ГЛАВА 27

Болельщики уже заполняли «Стар Доум», возбужденные предвкушением игры, державшей в томительном ожидании любителей баскетбола. За «Звезд Лос-Анджелеса» играл новичок с надписью на майке «Без промаха», и все обсуждали его дебют среди профессионалов. Ники и Пейдж вышли из длинного белого лимузина и поспешили в сторону входа, осаждаемые охотниками за автографами. Сопровождаемая через неистовую толпу высоким, скандально знаменитым спортивным магнатом, Пейдж чувствовала себя приобщившейся к его славе. Рука Ники собственнически держала ее за талию, каждые несколько секунд они останавливались, он чиркал свою подпись, а затем продолжал прокладывать путь в сторону внушающего благоговение круглого строения, им же самим и воздвигнутого.

У входа их встретили охранники, сопровождавшие их весь остальной путь и проследившие за тем, чтобы они вошли в лифт одни.

После быстрого и короткого интервью для местной телевизионной станции, в котором он дал все тот же ответ из двух предложений на вопрос, который ему задавали двадцать раз за последние две недели: «Что вы думаете по поводу перспектив вашей команды в связи с появлением новичка Робертса?», – Ники и Пейдж присоединились к его гостям в закрытом ресторанном зале клуба «Стар Доума», где за большим столом в форме подковы Лумис обычно принимал друзей и знакомых, большинство из которых были знаменитостями.

Пейдж знала, что сегодня там должны быть Джо Намет со своим маленьким сыном, Джимми Коннерс – тоже с сыном, О. Дж. Симпсон, а также ожидались космонавт Скотт Карпентер, майор Том Бредли, Керк Дуглас, его сын Майкл Дуглас и «псих ненормальный» Джек Николсон.

Установленный протокол банкетов Ники, предшествующих шоу, позволял гостям делать заказ, когда бы они ни пришли. Обычно подавали бифштексы и омаров. Обстановка была очень непринужденной. Ники обычно приезжал одним из самых последних.

Пробираясь по узкому проходу, Пейдж следовала за Ники к месту во главе стола, которое всегда было зарезервировано за ним и где сегодня она будет сидеть рядом с его сыном Типом Лумисом.

По дороге к их местам, она заметила, что Ники кивает привлекательной рыжеволосой женщине на другой стороне стола, которая смеялась с друзьями.

– Она будет новой девочкой Ривлона, – тихо объяснил он Пейдж. – Ее жених, парень в кожаном пиджаке, утверждает, что он незаконнорожденный сын Джими Хендрикса или что-то в этом роде. А та молодая леди рядом с ними собирается стать самым крутым новым секс-символом после Рэчел Уэлч. Я встречался с ней.

«Встречался – значит, трахался», – подумала Пейдж, со сдержанной улыбкой садясь на стул, который Ники выдвинул для нее, и разглядывая десятки молодых хорошеньких женщин, с которыми – она это прекрасно знала – будет вынуждена постоянно соперничать, если ей удастся окончательно заманить Ники в свои силки.

– С кем? С ней или с Рэчел? – уточнила она.

Лумис улыбнулся так, что она была готова его убить.

– С обеими.

Так ей и надо – нечего было спрашивать. Сама подставилась. Конечно, с обеими.

Появился официант, готовый принять заказ.

– Я знаю, что вы умираете с голоду, – поддел он Пейдж, потому что она обычно именно так его приветствовала.

Она постоянно умирала с голоду. Она отрицательно покачала головой и заказала только тарелку супа, вместо обычного омара. От одного лишь этого слова ей начинал мерещиться рыбный запах, мгновенно вызывавший пустоту под ложечкой – ощущение, которое последнее время она испытывала слишком часто.

– Не умираете с голоду? Вы хорошо себя чувствуете? – официант посмотрел на нее с недоверием, его карандаш завис над маленьким блокнотом.

– Я чувствую себя хорошо. Просто сегодня я не так зверски голодна, – ответила она, довольная, что Ники повернулся в другую сторону, и все его внимание было, поглощено анекдотом, который рассказывал старый голливудский комедиант.

Ее начинало мучить неприятное, терзающее душу беспокойство из-за тошноты, которая, казалось, никогда не проходила, и болезненного ощущения набухшей груди. Поскольку ее менструальный цикл всегда отличался нерегулярностью, то, что она уже пропустила одни месячные, а теперь запаздывали и следующие, ее не насторожило. Чего не скажешь о почти постоянном подташнивании.

– Как насчет вас, мистер Лумис? Как всегда?..

Комедиант как раз закончил рассказывать анекдот, и все сидящие вокруг него рассмеялись. Ники, смеявшийся, естественно, громче всех, повернулся, чтобы кивком подтвердить заказ, и снова обратил свое внимание к гостям, чтобы рассказать свой анекдот.

Когда словечко из трех букв появилось в первой же фразе анекдота, один из гостей Ники шутливо прикрыл уши своего сына руками, как бы защищая его от грубости хозяина.

– А я слышал это слово раньше, – заявил ребенок, шумно допивая остатки «Ширли Темпла» и отталкивая руки отца.

– Вот как? – спросил кто-то. – И что оно означает?

– Я забыл. – Его маленькие щечки налились краской.

– Но ты знал?

Малыш смущенно пожал плечами и запрокинул свой, уже пустой, стакан. Все засмеялись, и отец ребенка пожал плечами. Ники же продолжил рассказывать.

– Ну, как твой бизнес? – спросила Пейдж, оборачиваясь к тридцатидвухлетнему сыну Ники.

Он был чрезвычайно хорош, с длинными волосами, собранными сзади в хвост, но ужасно угрюм.

– Все нормально. Спасибо, – ответил тот неопределенно.

Она имела в виду маленький компьютерный бизнес, в который его отец удачно вложил деньги, когда Тип вернулся в Лос-Анджелес – потерянный, запутавшийся, лишившийся всей собственности.

Тип Лумис был одной из тысяч потерянных душ, соблазненных и подвергнутых психологической обработке Раджнишем в штате Орегон, где для того, чтобы стать членом секты, они отказались от всего своего земного имущества в его пользу.

Это было крупное мошенничество Раджниша, которое он организовал, внушая наивным ищущим детям свои желания. Они все, в конце концов, остались без гроша в кармане, полные веры и предположительно ставшие более счастливыми, освободившись от собственности, в то время, как их великий и чистый «учитель» алчно копил капитал за их счет.

Все это тянулось до одного прекрасного дня, когда их бесчестный лидер внезапно замолчал.

Сотни его последователей, не зная, что делать, проводили дни в ожидании, когда учитель вновь обретет голос. B конце концов, к великому облегчению родителей, потерявших своих детей, которые стали поклонниками культа, пастве Раджниша ничего не оставалось делать, как просто вернуться домой.

Великий харизматический Раджниш, очевидно, выдал свою последнюю проповедь. Возможно, он переспал со слишком большим количеством женщин за слишком короткий отрезок времени, и его мозги замкнуло.

Ники был так счастлив, что его сын вернулся и пытался делать хоть что-то полезное, что полностью финансировал компьютерное предприятие Типа и модернизировал все системы «Стар Доума» с помощью его новой компании. Ники говорил, что Тип – выдающаяся личность, хотя и несколько странная.

Пейдж размышляла, не увлекается ли он наркотиками не меньше, чем компьютерами. У него всегда был отсутствующий вид.

«Господи, как это, наверное, тяжело – растить детей», – думала она, прижимая ладонь к своему плоскому животу.

Если она беременна, то чей это ребенок? При этой мысли ее еще больше стало мутить. Будут ли у него светлые кудрявые волосы, ямочки на щеках и ярко-голубые глаза? Или же он будет большим и сильным, с маленькими озорными карими глазами, как у Ники?

Возможно, она и хотела бы притвориться, что это ребенок Ники, но, к сожалению, срок не совпадал по меньшей мере на месяц.

От всех этих вычислений и возможных осложнений ее опять начало мутить, и она снова обратила свое внимание на Типа, который даже не заметил, что она задумалась, забыв о нем.

– Вы много рекламируете свою компанию? – поинтересовалась она, надеясь разговорить его.

Она почувствовала, что Ники с одобрением смотрит на нее, довольный, что она беседует с Типом. Пейдж ответила ему коротким интимным взглядом, думая, что нет ничего удивительного в том, что он так притягивает друзей и прессу. Это была заслуга не только его денег и положения, потому что он умудрялся выделяться даже среди себе подобных. Его свобода, уверенность, влиятельность, его кипучая энергия создавали вокруг него особую атмосферу.

Но по силам ли ей эта гигантская личность размером со стадион, справится ли она с потрясающими поклонницами, вечно подстерегающими где-то поблизости.

– Мы даем немного рекламы, – ответил Тип.

– Каким образом?

Он поковырялся у себя в тарелке, стараясь наколоть на вилку как можно больше листиков салата, при этом, казалось, размышляя над вопросом:

– О, обыкновенным.

Он был не самым общительным из всех, с кем она когда-либо сидела за одним столом.

– В газетах? По телевидению?

Он посмотрел на нее как на идиотку.

– По телевидению слишком дорого, поэтому такой магазин, как наш, там рекламировать не принято.

Похоже, она задала глупый вопрос.

– Может быть, вам попросить своего отца, чтобы он пустил вашу рекламу на электронном табло стадиона? Ее увидит много людей, а вам это не будет стоить ни цента.

Тип никак не среагировал, снова занявшись своим салатом, и Пейдж вздохнула с облегчением, когда официант в конце концов поставил перед ней суп.

Правда, она его не то что есть, даже запаха вынести не могла. Она чувствовала, что от смеси запахов пищи, доносившихся до нее, и попыток наладить контакт с угрюмым отпрыском Ники, ее, в конец концов, вырвет.

С Марни ей было гораздо легче, та, по крайней мере, была с этой планеты.

После триумфального баскетбольного матча они небольшой компанией отправились в один из новых подземных клубов в центре города, все еще находясь под впечатлением блистательного финала игры, когда всего за две минуты до свистка «Звезды Лос-Анджелеса» повели в счете и буквально вырвали победу.

В клубе было накурено, и свободных мест не было. При звуках музыки, доносившихся из клуба, Пейдж не могла устоять на месте. Она крепко держалась за руку Ники, когда их компанию пропустили вовнутрь перед очередью, длиной в милю. Танцы всегда заряжали ее энергией Она не могла дождаться, когда выйдет на танцплощадку и растворится в ритме музыки. Ее тошнота в конце концов исчезла, подавленная хлебом, а затем попкорном, и она даже ощущала легкость и воодушевление. Шокирующая музыка была скорее новой волной, чем диско, и Пейдж волновалась, что для Ники она слишком громкая и раздражающая, а он окажется слишком старым для нее.

Но он поразил ее тем, что схватил за руку и вытянул на танцевальную площадку, двигаясь так, что ему можно было дать не более двадцати лет.

Все с восхищением смотрели на знаменитостей, у которых возникла блажь взять штурмом этот клуб.

Море хипповатой молодежи расступилось, освобождая им место на танцплощадке.

Ники, должно быть, знал с полдюжины местных девочек, или, по крайней мере, они его знали. Они возникали, устойчивым потоком подходя к нему с приветственным поцелуем.

Это раздражало, но было вполне переносимым. Цветущие бутончики выглядели как женщины лишь до той поры, пока не открывали рты и не обнаруживали свою подростковую безвредность.

Танцы и выпивка продолжались до двух часов утра, когда вся компания уселась в лимузин Ники, разъезжаясь по домам.

После того как шофер выгрузил последнего и вернулся к дому Ники, Пейдж начала вылезать из машины вперед Ники, но он задержал ее. Было что-то совсем нешуточное в том, как он смотрел на нее, держа за руку.

– Что? – спросила она с легкомысленным смешком.

– Ты восхитительна. Ты меня поразила.

Она наклонилась к нему и поцеловала долгим нежным поцелуем в губы.

– Честно. Ты была великолепна сегодня.

Она не знала, что он имеет в виду на самом деле, но все равно поблагодарила его.

– С моими друзьями, моим ребенком… – затих он.

Пейдж улыбалась, пытаясь выглядеть понимающей, надеясь вдохновить его на продолжение. Водитель стоял в нескольких футах от машины, куря сигарету и глядя в кусты.

– Он грубый тип, мой ребенок.

Этот «ребенок» был примерно на год старше Пейдж, и странно было слышать, что Ники его так называет.

– С ним все в порядке, – ответила она, думая, что это не самое простое дело – расти сыном Ники Лумчиса.

Казалось, неудачи были синдромом, преследовавшим детей богатых родителей. Тип, Ричард Беннеттон. От них слишком многого ждали.

Возможно, дочерям проще, если, конечно, мать не супер-звезда.

Пейдж спрашивала себя, как бы все сложилось, если бы она росла в тени прожектора? Некоторые дети были достаточно сильны, чтобы самим попасть в луч прожектора. Другим просто не мешал этот свет. Большинство же детей величие родителей подавляло.

Наверху, в его спальне, она ожидала, вытянувшись на кровати и потягивая шампанское, одетая в маленький нефритово-зеленый лифчик и трусики из атласа, которые специально купила, чтобы подчеркнуть цвет своих глаз, и пару бронзовых туфель на высоких каблуках. Она была занята тем, что пела под звуки старого музыкального альбома Фрэнка Синатры, который сама поставила на проигрыватель, упиваясь богатым звучанием его голоса и пытаясь подражать его уникальной интонации.

– Закрой глаза, восхитительная, – приказал Ники из-за двери.

– Что? – Она повернулась в его сторону.

– Я сказал, закрой глаза.

– Зачем? – Не дожидаясь ответа, она все же подчинилась.

– Ты всегда играешь в игры. Это моя игра. Теперь закрой свой восхитительный ротик…

Все это было таинственно и немного жутко. Она лежала в темноте, ожидая, не догадываясь, что происходит.

Пейдж все время казалось, будто она чувствует, что он приближается к кровати, но потом ничего не происходило. Пауза между песнями на пластинке как бы подчеркнула тишину. Она хихикнула нервным смешком, пытаясь представить себе, что он приготовил для нее.

В конце концов, она почувствовала, как одна сторона кровати начала проседать под его весом, и поняла что он уже рядом, но продолжала ждать, что он прикоснется к ней или что-нибудь скажет. Что это за шарада? Зачем вся эта таинственность? Она не могла избавиться от чувства тревоги, опасаясь, не собирается ли он сделать что-нибудь дурное или затеять какое-либо извращение.

Затем она ощутила, как что-то легкое и щекотное двигается вдоль бедер, поверх трусиков, живота, вокруг грудей, проползает по шее и, перебравшись через губы, останавливается под носом.

Это что-то было шелковистым и ароматным.

Роза!

Она улыбнулась, узнавая, и тотчас же цветок исчез, как будто она угадала, и Ники продолжил игру.

Теперь было что-то округлое, прохладное и потяжелее.

Оно поднималось тем же путем, только он покачивал его туда-сюда.

Это было что-то типа мячика, только не совсем круглое. Крепкое и прохладное. Когда оно достигло рта, она инстинктивно лизнула, но ничего не почувствовала. Запах тоже не о чем не говорил.

– Укуси, – предложил Ники, снова поднося это ко рту.

– Что это?

– Просто укуси это; впейся зубами.

Она нервно засмеялась.

– А что, если мне не понравится?

– Тогда выплюнешь.

Она осторожно надкусила. Кожица была упругой. И когда она действительно впилась зубами, сок потек по ее лицу.

До нее не сразу дошло, что это был обыкновенный помидор. Замедленная реакция на вкус заинтриговала ее, и она обнаружила, что жаждет следующего развлечения, следующей сенсорной иллюзии.

На этот раз что-то явно несъедобное, мягкое и пушистое.

Когда он покачал этим над ее руками, дразняще размахивая вдоль живота и бедер, это было похоже на кашемировую шерсть, или на детское одеяльце, или на байковую пеленку. Но зачем бы ему детское одеяльце или пеленка?

Она снова почувствовала прилив тошноты, когда забеспокоилась об истинном значении его игры. Что, если он каким-то образом заподозрил, что она беременна? Но это просто нелепо. Она просто заводит сама себя. Ей надо пойти и купить домашний тест на беременность, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Она знала, что в тот момент, когда тест даст отрицательный результат, ее тошнота испарится, а задержавшаяся менструация тут же начнется. Она уже не первый раз нервничает по поводу задержавшихся месячных.

– На этот раз сдаешься? – спросил он.

– Ты должен был бы знать меня получше.

– Не открывай глаза!

Держать их закрытыми было непросто. Пейдж расслабилась, отключив мысли и сосредоточившись на ощущениях фактуры того, что, без сомнения, было материей.

– Свитер или шарф из кашемира…

Что бы это ни было, оно исчезло.

Следующее ощущение было арктически холодным, небольшим и довольно легким. Сначала оно щекотало ей пальцы на ногах, затем продолжило свой путь через лодыжку, вдоль икры, бедра, остановилось у промежности, делая маленькие неторопливые круги около лобка.

Это воспринималось как инструмент или какая-то кухонная утварь.

Ощущение ледяного металла действовало возбуждающе. Когда оно поднялось до талии, она уже решила, что это действительно металл, но совсем не инструмент – оно было слишком гладким и имело слишком ровную поверхность.

«Может быть, это часы?» – размышляла она неуверенно, все больше расслабляясь, наслаждаясь, пока он вел таинственным предметом вдоль ее плеча, шеи, а затем засунул его ей в рот.

Ее зубы звякнули о твердый металл, и он позволил ей языком исследовать форму предмета, который оказался обыкновенной ложкой. Итак, она угадала три из четырех. Не так уж и плохо.

«Теперь он становится непристойным», – подумала она, улыбаясь, желая открыть глаза, но боясь разрушить его игру.

Внизу, около лодыжек, теперь находилось нечто небольшое, округлой формы, что было, скорее всего, либо его языком, либо кончиком пениса. Оно было гладким и очень приятным. Пейдж пыталась прекратить улыбаться, пока оно – бархатистое и твердое – кралось вдоль ее бедер и перебиралось на талию.

«Слишком большое и круглое, чтобы быть языком», – решила она.

– Уж это я в любом случае узнаю, – сказал она, в то время как он держал свое непристойное маленькое угощение как раз под ее губами.

– Узнаешь, да?

Дотянувшись языком, она начала дразняще лизать кончик легкими сдержанными движениями, намереваясь перехватить инициативу, но когда она перешла к нежным покусываниям, ее зубы погрузились во что-то ускользающее и мягкое, к ее удивлению раскрошившееся у нее во рту.

Это было яйцо, сваренное вкрутую. Вот крыса!

– Вот за что я тебя люблю, Пейдж. У тебя такие непристойные мозги, – сказал Лумис, убирая яйцо, чтобы провести по ее животу чем-то совершенно другой консистенции – Ты похожа вот на это.

Оно было длинным и похожим на шнур с резиновой липкой фактурой На самом деле на ощупь это напоминало провод, или какой-то кнут, и Пейдж представила себе, что он планирует с этим делать.

– Уж это точно ни с чем не спутаешь, но я не люблю боли, – просветила она его, желая открыть глаза, чтобы увидеть хоть что-нибудь.

– Без боли нет воли, – пошутил он зловещим голосом, начиная связывать ее запястья вместе.

Очень кстати в виде музыкального фона зазвучала песня «Я никогда не улыбнусь снова».

– Помогите… помогите… – закричала она сдавленным голосом, как героиня, привязанная к рельсам.

Он, похохатывая злодейским смехом, поднес связанные запястья ей ко рту. Она решила, что для провода это пахнет слишком сладко. Запах напоминал глину, детскую игрушку или даже свечку.

– Съедобные узы, – произнес он, когда она робко укусила жесткий резиновый шнур, не ожидая, что он ей слишком понравится.

На вкус он напоминал вишневые капли от кашля, но по форме она догадалась, что это лакричный шнур.

Забавно, она всегда полагала, что любит лакричные шнуры! Удивительно обнаружить, насколько ужасен их вкус, когда закрыты глаза.

Закинув связанные запястья ей за голову и прикрикнув, чтобы она не открывала глаза, Ники достал следующий реквизит.

Улыбаясь, она подумала, что предмет похож на кусок мрамора, но недостаточно холодный. Может быть, это свеча, или кусок обожженной глины?

Он был восхитительно гладким и создавал дополнительно возбуждающий эффект за счет того, что теперь она не пользовалась не только глазами, но и руками.

Она была беззащитной и полностью в его власти.

Неизвестный предмет был овальной формы; она чувствовала это, когда Ники начал двигать им по ее животу, который рефлекторно сжался от прикосновения.

Когда же предмет достиг подбородка, она ощутила сильный аромат.

– М-м-м, как хорошо пахнет, – пробормотала она, принюхиваясь к свежему запаху мыла, которое пахло так же, как Ники после душа.

Высунув язык для завершения эксперимента, она обнаружила незнакомый, немного горький вкус, но ей хотелось продлить удовольствие от чистого, запоминающегося травянистого запаха.

Затем последовало что-то легкое и воздушное. Оно казалось ничего не весящим, как шелковый шарф, скользящий по ее коже, и вызвало мурашки, когда Ники довел это до ее промежности.

Она обнаружила, что у предмета есть края, заставляя предположить, что это лист бумаги или тонкая ткань.

Когда предмет достиг горла, она подумала, что это могло быть веером, открыткой или даже игральной картой. Сильно втягивая носом воздух и узнавая запах бумаги и краски, она угадала ответ. Разве могла Пейдж ошибиться и не узнать запах новой купюры?!

– О'кей, теперь открой глаза – это тоже часть игры, – предложил Ники.

Пейдж потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к свету, но еще раньше она поняла, что ее осыпают купюрами.

Сто долларовые купюры.

Бесконечный, казалось, ливень одинаковых хрустящих новых денег она чувствовала всем своим существом, осязая, обоняя и пытаясь ловить их.

Ники сидел рядом с ней на кровати в новом халате, который она ему подарила, с кучей реквизита на ночном столике, продолжая осыпать ее из ведра.

Он был прав: видимая часть игры была еще более незабываемой.

Они барахтались в прохладных купюрах, свежих, как будто только что сошедших с печатного станка, хрустящих и ярких, подбрасывая их в воздух, наблюдая, как они медленно планируют обратно.

Это превосходило даже восхитительное удовольствие от возни в обильных осенних кучах первых опавших листьев, которая в детстве вызывала у нее глубоко чувственное восприятие.

– Это что, все мне? – пошутила Пейдж, кусая лакричный шнур, стягивающий ее запястья и буквально прогрызая себе путь на волю.

Затем, встав на колени, она засмеялась, разглядывая эту картину в зеркале и игриво набивая лифчик купюрами.

– Это ни к чему, – сказал он, вызывая денежный водопад тем, что расстегнул лифчик и кинул его в угол комнаты. – Они и так идеальны и не требуют украшения, упругие и нежнее атласа, – произнес он, закрывая глаза и лаская ее грудь, – округлые и как раз подходящего размера. Я узнаю, – пошутил он, как будто продолжая игру, только на этот раз поменявшись ролями с Пейдж, – это сиськи, красивые, большие, американские груди!

– По этой части ты не ошибешься, – пошутила Пейдж, развязывая пояс халата и завязывая им глаза Ники.

Она заползла на него сверху, внутри халата, наслаждаясь ощущением контакта с его теплой кожей и протаскивая вдоль его тела гриву своих волос.

Он нащупал ее трусики и стянул их.

– Я когда-нибудь говорила тебе, что зеленый цвет действует на меня возбуждающе, – призналась она, вставая на колени перед его восставшим детородным органом и беря его в руки.

Зубами схватила с кровати купюру и легонько отстегала его по груди.

– Зеленый цвет делает меня опасно сексуальной. Берегись, – пригрозила она сквозь зубы, в которых была зажата банкнота.

– Тебе не нужно было говорить мне об этом. Я прочел это в твоих глазах, – заверил он ее, изгибаясь, чтобы дотянуться губами до ее груди, проделывая это виртуозно для парня с завязанными глазами. – Бывают глаза зеленые, как море, как нефрит, как яблоко. У тебя же, моя любовь, они зеленые, как деньги.

Усмехнувшись, Пейдж выпустила зеленую купюру из зубов и наклонилась, чтобы укусить его за нижнюю губу.

– Все же после того как мы займемся любовью, воодушевленные этим чудесным денежно-зеленым морем, на что мы истратим эту славную добычу? – спрашивала она, не торопясь забираясь на него сверху, стискивая руками атлетические бедра и прижимаясь губами к его рту.

Он снял пояс с глаз и глянул в зеркало, обхватив ее попку руками и испуская стон удовольствия от того, что она начала медленно двигаться на нем.

Она закинула голову назад и встретила его взгляд в зеркале, чувствуя, как ее волосы свисают гораздо ниже талии.

– Ты уверена, что можешь с этим справиться? – поинтересовался Ники, не отвечая на ее вопрос.

Он перевернул ее и оказавшись сверху, стал двигаться все быстрее и сильнее, ударяя в нее всем своим немалым весом.

Купюры были раскиданы повсюду: на ней, под ней, вокруг – и она снова посмотрела в зеркало. Ники был напряжен, от движения мышцы сокращались, рельефно выделяясь под кожей.

– Я могу с этим справиться, – пообещала она, двигая бедрами навстречу ему, подстраиваясь под его ритм.

– Я не знаю, почему я это делаю. – Он снова уклонился от ответа.

– Потому что ты не можешь удержаться? – предположила она, заинтригованная.

Их возбуждение нарастало с каждой секундой.

– Господи, помоги мне принять решение.

– Какое решение?

Ники выглядел так, как будто не мог больше терпеть.

Каждую секунду он был готов кончить внутри нее. Она чувствовала, что вместе с ним поднимается все выше и выше, теряя способность сосредоточиться, но не могла себе этого позволить.

Какое решение? Она ждала.

– О господи, Пейдж! – Он ревел так громко, что его наверняка было слышно по всему дому.

– Скажи мне, – настаивала она, останавливаясь, чтобы задержать его оргазм и завести его чуть выше его предела. – Скажи!

Его лицо отражало напряженную работу мысли. Очевидно, он думал, не переменить ли ему решение, о котором – он допускал это – может позже пожалеть. И она давила на него.

– Я хочу, чтобы ты пошла и купила себе самое восхитительное бриллиантовое кольцо, какое только сможешь найти, – сумел он выдавить задыхающимся голосом, в котором, тем не менее, сохранился подобающий случаю оттенок иронии. – Выходи за меня замуж, ты блестящая маленькая сучка, – закончил он, еще теснее прижимая ее к себе.

Замуж. Замуж. Замуж.

Это было неправдоподобное эхо. Слова скатились по ней, как мед по маслу; сладость сообщения не укладывалась в голове. Она никак не могла удержать ее.

– Да, – торжествовала она, в эйфории восторга испытывая чувство облегчения и радость полета в небесах.