, что задрожала в судорогах. Она выкрикивала его имя, потом шептала, даже когда он откликался, пока он не потопил оба звука в нежнейшем поцелуе.
Она томно улыбнулась, чувствуя, будто само солнце оставило частичку своего тепла в ее теле. Но это было не солнце, это было его семя, и она не хотела двигаться, чтобы не расплескать его.
Олаф держал ее против себя и ждал, пока ветер не остудит скользкий, блестящий жар их тел. Откинув назад ее мокрые волосы, он думал с волнением, как все это случилось. Он был глупцом, когда недооценивал ее. С того дня у ручья, когда только благодаря случаю он победил ее, до ночи, когда он понял, что ему вручили страстную красавицу, он был глупцом. Ее нельзя было усмирить, но она и не могла лгать самой себе. Она стала его собственностью. Сначала он обольстил ее, но потом она пришла к нему сама.
И то, что раньше ему было безразлично, теперь его преследовало. Он не мог поверить в любовь, но он был потрясен теми страстными чувствами, которые зародил в ней. Он будет защищать ее до последнего вздоха, но все же он оставался собственником и боялся, что убьет ее, если только она подумает о другом мужчине.
Олаф закрыл глаза, чувствуя себя очень удобно на старых вытертых мехах и камнях, потому что ее мягкое тело было рядом и касалось его. Он перемещал руку, пока не натолкнулся на ее грудь, и монотонный стук дождя убаюкал его.
Пока Волк спал, на окраине Улстера горела деревня. Фриггид Кривоногий не смотрел на огонь. Он смотрел на юг и улыбался. Волк взял Дублин; у него дочь Аэда Финнлайта, самая красивая девушка острова. Но Волк заключил договор, поэтому он придет. И он умрет. Вот его судьба…
Ниалл из Улстера поднял своих людей, чтобы приготовиться к битве.
Новобрачный Сигурд думал раздраженно — что же случилось с Повелителем Волков, пока он готовил воинов Дублина, чтобы отправиться в бой?
А в мшистом лесу около Карлингфордского озера Мергвин стоял под дождем, как лунатик, с мокрой бородой и в одеждах, развевающихся вокруг него. Он поднял руку к серому небу и шептал слова древнего заклинания. Он взывал к небесам, он взывал к земле. На маленьком каменном алтаре он перерезал горло молодой оленихе, глядя в ее карие тускнеющие глаза, принося в жертву жизнь, принося в жертву кровь.
Мергвин не думал ни о прошлом, ни о настоящем. Он напрягал свой разум, пытаясь понять зло, которое грядет. Но он не видел его и не знал, когда оно ударит. Он знал только, что оно зародилось этой ночью и будет взращено днем.
Он взывал к земле и небу и просил помощи. Он просил деревья и всю растительность быть свидетелями. Он принес кровавую жертву, отдавая травы ветру и олениху земле. Он молился силам, которые парили над миром.
Он молился за Эрин.
Олаф облокотился и смотрел на нее, водя пальцем по ее груди и гладкому животу.
— Богам суждено умереть, понимаешь. С самого начала.
Она рассказала ему, что Риг развлекал ее рассказом о происхождении богов и сказал, что придет конец, но какой, не объяснил.
— Сурт поведет силы из Муспелла, как и было задумано. На поле Вигрид состоится великая битва, о начале которой известят тремя жуткими зимами. Огромное землетрясение потрясет горы, солнце съест один волк, а луну другой. Фенрир, самый свирепый из огнедышащих волков, проглотит Одина, Видарр поразит Фенрира. Тюр, который всегда боролся со змеей Мидгарда, наконец убьет ее, но отойдет на девять шагов и сам умрет от яда. Сурт убьет Фрея. — Он замолчал и улыбнулся. — Фрей — бог плодородия.
— Я знаю, — засмеялась она, — Риг сказал мне.
— Так или иначе, потом Сурт предаст целый мир огню.
— И земля, и все живое погибнет? — спросила Эрин, нахмурившись. В глубине ее сознания мелькнула мысль, что Риг нарочно недорассказал историю, чтобы она услышала ее от кого-нибудь еще.
— И да, и нет, — сказал Олаф, улыбаясь снова, лениво посматривая на ее диафрагму, где блуждали его пальцы. — Огонь разрушит все, но потом мир станет зеленым и свежим снова. Солнце оставит дочь, чтобы светить и согревать мир, а сыны Одина и Тюра останутся в месте, называемом Идаволл, и они снова населят землю. А Балдр, наиболее почитаемый из богов, убитый своим братом Ходом, оставит мир мертвых и придет в Идаволл — вместе с братом, который убил его. И они будут долго жить в вечном мире.
Олаф заметил, что она улыбнулась таинственно и сладко.
— Чего ты улыбаешься? — прошептал он, следя за ее губами.
— О… ничего, мой лорд, — ответила она. Это было то, что, по мнению Рига, должна была узнать она сама, то, что противоборствующие силы будут разрушены, но на развалинах кто-то может найти мир и покой. Она никогда не могла вообразить, что возможен мир между викингами и ирландцами. Мергвин давно предупреждал, что это не произойдет ни в течение ее жизни, ни при жизни ее детей, но она сможет найти свой собственный мир. И такие моменты, как этот, поддержат ее, если случится беда. Яркий луч полуденного солнца пробрался в пещеру, и Эрин посмотрела наружу.
— Дождь кончился, — сказала она тихо. Олаф улыбнулся.
— Знаю, он давно кончился.
Их взгляды встретились, и они рассмеялись. Потом Олаф почтительно поцеловал ее в живот, встал и нагнулся, чтобы помочь ей.
— Мы должны возвращаться, а не то Сигурд пошлет за нами.
Эрин кивнула. Их одежды высохли у костра, и они молча оделись, помогая друг другу поправить плащи и броши.
У выхода из пещеры он задержался и поцеловал ее слегка в губы, внимательно заглянув в глаза.
Потом шлепнул лошадь Эрин по боку, чтобы та повернулась, подсадил Эрин и вскочил на своего жеребца.
Пока они ехали, Эрин исподтишка смотрела на мужа. Она думала, что он прекрасный мужчина, и с горечью сознавала, что он все еще остается чужим. Высокий, в развевающемся на ветру плаще, он был все же Норвежским Волком, и его рассудок и сердце закрыты для нее. Казалось, она никогда не проникнет за эту броню.
Он обернулся к ней, когда они подъехали к городу, и ледяной блеск вернулся в его глаза.
— Пошли! — крикнул он. — Что-то случилось в наше отсутствие.
Пораженная, Эрин натянула поводья, и ее лошадь пустилась галопом позади жеребца Олафа. Волосы застилали ей глаза, и она плохо видела, но с вершины холма она заметила, что за стенами было много людей с мечами, пиками, топорами и щитами. Мужчины готовились к войне.
«Почему, — думала Эрин чуть позже, глядя из окна своей комнаты на внутренний двор, где ее муж, кузен и братья готовились к бою, — судьба так распорядилась, что те, кого я люблю, покидают меня?»
Слезы капали у нее из глаз, но она не обращала на них внимания. Она была королевой Дублина, и когда они на заре уедут, ее долг поднести прощальный кубок Олафу, подбодрить воинов и пожелать им победы.
Она не разговаривала с ним с тех пор, как они вернулись. Возбужденные лошади становились на дыбы и били копытами. Знаменосцы, слуги, кузнецы и воины суетились, и Олаф был полностью поглощен подготовкой. Эрин была уверена, что в этот момент он совершенно забыл о ее существовании. Она не могла ничего узнать от Лейта, Грегори и Брайса, а Ниалла и вовсе не было видно. Он уединился с Олафом.
Приготовления затянулись далеко за полночь. Наконец, изнуренная от произошедшего прошлой ночью, от усталости и тревоги, Эрин поднялась по лестнице в спальню, разделась, зарылась в льняные простыни и тщательно укутала мехами свое дрожащее тело.
Это несправедливо. Она так долго ждала мира, и теперь, когда покой наконец пришел в ее душу, опять все испорчено.
Она не проснулась, когда пришел Олаф и лег рядом, но во сне инстинктивно прижалась крепче к его телу, как маленький котенок. Ему пришлось мало спать, но то, что он был рядом с ней, радовало его и помогало забыться.
Когда она проснулась, он смотрел на нее, и на какое-то краткое мгновение, очень краткое мгновение, которое промелькнуло так быстро, что, возможно, даже и не существовало совсем, она увидела нежность в его глазах, проблеск его внутренней сущности, которая всегда была скрыта. Но это мгновение миновало.
Он дотронулся до ее волос, раскидывая эбеновые волосы по подушке.
— Интересно, — сказал он тихо, — таишь ли ты до сих пор надежду, что я погибну в схватке с датчанами.
Она открыла рот и чуть не проговорила: «Я люблю тебя», но вовремя спохватилась. Она молча смотрела на него, так как не могла заставить себя сказать это прямо сейчас.
— Боюсь, что нет, — сказал он резко, — я бы не хотел умереть, даже если бы это доставило тебе удовольствие.
Она захотела сказать ему, что не желает ему смерти; вероятно, он знал это, он слишком хорошо все чувствовал благодаря своей интуиции энергии, распространявшейся вокруг. Но это ничего уже не значило, когда он резко схватил ее. Они слились в порыве страсти, разгоревшейся бурно, позабыв о его клятве быть всегда нежным.
Она болтала с Брайсом и Лейтом, давая всякие наставления, как мать, наказывая им спать под кровом, не ходить в мокрой одежде, хорошо питаться. Ниаллу она ничего не сказала. Поцеловала его и бросилась в его объятия, глотая слезы.
— Все не так плохо, принцесса, — прошептал Грегори, когда она отошла от Ниалла, — потому что мы знаем, что ты здесь в безопасности, и ни один подлый датчанин не одолеет силу Ниалла из Улстера, Аэда Финнлайта и Норвежского Волка.
Эрин попыталась улыбнуться.
— Я бы хотела отправиться с тобой, Грегори. Слишком тяжело ждать, Грегори улыбнулся.
— Время твоих подвигов прошло, кузина, слава Богу. Если бы что-нибудь случилось с тобой, я не простил бы себе этого. Кстати, Эрин, твои братья все знают. Лейт догадался. Он сказал мне об этом в ночь твоей свадьбы и потом рассказал Ниаллу и Брайсу. Они не проговорились. Я думаю, они очень гордятся тобой, но также и боятся за тебя. Если все это повторится, они остановят тебя. Таким образом, пусть все это станет легендой.
У Эрин опять навернулись слезы.
Они знали-Лейт, Брайс, Ниалл — и они хранили тайну. Поэтому было еще труднее смотреть, как они уезжают.
Грегори поцеловал ее в щеку.
— Пожалуйста, не плачь, Эрин. У нас огромные силы. Мы не можем потерпеть поражение вместе с Олафом, а вскоре к нам присоединятся войска твоего отца. Мы скоро вернемся.
— Я не собираюсь плакать, Грегори, — прошептала она, целуя его в щеку, но ее лицо было влажно. Она вытерла слезы.
Боевые кони пронзительно ржали. Эрин увидела, что Олаф уже оседлал лошадь и ждал. Она поднесла ему серебряную чашу. Поднявшись высоко, он осушил ее, во дворе тем временем слышались восторженные возгласы и ржание возбужденных лошадей.
Олаф наклонился в седле, вернул чашу и дотронулся до ее щеки, его ледяные глаза были задумчивы и сверкали синим огнем.
— Будь осторожнее, ирландка, — сказал он нежно.
Эрин схватила его руку и, наклонив голову, поцеловала его ладонь, не поднимая головы, чтобы он не видел ее мокрых глаз.
Она отошла назад, когда поток воинов и лошадей с лязганьем и грохотом вылился за пределы города.
Назад: ГЛАВА 14
Дальше: ГЛАВА 16