Книга: Золотой плен
Назад: ГЛАВА 7
Дальше: ГЛАВА 9

ГЛАВА 8

Аэд Финнлайт стоял усталый у высокого дерева и смотрел на укрепления Дублина, сделанные из камня и извести. Его вожди похвалялись успехами дня. Он слышал их гордые голоса у костра.
Аэд не считал этот день победным. Зеленые холмы Ирландии обильно пропитались кровью ее сыновей. Люди, с которыми он ужинал накануне вечером, были изувечены до неузнаваемости. Даже ночное небо, казалось, отражало мрачную картину смерти, сменив свой цвет на зловеще-малиновый.
Он закрыл глаза, почувствовав боль. Ему хотелось рыдать от осознания бессмысленности человеческой жизни, и ирландской, и норвежской. Большинство убитых — молодые люди, красивые, юные, смелые, здоровые — гордость отцов, отрада и надежда матерей.
« Бог одурачил нас всех!» — зло подумал он. И в порыве злости он ругал своих воинов, забыв о том, какого труда ему стоило сплотить их. Они росли во времена постоянной угрозы нападения со стороны викингов, они привыкли к сражениям. Сегодня они встретились с норвежцами и, хотя называли себя порядочными христианами, все же оказались кровожадными убийцами. Интересно, как скоро короли снова начнут воевать между собой после отражения викингов?
« Может, мы стоим друг друга, — прошептал он громко. — И, возможно, нам никогда не удастся освободиться от викингов, — думал он, упав духом. — Олаф так ловко провел нас «.
Белый Олаф. Аэд видел его снова сегодня, впереди своего войска, с высоко поднятым тяжелым мечом, на великолепном черном жеребце. Он издавал страшный боевой клич, такой жуткий, какого Аэд никогда не слышал, и, восседая на коне, представлял такое потрясающее зрелище, как ни один викинг до него.
Он был не такой, как все. Это подтвердили вчерашние события. Да, Олаф был другой-молодой, сильный, крепкий, как могучий дуб, и такой же высокий и властный. Одного появления над холмом его золотистой головы было достаточно, чтобы вселить ужас в сердца многих смельчаков. Он сражался только с воинами и не трогал женщин и детей. Он был воином, страшным в битве, но не палачом.
Небо потихоньку теряло малиновую окраску, но это не делало картину дня менее мрачной. Костры разгорались под порывами ночного ветра, и, казалось, огонь о чем-то предупреждал.
Раздраженно Аэд отбросил шлем в сторону и пытался освободиться от сковывающей его кольчуги. Многие ирландские воины сражались в одних лишь кожаных рубахах и пали, сраженные сталью.
Он сел на бревно и внезапно почувствовал себя очень старым, слишком старым, чтобы жить. Его седеющие волосы и борода были лишь внешним признаком старости: старость вкралась в его кости и в его сознание.
Ирландцы хотят, чтобы он попытался взять город. Возможно, он и сделает это. Почему он не должен этого делать? Да потому что не сможет победить. Он понимал, что Олаф ждет этой атаки и наблюдает за действиями Аэда с любопытством. И еще потому, что если была хоть какая-то надежда на сохранение жизней и мира — оправдается она или нет, зависело только от Волка. Он был другой. Дикий варвар с севера, да. Но какой-то цивилизованный. В противоположность Фриггиду Кривоногому, Олаф был более утонченным человеком. Ходили слухи, что он перенял многие ирландские обычаи, включая ежедневное мытье. Он был созидатель и мечтатель. Он уже возвел себе каменный замок внутри стен, и Аэд слышал, что в Дублине вода подавалась прямо в дома по трубам.
Ужасный крик смертельно раненого воина чуть не разорвал барабанные перепонки Аэда, подобно сильно брошенному копью. Он стиснул зубы и зажал уши кулаками, чтобы не слышать пронзительных воплей умирающего. И тут Аэд Финнлайт, Верховный король Тары, человек, который собрал все силы страны для борьбы с общим врагом, зарыдал. Слезы не касались его обветрившегося лица уже сорок лет, и теперь они омывали его бронзовые щетинистые щеки. На мгновение у него защемило сердце. Он оплакивал прекрасных сыновей земли, превратившихся в груду искалеченных тел.
Аэд пошатнулся. Он не притронулся ни к своей кольчуге, ни к мечу с запекшейся кровью. Зашагал, ступая старыми, но все еще сильными ногами к костру, где предводители и короли ожидали его в надежде, что он прикажет им атаковать Дублин утром.
Мужчины с любопытством посмотрели на Аэда, их глаза блестели, жаждая власти и победы.» Глупцы, — подумал Аэд, — вы смотрите на меня, сплотившего вас, и верите, что этот день был ваш «. Аэд поморщился при виде их лиц. Они были христианами, но смотрели как плотоядные и кровожадные звери.» О Боже, — вопрошал Аэд, — неужели мы, люди, верящие в тебя, не лучше этих тварей, пришедших с севера?» Короли, которые вынесли недели сражений и сегодняшний кошмар, не будучи ранеными, продолжали похваляться у огня своими подвигами. Аэд погрел свои грубые пальцы над огнем, не говоря ни слова. Он ждал, пока они замолчат. Потом сурово поднял глаза, покрытые дымкой.
— Все кончено, — просто сказал он. — Утром мы пошлем к Олафу своих гонцов, чтобы предложить переговоры.
Потрескивание костра было единственным ответом на неожиданные слова Аэда. Выражение лиц мужчин, собравшихся вокруг огня, было различным; на одних заметно облегчение, другие недовольны. Наконец заговорил Феннен Мак-Кормак, прерывая тягостное молчание:
— Посмотри сюда, Аэд, — сказал он, — ты собрал нас вместе. Ты потребовал окончательного разгрома викингов. Теперь ты предлагаешь отступать, когда мы близки к победе.
Аэд терпеливо смотрел на Феннена, потом спокойно заговорил:
— Правда, что я собрал вас. Олаф угрожал всей Ирландии. Но, честно говоря, я понял, что мы никогда не ложем от него отделаться. Он сражается по-своему, он не простой враг-не такой, как другие викинги — датчане, норвежцы, шведы. Он хитрит даже сам с собой. И, как мы успели заметить, Олаф — не тот противник, к которому мы привыкли. Подумайте над этим. Казалось бы, мы выиграли сегодня. Норвежцы скрылись в убежище за стенами. Но можем ли мы верить в эту победу? Возможно, нас собрали здесь нарочно. Мы можем напасть завтра утром и обнаружить, что тысячи воинов Олафа поджидают нас.
Или мы можем начать переговоры. Он сильнее других» викингов. Люди повинуются ему безрассудно. Союз с ним поможет нам в борьбе против разбойничьих нападений на береговой линии, медленно разрушающих Ирландию. Он доказал, что благороднее любого датчанина. Мы видели его в бою, мы видели его благородство. Он разрешил нам забирать раненых. Он не совершал бессмысленных убийств в деревнях, которые завоевывал.
Это, лорды, мое мнение. Обдумайте это, и на рассвете мы примем решение. Но я уверен, что Олаф хитростью заманил нас сюда. Ему не надо ничего, кроме Дублина, но он хочет от нас признания, что город его. Я думаю, нам следует отдать ему город; он всегда был норвежским. В противном случае ирландские короли будут разгромлены. Над этим стоит подумать. Мы отвоевали землю сегодня, но мы не победили Олафа. И если мы не разгромим его, он поднимет свой меч снова и снова и, возможно, в конце концов истребит ирландские королевства.
Вокруг огня воцарилось молчание. Аэд смотрел на королей, но он не ожидал ответа. «Пусть немного подумают», — решил он, оставляя их. Он очень устал, он хотел оказаться дома, услышать приятный смех Маэве, жаждал ее успокаивающего прикосновения. «Возможно, я стар, — думал он, — и пыл, и страсти молодых во мне уже не возродятся, но я по-прежнему люблю свою жену, и она мой лучший друг».
Он не успел дойти до своей палатки, как его задержал Ниалл.
— Отец!
Поднятые брови Аэда говорили о его изнеможении.
Ниалл быстро заговорил:
— Я думаю, короли встанут на твою сторону. Некоторые все еще бредят победой. — Ниалл переминался с ноги на ногу. — Но многие считают, что на стороне Олафа Боги, поэтому его нельзя побороть. Их беспокоит только одно — как закрепить мир, как получить уверенность, что он не пойдет на нас снова.
Аэд улыбнулся и положил руки сыну на плечи.
— Спасибо за такие слова, Ниалл. — Он знал, что Ниалла уважают и ему доверяют младшие короли. — Сейчас я отдохну, а потом обдумаю, как следует, как решить эту проблему. — Он замолчал. — А ты что думаешь, Ниалл?
Ниалл поколебался и прокашлялся.
— Я думаю, как и ты, отец, что Волк коварен и оставил тебя в живых, потому что уважает тебя и верит, что ты попросишь мира, а не заставишь его продолжить бессмысленную резню. — Ниалл опять замолчал, потом заговорил хриплым голосом:
— Посмотри на эти стены, отец. Один Бог знает, что ждет нас за ними.
Аэд кивнул в ответ. Он вошел в свою палатку и обнаружил там юную блудницу, следовавшую с лагерем. Он мрачно улыбнулся, думая о том, что девушку придется разочаровать. Он был верным супругом, и, кроме того, он очень стар, чтобы быть в один день и воином, и любовником.
— Уходи, девочка, — мягко проговорил он, — я не нуждаюсь в твоих услугах.
Она была молода и мила, слишком молода и мила, чтобы вести подобный образ жизни. Ее лицо вспыхнуло от услышанных слов, вероятно, она подумала, что он счел ее неподходящей. Аэд смягчился:
— Если ты принесешь мне воды смыть запах крови с моих рук, я получу от этого истинное удовольствие. Девушка кивнула, мягко улыбнувшись.
— Я схожу за водой, мой лорд, — прошептала она застенчиво. — Я могу помассировать твои плечи, чтобы снять усталость.
— Отлично, — согласился Аэд. Умываясь, он еще раз взглянул на девушку, она немного напоминала ему Эрин. У нее были не такие роскошные волосы, не такое гибкое тело, но ей столько же лет, сколько его дочери.
Девушка начала массировать его шею и плечи. Аэд улыбнулся и закрыл глаза, все еще думая об Эрин. Как хорошо было бы оказаться дома.
Он должен прекратить думать о доме. Он должен думать только о Белом Олафе и о заключении мирного договора, но сейчас он слишком утомлен. Усилием воли Аэд заставлял себя возвращаться мыслью к викингу. Массаж действовал на него благотворно. Прикосновения девушки были такими же нежными, как и прикосновения его любимой дочери.
Аэд расслабился, но внезапно его тело онемело. Думы о Волке и о дочери слились воедино. Как отец, он съежился от боли. Как Ард-Риг, точно знал, что должен делать: он должен предложить перемирие, только такой союз будет прочным.
Аэд провел беспокойную ночь, на заре гонцы были посланы к стенам Дублина. Волк согласился встретиться с Аэдом, и вскоре Ниалл был послан в Тару, чтобы привезти Эрин к отцу. Ард-Риг заключил договор.
Эрин пустила в ход все женские хитрости: от лести и выманивания до мольбы и упрашиваний. Когда ничего не подействовало, она принялась плакать, но даже этим не могла вытянуть объяснений от Ниалла.
Ей приказали ехать, как подобает принцессе, и процессия, которая двинулась к Дублину, была впечатляющей. Прекрасные шелка и отделанные мехами атласы украшали и мужчин, и женщин, даже лошади были облачены в парадные шелковые попоны с серебряными и золотыми орнаментами. Роскошный плащ ярко-голубого цвета лежал на плечах Эрин, его мягкие складки спадали на круп лошади. Ее шея была укутана белоснежным мехом серебристой лисицы, а волосы цвета вороного крыла каскадами спадали на спину. Эрин была испугана, но несмотря на свой страх держала голову высоко.
Видя ее румяные от ветра щеки и глаза, блестевшие величественно и предостерегающе, Ниалл думал, что никогда Эрин не казалась ему такой красивой. Он чувствовал себя предателем, но только потому, что был верен своему отцу и верил в справедливость его решения, он заставил себя держать все в секрете, Он ни минуты не сомневался, что Эрин попытается бежать, если только заподозрит, что за судьба ей уготована.
— Ниалл! — Ее голос прервал его размышления, и он взял себя в руки. Голос был вкрадчивый и нежный, и он понял, что допрос возобновился.
— Да, Эрин.
— Пожалуйста, Ниалл, я в такой тревоге за отца, и я буду чувствовать себя намного лучше, если узнаю, зачем я ему нужна! О, Ниалл…
— Эрин, — опять начал лгать Ниалл, — я только посланник. Я действительно ничего не знаю. Сожалею, Эрин.
«Более чем когда бы то ни было, сестричка, — грустно продолжал он про себя. — Если бы только опять мы стали детьми и тебе наказали присматривать за гусями…»
Они были в дороге несколько дней, отдыхая у гостеприимных жителей ирландских деревушек, признававших законы гостеприимства Брегона. Эрин всегда предоставляли лучшую комнату на постоялом дворе или в доме деревенского старейшины. Их хорошо принимали и угощали даже в самых бедных селениях.
Когда они приблизились к ирландскому лагерю около Дублина, Эрин почувствовала, что дрожь, которая ее охватывала порою уже несколько дней, возрастает, и что она не в силах с ней справиться. Она пыталась успокоиться, уверяя себя, что отец очень любит ее, и если он узнал о ее тайной жизни, то строго ее не накажет. Но она боялась неизвестности: то, что она сделала, не было ужасно, а наоборот, было справедливо, и это она объяснит отцу, слезно умоляя его понять ее и простить. Он может пригрозить отправкой в женский монастырь или омерзительным замужеством, но он никогда не приведет в исполнение такие угрозы. В конце концов, это Золотая Амазонка помогла защитить Тару, когда войска отца сражались с норвежцами.
Она побледнела при мысли, что Аэд, должно быть, очень разъярен, если вызвал ее в такое трудное для себя время. Она испытывала не поддающийся контролю страх; Ниалл говорил что-то о перемирии, заключенном перед теми самыми стенами, где засел Норвежский пес. Она пугалась уже всех своих мыслей. Вскоре они достигли вершины холма, за которым показался город. Ирландские палатки на поле перед стенами, казалось, расположились навечно. Но одно потрясло ее. Дублин был громадным, гораздо больше, чем бесконечное поле палаток. С высоты Эрин могла видеть прочные постройки за стенами, сочетавшие прекрасно обработанное дерево и камень.
— Отец хочет видеть тебя немедленно, — сказал Ниалл, подталкивая лошадь вперед. Кобыла Эрин последовала за всадником. Они прошли палатки знати и их слуг, Эрин поклонилась в ответ мужчинам, которые смотрели на нее уважительно, приветствуя громкими криками Ниалла из Мютера и дочь Аэда. Эрин пыталась улыбнуться, но вдруг ей захотелось повернуть лошадь, пробраться сквозь сопровождающих ее воинов и найти свою сестру Беде, признаться ей во всем и умолять, чтобы та попросила Бога взять их обеих.
Палатка ее отца была разбита в стороне от других. Она поняла, когда они подъехали, что, кроме Ниалла, рядом никого нет. Он подвел свою лошадь к коновязи и спешился, затем помог Эрин.
Их взгляды встретились, и жалость, которую она прочитала в его глазах, снова насторожила ее. «Отец все узнал, он должен знать, что же еще?» — думала она. Она нарушила его наказ…
Потом ей пришло в голову, что они находятся слишком близко от ее злейшего врага. «Меня предали, — подумала она. — Армия моего отца стоит в боевой готовности у ног Волка, и они не делают ничего, чтобы выгнать его и его войска из страны».
Она закрыла глаза и моментально ей вспомнился день у ручья. Если бы она тогда перерезала ему глотку… Новая волна страха накатила на нее, когда она подумала, увидит ли Волка снова. Вспомнит ли он ее? Возможно. Она забросала его оскорблениями и угрозами, когда он страдал от раны, и его ненависть усилилась, когда она бежала от него.
Эрин с трудом сглотнула и поправила свой красивый плащ. Нет, она не должна увидеть Волка. Даже если установлено перемирие, Аэд не воспользуется гостеприимством этого зверя. И как бы он ни был сердит, он не позволит ей прислуживать варварам.
— Входи, — мягко сказал Ниалл.
— А ты не пойдешь со мной, Ниалл? — резко спросила она.
— Отец хочет видеть тебя одну.
С этими словами Ниалл снова вскочил на лошадь. Эрин тяжело дышала, отчаянно думая, как ей поступить. Должна ли она быть смиренной, или ей надо показать, что она рассержена из-за того, что отец вызвал ее из дома, оторвав от матери, чтобы она предстала перед укреплениями викингов?
Она отогнула полог и вошла внутрь палатки, потом остановилась. В первый момент отец показался ей таким же, каким его видели остальные. Он сидел на стуле за импровизированным столом и рассматривал пергамент. Его темно-фиолетовый плащ висел на стуле. Лицо становилось свирепым, когда он бросал взгляд на пергамент. Руки, лежавшие на коленях, были большие и сильные, и она отметила, что никогда прежде черты ее отца не были такими суровыми.
— Эрин, — сказал он спокойно. «Он никогда на меня так не смотрел», — подумалось ей, и она почувствовала, как замерло сердце. Что-то случилось, случилось что-то ужасное. Аэд был ее отцом. Он не посмотрит на то, какую пользу принесла Золотая Амазонка, главное, что она не повиновалась ему и закону, Каину Адамнана.
Если бы она не дрожала, если бы они были в Таре, а не около викингов, она бы бросилась к нему, крепко обняла, расцеловала и попыталась бы как-то оправдаться. Нет, пожалуй, и в Таре ее бы ничего не спасло, слишком большое напряжение угадывалось во взгляде отца. Она опустила ресницы. Ее сердце билось часто и громко. Эрин смиренно поклонилась, почтительно опустив голову.
— Я приношу глубочайшие извинения, мой отец.
— За что? — Его глаза, такие холодные, сверкнули от удивления.
«Он ничего не знает», — подумала Эрин, чувствуя, что чуть не теряет сознание. Не остается ни одного объяснения ее поспешного вызова. Она стояла с опущенными ресницами.
— За все, чем я обидела тебя, — сказала она скромно. Он удобнее устроился на стуле и отвел взгляд, рассеянно глядя на пергамент.
— Ты ничем не обидела меня, — сказал Аэд тихо. — Я вызвал тебя, потому что заключил соглашение о твоем замужестве.
Эрин нахмурилась. Если она ни в чем не виновата, она имеет право возмутиться.
— Но отец…
— Никаких «но», дорогая, — неожиданно прогремел Аэд. — Я был долгое время великодушен и снисходителен к тебе, дочь;
Она могла бы поспорить с ним, если, конечно, его избранник не придется ей по душе. Феннен? Конечно! У нее в голове зашумело, пока она стояла перед Аэдом, и она почти улыбнулась, когда вспомнила о своих раздумьях на холме. Возможно, наконец, наступит мир, время, когда можно поразмышлять над чувствами, которые она испытывала к Феннену. «Да, — решила она, — я выйду замуж, но только за Феннена». Вдруг мороз пробежал по ее коже. Аэд имеет в виду другого человека. Иначе зачем бы ему понадобилось вызывать ее на поле сражения — неужели, чтобы обвенчать с мужчиной, которого она давно знала? Она подняла глаза и смело глянула на Аэда.
— Я знаю свой долг принцессы, отец, и, если ты настаиваешь, я выйду замуж. Но я должна тебе сказать, отец, что выйду за того, кого сама выберу. Если ты решил, что я должна обвенчаться с Фенненом…
Аэд взмахнул раздраженно рукой и перебил ее:
— Это не Феннен Мак-Кормак. Я заключил соглашение с Белым Олафом, и завтра перед наступлением сумерек вы будете обвенчаны.
— Что?!
Кровь схлынула с ее лица, у Эрин было ощущение, как будто огромная ледяная волна обрушилась на нее.
— Ты слышала-прорычал Аэд Финнлайт, так как не мог выдержать обвинения в предательстве, написанного на ее лице. — Завтра ты обвенчаешься с Олафом. Соглашение подписано. Все улажено.
— Отец! Нет! Ты не можешь! Ты знаешь, как я ненавижу викингов, как мне отвратителен Белый Олаф! — Эрин трясло. Она попыталась убедить себя, что ослышалась, что этого не может быть, но, к сожалению, это правда, она видела по глазам отца:
— Я не сделаю этого! — сказала она твердо, стараясь унять дрожь.
— Сделаешь. — Аэд был непреклонен. Она бросилась к его ногам, ища его руки, и ползала на коленях перед его столом.
— Отец, пожалуйста, не надо. Он варвар! Ты не можешь отдать твою дочь, кровь и плоть твою, северному чудовищу. Норвежский Волк! Норвежский пес! Ты не можешь, отец! Я выйду за Феннена, за кого угодно, я уйду в монастырь, но я не могу выйти за норвежца, который убил наших родственников! Отец, мы ирландцы. Законы Брегона-наши справедливые законы — защищают женщин.
— И они также гласят, что дочь должна чтить отца своего. — Он даже не взглянул на нее, стоял совершенно равнодушный, его глаза приклеились к пергаменту.
— Отец! — завизжала она. — Неужели ты не понимаешь? Я не могу сделать этого, я лучше умру. Я не скажу тех слов, которые должна сказать при венчании. — Он по-прежнему не смотрел на нее. Она разрыдалась. — О, пожалуйста, отец, пожалуйста.
Она упала на колени в истерике. «Он не выносил моих слез раньше, — с горечью думала она, — но сейчас он холоден, как сталь».
— Ты не понимаешь, — шептала она, задыхаясь, новая волна ужаса накатила на нее при мысли о том, что она снова встретится с Белым Олафом. Возможно, он убьет ее или найдет способ сделать ее жизнь вечной мукой.
Вдруг она увидела, что в палатку вошли два огромных воина, которых она не знала, и остановились. Отец слегка поднял руку, и они приблизились.
— Следите за ней, — сказал Аэд тихо.
Воины подошли к ней, и Эрин в страхе пошатнулась, но удержалась и подняла голову. Это не шутка, не сон. Отец, которого она почитала всю свою жизнь, предавал ее в руки врага. Она никогда не думала, что Аэд сможет отдать викингам даже последнюю ирландскую шлюху, а он поступил так с собственной дочерью. И она не могла докричаться до его сердца. Между ними встала глухая стена.
— Не прикасайтесь ко мне, — сказала Эрин своим конвоирам, перебрасывая шлейф плаща через руку, — я в состоянии идти сама. — Она прошествовала мимо мужчин с гордо поднятой головой и остановилась у выхода.
— Ты высказал мне все, что хотел, отец, и я тоже тебе скажу. Я не выйду замуж за викинга. Любая попытка принудить меня обернется такой сценой, что даже самый сильный из воинов побледнеет.
Аэд по-прежнему не смотрел на нее.
— Я Ард-Риг, — ответил он спокойно, смотря прямо перед собой, — я твой отец и всегда баловал тебя. Причинить тебе страдания-невыносимо больно для меня, но я должен это сделать. Для Ирландии, для нашей земли. Это более важно, чем твое или мое благополучие, Эрин. И ради нашей земли, ради наших потомков тебе придется стать женой Норвежского Волка.
У Эрин закружилась голова, она пыталась не дрожать и не разрыдаться на виду у мужчин. Она по-королевски прошла между ними от палатки отца к рощице, где была установлена другая палатка.
Вокруг нее толпилось много воинов. Она не приняла руки мужчины, который хотел помочь ей войти в палатку, и опустила полог перед ними. Только тогда она позволила себе разрыдаться.
— Эрин!
В палатке ее ожидала Беде, ее нежные глаза смотрели с тревогой. Рыдая, Эрин упала в объятия сестры.
— О, Беде, — всхлипывала она жалобно, отец… он… Олаф…
— Я знаю, — старалась успокоить ее Беде, поглаживая роскошные волосы. — Ш-ш, Эрин…
Эрин продолжала рыдать, и сердце Беде дрогнуло. И даже когда сестра перестала плакать, у нее внутри все содрогалось.
С ледяным спокойствием, с лихорадочно сверкающими огромными глазами, похожими сейчас на померкшие драгоценные камни, Эрин прошептала:
— Я не сделаю этого, Беде, я не выйду за него замуж, и никто не сможет заставить меня. Даже если приставят нож к моему горлу, я не сделаю этого. — Эрин встала. — Я найму Брегона для защиты.
Беде знала, что Эрин говорит серьезно, и внутри у нее все дрожало. При виде лица сестры у нее холодела душа.
— Эрин, — мягко перебила она, — ты никогда не заставишь Брегона выступить против Ард-Рига. И я слышала, что Волк — свирепый воин, но мягкий человек. Ниалл рассказывал, что его резиденция просто великолепна. Олаф поклялся отцу в том, что тебе воздадут почести, подобающие принцессе Тары. По правде, Эрин, это не так ужасно. Я останусь с тобой на время, у тебя будет прислуга. И многие ирландские семьи будут за стенами. Наши строители будут учиться у норвежцев. Говорят, он красивый мужчина. У него прекрасные зубы, ни одной щербинки. Он будет вежлив с тобой, Эрин…
Эрин засмеялась, и это ужаснуло Беде. Вежлив! С ней! Этот человек никогда, никогда, даже через тысячу лет, не будет вежлив с ней. Потому что она будет ненавидеть его до гробовой доски.
«Я должна убить его, как только представится случай», — подумала она в ярости.
Потом ее осенила другая мысль. Может быть, если она расскажет отцу о той встрече в лесу, Аэд поймет, что отдает ее на растерзание дикому зверю. Нет, даже если она расскажет ему, это только более укрепит отца в его решении. Его сердце ожесточилось, и он думает только о своей любимой стране.
— Ты должна прилечь и отдохнуть, Эрин, — прошептала Беде, прерывая мучившие Эрин размышления. Эрин посмотрела на сестру.
— Я не собираюсь выходить за него, Беде. Я убегу ночью. Я достаточно сделала для народа и земли, — сказала она отчаянно, и Беде нахмурилась.
— Как ты это сделаешь? Палатка охраняется…
— Мне помогут, — сказала Эрин, — когда стемнеет, я убегу. У меня есть меч, и я знаю, как его использовать.
Беде была потрясена, ее тревожили намерения Эрин и то, какие последствия это может повлечь.
— Хорошо, сестра, — громко сказала она, — если ты намерена сбежать, ты должна подкрепиться. Я приготовлю хороший сытный обед.
Эрин подняла голову, и глаза ее сверкнули.
— Ты права, Беде, мне нужно набраться сил! Посмотри также, не найдется ли у нас в запасе хлеба и мяса. Я не знаю, сколько мне придется скакать.
Беде почувствовала себя страшно виноватой, но лишь кивнула.
— Хорошо. Я скоро вернусь.
Она оставила Эрин и пошла к палатке отца. Он разговаривал с Ниаллом и группой младших королей Улстера, но когда увидел ее тревожное лицо, попросил оставить их наедине.
— Отец, — сказала озабоченно Беде, — я беспокоюсь за Эрин, очень беспокоюсь. Она сказала, что не обвенчается с викингом; она попытается бежать этой ночью. Конечно, ей это не удастся, отец, но это пугает меня еще больше. Мне кажется, она готова убить себя-даже в алтаре — чтобы освободиться от викинга.
Мука, блеснувшая в глазах Аэда, заставила Беде затаить дыхание. Она обняла отца, понимая его страдания.
— Когда-нибудь она простит тебя, отец.
— Простит ли? — Он сжал ее руку, потом покачал головой. — Если только поймет меня… — Он в безысходности поднял брови. — Знаешь, что странно, Беде? Я доверяю ему гораздо больше, чем моим собственным вождям: Он человек чести.
Беде стояла молча.
Аэд устало вздохнул.
— Как бы то ни было, она должна выйти замуж за Олафа. — Он погрузился в мысли на мгновение. — Оставайся здесь. Где-то в лесу Мергвин. Я вернусь.
— Я сказала Эрин, что принесу Что-нибудь поесть в дорогу, — нервничала Беде.
Аэд кивнул, позвал стража и велел ему принести еду. Беде не хотела обманывать Эрин, доставлять ей страдания. Но, как и отец, она была способна забыть о личных чувствах ради блага многих. Переговоры между ирландцами и викингами в Дублине были настоящим чудом. Может быть, это чудо скоро закончится. В стране много разбойничьих банд датчан, норвежских и шведских захватчиков, которые лучше умрут, чем сойдут со своего пути. Но в то же время бесчисленное множество людей будет спасено, потому что силы Олафа и отца будут объединены.
Аэд тихо вошел. Он передал Беде маленький сосуд с порошком.
— Дай ей половину, и Эрин будет спать всю ночь. Проснется она смиренной. Утром дай ей половину оставшегося, а остальное — вечером. Поняла?
Беде вздрогнула, но не посмела ослушаться отца.
«Я проснулась», — думала Эрин. Но на самом деле она крепко спала. Свет промелькнул в палатке, но в действительности было темно. И она должна спать, так как Беде разбудила бы ее, если бы наступило утро.
Да, это сон, потому что все вокруг было подернуто дымкой. Она попыталась сесть, это ей удалось, но туман не исчез. Ей снилась Беде. Она стояла перед ней. «Я принесла тебе завтрак, Эрин. Ты должна поесть». Эрин повиновалась. Это был сон, и, что бы ни было сказано, она подчинялась. Это был поистине прекрасный сон. Она не чувствовала усталости, она была невесомой. «Выпей меда, Эрин. Ты должна выпить мед», — говорила Беде, и Эрин выпила мед.
Вокруг нее, кроме Беде, были и другие женщины. Она улыбнулась, они все были такими красивыми. Одна начала расчесывать волосы Эрин, и ее касания были нежными и приятными. Она не должна была делать ничего, кроме как наслаждаться восхитительными чувствами. Женщины умыли ее, одели в шелка, которые приятно ласкали кожу.
В палатку вошел отец, и на минуту Эрин нахмурилась. Она была зла на отца. Он не должен присутствовать в ее прекрасном сне. Потом ее злоба улетучилась. Она любила отца и не могла по-настоящему разгневаться на него, а он смотрел на нее с такой тревогой.
Она улыбнулась и протянула ему руку. Он взял ее, и они пошли вместе.
— Она сможет ехать верхом? — казалось, прошептал он.
— Да, мы поедем за ней.
«Странно, что они сомневаются в моей способности ездить верхом», — думала Эрин, слыша разговор отца и сестры.
— Конечно, я могу ехать верхом, — заверила она их с улыбкой.
Ее голос звучал странно, и она едва ощущала под собой лошадь. Ей казалось, будто она плыла.
Потом она отметила, что ее сон становится все более удивительным. Она очутилась в великолепной зале, каменные стены которой украшены резьбой. Там были люди, много людей. Это пиршество, прекрасное пиршество. Все были так счастливы.
Они провели Эрин в начало залы. Рука отца выскользнула, но это не расстроило ее, так как другая рука, сильная и властная, подхватила ее. И Беде была по-прежнему с ней. Смешной маленький мужчина, похожий на монаха, говорил что-то, и Беде шептала, что Эрин должна повторять. Эрин еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, потому что ей казалось ужасно забавным, что Беде шутит со священником.
Но Эрин, должно быть, правильно повторила, потому что все люди обрадовались. Она весело улыбалась, доставляя им удовольствие. Потом она бросила взгляд на руку, которая держала ее, и подумала отрешенно, что это очень красивая рука, сильная и аккуратная, с чистыми подстриженными ногтями на длинных пальцах, покрытых крошечными волосками, похожими на золотистые нити. Она подняла голову, и ее улыбка испарилась.
В ее сон вторгся Белый Олаф, высокий, златокудрый, устрашающий и великолепно одетый. Его королевский плащ ярко-пурпурного цвета, был скреплен на широких плечах золотой брошью. Он смотрел на Эрин с величайшим удивлением. Затем удивление перешло в гнев. Гнев, который выжег его глаза до яростных блестящих камушков. Вдруг он рассмеялся, оскалившись, и в его глазах блеснул синий огонь. Огонь? Глаза были ледяные, и это был ледяной огонь. Он выглядел как волк, который одолел соперника в схватке и теперь выжидал, наслаждаясь добычей.
Эрин похолодела от ужаса, но потом рассмеялась. Это было так забавно. Волк думал, что отомстил. Он не знал, что это только сон…
Он наклонился и поцеловал ее. Его губы едва коснулись ее, но прикосновение было теплым и уверенным, и она почувствовала, будто в безумстве плывет по небу. Потом началось пиршество со вкусным угощением, с трюкачами и танцорами, с прекрасными заморскими винами с материка…
Олаф был ошеломлен. Сначала ему не терпелось удушить ту, что была рядом. Но потом он осознал справедливость ситуации и рассмеялся от удовольствия. Казалось невероятным, что ему вручили именно эту ирландскую девушку. Может быть, это не она? Тогда, в лесу, она заявила, что он предстанет перед ее отцом. Кто же она, как не ирландская принцесса? И он радовался гневу, который она вызывала в нем, пробуждению к ней интереса. Это отрывало его от тягостных раздумий, которые так часто мучили его. Когда он смотрел на нее, кровь в его жилах разогревалась и бурлила, в ту минуту он вспоминал о боли, которую Эрин причинила ему точным ударом ноги в рану. И теперь маленькая сучка в его руках…
Настал час расплаты. Он поклялся всеми богами, расплата неминуема. Но она будет быстрой, только чтобы положить конец недоразумениям. Он не хотел больше воевать с ирландцами, даже с этой презирающей его сучкой, которая теперь стала его женой. Было облегчением забыть на время боль утрат. Но равнодушие, с которым он смирился, завладело им снова. Он сделает все, что необходимо, чтобы превратить ее в хозяйку, в которой он нуждался, но не больше. Она будет жить одна и получать все, что он обещал ее отцу. Пусть она предается ненависти, сколько захочет, если научится держать это чувство в себе, как он держит в себе свои печали. Она будет его женой, но если бы он когда-нибудь заставил ее осознать, что не забыл все то, что она ему сделала, он был бы счастлив.
Эрин его немного заинтересовала. «Все-таки ее отец, — рассуждал он, — не лгал». Она, наверное, одна из самых красивых женщин, которых Волк когда-либо видел. Она темноволосая, в то время как его возлюбленная была белокурой, ее эбеновые волосы отливали голубым. Глаза с бахромой ровных блестящих ресниц ослепительно красивы. Прекрасное лицо было так искусно создано, как будто выточено по особому королевскому заказу. Бледно-фиолетовый шелк ее платья облегал стройную фигуру, как перчатка, и Олаф точно знал, что Аэд действительно хочет мира, если он отдал ему свою дочь, предоставил ему это совершенство, гибкую красавицу с очаровательными округлыми формами.
Его губы улыбались, когда он смотрел на Эрин. Может быть, он и Норвежский Волк, но Аэд определенно Ирландская Лиса. Эрин презирала его — это Олаф хорошо знал. Посмотрев на нее недоверчиво, он задумался: как ирландскому королю удалось заставить дочь выйти за него замуж? Вряд ли Аэд Финнлайт знал, что он встречался прежде с его дочерью; очевидно, что девушка должна была наотрез отказаться от такой партии. По-видимому, она так и сделала, значит, ей дали какого-то снадобья, и оно хорошо подействовало. Она казалась совсем здоровой. Но, внимательно посмотрев на ее изумрудные глаза, он понял причину такого поведения. Кроме того, действие зелья заканчивалось, и это хорошо. Он хочет, чтобы она все осознала, прежде чем они поговорят.
Олаф отодвинул свой стул с эмблемой волка. В дальнем углу он увидел ее сестру, монахиню, девушку с проницательными умными глазами. Он подал ей знак, и она кивнула. Через секунду Беде подошла к Эрин.
Эрин посмотрела на сестру, потом на Олафа, и в этот момент Олаф понял, что она обо всем догадалась. Она была все еще под действием снадобья и не могла бороться, но она все уже поняла.
Она выходила из своего состояния достаточно долго и смотрела на него негодующе. Огоньки ее изумрудных глаз буквально испепеляли его.
— Норвежский пес, — прошипела она, — я презираю тебя. Ты настоящий варвар, плотоядное животное…
Олаф сжал зубы, и его глаза сделались ледяными. Скоро придет время, когда она ответит за все.
Его невесту усмирили и увели. Он смотрел ей вслед, внутри него разгорался гнев, он поднял свой кубок и осушил его. Олаф жаждал сломить ее, отплатить ей, подавить ненависть в ее глазах. Он был властелином Дублина, он долго боролся за этот титул, и он будет хорошим хозяином.
Но потом гнев угас. Равнодушие, сопутствующее ему, снова вернулось. Гренилде… Ее имя отзывалось криком в его сердце.
Олаф вздохнул, и ярость снова начала овладевать им. Его ирландская жена была маленькой сумасбродной сучкой, и все же ему предстоит с ней как-то жить. Она должна понять, что он не тот мужчина, которого можно оскорблять. Она уже однажды одурачила его.
Его злость усиливалась, и, подобно его глазам, это была холодная злость. Расчетливая и контролируемая. Он оглядел толпу. Пора, действие снадобья, вероятно, уже закончилось.
Назад: ГЛАВА 7
Дальше: ГЛАВА 9