Новости из Нормандии достигли Палермо с неожиданной быстротой, опоздав всего на два месяца. Важность известия придала им крылья. В Руане скончался король Англии Генрих II. Его племянник Стефан сразу же пересек Узкое Море и, прибыв в Англию, объявил себя королем. Знать, в свое время присягнувшая дочери Генриха Матильде, нарушила священную клятву и перешла на сторону Стефана.

– Теперь в Англии начнется война, – сказал, услышав об этом, Элан. – Матильда не отдаст трон без борьбы. И не только потому, что отец завещал его дочери, но и по другой причине: у нее есть сын, который может стать ее наследником. Я должен быть там, в Уортхэме, рядом с отцом. Пирс, мы должны быть там.

– Нам нельзя вернуться, – сказал Пирс. – Пока еще нельзя. Мы только что присягнули Рожеру, и первый наш долг – служить ему. Вместо Англии нам придется отправиться в Италию. Я с Рожером, ты с Георгием.

– Ты, как всегда, прав, сэр Пирс. – И Элан со вздохом подавил свой внезапный порыв. – В отличие от английской знати, дав клятву, я ее не нарушу. Но никогда не оставлю надежду однажды вернуться в Англию и не оставлю своей мечты снова увидеть Джоанну, это совершеннейшее создание природы, с ее золотыми волосами, сапфировыми глазами и тонким прелестным лицом. Все сицилийские красавицы в сравнении с Джоанной – ничто. – Помня о ней, он отказался от предложенной Георгием руки его двоюродной племянницы, заявив, что дал клятву никогда не жениться.

Однако, когда Рожер в награду за верную службу предложил ему жену из знатного рода, Элану пришлось быть откровеннее, чем с Георгием. В интимной беседе Элан рассказал Рожеру о Джоанне, о том, как выдали ее замуж за его друга и родича. Рожер, еще горюющий о смерти королевы Эльвиры, понял чувства Элана.

– Мои советники настаивают, чтобы я снова женился, лучше всего – на византийской принцессе, чтобы создать сильный союз против Священной Римской империи, – доверился Пирсу Рожер. – Но я не хочу никакой другой женщины. Прости меня, Элан. Я не знал о твоей несчастной любви. Кажется, у нас с тобой есть нечто общее. Я не допущу, чтобы меня заставили жениться, и не буду настаивать на твоем браке. Но если в будущем ты свое мнение изменишь, только скажи мне, и я сделаю для тебя все, что смогу, потому что хочу, чтобы ты служил мне.

Когда с этим неотложным делом было покончено, Элан наконец внутренне смирился, пусть неохотно, с необходимостью оставаться пока на Сицилии. Предстоящее не было слишком уж неприятным. Ему еще многому надо было научиться у Георгия, и его пытливый острый ум впитывал высокую культуру, которую поощряли нормандские властители острова. За год пребывания здесь он приобрел прекрасных друзей, среди которых на первом месте были Рожер и Георгий Антиохийский, но также и другие, включая Абу Амид ибн Амида, после их прибытия на Сицилию.

Абу Амид ибн Амид также подружился с Эмброузом, и Элану уже не казалось странным звать араба своим другом и находить удовольствие от его общества.

Временами у него были связи с женщинами. Темные косы и глаза так и не смогли затмить память о красоте, которую он хранил в глубине своего сердца. Элан был здоровым молодым мужчиной, и жизнь аскета его не привлекала. Со своими любовницами он был добр, хорошо им платил, но не жертвовал ни одной сокровенной частицей своего существа, ничем, кроме вожделения и желания удовлетворить свою плоть.

Пирсу, приехавшему на Сицилию с не обремененным любовью сердцем, повезло больше. Долгий разговор с Георгием успокоил его совесть. Он больше не называл себя расчетливым глупцом, а, наоборот, решил пользоваться всеми благами, которые давал ему союз с семьей Георгия Антиохийского. Нескрываемая бурная радость Йоланды доставляла Пирсу огромное удовольствие. Считая, что соблазн для них обоих будет слишком велик, он поклялся себе не оставаться с ней наедине до дня свадьбы. Хотя он мог бы не беспокоиться за ее девственность, так как она была занята сверх меры и времени на любовные свидания у нее просто не было.

– Дядя Георгиос сказал, что свадьба должна состояться через две недели, до начала Великого поста, – сообщила ему Йоланда. – Столько надо сделать… Мне нужны новые платья, белье, так что понадобиться шить и шить; а швея, наверное, не управится вовремя. И я не успею до свадьбы убрать надлежащим образом наш новый дом. Может быть, ты хочешь провести первые дни после свадьбы в чьем-нибудь другом поместье?

– Успокойся, дорогая моя, не волнуйся. – Он поймал в свои ее трепещущие руки и прижал к губам, а потом поцеловал ее губы, быстро, под бдительным взором Лезии и любопытными взглядами слуг, которые последнее время постоянно крутились поблизости. Где обитали все эти женщины, и особенно ее старая няня, когда он оставался наедине с невестой? Неужели их деликатность была следствием особой заботы Йоланды или ее дяди? Впрочем, ему было все равно. Он не любил Йоланду, хотя она ему очень нравилась и он собирался на ней жениться, но что решено, то решено.

Пирс успокоился, зная, что большинство именитых людей вступали в брак, даже не увидев перед свадьбой друг друга в лицо, а брачные договоры составляли их родители. И как же часто происходило, что новобрачные оказывались чуждыми друг другу. Усвоив все эти дикие обычаи, Пирс подумал, что ему-то жаловаться нечего: он свою личную жизнь устроил сам.

– Йоланда, не тревожься о доме. Я обо всем позабочусь.

Что он и сделал, переговорив с Георгием, который, несмотря на многочисленные обязанности при Рожере, казалось, всегда находил время для устранения всех трудностей, возникавших в жизни Йоланды или бесчисленных родственников, проживающих в Палермо. Георгий дал Пирсу своих слуг, чтобы вымыть и вычистить новый дом, а затем объявил, что дарит своей племяннице и ее нареченному брачную постель. Она будет доставлена в их дом за несколько дней до свадьбы.

Успокоившись, что уборка дома обеспечена, Пирс отправился на рынок, где купил круглый стол, выложенный мрамором и разноцветным деревом, а также два глубоких кресла и к ним же голубые шелковые пуховые подушки. Еще он приобрел арабский ковер с пестрым узором всех оттенков красного и синего на кремовом фоне. Отослав покупки в свой новый дом, он направился к ювелиру и выбрал несколько изящных подарков для Йоланды, присовокупив к ним ожерелье из крупных жемчужин и редкие драгоценности из прошлогодней военной добычи. Какими далекими казались эти битвы! Он задвинул воспоминания о былых сражениях в глубь сознания, так что мог радоваться награде за них, не думая об испытанной боли. Хорошо было быть бароном Аскольским, человеком значительным, иметь свой дом и вдоволь золотых монет в карманах, так чтобы приобретать все, что душе угодно. Он преподнес Йоланде жемчуга как свой свадебный дар, сохранив остальные драгоценности для будущего.

Свадьбу Йоланды и Пирса отпраздновали в доме Георгия в присутствии большого стечения гостей. Рожер все еще находился в Италии, но его отсутствие возмещалось его приближенными, помощниками по управлению королевством, первым из которых был эмир эмиров, Георгий Антиохийский. Главным свидетелем Пирса был Элан в ярко-красной тунике и облегающих штанах-чулках. Сам Пирс был одет в голубой шелк с тяжелой золотой цепью на шее и золотыми перстнями на пальцах. За последний год он пристрастился к роскоши сицилийской моды и без сожалений оставил грубые шерстяные одежды своей родины.

Йоланда появилась в большой зале для приемов, где должна была состояться церемония, опираясь на руку Георгия. Прическа ее была более сложной, чем обычно, и перевита узкими серебряными ленточками. Подаренное Пирсом жемчужное ожерелье дважды обвивало ее стройную шею. Две великолепные овальные жемчужины, подарок Георгия, покачивались в ушах. На ней было платье из кремовой с серебром парчи, с широким вырезом и длинными рукавами. Его пышная юбка шуршала, колыхаясь при ходьбе.

Пирс ожидал, что она будет светиться от счастья, однако лицо Йоланды было бледно, а глаза пугливы, как у лани. Пирс хотел заговорить с ней, сказать, чтоб не волновалась, заверить, что всегда будет заботиться о ней и лелеять, но торжественная церемония не давала ему времени остаться с ней наедине.

Брачный договор был длинным. Рожер забрал назад итальянские земли, пожалованные однажды ее покойному отцу, но взамен дал ей владения на Сицилии, чтобы увеличить приданое. До сих пор ими управлял Георгий, но теперь эта обязанность переходила к Пирсу. Подробности договора были сложны, и обязательное оглашение его гостям, которые должны были стать свидетелями, затянулось. Секретарь Георгия монотонно бубнил и бубнил, а Пирс, сидя на своем кресле с высокой спинкой, уголком глаза наблюдал за Йоландой. Он видел, как она вцепилась в подлокотники с такой силой, что ее пальцы побелели. Думая лишь о том, как успокоить ее непроизвольное волнение, Пирс дотянулся через разделяющее их кресла расстояние и накрыл ее руку своей. Она тихо вскрикнула от неожиданности, но так явственно, что секретарь поднял глаза от пергамента. Голос Йоланды заставил стоявшего рядом с секретарем Георгия, подняв брови, посмотреть на племянницу, а отца Эмброуза ободряюще улыбнуться молодой чете.

Йоланда всего этого не заметила. Широко открыв глаза, она смотрела на руку Пирса, наблюдая, как разнимает он ее застывшие пальцы, чтобы согреть и взять их в свои. Она крепко схватилась за него, и он нежно сжал ее ладонь. После этой незаметной ласки она немного успокоилась, и рука ее была твердой, когда она подписывала свое имя на брачном договоре. Не дрогнула Йоланда, когда Пирс, взяв ее под руку, помог опуститься на колено под благословение отца Эмброуза, и во время молитвы о счастье и плодовитости их брака. Когда они поднялись с колен, Пирс слегка обнял ее за плечи и бережно поцеловал в побледневшие губы. Этим церемония завершилась: они стали мужем и женой, и гости начали пробираться вперед, чтобы поздравить молодых.

Начался пир. Вина лились рекой, было много добрых поздравлений, смеха, веселья, музыки, снова поздравлений и пожеланий всех благ земных; проскользнуло лишь несколько непристойных шуток, но на них никто не обратил внимания. Йоланду все время отвлекали от Пирса многочисленные гости, желавшие с ней побеседовать. Воспользовавшись этим, Пирс разыскал Элана и предупредил его:

– Я хочу уйти незаметно отсюда, без принятых обычно шумных проводов, до нашего нового дома и спальни. Я вижу, что Йоланда близка к обмороку от страха, и мне хотелось бы избавить ее от скабрезных напутствий. Я приказал доставить носилки, так что если нам удастся тайком вывести ее наружу, она будет только благодарна.

– Иди к входу и найди носильщиков, – распорядился Элан. – А я позабочусь об Йоланде.

Вскоре Элан появился за углом дома, ведя за собой Йоланду.

– Пирс заявил дяде Георгиосу, что похищает меня, – сказала Йоланда и, поглядев на Элана, заметила: – Мне казалось, что, кроме меня и дяди Георгиоса, никому не известно об этой тайной двери.

– Вы будете поражены, если услышите, сколько я знаю о том, что делается в доме Георгиоса, – улыбнулся Элан и, не обращая внимания на вдруг вспыхнувшую Йоланду, промолвил: – Старый сэр Пирс, ты счастливец. Могу я в последний раз поцеловать эту обольстительную леди, пока она не стала по-настоящему твоей женой?

Йоланда вспыхнула еще ярче при откровенном намеке на то, что вскоре должно было произойти, и когда Пирс приветливо кивнул, подставила Элану щеку.

– Ах нет, – покачал головой юноша, – у меня есть разрешение вашего мужа на большее. – Обняв ее за талию, он легко поцеловал Йоланду в губы, после чего произнес: – Будь счастлива, милая девочка. А теперь я возвращаю вас вашему мужу. Любите крепко друг друга.

– Элан, ты говоришь, как отец Эмброуз, – смеясь, попенял ему Пирс, но Элан так быстро скрылся из глаз, что его торопливый уход заставил Пирса призадуматься: не вспомнил ли он другую свадьбу, на которой не был женихом, хотя должен был быть им.

Пирс проследил, чтобы Йоланда удобно устроилась на носилках, и задернул занавески. По его сигналу слуги подняли носилки и двинулись в путь. Так бок о бок с Пирсом они прошли короткое расстояние до подаренного Георгием дома.

– Я отослал слуг до утра, – сказал Пирс, надежно запирая входную дверь, чтобы избежать нежеланного появления свадебных гостей, решивших еще поразвлечься. – Мебель есть только в главной спальне, но зато она великолепна. Пойдем, я покажу тебе.

Так как Йоланда выглядела еще более испуганной и бледной, чем во время брачной церемонии, Пирс не решился прикоснуться к ней. Вместо этого он с особым почтением пригласил новобрачную подняться в его сопровождении по лестнице. Они прошли через несколько пустых комнат и добрались до самой большой на верхнем этаже. Здесь находилась кровать, подаренная ее дядей, пол застелен ковром, стояли стулья и мозаичный столик, купленные Пирсом. Из незакрытых ставнями окон открывался прекрасный вид на холмы и далекие горы, уходящие в глубь острова.

– Я выбрал для нас эту комнату, чтобы нам не пришлось смотреть на море, от которого нам обоим бывает так плохо, – объяснил Пирс. – С балкона можно любоваться садом.

– Прелестно! – Она крепко сжала руки. – Мне здесь все нравится.

– Тогда почему у тебя такой испуганный вид? – спросил он, приближаясь к ней.

– Я так сильно хотела выйти за тебя замуж, оказаться наедине с тобой в спальне, когда у нас вся жизнь впереди. Я мечтала о той ночи, когда наконец ты сделаешь меня полноценной женщиной. И теперь все это стало не мечтой, а явью, но я боюсь.

– Нет причин бояться. – Он взял ее сомкнутые руки и развел их в стороны, положив себе на пояс, так что ей пришлось приблизиться к нему. – Йоланда, ты же знаешь, что произойдет и как ты возбуждаешься, когда я касаюсь тебя. Мы ведь уже прошли половину пути к обладанию друг другом.

– Но осталась самая трудная часть этого заповеданного пути. – У нее был такой несчастный вид, словно она сейчас заплачет, и в сердце Пирса проснулась жалость. Он знал, чего она хочет от него, но не мог сказать, что любит ее. Он не осмелился лгать ей. Взяв ее лицо в ладони, он начал целовать его, сначала осторожно, ласково, стараясь развеять ее страхи и успокоить.

Когда напряжение оставило ее и она с легким горловым вскриком прильнула к нему, он прижал ее теснее, стал целовать крепче и не выпускал из объятий, пока не почувствовал пылкий отклик ее тела. Он знал, что так случится. Она была слишком страстной, чтобы устоять перед его желанием.

А он желал ее. Нет, он не испытывал яростного порыва страсти… К счастью, не в эту ночь, когда ему следовало быть нежным и неторопливым и не терять разума, чтобы обойтись с ней бережно, как она того заслуживала… Но все же Пирс испытывал сильное желание войти в ее тело, сделать ее навсегда своей.

Несколько мгновений – и он снял с нее платье, туфли и чулки и ее тонкую льняную сорочку, пока наконец она не осталась перед ним в одних жемчугах и с лентами в волосах. Стесняясь, она попыталась прикрыться руками, но он остановил ее, проговорив:

– Дай мне поглядеть на тебя. – Он отвел ее руки от груди и бедер. Маленькая и хрупкая, она показалась бы игрушечной куколкой, если бы не румянец, заливший ее щеки и шею. Плечи у нее были прямыми, гармонировавшими с решительным упрямым подбородком. А груди высокие и круглые, с розовыми кончиками, которые тут же твердели и поднимались, стоило ему прикоснуться пальцем сначала к одному, а затем к другому бутону. Талия у нее была узкой, а бедра… ах, он знал, какие у нее бедра: он прикасался к ним несколько недель тому назад и ласкал там, куда сейчас имел полное право положить свою руку.

Она ничего не говорила, пока он глядел на нее. Только тихо стояла, облизывая язычком пересохшие губы, полная ожиданий.

– Ты все еще одета. – Он коснулся жемчужного ожерелья. – Твоя кожа светится блеском самой жизни, ярче этих жалких побрякушек.

Расстегнув застежку, он снял длинную сияющую нить с ее шеи, затем протянул к ней ладони, чтобы она могла положить в них вынутые из ушей серьги. Он опустил драгоценности на столик, а когда снова повернулся к ней, ее руки уже дергали за ленточки в волосах.

– Нет, позволь мне, – сказал он, отведя ее пальцы. – Я хотел этого с первого вечера нашей встречи.

– Неужели? – Она нагнула голову, позволяя ему тянуть за петельку ленты, вытащить шпильки, пока волосы ее не распустились и не рассыпались до бедер. – Я этого не знала.

– Вот это я и хотел увидеть. – Он стоял с серебряными ленточками, запутавшимися в его пальцах, и неотрывно смотрел на нее. – Боже мой, как ты прекрасна, словно богиня, сошедшая с небес.

Швырнув ленточки на стол, он подхватил ее на руки и, высоко подняв, отнес в постель. Сорвав с себя одежду, он быстро скользнул к ней. Натягивая простыню, он увидел, что она, широко открыв глаза, смотрит на его напрягшуюся мужскую плоть.

– Я видела статуи, но никогда раньше не смотрела на живого мужчину, – сказала она, снова проводя язычком по губам. – Такое сильное напряжение, наверное, очень болезненно для тебя?

– Терпимо, – сухо ответил он. – По крайней мере некоторое время.

– Ты должен научить меня, как мне облегчить твое мученье.

– Я рад, что ты больше не боишься. – Он не мог удержаться от смеха, глядя на то, как она сострадает ему. – Но я не отношусь к твоим больным животным, и это… неудобство… по-особому приятно. Не удивляйся так, дорогая моя. Зная тебя, не сомневаюсь, что ты сумеешь сделать мне приятное. Я даю тебе полную свободу.

Она послушно встала на колени возле него. Ее роскошные волосы закрывали почти всю верхнюю часть тела, за исключением одного плеча и маленькой безупречной груди, проглядывающей сквозь их блестящую темную волну. Пирс прижал ее руку к своему мужскому естеству, предоставляя ей следовать зову своих чувств.

Сначала она была робка, но потом быстро освоилась. Ее пальцы гладили его так же нежно и бережно, как когда-то птичку со сломанным крылышком. Вскоре эти старания так поглотили ее, что она перестала видеть все вокруг. Дыхание ее участилось, и кончик языка был прикушен жемчужными зубками.

– Хватит, – приказал Пирс, зная, что больше не сможет вынести этой сладостной муки.

– Я сделала что-то не так? – растерянно проговорила она, словно очнувшись от сна.

– Нет, именно потому, что ты все делаешь прекрасно, мне так хорошо. Теперь моя очередь доставить тебе удовольствие.

Целовать ее пылающие губы было наслаждением, ее тонкая гладкая кожа отзывалась на его ласки так чутко, как самый требовательный мужчина мог только мечтать. Когда он целовал ее груди, она умиротворенно вздохнула и закрыла глаза.

– Как тогда на холме, – проворковала она, – но без одежды гораздо приятнее.

– Приятнее всего то, что не надо останавливаться, – отозвался он, соскальзывая вниз по ее телу. Право же, сейчас он не мог остановиться… Даже если бы она умоляла его повременить, даже если бы кто-нибудь чужой вошел в спальню и угрожал его жизни. Его железная выдержка изменяла ему. Он мог думать только о нежном податливом теле Йоланды и неукротимом желании обладать им.

Он придвинулся к ней, проникая в нее все глубже и глубже. Преграда непорочности, как он и ожидал, была нетронутой, не нарушенной его предыдущим вторжением. Она оказалась хрупким препятствием, и его неумолимое давление вызвало у Йоланды лишь слабый стон. Он легко преодолел сопротивление плоти и погрузился в ее сладостное трепещущее тепло. Она инстинктивно шевельнула бедрами, втягивая его в себя, и это ощущение было таким восхитительно чувственным, что Пирс подумал: все закончится прямо сейчас, одним жарким порывом. Он отклонился назад, осторожно вышел из нее, предостерегая себя от слишком агрессивных действий. Ему не хотелось ее пугать. Пирс хотел, чтобы она получала удовольствие от их интимной близости. Стиснув зубы, он заставил себя выждать, пока ее руки не обвили его и не заскользили вверх по спине в томительной ласке. Затем он снова бережно вошел в нее и услышал ответный вздох.

– Как это странно и прекрасно, – прошептала она. – Я люблю тебя, Пирс.

Ее нежный голос тронул его. Он уже не мог остановить то, что последовало за ее словами. Это было выше его сил. Сильным толчком он вошел в нее так глубоко, как только мог. И когда она двинулась навстречу, радостно принимая его, он излил в нее все нетерпеливое ожидание этой ночи. Всю невысказанную тоску по утраченной родине, злость и отвращение к войне. Воспоминания о разорванных телах, отсеченных руках и ногах, загубленных молодых жизнях, наконец, мучительное чувство вины за то, что сам он уцелел в этой бойне почти без серьезных ран. Вместе со своим семенем он излил в Йоланду всю сердечную боль, тщательно скрываемое одиночество и тоску жаждущей тепла души. И Йоланда приняла все это, преобразила в нечто несказанное и вернула ему с бесконечной любовью.

Он услышал ее вскрик и почувствовал, что Йоланда в состоянии блаженного экстаза. Спустя мгновенье он сам соскользнул в бездну вне времени и пространства. Мощная волна утоленного желания унесла их с Йоландой в тихую гавань человеческого счастья.

Когда Пирс снова пришел в себя, он лежал рядом с ней и она кончиками пальцев нежно гладила его лицо, вытирая слезы, которые продолжали струиться по его щекам.

– Я и представить себе не мог, каким ты окажешься сокровищем, – прошептал он.

– Я люблю тебя, Пирс. – Эти простые слова растопили его, казалось, недоступное сердце. Он знал, что может доверить этой благородной женщине свои самые сокровенные тайны.

– За исключением Элана, покойного бедняги Криспина и отца Эмброуза, я никогда никого не любил, – признался он. – Я был третьим сыном, обузой для своих родителей, не скрывавших, что предпочитают моих старших братьев. Когда я был маленьким, мать была так холодна со мной, что я рано стал пессимистом и не ждал от женщин искреннего чувства и преданности.

– Ты можешь во всем положиться на меня, – сказала она, и глаза ее блеснули непролившимися слезами, подобными тем, что стояли в его глазах. – Я никогда не предам тебя и всегда буду любить.

– Йоланда, я не уверен, что смогу ответить тебе такой же всепоглощающей любовью. Ты же заслуживаешь ее.

– Я научу тебя любить. Ты не должен ничего говорить, пока не сможешь. Когда ты это скажешь… а со временем, Пирс, ты это скажешь, потому что у тебя нежное сердце… когда ты все же произнесешь эти долгожданные слова, ты должен поверить в них. Никогда не лги мне о том, что чувствуешь. Это единственное обещание, которое, я надеюсь, ты не нарушишь.

– Откуда ты столько знаешь о любви? – полюбопытствовал он, понимая, что обещание, которого она требует, будет труднее выполнить, чем любую из данных им когда-то клятв.

– Возможно, я знаю столько о любви, потому что меня уже любили: моя мама, мой отчим, дядя Георгиос, моя няня Лезия и много других добрых людей. Благодаря их любви я сильнее, чем тебе кажется.

– В то время как я из-за недостатка любви оказался слабее, чем должен бы быть, – признался он. – Сделает ли твоя любовь меня сильнее?

– Моя любовь и любовь наших детей.

– Детей. – Пирс замер, внезапно осознав важность того, что совершил он, женившись, а также великое значение того, что произошло между ними, окончательно скрепив их брак.

Йоланда проявила изрядное мужество, достойно продержалась весь этот долгий день свадьбы и первую брачную ночь. Отвага и любовь помогали ей. В то время как самолюбивый Пирс не решался признаться себе в своих страхах. Его, пугали новые обязанности и ответственность.

– Я тебя не стою, – прошептал он.

– Думаю, что стоишь, – улыбнулась ему Йоланда, его прекрасная жена, с золотисто-коричневыми волосами, разметавшимися по подушке, и любовью, светящейся в темных глазах.

– Никогда не думал, что найду такое счастье, – удивленно произнес он, потрясенный неизведанными чувствами неги и блаженства, переполнявшими его. – Но счастье пришло. Что же мне теперь делать?

– Прими, – ответила она, кладя руки нему на плечи и прижимая его к себе. – И если ты хочешь усилить это дивное состояние поцелуем… или ласками… даже… Да, Пирс… возьми меня опять. Ох, Пирс, я так тебя люблю!

Император Лотарь отложил свое вторжение в Италию, опасаясь переходить Альпы до наступления лета. В Неаполе все было по-прежнему. Там продолжалась долгая блокада. Отсутствие сколько-нибудь серьезных происшествий, из-за которых Пирса могли бы отозвать в Италию, дало ему возможность провести с Йоландой всю весну и большую часть лета. Устройство их нового дома было завершено с необычайной быстротой, главным образом благодаря дорогим свадебным подаркам.

– Все эти дары упрощают наши хлопоты, хотя мне нравится ходить с тобой за покупками, – говорила Йоланда мужу. – Так приятно выбирать вещи, которые нравятся нам обоим, и ты так умело торгуешься, Пирс. За какую отличную цену ты купил фонтан и как он красив!

Они сидели в саду, который Йоланда за несколько недель превратила из непроходимой чащи сорняков в благоухающий мир цветов и трав. Украшенный яркими изразцами фонтан стоял посередине возрожденного сада.

Пирс довольно улыбнулся, наслаждаясь ароматным воздухом и милым присутствием своей жены. Жизнь была прекрасна. Горе и разрушения, принесенные войной, казались ему далеким страшным сном. Иногда он вспоминал об Элане, который снова, будучи капитаном одного из кораблей, сторожил вход в Неаполитанский залив.

– Милый мой, у нас возникло небольшое затруднение, – пожаловалась Йоланда, нарушив благодушное расположение мужа. – Это касается дяди Эмброуза. Знаешь, он велел мне звать его дядей, как ты и Элан.

– Надеюсь, он не заболел? Мне следовало пойти с тобой, когда ты сегодня навещала Георгия, но у меня было дело в королевском дворце. Полагаю, ты видела не только Георгия, но и Эмброуза. Так что там стряслось и почему ты мне сразу не сказала о неприятном событии?

– Я хотела сначала обдумать, чем мы можем ему помочь, – ответила Йоланда. – Нет, дядя Эмброуз не болен, но что-то его расстроило. Дом Георгиоса просторен, в нем есть где уединиться, но все же дядя оказался в неловком положении, особенно по ночам.

– В чем же заключается эта неловкость? – Пирс не понимал, почему она колеблется, не решаясь объяснить суть дела. – Говори прямо, Йоланда.

– Если я колеблюсь, то лишь потому, что мне самой немного неловко, – призналась она. – На моей памяти дядя Георгиос ничего подобного не делал.

– Не делал чего? – теряя терпение, настаивал Пирс.

– Дядя Георгиос завел двух любовниц, – смущенно ответила Йоланда, – и поселил их в своем доме.

– Двоих? Почти в пятьдесят лет? Господи Боже, он доведет себя до изнеможения и станет ненужным Рожеру, – расхохотался Пирс. Однако, увидев возмущенное лицо Йоланды, посерьезнел и кое-что вспомнил. – Когда мы с Георгием говорили о том, что он отдаст нам этот дом, он сказал что-то насчет изменения образа жизни. Так что я не очень удивлен. Он вдовец, Йоланда, и долго его личная жизнь протекала вдали от дома, где жила ты. Теперь, когда он уже не отвечает за молодую девушку, то имеет право на личное счастье. Однако сразу две женщины? – Пирс сделал комичную гримасу, а когда Йоланда игриво хлопнула его по руке, он от души рассмеялся.

– Любовь моя, ну будь же серьезным, – урезонила его Йоланда. – Дядя Эмброуз живет в том же доме. Он не общается с этими женщинами, но знает, что они находятся там и для какой цели. Их присутствие оскорбляет его. Я уверена, что он никогда не пожалуется дяде Георгиосу, и он ничего не сказал мне, но я же видела, как он растерян. Думаю, дядя Эмброуз хотел бы переехать куда-нибудь, наверное, в какое-то монастырское убежище, но это трудно сделать, потому что Рожер не позволяет католической церкви строить на Сицилии большие сооружения.

– И по вполне основательной причине, – сказал Пирс. – Рожер утверждает, что католические священники нетерпимы к другим религиям и что если он даст им разрешение строить на Сицилии монастыри или аббатства, они настоят на том, чтобы все православные греческие церкви были разрушены, а мусор сметен в море. То же самое было бы сделано со всеми мечетями и синагогами, а вместо них поставлены латинские католические церкви. А это будет означать конец мирного королевства Рожера. Если дядя Эмброуз хочет покинуть дом Георгия, то, за исключением католического собора в Кефалу, очень мало мест, где он будет чувствовать себя как дома.

– Это я и хотела с тобой обсудить, – откликнулась Йоланда. – Дяде Эмброузу есть куда переехать. У нас просторный дом. Я не думаю, что почтенный аббат станет возражать против скромных любовных отношений мужа и жены. Как ты считаешь? И еще подумай, Пирс, вот о чем: когда ты вернешься в Италию, а это тебе вскоре предстоит, дядя Эмброуз составит мне компанию. Это будет так чудесно.

– Ты готова пойти на это? Взять его сюда? – переспросил Пирс.

– Что это значит – «взять его сюда»? – возмутилась Йоланда. – Как ты можешь говорить столь пренебрежительно? Дядя Эмброуз часть твоей семьи, а значит, и моей. Как можно сомневаться, «взять» его или нет. Словно он ищет укрытия от преследования! Разумеется, я хочу, чтобы он к нам переехал. Днем ему будет легко пользоваться библиотекой дяди Георгиоса, а ночью ему не придется непрерывно молиться, чтобы не думать о том, что вытворяет на склоне лет дядя Георгиос со своими двумя любовницами. Пирс, прекрати надо мной смеяться!

– Я смеюсь не над тобой. Я смеюсь от чистого удовольствия. Какая ты замечательная женщина! Дядя Эмброуз переедет к нам. Завтра я с ним поговорю. А теперь повтори-ка мне, – попросил он и нежно коснулся ее груди, – что это ты говорила о скромных любовных отношениях мужа и жены?