ГЛАВА 6

Морган МакБейн бродил по верхней галерее чистенького и ухоженного Женевского аэропорта, время от времени подходя к окнам и глядя на падающий снег. Он шел уже более трех часов, покрывая все на свете белым одеялом, остановившем все воздушные передвижения и отрезав Женеву – и его самого – от всего мира. Его самолет из Афин приземлился последним перед тем, как разыгрался этот снегопад, и теперь было трудно сказать, когда он кончится и рабочие смогут расчистить взлетные полосы и, следовательно, когда он полетит дальше в Париж.

Облокотившись на перила балкона, он смотрел на очереди, выстроившиеся у стойки регистрации. Задерганные служащие пытались успокоить группы рассерженных лыжников, которые стремились как можно скорее попасть в горы и меньше всего хотели тратить время и деньги на то, чтобы сидеть в закрытом из-за ненастья аэропорту. Хорошенькие девушки в огромных меховых луноходах и ярких лыжных куртках толпились у бара. Морган стоял уже в самом начале этой оживленной и болтающей очереди и, перешагивая через сваленный в кучу багаж и лыжи, готовился уже взять третью чашку аэропортовского кофе. В своем темно-сером деловом костюме он чувствовал себя здесь чужим.

Интересно, когда же это я катался на лыжах в последний раз, подумал он, вспоминая тот чисто физический восторг, который испытывал на лыжне, веселую и оживленную компанию лыжников, веселое очарование этих лыжных курортов, окруженных снежными вершинами и поэтому кажущихся особенно уютными. Года три-четыре?

Да, давненько!

Найдя уголок, не заваленный лыжами, он начал прихлебывать кофе, слушая краем уха разговоры о «головоломных трассах», смертельных поворотах, о том, у кого самый облегающий лыжный костюм, кто «совершенно не умеет стоять на лыжах» и почему в Вербьере самая отличная молодежная компания, лучшие трассы и самые хорошенькие горничные в шале. Ведь эти лыжники примерно моего возраста, вдруг подумал он, и эта мысль поразила его, поскольку он как-то автоматически считал себя старше. Мне двадцать пять и, как мой отец, я полжизни провожу в пути. Ведь дело не только в лыжах. Когда, например, я нормально отдыхал? Я настолько завяз в этих МакБейновских делах, что совсем не имею времени для личной жизни – пара дней там, пара здесь – и все!

Яхта его отца, 50-метровая «Фиеста» в настоящее время стояла на якоре в Карлисли-Бей в Барбадосе, полностью укомплектованная командой, но без пассажиров. Фитц был в Нью-Йорке и, возможно, сможет подъехать туда на недельку немного попозже, а Морган провел на «Фиесте» пять дней в прошлом году, как всегда в портах Средиземного моря, плавая от Сент-Тропеза до Сардинии. И все! Он приезжал в отель на Багамах, которым они владели, лишь для того, чтобы проверить, как идут дела, или же обсудить какие-нибудь изменения или иные проблемы. Он настолько был занят тем, чтобы стать незаменимым в компании своего отца, и тем, чтобы преодолеть этот комплекс «хозяйского сынка», что ни разу не дал себе возможности просто передохнуть. Чаще он проводил время на какой-нибудь стройке в кувейтской пустыне или на заводе в Галвестоне, чем лежал на пляже или скользил со снежной горы.

Если не принять меры вовремя, решил Морган, ставя на стол пустой стаканчик из-под кофе, то скоро он станет таким же, как и его отец, настолько поглощенным делами «Корпорации МакБейн», что уже навсегда потеряет способность видеть еще какие-то радости и развлечения.

Он непроизвольно ответил на улыбку девушки в ярко-синей лыжной куртке и джинсах. У нее были блестящие рыжие волосы, вздернутый носик и очень приветливая улыбающаяся мордашка в веснушках.

– Ты похож на лыжника, – сказала она, бросая оценивающий взгляд на светловолосого широкоплечего и весьма привлекательного молодого человека, – только одет не по-лыжному.

Морган улыбнулся.

– Обучался этому на склонах Вейла, и еще гонял в Парк-Сити в Юте.

– Значит, ты много потерял, если еще не катался в Швейцарии, – заметила она, – однако могу поспорить, ты любишь опасные трассы?

– Скоростные спуски. Люблю рисковать.

– Не сомневаюсь в том, что ты рисковый. – Она собирала свои лыжи и мешок для ботинок и в то же время внимательно разглядывала его. Он был ненамного старше ее, но производил впечатление человека зрелого, знающего свое место в этом мире и уверенного в себе. Это было привлекательной чертой, да и сам он – весьма привлекательный мужчина.

– Так ты уверен, что не хочешь отделаться от своего делового костюма и махнуть со мной?

Между ними неуловимо возникла какая-то взаимная симпатия. Она была очень хорошенькой, и он не сомневался, что она, к тому же, и прекрасно катается на лыжах.

– А куда ты направляешься?

– Вербьер. Туда ездят все британцы.

Все британцы… он подумал, а ездит ли в Вербьер Венеция? Странно, он всегда думал о Венеции как об англичанке, хотя она такая же американка, как и он. Ну, во всяком случае, почти такая же.

– Как-нибудь в следующий раз. Но спасибо за приглашение.

– Не за что. Жаль, мы бы хорошо развлеклись. – Она заправила за уши свои блестящие рыжие волосы и взвалила на плечи лыжи.

Морган проследил за ней взглядом, увидел, как она прошла через зал и присоединилась к группе своих друзей. Их было около десятка, и было видно, что это дружная старая компания. Спортивного вида молодой человек положил руку девушке на плечо и втянул ее в центр кружка. Все весело болтали и смеялись, предвкушая удовольствие, предстоящее им на склонах гор или в лыжных клубах для начинающих.

Морган опять вернулся к бару и теперь заказал себе порцию виски. Он был достаточно опытный путешественник, и пить в полете не следовало, но сейчас он неожиданно почувствовал себя брошенным и одиноким. Дело даже не в том, что в его жизни было мало женщин. Он все время встречался с ними. В любом городе, где он останавливался, встречалось полдюжины хорошеньких девушек, готовых разделить с ним досуг, и не менее дюжины очаровательных хозяюшек, которые были рады пригласить его на ужин. Он посещал балы в Монако и оперные спектакли в Нью-Йорке. Он играл в теннис с актрисами в Лос-Анджелесе и водил хрупких парижских манекенщиц в рестораны, где они ничего не ели. Рестораны эти были очень современными, очень изысканными, но, казалось, меню во всех них было совершенно одинаковое. Но все же несметное количество раз, он уж и не помнил, сколько, он ел в одиночестве в каком-нибудь шикарном номере гостиницы во Франкфурте или Абу Даби, поскольку и гостиницы мало чем отличимы друг от друга.

Он мог поспорить, что эта группа лыжников получит больше удовольствия за ближайшую неделю, чем имел он за последние несколько лет.

Жизнь, решил Морган, приканчивая виски, стала ужасно скучной и неинтересной. Если не считать Венеции Хавен. За те три месяца, что они знакомы, он не раз ловил себя на том, что придумывает различные предлоги, чтобы заскочить в Лондон, иногда даже меняет для этого свой маршрут. Иногда ему удавалось пробыть в городе целую ночь, а это означало, что на следующее утро ему приходилось вставать ни свет ни заря. Однако девушка стоила того. Он водил ее поужинать в какой-нибудь тихий ресторанчик, который она ему рекомендовала, и они просто сидели, держась за руки, и он не мог отвести от нее глаз. Он не видел в ней особого сходства с ее знаменитой матерью, возможно, потому, что Дженни принадлежала к другому поколению; он видел изящную светловолосую девушку, чьи глаза меняли цвет в зависимости от настроения, становились то более светлыми и блестящими, когда она оживлялась, то более серыми, если она уставала, и совсем темными, с фиолетовым оттенком, когда она испытывала нежность.

Венни была из тех девушек, которые стремятся быть независимыми, но в то же самое время он помнил, как трепетали ее губы, когда он целовал ее… и пока это было все… Потому что с девушкой, вроде Венни, все остальное означало бы достаточно прочные отношения, а он еще не был уверен, готов ли к этому. Он знал, что ей нравится быть с ним, и не только потому, что он – сын Фитца МакБейна. Венни никогда не требовала, чтобы ее водили в роскошные рестораны или клубы, ее совершенно устраивало – если он не имел ничего против – близлежащее бистро, где свет был уютно приглушен, находились неожиданно хорошие вина и какие-нибудь оригинальные кушанья.

Громкоговоритель прохрипел по-французски, что все вылеты задерживаются, и это сообщение вызвало громкий смех и издевательские выкрики со стороны лыжников. Неожиданно Морган почувствовал себя в этом оживленном аэропорту еще более одиноким. Быстро открыв дверь, он прошел в зал ожидания для высокопоставленных особ и отгородился от вокзальной толпы. Несколько человек читали газеты или подремывали на удобных диванах в тихой комнате с мягкими зелеными коврами. Еще несколько мужчин склонились над своими бумагами или что-то обсуждали со своими собеседниками за стаканами с различными напитками. Пришел служитель и сообщил последние сведения о буране и предполагаемой задержке рейсов. По крайней мере, еще два-три часа. Если мистер МакБейн пожелает, они закажут ему комнату в гостинице.

– Вот, что, пожалуй, я попрошу вас сделать, – сказал Морган, протягивая ему билет и посадочный талон. – Поменяйте мой рейс на ближайший в Лондон и принесите телефон. Мне необходимо позвонить за границу.

Служащий поставил рядом с ним телефон. Морган взял трубку и набрал номер. Интересно, думал он, любит ли Венеция кататься на лыжах?

Пронизывающий ветер превратил мокрый снег в колючие льдинки, от которых у Венеции раскраснелись щеки, пока она пробиралась через стоянку, нагруженная пакетами и корзинками. Добравшись до подъезда высокого жилого дома, она свалила все свои пакеты на пол лифта и потрясла головой, чтобы с волос упали мокрые льдинки, а затем постаралась обсушить голову шерстяным шарфом. Она сразу же почувствовала, как ее обволакивает тепло, и нажала кнопку десятого этажа. Чтобы вытащить все из машины, ей пришлось сделать два рейса, и она замерзла. Элегантные серые итальянские сапоги, купленные на прошлой неделе, после того, как она обслужила два обеда и три вечерних приема, а потом почувствовала себя невероятно богатой, были все заляпаны грязью, и она с горечью подумала, что это в очередной раз доказывает, что она не должна покупать слишком дорогие вещи, или же то, что необходимо быть более практичной!

Лифт остановился, и она опять подхватила свои корзинки, улыбаясь вахтерше, сидящей в уютном серо-коричневом тихом холле административного этажа компании «Блэкмор и Хониуэлл»», консультирующей по вопросам инвестиций и управления. Девушка с черными гладкими волосами равнодушно кивнула в ответ, продолжая заниматься своими длинными красными ногтями. – Кухня там, дальше по коридору, а потом налево. – Она не предложила ей помощи, и Венеции пришлось дважды тащиться за своими пакетами.

В конце концов, подумала Венеция, осматривая кухню, это моя работа, а не ее. Но все же обычно служащие подобных фирм относятся к тебе как к судомойке, а на себя смотрят как на великосветских дам! Директора, для которых она готовила, обычно относились к ней нормально – они или замечали ее и приветливо улыбались или же делали вид, что ее не существует, пока поглощали свой обед и обсуждали с подчиненными свои дела. И то, и другое вполне устраивало Венецию, постольку поскольку им нравилось то, что она для них готовила, и они ей платили; или, что было самое ценное, просили ее, разумеется, через своих секретарш, постоянно приходить и готовить обед для директора, так что она могла заполнить страницы своей записной книжки-дневничка на несколько недель вперед и быть уверенной в том, что в этом месяце ее ждет стабильный доход.

Такую работу было не так уж легко найти, как она поначалу думала. В школах даже и смотреть не хотели на ее диплом первоклассного повара, а на каждое объявление в «Тайм» откликались десятки человек, гораздо более опытных, чем Венеция. Через Ланкастеров и свой собственный круг знакомых ей удавалось время от времени находить какую-нибудь временную работу – обслуживать рождественский вечер или юбилейный банкет, через агентство она иногда устраивалась обслуживать какое-нибудь семейное торжество или праздничный обед, когда что-то вдруг случалось с постоянным поваром.

В большинстве случаев Венеция относилась к своим заказчикам совершенно спокойно. Большинство же ее временных нанимателей почему-то считали, что в их доме появилась ужасно надоедливая особа, которая должна побыстрее ориентироваться в незнакомой кухне и находить все, что ей нужно, сама, не беспокоя хозяев. Женщины, как правило, отличались придирчивостью и требовали слишком многого. Мужчины же относились к ней несколько по-иному – как к какому-то очередному украшению кухонного интерьера, которому необходимо принести джин с тоником, пока супруга принимает ванну, затем – руку на плечо, шлепок по заду и предложение встретиться, «чтобы где-нибудь действительно вкусно пообедать… ха, ха, ха, а потом… может быть…» Это, конечно, одна из неприятных сторон ее профессии, и она ее безумно раздражала, хотя, тем не менее, она умела держать всех своих нанимателей на расстоянии, оставаясь при этом чрезвычайно вежливой и предупредительной – ей действительно нужны были деньги. Но вот было бы здорово – взять однажды и уйти, и пусть они объясняют потом своим женам, почему сорвался торжественный ужин.

Разгружая корзинки, она вытащила пластиковый под-носик с заливным лососем, которого тут же переложила на тарелку со свежим зеленым салатом и украсила кусочками лимона и огурца. Директор, человек уже не очень молодой, любил простую и не очень жирную пищу, однако требовал, чтобы было вкусно, красиво и разнообразно; потом она взяла кусочек молодой баранины, намазала его смесью трав, сладкой горчицы и панировочных сухарей; она его чуть-чуть не дожарит, чтобы он оказался розоватым внутри – это должно ему понравиться. Она всегда старалась приготовить на десерт что-нибудь легкое – лимонный щербет с тонюсенькими завитками миндального печенья, которое она испекла сегодня утром, или же фруктовый салат и ассорти из различных сыров. Вина подавались из его собственных подвалов, так что у нее не было нужды беспокоиться из-за этого, ей предстояло приготовить только основное блюдо и овощи, поскольку закуски и десерт она приготовила в полвосьмого на кухне Ланкастеров. Обычно к десяти она все заканчивала и упаковывала все в свои корзинки и коробки. У нее еще оставалось время для того, чтобы по-быстрому принять ванну, затем надеть рабочую одежду – простую юбку и блузку и обязательно полосатый фартук, такой огромный, что ее можно было бы обернуть им дважды, и галстук, затем она загружала машину и отправлялась к месту работы.

После того, как духовка переключалась на маленький жар, она готовила кофе. Двенадцать часов. Если повезет, то женщины, которые накрывают на стол и моют посуду, сейчас подойдут, а пока у нее есть немного времени привести себя в порядок.

Венеция быстро прошла по коридору в поисках дамского туалета, который и нашла, не прибегая к помощи равнодушной вахтерши, занятой необыкновенно интересным телефонным разговором. Зеркало убедило ее, что вид у нее вполне пристойный – волосы и сапоги высохли, на нее смотрела аккуратная и энергичная девушка. Она туго стянула свои блестящие светлые волосы синей лентой и полезла в сумочку за помадой. В боковом кармашке торчала открытка от Моргана, полученная сегодня утром. На фоне желтых песков пустыни в Абу Даби стоял несчастного вида верблюд и с недовольным видом смотрел на нее. На обратной стороне рукой Моргана было написано: «Надежен, удобен, недорог, не ржавеет… зачем вообще нужен автомобиль? Я скучаю по тебе».

Он всегда посылал ей открытки отовсюду, где бы ни бывал, с короткой надписью: «Хочу, чтобы ты была здесь со мной» или даже «Люблю, целую». За те несколько раз, что она встречалась с Морганом после ее возвращения из Калифорнии пару месяцев назад, она чувствовала, что Морган МакБейн нравится ей все больше и больше. С ним было легко разговаривать, он умел слушать и вникать в ее проблемы, он задавал именно те вопросы, которые нужно – вопросы, которые как бы давали ей возможность самой найти правильный ответ. И она не могла не признать, что ей было приятно находиться в компании со столь интересным мужчиной, она видела, как на него смотрят другие женщины. Кэт Ланкастер считала, что он «блеск»! От Моргана исходило какое-то типично американское ощущение силы и надежности; казалось, он способен справиться с любой ситуацией, как, например, тогда, три месяца тому назад. Она тогда была бесконечно благодарна за это Моргану и его отцу.

И ей очень нравилось, когда он целовал ее. Очень-очень нравилось, и ей казалось, что это нравится и ему тоже. Почему же тогда он никогда не заходит дальше поцелуев? Может, не считает ее достаточно привлекательной? Может быть, в ней есть что-то такое, что отталкивает его? Венеция внимательно вгляделась в свое отражение в высоком зеркале дамской комнаты, которое несколько уменьшало, поэтому даже при своем росте почти в сто восемьдесят сантиметров она казалась немного приземистой и коренастой. Нет, она вполне хорошенькая – она знала, что это так, хотя где-то в глубине души была не очень-то уверена в своей внешности. И Морган никогда ничего, кроме поцелуев, ей не предлагал…

О Боже, а время-то! Она быстро запихнула открытку обратно в сумочку и побежала обратно на кухню.

– Я уже накрыла на стол, мисс, – услышала она веселый голосок официантки.

– О! Отлично, большое спасибо. Я сварила кофе, может быть, выпьете чашечку? – Венеция засунула мясо в духовку и захлопнула дверцу.

– Спасибо, мисс. – Приятная, уже не очень молодая женщина налила себе чашечку и внимательно посмотрела на Венецию. – Мне знакомо ваше лицо, – сказала она. – Вы очень похожи на кого-то на телевидении.

– Правда? – Венеция улыбнулась и занялась овощами.

– Вспомнила! Вы очень похожи на одну киноактрису, которая покончила с собой в Голливуде несколько месяцев тому назад, ее звали Дженни. Тоже очень красивая. Когда я была девчонкой, я очень хотела быть на нее похожей. Подождите-ка… нет, не может быть, не может быть, чтобы вы были здесь и готовили, и все такое – я хочу сказать, вы ведь не можете быть дочерью Дженни Хавен?.. Но я же видела вас по телевизору!

Венеция застенчиво улыбнулась. Она думала, что после похорон внимание прессы будет поглощено каким-нибудь другим скандалом или любовной историей, но репортеры целыми днями слонялись возле дома Ланкастеров, и она не раз вздрагивала от слепящих вспышек фотографов в магазине, когда делала покупки или выводила погулять собак. Ее даже просили дать интервью и предлагали весьма внушительную сумму за «правдивую историю» две соперничающие газеты, но она, разумеется, отказалась. О ней даже писали как-то в «Мейл» в колонке Найджел Демпстер и напечатали немного смазанную фотографию, где они с Морганом садятся в такси.

– Ух ты, никогда бы не подумала – надо же: встретить вас здесь, и вы готовите на эту ораву! – Вдруг в глазах женщины вспыхнула какая-то мысль. – Так вот откуда этот звонок! Эта вахтерша, Саманта, говорила, что откуда-то из-за границы звонил этот богатый американец – МакБейн, и он спрашивал Венецию Хавен. Ну, и конечно, эта красотка ответила, что здесь такая не работает. Ой, ну и улыбалась же она при этом. Так, значит, он звонил вам, милочка? Лучше пойдите, спросите ее. По-моему, он сказал, что перезвонит, потому что уверен, что вы будете здесь.

Она допила свой кофе и улыбнулась Венеции, довольная тем, что сообщила ей приятную новость, а она не сомневалась, что известие действительно было приятным, поскольку глаза девушки вспыхнули от радости. Да, она действительно очень хорошенькая, совсем как ее мама.

Морган? Морган звонит ей сюда? Но как же он узнал?.. – но она не докончила фразы, догадавшись, что он, конечно, позвонил ей домой, а там дали этот телефон. Должно быть, что-то срочное, если он не стал дожидаться, пока она вернется домой.

– Спасибо, большое спасибо, – сказала она, направляясь к двери. – Ой, вы не могли бы немного последить за бараниной? Я ненадолго.

Саманта попивала розовое, насыщенное протеином молоко, что и составляло ее обед, и бросила на приближающуюся Венецию скучающе-раздраженный взгляд.

– Вас? – В голосе ее слышалось возмущение, конечно же, эта девица что-то спутала. Такие МакБейны не будут звонить из Женевы, чтобы поговорить с приходящими поварихами.

– Меня зовут Венеция Хавен. Он спрашивал меня? Саманта впервые по-настоящему посмотрела на нее.

О, Боже, ну конечно же. Конечно же, это дочка Хавен, почему же она сразу этого не заметила? Телефонный звонок мягко промурлыкал в уютной и тихой приемной, и она автоматически сняла трубку.

– «Блэкмор и Хониуэлл». Да, да, мистер МакБейн. Да, да, вы правы. Да, она теперь здесь. Сейчас я передам ей трубку. – Протянув трубку Венеции, она вернулась к прерванному обеду, делая вид, что не слушает.

– Морган? – Венеция зажала трубку подбородком, понижая голос. – Да, да, конечно, я рада, что ты позвонил, но почему сюда? Что-нибудь срочное? Правда? Да, конечно, я катаюсь на лыжах… Когда? Ой, Морган, ужасно соблазнительно, но я не уверена, что смогу… ты застрял из-за снежного бурана – Боже, как романтично! Ну, конечно же, я бы хотела быть с тобой, но у меня работа, Морган… Ну, не знаю, возможно, смогу…

Ее веселый смех резко прозвучал в тишине здания, и Саманта с завистью посмотрела на нее.

– Хорошо, мы поговорим об этом, когда ты приедешь… ведь ты же сможешь меня уговорить? – она опять рассмеялась. – Ну хорошо. Да, буду ждать твоего звонка… да… я тоже… Пока.

Венеция положила трубку и радостно побежала по коридору к кухне, сопровождаемая завистливым взглядом Саманты.

«Роллс» от гостиницы «Палас» промчал их по заснеженным улицам курорта Сент-Мориц, затем вверх по заросшему елями склону горы к огромному с острыми крышами шале, которое, казалось, еще продолжало расти. Управляющий вышел, чтобы лично встретить их и убедить, что весь персонал позаботится о том, чтобы они ни в чем не испытывали неудобств.

– Очень хороший снег, – сообщил он им, – и выпадет еще; боюсь, будет даже многовато. Но, если даже нас и занесет, мадемуазель сможет найти себе занятие – у нас есть свой каток и бассейн, и спортивный зал, можно поиграть в сквош, в бридж, мы устраиваем танцы – можно даже посетить наши магазинчики…

– Хватит, хватит, – засмеялся Морган. – Мадемуазель отправится в горы, а потом с них съедет, причем очень быстро. Я с ней поспорил на десять фунтов, что обгоню ее, по крайней мере, в пяти спусках.

– Я тебе забыла кое-что сказать, – сказала ему Венеция, когда они шли к лифту. – Дело в том, что я впервые встала здесь на лыжи, когда мне было три года – я приехала с матерью, а Дженни была отличной спортсменкой. Она сама – превосходная лыжница и хотела, чтобы меня обучали лучшие тренеры. Так что если ты и обойдешь меня в скорости, Морган МакБейн, а я такого даже и допустить не могу, то ты никогда не превзойдешь меня в мастерстве.

– Возможно, ты и права, – улыбнулся он. – Мои тренировки заключались в том, что отец примерно полчаса показывал мне основные движения. Затем он посадил меня в кабину подъемника и отправил на вершину, а там сказал: «Следуй за мной». У меня не было выбора – если я хотел спуститься вниз, мне оставалось только последовать за ним. И я поехал. Мне это очень понравилось, хотя я упал, наверное, раз десять. Он ни разу не помог мне подняться, лишь ждал и давал советы, как это сделать.

Пока они шли за управляющим по коридору, Венеция рисовала в своем воображении маленького испуганного мальчика, одного на склоне горы – наверное, гора казалась ему ужасно крутой.

– Похоже, у тебя суровый отец, – отозвалась она.

– Да. Был – и остается. Но все равно, это самый лучший отец в мире. Он вырастил меня без матери и делал это так, как считал наиболее правильным. – Морган слегка улыбнулся. – Но он твердо знал одно – его сын не будет неженкой; деньги нужны, чтобы хорошо питаться и получить хорошее образование, а не для того, чтобы баловать ребенка.

Венеция втайне решила, что Фитц МакБейн – суровый старый тиран, однако вслух ничего не сказала.

– Вот ваша комната, мадемуазель. – Управляющий торжественно отворил дверь.

Это была просторная, залитая солнцем комната, в которой стояла масса цветов и две скромные односпальные кровати, ожидая, какую из них она выберет. Венеция вопросительно взглянула на Моргана.

– Моя комната рядом, – сказал он. – Даю тебе пятнадцать минут, чтобы переодеться, и сразу же в горы, хорошо?

– Обед подается в ресторане, сэр, – сказал управляющий, провожая Моргана до двери.

Венеция рассмеялась, услышав ответ.

– Обед? У нас нет для этого времени – мы потом в каком-нибудь кафе в горах что-нибудь перекусим.

Когда Морган хотел чего-либо, он действовал немедленно. Он прилетел в Лондон, уговорил ее бросить работу и увез в Швейцарию буквально следующим же рейсом. Венеция с опаской посмотрела на сдвоенную кровать. Она, разумеется, ожидала, что Морган снимет для нее отдельную комнату – Морган не мог проявить ни нескромности, ни самонадеянности, чтобы заказать им один номер на двоих, да и отношения у них были еще не на той стадии. Но все же. Она села на край кровати, стянула сапоги и джинсы и влезла в теплые тонкие рейтузы, хлопчатобумажную водолазку, затем в лыжный костюм. Она натянула меховые мохнатые сапоги, пристегнула к поясу сумку, схватила темные очки и направилась к двери. В коридоре ее уже ждал Морган, готовый постучать в дверь. – А я быстрее, – сказал он торжествующе. – Первый раунд за мной.

– Я думала, мы соревнуемся только на трассе, – возмутилась Венеция.

– Конечно, конечно… только будь начеку, мисс Венеция Хавен, – предупредил он. – Тебе придется нелегко!

Венеция уже забыла, как это на самом деле здорово. Они начали с самой простой трассы – просто для того, чтобы ноги привыкли к лыжам, как сказал Морган, хотя в глубине души она подумала, что он просто проявляет благородство, позволяя в случае, если сложные трассы покажутся ей чересчур опасными, пойти на попятный. А это вполне могло случиться, подумала она, отстегивая крепления и взваливая лыжи на плечи – ноги дрожали с непривычки. Но все равно было очень здорово: снег отличный, небо голубое, лишь на горизонте виднелась небольшая полоска облаков, а солнце пекло вовсю. А пока она стояла внизу, у конца трассы, ожидая Моргана, который дважды упал в самом начале и поэтому сильно отстал. Она обогнала его по крайней мере минуты на три, подумалось ей, когда он, сделав разворот, остановился рядом с ней.

– Ты победила в честной и упорной борьбе, – улыбнулся он. – Черт побери, Венни, я не очень-то поверил, когда ты сказала, что неплохо катаешься, да ты просто потрясающе катаешься. Чувствую, мне придется здорово потрудиться, чтобы быть на уровне.

– Безусловно, – с надменным видом сказала она, – и проигравший покупает для победителя подогретое вино и бутерброд, договорились?

Морган с шумом втянул в себя воздух.

– Ты даже не предполагаешь, во что ввязываешься. – Он взвалил лыжи на спину и обнял ее за плечи, направляясь к небольшому, но заполненному народом кафе с видом на долину. – К концу недели, Венни Хавен, ты, возможно, пожалеешь об этом. Ты просто разоришься!

Солнечные лучи золотили снег, разбивая его на миллионы сверкающих брызг, а они сидели, согретые горячим вином, утолив голод бутербродами с ветчиной на поджаренном хлебе, и с удовольствием наблюдали за тем, что происходит в долине.

«Ну, разве не блаженство?» – подумал Морган. Он был в горах – а горы он любил всегда – в чудесный день, который послала им судьба, с девушкой, к которой он испытывал самые теплые чувства. Он украдкой бросил взгляд на профиль Венни, потягивающей вино и любующейся открывающейся перед ней панорамой, похожей на яркую открытку. Ему нравился мягкий изгиб ее профиля с чуть заметной ямочкой на правой щеке, которая то появлялась, то исчезала, когда она разговаривала, придавая лицу чуть заметную очаровательную асимметричность. Ему нравился открытый взгляд больших синих глаз, длинные загнутые ресницы с золотистыми кончиками, ему нравилось, как она стягивает лентой свои густые светлые волосы, нравилась изящная спина, которая казалась тоненькой и хрупкой даже под объемной лыжной курткой, хотя таковой она не являлась. Венеция была человеком сильным – и не только физически, но и по характеру. Он знал, с каким упорством она занимается своими обедами, он очень хотел помочь ей, ведь можно же было бы как-то облегчить ей жизнь? Однако его не покидало чувство, что Венеция не отступит ни ради кого или чего, пока не добьется поставленной цели.

– Ну что, попробуем еще? – спросила Венни, натягивая мягкую пушистую серо-розовую шапочку, подобранную в цвет костюма. – Я собираюсь пройти по сложной трассе, а ты?

– Давай, веди.

Они дружно протопали в своих тяжелых ботинках по деревянному полу террасы к выходу, взяли из ряда приставленных к стенке лыж свои, пристегнули их и покатили к подъемникам. Сидя в ползущей вверх кабине и держась за руки в качающемся кресле, Венеция чувствовала, что она на седьмом небе.

Снег, таившийся в тех облаках, которые утром были видны на горизонте, начал падать крупными хлопьями, и когда они, спустившись в пятый и последний раз, направились в «Палас», уже бушевала настоящая метель.

– Здорово мы успели, – проговорил Морган, складывая лыжи и ботинки в специальный шкафчик. – Спорим, что завтра все трассы будут закрыты.

Венеция что-то промычала, разминая уже начинающие побаливать мускулы: – О-о-ох, боюсь, что меня это уже не волнует… У меня одно желание – залезть в горячую ванну, а потом спать целую неделю.

– Что касается горячей ванны, то это я тебе разрешаю, – сказал Морган, – а затем пойдем в бар что-нибудь выпить, а потом обед при свечах для двоих, а потом… – Морган обнял ее за плечи и притянул к себе.

– А потом? – прошептала она, лукаво глядя на него из-под приспущенных ресниц.

– Будем танцевать, целоваться… – Морган решительно прижал свои губы к ее холодным губам, чувствуя, как ее руки обхватывают его шею.

– Ну вот, обнимаемся здесь в кладовке для лыж, как старшеклассники, – усмехнулся Морган, – а ведь ты замерзла. Никогда в жизни мне не приходилось целовать такие ледяные губы. Пошли, тебя еще надо засунуть в эту горячую ванну. Мы продолжим с того места, где остановились, но попозже.

Господи, думала Венеция, идя рядом с ним, до чего же здорово, когда кто-то заботится о тебе. С Морганом так спокойно и удобно.

Венни надела длинное шерстяное прямое платье лилового цвета с высоким воротником, широкими плечами и длинными рукавами, с поясом из простроченного атласа такого же цвета. На любой другой это платье выглядело бы слишком простым и даже вульгарным, подумал Морган, но на высокой и стройной Венни оно смотрелось великолепно. Они представляли собой необыкновенно красивую пару, и в гостинице, где было немало красивых людей, многие поворачивали головы в их сторону, когда они выходили из уютного бара с горящим камином и прошли в ресторан.

После горячей ванны, взбодренная коктейлем из шампанского, Венни ощущала себя заново рожденной. Она чувствовала, как кровь бурлит в каждой ее жилке, но это было волнение другого рода, не такое, как там, в горах.

Тогда это было вызвано чудесным днем и стремительным спуском. Теперь же она просто радовалась тому, что молода, красива и рядом с ней Морган в элегантном черном смокинге.

Официант усадил их за стол, на котором горели свечи, юноша протянул руку и взял ее ладонь.

– Я тебе когда-нибудь говорил, что ты особенно прекрасна при свечах? – спросил он с улыбкой. – Может быть, даже более прекрасна, чем на лыжной трассе. Хотя, вынужден признаться, ненамного!

– Тебе тоже идет, – лукаво отпарировала она. – При свете свечей глаза у тебя становятся похожими на хороший портвейн.

– Ну вот, опять о еде и питье. Хочешь сказать, что умираешь с голоду? – Морган поцеловал ее пальцы и отпустил руку.

– Ну, конечно. Ведь на обед ты угостил меня лишь одним бутербродом, – сказала Венни, опытным взглядом оценивая список закусок. – Боже, какой выбор!

Морган с улыбкой наблюдал, как она выбирает блюда, водя пальцем вдоль списка и что-то бормоча.

– Морган? А можно я закажу две закуски, но зато не буду брать горячего? Тут все такое вкусное… я просто должна попробовать улиток, но мне еще хочется и ветчины по-горски.

Морган вздохнул с притворным сожалением.

– Значит, фондю ты не будешь?

– Нет, фондю не буду, – решительно заявила она.

– Ну, слава Богу, – с облегчением вздохнул Морган. – С кем-либо другим я бы такого не потерпел, но для тебя, уж так и быть, Венни, если хочешь, закажи три закуски, или четыре, или пять.

– Нет, спасибо. Двух достаточно.

– Ты действительно всегда точно знаешь, чего хочешь? – Глаза их встретились сквозь мерцающий свет свечи.

– Иногда, – согласилась Венни, – иногда действительно знаю.

Они удивительно мало поели для проголодавшихся людей, но все, как сказала Венни, было необыкновенно вкусным и изысканным. Затем они немного потанцевали под медленную музыку, она прижалась к нему и положила голову ему на грудь, где, как подумал он, ей самое место. Около двенадцати начала сказываться усталость, и, хотя ситуация была самая неподходящая, Венеция зевнула.

– Ой, прости меня, – сказала она с виноватым видом, – я просто ужасно устала.

Морган рассмеялся.

– Ну слава Богу, что не от скуки, – проговорил он, беря ее за руку и ведя по направлению к лифту.

– Тебя раньше когда-нибудь целовали в лифте? – спросил он, когда дверь за ними закрылась и они остались одни.

– Никогда, – радостно прошептала она.

На этот раз он целовал ее по-другому, в поцелуе его было меньше нежности, но больше страсти. Он длился все то время, пока лифт шел вверх, и, когда на их этаже раскрылись двери, они так и предстали перед глазами изумленной пары, поджидающей лифт.

Вспыхнув, Венеция быстрым шагом пошла по коридору, держа за руку Моргана; она не думала, что их кто-нибудь увидит, в тот момент для нее ничего не существовало, кроме этого поцелуя.

У ее двери они остановились, Морган вставил ключ в дверь и распахнул ее. Он подумал, что у нее действительно утомленный вид; здоровый румянец, игравший днем на ее щеках, пропал, лицо побледнело, под глазами обозначились тени, но она была необыкновенно хороша. Он не мог уйти просто так.

– Венни? – Взгляды их встретились. – Можно я войду поцеловать тебя перед сном? Я же не хочу, чтобы кто-нибудь застал нас за этим в коридоре? Мы и так опозорились в лифте.

Венеция улыбнулась.

– Мысль неплохая.

Ей было так хорошо в его объятиях… ей бы хотелось спать вот так – ощущая его руки на своих плечах, и это, наверное, было бы чудесно. Она почувствовала, как дрожат и раскрываются его губы, и ждала, что это вот-вот случится – эта волна страсти и влечения, этот фейерверк, который взрывается где-то внутри тебя, эта страсть, от которой дрожит все тело и подгибаются колени. Разве не так чувствуют себя влюбленные?

Морган провел рукой по ее стройной спине, прижимая ее к себе еще крепче, покрывая поцелуями ее лицо, глаза. Боже, как он хочет ее… он на секунду прервал свои поцелуи, чтобы взглянуть на ее прекрасное лицо. Она была так хороша, но выглядела такой уставшей!

– Я настоящий негодяй, – сказал он, целуя ее в щеку. – Ты просто с ног валишься. Тебе надо поскорее лечь и спать, пока не выспишься окончательно, как принцесса из сказки.

Это, конечно, так и есть, подумала Венеция, когда он вышел, поцеловав ее на прощанье, она действительно устала. Сбросив туфли, она рухнула на кровать, думая о Моргане. Но ведь она решила, что должна испытать не только это… Ведь Морган – не просто приятель, он – совершенно особенный человек. Когда она была с ним, у нее было такое чувство… такое чувство защищенности… Она уже и не помнила, когда испытывала это в последний раз – наверное, еще до того времени, как уехала из дома и от Дженни в Англию учиться. Да, Морган очень заботился о ней. Даже сейчас, например, она же чувствовала, что он хочет ее, но он пересилил себя… Но разве страсть не заставляет забыть об усталости, подумала она с тревогой. Разве прикосновения его губ не зажгли в ней огонь? Дженни всегда уступала страсти – если бы не это, тогда их троих не было бы на свете, но из слов Дженни она понимала, что это чувство сметает все остальное. Для Дженни страсть была превыше всего. Тогда почему же она не чувствовала ничего подобного?

Венни стянула с себя платье и надела бледно-желтую мужскую пижаму, которую Лидия Ланкастер подарила мужу на Рождество и которую Венни у них заняла, поскольку в ней она выглядела намного более соблазнительной, чем во всех этих кружевных ночных сорочках. Она стерла кремом с лица косметику, расчесала волосы и села перед зеркалом, обхватив себя за голову, рассматривая свое чистое и лоснящееся от крема лицо. Ведь она же любит Моргана? По крайней мере, ей бы хотелось любить его. И, кроме того, она думала, что Морган любит ее, она надеялась, что это так, он действительно был к ней неравнодушен. Вздохнув, она отвернулась, чтобы не видеть своих недоумевающих глаз, и залезла в кровать. Лежа в темноте, она вспоминала весь прошедший день, то, как здорово было кататься с гор, как они сидели, сцепившись руками в подъемнике, вспомнила обед при свечах, танцы под мягкую музыку, поцелуи в лифте… она совсем потеряла голову от его поцелуев, разве нет? Но, во всяком случае, сказала она себе, существует ведь разная любовь, не все же испытывают всепоглощающую страсть… Истинная любовь может быть более… более удобной.

Морган не мог уснуть. Ему показалось, что в комнате слишком жарко, он вылез из кровати, подошел к окну и стал смотреть на улицу. В ночном воздухе еще кружился снег. Морган со вздохом задернул занавеску. Завтра на лыжах не пойдешь, все занесло. А с кем еще лучше всего быть занесенным снегом, как не с Венецией? Больше ни с кем. Он это знал. Он также знал, что в этот раз все по-другому. Он влюблялся и раньше раза два – и оба раза считал, что не сможет без них жить, пока в один прекрасный день не понимал, что может, и причем очень счастливо. Но в этот раз все было по-иному. Дело было даже не в том, что Венеция красива, не в том, что он хотел ее, а он действительно хотел, и ему было очень нелегко уйти от нее сегодня – она как бы пробуждала в нем какую-то новую для него часть его собственной личности.

Впервые в жизни ему хотелось о ком-то заботиться, защищать и оберегать. У нее был такой необычный характер – с одной стороны, очень сильный и независимый, а с другой – ранимый и доверчивый. О, Господи, он был просто свиньей, когда хотел остаться у нее, такой уставшей и измученной. Она ведь в действительности еще совсем ребенок. С ней надо быть очень внимательным и не спешить, пусть все идет постепенно; с такими девушками, как Венеция, иначе нельзя. С ней невозможно вступить в легкую интрижку, с ней можно иметь только серьезные и глубокие отношения, и со временем он захочет таких отношений. Венни – просто чудо, она красива, с ней интересно, они прекрасно провели с ней сегодняшний день. С ней нужно действовать постепенно, чтобы им обоим было хорошо. Он будет звонить ей из каждой страны, где окажется, будет посылать ей цветы и подарки, он будет ухаживать за этой невинной девушкой, пока она не будет готова.

Морган лежал на кровати, положив руки под голову, и думал о Венеции.

Дни летели очень быстро, как и всегда во время отпуска; один день переходил в другой, занятый каким-либо новым делом: то они с Морганом катались на коньках на гостиничном катке, то сидели, держась за руки, в санях, закутанные от морозного ветра теплым меховым пледом, и лошади под звон колокольчика мчали их по сказочной стране снежных гор и сосновых лесов, то она обошла Моргана на повороте, а затем прыгала от радости на льду, когда он вручил ей проигранные пять фунтов, а потом она покупала ему подарок – теплый и мягкий-премягкий шерстяной шарф, который обмотала вокруг его шеи с поцелуем. А потом, когда снегопад прекратился, опять пошли крутые склоны и ужины при свечах, и танцы, и заботливое, нежное внимание Моргана. Но почему, думала Венеция, собираясь на их последний ужин, почему он больше ни разу не пытался добиться ее? В чем дело? Было не похоже, чтобы он стал более холодным по отношению к ней. Совсем наоборот – он все время оказывал ей различные знаки внимания, казалось, он так же счастлив здесь, как и она, они вечно смеялись над чем-нибудь. Так почему же, черт возьми? Может быть, она недостаточно для него привлекательна? Венеция внимательно рассмотрела свое отражение. Она решила опять надеть то лиловое простое платье – в конце концов, в тот первый вечер оно сыграло свою роль. Она слегка наклонилась вперед и растрепала свои светлые волосы, пока они не упали ей на плечи буйной гривой. Она положила на веки более густые тени, чтобы ее обычный широко открытый взгляд изменился на томный и глубокий, она отметила скулы, положив на них более темный тон, и накрасила губы лилово-розовой помадой, выделив блеском нижнюю губу, поскольку слышала, что это придает более соблазнительный вид. Затем немного духов «Луговой колокольчик». Вот, кажется, все. Если и это не сработает, то она просто не знает, что еще придумать. Она не могла не признать, что выглядит потрясающе – оставалось только надеяться, что и Морган это оценит!

– Венеция, ты ненормальная, – сказала она себе со смехом, – то ты сама не знаешь, хочешь ли его, то не понимаешь, то ли ты чувствуешь, когда он начинает тебя обнимать, а потом вдруг обижаешься и не можешь разобраться, почему это он оставляет тебя на полпути… – Она с нетерпением ждала момента, когда сможет рассказать обо всем своей лучшей подруге Кэт Ланкастер и услышать ее мнение. Взяв сумочку, она оглядела комнату. Одежда была разбросана по всем углам и, собрав все в кучу, она запихнула ее в самый низ гардероба, затем расправила покрывало на кровати и убрала со стула пижаму – просто так, на всякий случай, подумала она, с удовлетворением оглядывая комнату, а вдруг он захочет зайти ко мне сегодня вечером.

Морган ждал ее за их любимым столиком в баре около весело горящего камина, потягивая виски с содовой. Он заметил, как головы присутствующих повернулись в ее сторону, когда она, улыбаясь, проходила от двери к нему. Он мог бы поспорить, что она даже не догадывалась о том, что ни один мужчина в баре не остался к ней равнодушным. Это нравилось ему в Венни более всего: то, что она даже сама не понимает, насколько хороша. Сегодня она выглядела несколько по-иному, шла медленнее, чем обычно, как будто немного неуверенно, и взгляд у нее был другой – не привычный открытый… Что и говорить, вид необыкновенно соблазнительный. Черт бы меня подрал, подумал он. Ему и так становилось все труднее подавлять в себе естественные желания всю эту неделю, а теперь, когда она сидела здесь, рядом, похожая на полевую фиалку, благоухая ароматами летнего луга, и с этим томным взглядом Лолиты – о Боже, что же она со мной делает?!

Венни поцеловала его в щеку, когда он встал, чтобы поприветствовать ее, и в облаке аромата полевых цветов опустилась на соседний стул.

– Мне очень нравится, – сказал Морган, кашляя от обволакивающего его запаха. – Я имею в виду твои духи.

Венеция бросила на него самый «сексуальный» взгляд, на который только была способна.

– Правда? – проговорила она, жалея, что духи называются «Луговой колокольчик», а не как-нибудь вроде «Цветок страсти».

Морган с удивлением уставился на нее. Что это с ней сегодня?

– С тобой все в порядке? – спросил он заботливо. – Ты не слишком устала?

«О, Боже, наверное, я не так все делаю, – подумала Венеция, – он думает, что я устала, а я-то надеялась, что выгляжу соблазнительно!»

– Ну, конечно же, я не устала – не могу же я все время быть уставшей, Морган!

– Да, да, конечно. Так что будешь пить? Коктейль с шампанским, как всегда?

Венеция потягивала свой коктейль, жалея, что она не настолько искушена в питье, чтобы заказать мартини или водку или еще что-нибудь достаточно экзотическое, от чего, как она знала, ей станет плохо, но зато она бы казалась более взрослой и опытной. «Светской дамой», подумала она. Ей бы так хотелось стать похожей на Парис, чтобы уметь себя правильно вести в любой ситуации. И почему только Дженни не послала ее учиться в Швейцарию вместо Англии? Но зато Парис не умеет готовить, подумала она, но тут же ответила себе, что ей это и не надо, возможно, ее каждый вечер водят в шикарные рестораны элегантные и серьезные господа.

– Тебе не скучно?

– Что? – Венеция отвлеклась от своих мыслей и взяла его за руку. – Нет. Конечно, нет, почему ты так решил?

– Да нет, просто, ты все смотришь по сторонам и молчишь, это совсем на тебя не похоже.

Венеция улыбнулась.

– Ты совершенно прав, – согласилась она, – действительно, не похоже. Во всяком случае, я ужасно хочу есть, а ты? И опять хочу заказать улиток.

– Может быть, лучше начнем с икры? – предложил Морган. – Я приказал положить на лед бутылку шампанского.

– Прекрасно. А потом я возьму улиток.

Морган рассмеялся.

– Ну, ладно, тогда давай, заканчивай свой коктейль.

Икра оказалась превосходной, шампанское – восхитительным, а клубника со сливками в этом снежном уголке стала просто даром небес. Морган оставался Морганом, думала Венни, когда она перетанцевали во всех дискотеках городка, а она была Венецией, и им двоим было хорошо вместе, они очень нравились друг другу. Возможно, это и есть любовь? Наверное, так и должно быть; когда любишь, должно быть весело и приятно, держишься за руки и танцуешь под медленную музыку. Может быть, они пока слишком молоды для всех этих страстей? Может быть, все, что им нужно – это влюбленность и радость?

Моргану больше всего на свете хотелось заключить ее в свои объятия, сказать ей, как он желает ее, как любит, но еще не пришло время. Она ведь такой ребенок! Только посмотреть, как всему радуется… Он провел немало подобных вечеров с другими девушками, и к этому времени они бы уже висели на нем, готовые на все, но Венеция совсем не такая: ничего, он постарается сдержать себя и будет внимательным и восторженным поклонником, пока она сама не пойдет ему навстречу. Он знал, что только так можно ее завоевать.