ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Перед свадьбой Кэтрин и Клей часто виделись. То, чего Кэтрин больше всего боялась, начало сбываться: она стала привыкать к Клею. Она уже знала, что должно произойти — откроется дверь машины, ей подадут пальто, оплатят ее обед… Поведение Клея тоже становилось знакомым — он всегда находил время, чтобы посмеяться с девчонками из «Горизонта»; был внимателен к членам своей семьи; его смех… Он смеялся легко, и казалось, что принимал все происходящее с большей готовностью, чем сама Кэтрин.

Ей стали известны всякие мелочи: как он смотрел на горящую свечу, как он вынимал из своего гамбургера пиккули и добавлял еще кетчупа, тот факт, что большая часть его одежды была коричневого цвета, что он плохо различал коричневый и зеленый цвета и иногда по ошибке выбирал носки не того цвета. Она уже знала его гардероб и запах одеколона, наполняющий салон машины. А однажды вечером, когда он воспользовался другим одеколоном, для нее было потрясением то, что она заметила перемену. Она уже знала, какие кассеты были его любимыми, и некоторые песни на этих кассетах ей нравились тоже.

Однажды он предложил ей воспользоваться его машиной. Ее огромные голубые глаза скользнули от ключей, которые болтались на его указательном пальце, к его усмехающимся глазам.

У нее не было слов.

— Какого черта, это всего лишь машина, — небрежно сказал он.

Но это было не так! Не для Клея. Он заботился о ней так же, как тренер проявляет заботу о победителе Кентукских Дерби, и с такой же гордостью. То, что он доверял ей вести машину, было еще одним стежком в шве дружеских взаимоотношений, которые еще теснее связывали Клея и Кэтрин. Она все это понимала, когда смотрела, уставившись на ключи. Принять их значило сломать еще один барьер между, ними, а этот барьер имел куда более важное значение, чем любой рухнувший раньше, потому что этот барьер разграничивал их личные права. Принять ключи значило смешать права, что Кэтрин старалась не делать.

И тем не менее Кэтрин взяла ключи. Она поддалась искушению роскошью, которую они представляли. Кэтрин говорила себе: «Один раз… только один раз… Ведь так много нужно еще успеть сделать!»

Сидя за рулем «корветта», Кэтрин чувствовала, что посягнула на мир Клея, потому что машина была его частью. Положив руки на руль, точно на то место, где всегда лежали его руки, она почувствовала ощущение добровольного вторжения, и от этого сердце Кэтрин забилось еще быстрее. Ощущение ее плоти на его сиденье было определенно интимным, поэтому она приняла более непринужденную позу, теперь ее запястье лениво болталось на руле. Потом она завела машину и включила радио, почувствовав поток свободы, когда из динамиков вырвалась музыка. Она шутя, посигналила один раз и счастливо рассмеялась. Кэтрин поправила зеркало заднего обзора, удивившись тому, каким вдруг необычным показались Миннеаполис и Миннесота, когда смотришь на них в противоположную сторону, сидя в белом кожаном кресле блестящей серебристой машины.

Мужчины оборачивались ей вслед, а женщины проходили мимо с надменным видом. Она улыбалась водителям других машин, когда останавливалась у светофора. «Корветт» был превосходной машиной — слушался малейшего прикосновения.

Кэтрин взяла сначала Мари, а потом Бобби за покупками.

И на один день — один волшебный день — Кэтрин позволила себе представить, что все было настоящим. И каким-то образом в тот день это так и было. В тот единственный день Кэтрин ощутила в полной мере вкус радости, который могут принести приготовления к свадьбе.

Изготовление свадебного платья для Кэтрин стало «семейным проектом», — почти каждая девушка «Горизонта» принимала в этом участие. За день до того как платье было готово, Малышка Бит родила ребенка. Это была девочка, но все они знали, что Малышка Бит давным-давно решила отдать ребенка на усыновление, поэтому никто много не говорил о девочке. Когда они навещали Малышку Бит в больнице, они рассказывали о платье, о свадьбе и даже о прогулке в «корветте». Но на полке рядом с ее кроватью стояла только пригласительная открытка на свадьбу, поздравительных открыток с рождением ребенка не было.

После этого Кэтрин ощутила новую тоску, когда девушки трогали ее платье. Они соперничали за право застегнуть молнию на спине, когда Кэтрин примеряла платье, дотрагиваясь до него с таким благоговением, что Кэтрин казалось это душераздирающим. Платье представляло собой прекрасное творение из бархата цвета слоновой кости с длинными рукавами, с талией в стиле ампир и с миниатюрным шлейфом. Лиф был присобран на плече и переходил в высокий глухой воротник, а от одного плеча к другому ложились мягкие задрапированные складки. Глядя на свое отражение, Кэтрин не могла не думать о своем будущем.

Кэтрин и Клею нужно было подумать о том, где жить и как обставить дом. И снова все было окутано сказочной аурой, когда Клей объявил, что во владении его отца имеются разные имения по всей округе, и что среди них по крайней мере три на данный момент пустуют. Хотела бы Кэтрин взглянуть на них?

Он отвез ее в комплекс городских домов, располагавшихся на краю Золотистой Долины. Со странным волнением ожидания Кэтрин стояла позади Клея, глядя, как он подбирает ключ к замочной скважине. Наконец дверь распахнулась, и Кэтрин вошла вовнутрь. Она стояла в фойе дома. Перед ней вздымалась лестница, устеленная шоколадного цвета коврами. Клей коснулся ее руки, и она вздрогнула. Молча они поднялись по лестнице и оказались на широком открытом пространстве, которое заканчивалось скользящими стеклянными дверями на дальней стороне гостиной. Слева от Кэтрин располагалась кухня, справа ступеньки вели на этаж, где находились спальни. Она не ожидала такой роскоши, такой новизны…

— О Клей, — только и сказала Кэтрин, охватывая взглядом гостиную.

— Я знаю, что ты думаешь.

— Но я права. Это уж слишком.

— Тебе не нравится? Мы можем посмотреть другие дома.

Она резко обернулась и посмотрела на него, стоящего в центре светлой, просторной комнаты.

— Я не могу жить в нем с тобой. Это будет похоже на мошенничество с моим подоходным налогом.

— Хорошо, продолжай. Что еще у тебя в голове?

— Подожди минутку. — Она протянула руку, чтобы задержать его, потому что он нетерпеливо повернулся, направляясь в фойе. — Я — не единственный человек у которого есть право голоса.

Он молчал, но она могла поклясться, что он стиснул зубы.

— Клей, чем мы все это заполним?

— Мебелью… Мы просто достанем то, что нам нужно.

— Просто… ДОСТАНЕМ?

— Ну, мы пойдем и купим, черт побери! Нам будет нужна мебель, и это — обычный способ, как ее достать. — Было странно, что он говорил на таком ломаном языке. Она могла сказать, что Клей был разочарован, но нисколько не сердился.

— Ты ведь хочешь жить в этом доме, да?

— Мне всегда нравилось это место, но это не имеет значения. Есть и другие.

— Да, ты это уже говорил… — Она сделала паузу, — посмотрела в его недовольные глаза и тихо сказала: — Покажи мне весь дом.

Она последовала за ним наверх по ступенькам. Он включил свет, и взору открылась просторная ванная комната. В ней находился длинный несессер, покрытый черным мрамором с золотистыми прожилками, две забавные раковины и зеркало, размером с простыню. Все принадлежности были цвета миндаля. На стенах были обои с четким геометрическим рисунком бежевого и коричневого цвета и серебристыми штрихами, благодаря которым создавалось ощущение роскоши, к нему Кэтрин не была подготовлена. Она быстро окинула взглядом унитаз и душ — отдельный от ванны — со стеклянной оранжевого цвета поверхностью.

— Обои можно сменить, — сказал он.

— Не нужно. Я понимаю, почему тебе все здесь нравится — везде явно преобладание коричневого цвета.

Он включил свет, и она последовала за ним в маленькую спальню на противоположной стороне холла. Здесь снова находилась комната, оклеенная коричневыми и золотистыми обоями с геометрическим рисунком, очевидно оформленная под кабинет.

Они молча прошли в другую спальню. Это была большая комната, и ее можно было запросто разделить на две комнаты, Она тоже была оклеена коричневыми обоями, но на сей раз к коричневому цвету были добавлены холодные, спокойные оттенки голубого. Клей пошел вперед и открыл дверь, представляя взору стенной шкаф со встроенными ящичками, полками для обуви и багажными чемоданами наверху.

— Клей, тем не менее, сколько все это будет стоить?

— А какая разница?

— Я… мы… просто есть разница, вот и все.

— Я могу это позволить.

— Не в этом дело, и ты это знаешь.

— Тогда в чем дело, Кэтрин?

Она отвернулась и посмотрела на кровать. Перехватив ее взгляд, Клей опустил голову. Кэтрин быстро вышла из комнаты и спустилась вниз, чтобы посмотреть кухню.

Это была компактная, хорошо подготовленная кухня с посудомоечной машиной, кондиционером, с морозилкой, блестящими богатыми электроприборами миндального цвета. Кэтрин невольно подумала о кухне в своем доме, о том, как отец выливал кофейную гущу в раковину, даже не пытаясь ее смыть; о груде грязных тарелок, которая ждала ее каждый день…

Кэтрин подумала, как хорошо работать в этой чистой кухне с блестящими приборами и покрытыми огнеупорной пластмассой под дерево столами. Кэтрин повернулась и увидела свободный полуостровок. Она невольно представила, как там будет стоять стол, за которым Клей будет пить по утрам кофе, пока она жарит яичницу. Но она никогда раньше не завтракала с ним и не знала, любит ли он кофе или яичницу. К тому же это не ее дело представлять такие вещи да еще с такой фантазией.

— Кэтрин?!

Она резко повернулась назад. Он стоял в дверях. На нем был плисовый пиджак цвета ржавчины и под ним подходящий по цвету жилет. Кэтрин в очередной раз была поражена его безупречной внешностью — его брюки никогда не мялись, волосы всегда были в порядке. Неожиданно у нее пересохло во рту.

— Осталась всего лишь неделя, — с напускным спокойствием сказал Клей.

— Я знаю. — Она подошла к плите и включила над ней свет. Это дало ей возможность скрыть свое смущение. — Если это то, что ты хочешь, Клей, мы остановимся на этом. Я знаю, что цвета тебе подходят.

— Ты хочешь взглянуть еще на что-нибудь? — мягко спросил он. Он больше не сердился.

— Мне здесь нравится, Клей. Я просто не думаю, что мы… что мы…

— Заслуживаем это? — закончил он, поскольку она никак не могла подобрать нужного слова.

— Что-то в этом роде.

— Ты считаешь, что, если бы мы жили где-нибудь в лачуге, это бы исправило положение вещей?

— Да! — Она резко развернулась и посмотрела на него. — Нет… О Господи, я не знаю. Я никогда не представляла себе, что буду жить в таком доме, вот и все. Я изо всех сил стараюсь не потерять самообладание.

Он улыбнулся и опустил голову.

— Знаешь, иногда я тебе не верю.

— Ну, иногда я тоже тебе не верю. — Она широко развела руки, показывая весь дом в одном жесте. — Теперь еще и мебель!

— Я сказал, что мы достанем только необходимое.

— Но я уже знаю, что ты имеешь в виду, говоря НЕОБХОДИМОЕ.

— Хорошо, я приложу максимум усилий, чтобы достать какую-нибудь грубую мебель, если это сделает тебя счастливой. Я выкину все из спальни и втащу туда стог сена. Как тебе это нравится?

Его улыбка была неотразима.

Клей Форрестер поддразнивал ее. Вначале его смех походил на веселое журчание в глубине его горла, но когда он прорвался в полный, безудержный звук, все, что она могла сделать, это рассмеяться в ответ.

Он выбрал огромный диван-кровать, сказав, что ему надоели кресла матери, где мужчина не может даже растянуться. И два твидовых кресла, ореховый кофейный столик и еще уйму столов; лампу, которая стоила столько же, сколько одно из кресел, хотя Кэтрин не удалось убедить его, что это было абсолютно расточительно и глупо. Клей сказал, что лампа ему нравится, дорогая она или нет, и это главное. Они выбрали два стула для уголка на кухню, но Кэтрин твердо решила не обставлять мебелью официальную столовую. «Она нам не понадобится», — сказала Кэтрин. Он не стал спорить, но, когда она сказала, что обстановка в салоне «вполне хорошая», Клей воспротивился. Он выбрал гарнитур стоимостью почти в два раза большей, чем тот, который предложила она; тройной туалетный столик; комод, по поводу которого она сказала, что вполне можно обойтись и без него, потому что в шкафу было предостаточно ящиков.

Они стояли в проходе, споря о ночниках и лампах, когда к ним возвратился продавец.

— Но зачем нам еще лампы? Там есть лампы на потолке, этого достаточно.

— Потому что я люблю читать в кровати! — воскликнул Клей.

Продавец откашлялся, немного подумал и благоразумно удалился, давая им возможность спорить дальше. Но Кэтрин знала, что он расслышал последнее замечание Клея, и вся покраснела, чувствуя себя полной дурой, стоя здесь, в проходе мебельного магазина, и споря с женихом, который заявляет, что любит ЧИТАТЬ в кровати!

События развивались очень быстро.

Позвонил Стив и сказал, что приезжает в среду, тринадцатого числа.

Ада позвонила и сказала, что закончила свое платье.

Позвонили из мебельного магазина насчет доставки мебели.

Бобби позвонила, чтобы сказать, что Мангассоны определенно будут присутствовать на свадьбе.

Позвонили от врача, у которого наблюдалась Кэтрин, и сообщили, что у нее низкое давление.

Анжела позвонила и извиняющимся тоном объяснила, что Клейборн предъявил обвинение против Герба Андерсона. Ему это удалось с успехом, и Герба приговорили к принудительным работам в течение девяноста дней за нападение и драку.

А когда однажды вечером Кэтрин вернулась в «Горизонт», она увидела свою мать и Анжелу, которые оживленно разговаривали, сидя бок о бок на софе. И Кэтрин, поддаваясь тому, что называется правом невесты, закрыла лицо обеими руками и зарыдала в первый раз с тех пор, как началась вся эта шарада.