ГЛАВА 20

Мами лежала там, где упала. Роберт поднял ее из воды, затопившей все помещения, и положил на кушетку. Старая леди была оглушена. На короткое время она открывала глаза, но говорить не могла. Амалия сбегала за лекарством, а потом с помощью Лали и Полины переодела Мами в сухую одежду. Вода продолжала прибывать.

Пока шло переодевание, Тиге и Айзу выставили за дверь, а Роберт стоял в углу холла спиной к ним и тихо рассказывал. Он вернулся на остров Дернир, потому что Сэр Бент предупредил его о надвигавшемся шторме. Старик сказал, что ураган принесет много бед Сан-Мартинвилю, но еще больше морскому побережью. Путешествие было трудным, но Роберт боялся только одного: чтобы капитан Смит не повернул назад. Однако этого не случилось: капитан понимал, что его пароход был единственной надеждой попавших в ловушку людей.

Но из-за непогоды и по воле злого рока «Стар» выбросило на берег. Роберт работал вместе со всеми, когда рушили верхние постройки, чтобы уменьшить сопротивление ветру и спасти то, что осталось от добротного судна.

— Я примчался сразу, как освободился, — сказал он с болью в голосе. — Прости меня, Амалия, что не пришел раньше. Я так сожалею о случившемся.

— Главное, что ты здесь, — ответила она, застегивая пуговицы на платье Мами.

Так о многом хотелось поговорить, но времени не было: вода с угрожающим ворчанием прибывала, а ветер срывал ставни с окон.

— Что же нам теперь делать? — вновь заговорила Амалия.

— Это зависит от шторма, — ответил Роберт. — Из-за Мами мы останемся здесь до тех пор, пока это возможно.

Амалия укутала плечи свекрови шалью. Полагая, что старую женщину придется нести на руках, она переодела ее в легкое повседневное платье без накидки и кринолина. По той же причине Мами оставалась пока в холле, а не лежала, закутавшись, у себя в спальне.

— Теперь можешь повернуться, — разрешила Амалия. Роберт обернулся. Свет лампы падал на его щеки цвета бронзы, оттенял синеву глаз, которые жадно оглядывали ее, задержавшись ненадолго на разорванном спереди платье. Амалия отвернулась: три петли на застежке лифа спереди были порваны, поэтому пришлось плотнее завернуться в шаль.

— Ты не считаешь, что лучше перебраться в отель, пока это еще возможно? — спросила Амалия, переключая его внимание на более прозаические проблемы.

Роберт с минуту стоял, прислушиваясь к реву ветра, потом направился к входной двери. Она с силой распахнулась, как только он снял засов. Ветер с радостным воплем налетел на него, разметывая волосы, одежду, промчался по гостиной, срывая и круша все на своем пути. Роберт вышел на галерею. Амалия последовала за ним, крепко удерживая концы шали, которая понравилась ветру, и он готов был унести ее с собой. Какое-то время глаза привыкали к туману и мороси, пока не увидели наконец очертания отеля. У Амалии перехватило дыхание.

Здание гостиницы было выше их дома и больше по площади, поэтому сопротивление ветру оно оказывало большее. На месте спален-мансард зияли черные дыры. В тот момент, когда они смотрели на отель, его крыша неожиданно приподнялась, потом опустилась, рассыпаясь и разлетаясь в разные стороны. Им показалось, что за воем ветра и шумом моря они слышат крики людей. Стены отеля втягивали и выбрасывали воздух, напоминая боковины кузнечных мехов, окна разбиты, а ставни, отрываясь, улетали в непроглядную тьму. Еще минута — и северное крыло здания рухнуло, превратившись в груду обломков. Под раскаты грома молния огненной ветвью украсила небо, осветив на мгновение все вокруг. Стало видно, что в воде, затопившей отель, барахтаются, цепляясь за плывущие балки и двери, несколько мужчин, женщин и детей.

— Боже мой! — воскликнула Амалия. — Неужели мы не сможем помочь им?!

— Вернись в дом! — крикнул Роберт, стараясь голосом перекрыть грохот и рев стихии. Он схватил Амалию за плечо и потащил ее к двери, чтобы укрыться от новых порывов ветра.

— Там люди… — лепетала Амалия, и в ее глазах стоял ужас.

— Мы следующие…

Не успел он договорить начатую фразу, как ветер сорвал ставни с окон комнаты Амалии. Стекла, как ни странно, остались целы. Амалия вбежала в спальню и увидела через открывшиеся окна, что соседнюю виллу, принадлежавшую Пьюггам, сорвало с фундамента, и теперь она лежала, накренившись в воде.

— Амалия! — позвал Роберт. — Зайди сюда!

Слова его, заглушённые новым раскатом грома, потонули в шуме воды и ветра. Амалия почувствовала, как пол у нее под ногами дрогнул, закачался, а потом стал проваливаться. Она покатилась и, наверное, упала бы в разверзшуюся пропасть, если бы не уцепилась за стойку кровати, которая стояла целехонькой в стороне от начавшихся разрушений. Амалия залезла на кровать, полежала с минуту, чтобы отдышаться и прийти в себя, а потом поползла к краю, чтобы потом добраться до двери в гостиную. Она слышала крики и журчание воды, которая поднималась все выше и выше. Добравшись до двери, Амалия чудом успела проскользнуть в полуоткрытую дверь, прежде чем спальня рухнула вниз. Все были здесь, в гостиной. Слуги сгрудились в углу, который держался на уцелевших сваях, Роберт стоял посередине залы, держа Мами на руках и не зная, что предпринять.

Старая женщина все видела, все понимала, но сказать ничего не могла. Из угла, где собрались слуги, слышались крики, стоны и вопли. Посмотрев в их сторону, Амалия увидела Айзу, сидевшего на корточках на полу, и Полину, которой оказывали помощь. Она полулежала в плетеном кресле, одном из тех, которые принесли с галереи, и тихо стонала, лицо ее было серым от боли, а плечи как-то странно вывернуты.

Внезапно раздался звон разбитого стекла, и влетевший ветер хозяином прошелся по оставшимся помещениям. Осевшие крылья дома начала заливать вода, поэтому Тиге, Лали и Марта перетащили кресло с Полиной повыше. Раздавшийся сверху скрежет заставил всех поднять головы. На глазах людей крыша оторвалась от стен и, посыпая все вокруг штукатуркой и щебнем, улетела, несомая ветром, а ее место заняло мрачное свинцовое небо, равнодушно поливавшее землю дождем.

— Нужно уходить, пока не рухнули стены, — закричал Роберт. — Тиге, за мной!

Амалия стояла на коленях на полу, а Роберт положил голову Мами ей на колени. Он отдал несколько коротких распоряжений слугам, чтобы те сняли с петель массивные деревянные двери в столовой и в спальнях и положили их на немыслимо наклонившийся пол около входной двери. Раздумывать времени не было. Ураган разрывал дом, словно дикое животное свою добычу — кусок за куском. Стены качались, вода заливала снизу и лила сверху. Роберт опустился на колено, чтобы снова взять Мами на руки. Слуги толпились поблизости. Роберт кивнул Тиге, и тот отворил входную дверь.

Амалия помедлила, оглядывая беспорядок в комнатах, думая о еде, одежде, драгоценностях Мами. Повернувшись к Роберту, она растерянно спросила:

— Что мне взять с собой?

— Ничего! — закричал он. — Тебе понадобятся твои руки, воля и все оставшиеся силы.

Он был прав. Ветер обрушился на них с новой силой, как только они покинули галерею, защищавшую их; волны, накатывавшие со всех сторон, сбивали с ног. Мами уложили на дверь, которая стала своеобразным плотом. Роберт держался за него, направляя движение с одной стороны, Амалия — с И другой. Айза настоял на том, что будет рядом с хозяйкой. Он вцепился в дверь с такой силой, будто хотел приподнять ее, а не держаться на плаву, поскольку уровень воды был выше его роста. Тиге держал дверь, на которой лежали раненая Полина и кое-что из вещей — самое необходимое. Ему хотелось в такую минуту находиться рядом с любимой, но Лали и Марта держались за третью дверь. Вода достигла груди Амалии, накатывая и толкая ее, ветер разбросал ее мокрые, неубранные волосы, залепив ими глаза, так что она не увидела вовремя приближение огромной волны, которая обрушилась на нее, сбила с ног, запутала в юбках. Она с трудом выпрямилась, хватая открытым ртом воздух. Айза, которого смыло водой под дверь, уцепился за нее одной рукой, и благодаря этому Амалия смогла вытащить его на поверхность. Она поддерживала мальчика, пока он откашливался, нахлебавшись грязной воды, и приходил в себя.

— Живы? — прокричал со своей стороны Роберт.

— Да! — ответила Амалия, но он вряд ли расслышал ответ. Казалось, небо, прочерченное молнией, разверзнулось у них над головами и теперь рухнет на грешную землю. Вспышка молнии осветила встревоженное лицо Роберта с прилипшими ко лбу волосами.

— Да! Живы! — снова крикнула Амалия, обвязывая Айзу шалью, которая чудом уцелела у нее на плечах.

Она с беспокойством взглянула на Мами, на ее бледное, осунувшееся лицо, едва возвышавшееся над водой. Амалия оглянулась на остальных; они, борясь с ветром, все еще были позади. В этот момент одна из стен виллы выгнулась и рухнула, и в этот же миг все пространство вокруг заполнилось щепками, досками, кусками оконных рам и наличников, смертоносными осколками стекла и железа. Амалия видела, как летящая доска ударила Тиге и унеслась в серую мглу. Потом, когда случайный осколок оцарапал ей лицо, Амалия наклонилась над Мами, чтобы защитить ее. В то же самое время новая волна обрушилась на них. И хотя на этот раз они были готовы, потребовались огромные усилия, чтобы устоять на ногах. Вода и ветер гнали их в бухту, в открытое море.

Чтобы оставаться на земле, хотя и затопленной водой, необходимо было за что-то уцепиться.

— Куда мы идем? — крикнула она.

— На «Стар»! — ответил Роберт, пытаясь перекричать дикий рев и шум вокруг.

Довольно сомнительное убежище, но разве у них был выбор? Повсюду плавали доски, обломки стен. Оглядевшись, Амалия увидела лишь кирпичный корпус бака для пресной воды, несколько торчавших тут и там металлических штанг, и это все, что осталось от вилл и коттеджей, вытянувшихся цепью по всему побережью. Там, где недавно стоял великолепный Отель Магга, зияла пустота.

Однако ветер гнал их в противоположную от парохода сторону, и все усилия Роберта повернуть назад казались тщетными. Их тащило все дальше и дальше от слабо мерцающего маяка — огней «Стара».

Откуда-то справа послышался крик. Амалия обернулась и увидела, как в грязных волнах барахтаются мужчина и женщина. Неожиданно кусок балки ударил мужчину по голове, и он беззвучно исчез под водой. Следующей волной сбило с ног женщину, и она, запутавшись в юбках, не смогла подняться. Только теперь Амалия ощутила, что повсюду плывут люди, цепляясь за доски, бревна и пустые бочки. Их крики и вопли сливались с грохотом грома, ревом ветра и шумом воды. Она увидела ребенка, цеплявшегося за тазик, плывущий по воде, и служанку рядом; пожилого человека с разметавшимися по лбу мокрыми седыми волосами и всклокоченной бородой, который, держась за пустую бочку, молил Бога о спасении.

Отвернувшись, Амалия на секунду закрыла глаза, но тут же открыла их, услышав крики за спиной. Она обернулась и увидела, что кричат Марта и Лали, показывая туда, где плыла пустая дверь. Мгновение спустя Амалия увидела Тиге, который пытался нагнать раненую Полину, которую смыло с двери и теперь уносило волной.

Амалия услышала возглас Роберта, который видел все это, но помочь не мог, а через минуту осознала то, что их уносит от остальных каким-то странным поперечным течением. Она слышала, как Лали звала ее и Тиге, но ответить уже не могла: ее закрутило и потащило куда-то в сторону. Амалия отчаянно цеплялась за дверь.

— Туда! К карусели! — крикнул Роберт. — Доплывешь? Она не ответила, но направилась к торчавшим над водой балкам. Прочная металлическая ось карусели, закопанная глубоко, казалась надежной опорой. Вода не доходила до первой перекладины. Амалия ухватилась за нее, пытаясь удержать дверь. Роберт жестом показал, чтобы она первой поднялась на карусель. Амалия помогла Айзе уцепиться за перекладину, потом нащупала под водой ступеньки и стала медленно подниматься на поперечную балку. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, но Амалия вовремя уцепилась за верхнюю планку и удержалась на ногах. Она подала руку Айзе, который, несмотря на больную ногу, проворно вскарабкался к ней. Настала очередь Роберта, который должен был подняться с Мами на плече.

Держась одной рукой за перекладину, Амалия протянула руку Роберту, чтобы помочь ему опустить Мами и поставить ее между ними. Она удерживала свекровь до тех пор, пока Роберт не обнял ее, крепко прижав к себе. Старая леди сделала отважную попытку самостоятельно поднять руку и уцепиться за что-либо, но не смогла, пальцы сами разжались, и она закачалась на перекладине, не в силах справиться с ветром, который рвал юбки и унес шаль, повязанную вокруг ее плеч. Без помощи Роберта она бы упала.

Над их головами сверкнула молния; этого времени хватило, чтобы их взгляды встретились и молча сказали друг другу очень многое. Они оба знали, что у Мами за это время случился еще один удар, и теперь она уходила от них навсегда. Казалось, природа помогала ей в этом, выставив для начала на всеобщее обозрение, но Мами это уже не волновало.

Время как будто остановилось. Дождь молотил по их истерзанным мокрым телам, ветер медленно срывал одежду, превращая ее в лохмотья. Постоянно вспыхивающие молнии освещали все вокруг дрожащим бело-голубым светом. Еще один человек подплыл и вскарабкался на карусель, потом еще двое мужчин, потом мужчина и женщина, женщина с девочкой и, наконец, еще один мужчина, покуда их не оказалось тут четырнадцать человек, прижавшихся друг к другу на этой спасительной детской забаве. Вода продолжала прибывать, подкрадываясь сначала к лодыжкам, а потом икрам ног. Карусель оказалась устойчивой опорой. А не вращалась она только потому, что не было попутного ветра, и намытый ураганом песок завалил подшипниковую муфту, ставшую естественным тормозом.

Темные предметы проплывали мимо или подплывали к ним. В основном это были короткие бревна, смытые с берегов залива. Они преодолевали свободное пространство и прорывались сквозь преграды. Амалия всматривалась в грязно-свинцовые волны, чтобы вовремя заметить длинные бревна, которые несли смерть. Она вспомнила тот день, когда Роберт выхватил ее из-под обломков дерева. Теперь он не мог ей помочь. Силы ему были нужны, чтобы спасти Мами.

Бревна исчезли так же стремительно, как и появились, наступил короткий перерыв. Потом ветер сменил свое направление и, крутя маленькие воронки, прошелся по затопленному водой пространству. Небольшой смерч очистил муфту карусели от песка, и она, к ужасу людей, начала вращаться: сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Люди, сбиваясь к центру, стремились любыми способами удержаться на брусьях и перекладинах, ветер срывал с них одежду, но они не обращали на это никакого внимания. Жестокая забава продолжалась, к счастью, недолго, ветер сменил свое направление, и карусель остановилась.

Амалия взглянула на Мами, и глаза ее расширились от ужаса. Она схватила ее холодную безжизненную руку. Пульса не было. Амалия замерла, пока до нее дошел страшный смысл случившегося. Слезы выступили на глазах и потекли по щекам, смешиваясь с дождем и брызгами пенящихся волн. Она приблизилась к Роберту, нашла его руку, обнимавшую Мами, и попыталась разжать закоченевшие пальцы.

— Отпусти ее! — крикнула Амалия сквозь слезы. — Отпусти!

— Что?! — не понял Роберт.

— Мами ушла. Отпусти ее.

Он взглянул на женщину, которую держал, женщину, которую так хотел спасти, и его лицо вытянулось, а пальцы еще сильнее впились в теперь уже безжизненное тело.

— Она так хотела, ее страдания кончились, — сказала Амалия, сожалея, что именно ей приходится произносить эти слова. — Так будет лучше. Отпусти ее!

Роберт стоял неподвижно, страшась выполнить неизбежное. Тяжело вздохнув, он прижался губами к холодному лбу женщины, которая была ему тетей и заменяла долгие годы сиротства мать, и медленно отпустил ее бездыханное тело в воду. Волны с печальным воем поглотили ее.

Роберт выпрямился. Он протянул руку Амалии, и она прижалась к нему, уткнувшись мокрым от дождя и слез лицом ему в шею. Они стояли, прижавшись друг к другу, ветер пел траурную песнь памяти. В эту минуту Амалия ощутила, как бежит по ее жилам живая горячая кровь, и ей стало радостно: жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Она пошарила рукой в темноте в поисках Айзы. Он подобрался к ней и замер. Амалия обняла мальчика и прижала к себе. Так стояли они, стараясь если не победить, то преодолеть буйство стихии.

Ближе к вечеру ветер начал стихать, и дождь превратился опять в морось. В темноте свинцового неба появились прогалины, а кое-где и красновато-желтые полосы света. Вода начала спадать, хотя и очень медленно. Ураган, кажется, покидал остров. Люди на карусели, напоминавшие со стороны огородные пугала, начали приходить в себя. Женщина с дочкой радостно улыбалась, один из мужчин произнес молитву во славу Господа, а другой осматривался в поисках ориентира.

Однако все кругом было разрушено и залито водой. Не сохранилось ни одного дома, ни одной постройки. Трудно было отличить залив от бухты. Далеко впереди торчали верхушки высоких жердей, оставшихся от загона для морских черепах, а еще дальше виднелся корпус «Стара», который возвышался среди этого потопа, словно современный ноев ковчег.

Амалия осмотрелась, мысленно отметив, как жалко все они выглядели. Мокрые лохмотья вместо платьев и костюмов прилипли к телам. Волосы спутавшимися космами ниспадали на плечи. Лица белые, как смерть, или желтые, как пергамент. Но это было не столь важно: сейчас не до опрятности и не до амбиций.

— Думаю, надо двигаться к пароходу, — сказал мужчина, обращаясь к стоявшей рядом жене.

— Я бы не советовал, — заметил Роберт. — Сейчас мы находимся, скорее всего, в самом эпицентре шторма, поэтому и такое затишье перед тем, как ветер изменит направление. Если это так, вы не доберетесь до парохода.

— Лучше рискнуть, чем оставаться здесь и ожидать конца, словно смертник исполнения приговора, — проворчал он.

— Не будет беды, если мы подождем еще немного и посмотрим, чем это все кончится, — поддержал Роберта пожилой мужчина.

Супруги, не слушая больше советов, спрыгнули в воду, которая доходила им до шеи, и медленно побрели к пароходу.

— Я бы предложил, чтобы мы в целях безопасности более равномерно распределились по всей карусели, — предложил Роберт. — По трое взрослых с каждой стороны рамы.

Никто не возражал. Роберт, Амалия и Айза еще раньше распределили между собой места на балке. Едва все более или менее устроились, как ветер стал усиливаться. Теперь он дул с юго-востока. Небо вмиг заволокло тучами, и наступила темнота. Целую ночь обессиленные люди стояли распластанными на этой карусели, целую ночь шла борьба за выживание. За это время Амалия не раз подумала о том, что ей приходится бороться не только за собственную жизнь, но и за жизнь своего ребенка. И как же ее малышу хочется жить, если он стойко переносит такие испытания, как жестокость и насилие Патрика Дая, шторм и все, что за этим последовало. Он держался в ней так же крепко, как она держалась за карусель, и с такой же решимостью.

Где-то около полуночи ветер окончательно стих, и вода начала спадать, хотя дождь ни на минуту не прекращался. Как только первые бледные лучи рассвета осветили землю, все радостно вскрикнули: под каруселью был мокрый грязный песок, но не вода. Слезали молча — не было сил говорить, а потом так же молча побрели туда, где, как они надеялись, все еще стоял «Стар».

Шторм закончился. Природа отвела душу, и теперь все возвращалось на круги своя. Справа тихо плескалась, медленно набегая на берег, вода в заливе, слева та же вода все еще ярилась в бухте, но была уже бессильна чем либо навредить. Всюду, куда ни посмотришь, разрушения: развалины вместо домов, обломки досок и вывернутые петли, сломанные стулья и изуродованный комод, вывернутые с корнем деревья. Повсюду гирлянды морских водорослей, кора и сломанные ветви деревьев, щепки с гвоздями и без них, пустые бутылки и абсолютно не тронутая фарфоровая чашка. Они наткнулись на детскую лошадку-качалку, а чуть дальше на распластанное тело мальчика, которому было не больше четырех лет. Его длинные волосики смешались с грязью и песком.

Тела — молодые и старые, господа и слуги — лежали вдоль берега, где море, взяв их, вернуло обратно. Некоторые остались у края воды, другие были полузарыты в песок, и только рука или нога, торчавшие на поверхности, указывали на их временное пристанище. Они прошли мимо, стараясь не смотреть, так как помочь они ничем не могли.

Запах готовившейся пищи, напомнил, что они не ели уже двое суток. На пароходе жарили бекон, и его великолепный аромат разносился окрест. Люди бежали им навстречу, заглядывали в глаза, словно надеялись там увидеть черты пропавших возлюбленных, взволнованно спрашивали, кого они видели, где и когда? В руки им совали бутерброды с беконом и бокалы с шампанским, чтобы смягчить шок, который они перенесли.

— Мамзель! Мусье Роберт!

Амалия обернулась на радостный крик и увидела Лали и Тиге, бегущих рядом. Позади них шла Марта в фартуке поверх своего изодранного платья и с вилкой для жарки в руке. Они бросились навстречу друг другу, обнимались, плакали, благодарили Бога за спасение, прежде чем смогли поговорить о тех, кто погиб: Мами и Полине. Они ушли вместе, как вместе прожили всю жизнь. Те же сцены повторялись стократ повсюду целый день. Со всех концов острова стекались сюда люди: мужчины, женщины, дети, белые, черные, цветные. Некоторые спаслись в загоне для черепах, хотя и видели, как с приближением шторма эти гигантские животные начали беспокоиться, а когда вода стала прибывать, ушли в открытое море. Один человек всю ночь держался за столб изгороди, какая-то семья нашла убежище за баком с водой, а одна женщина с несколькими детьми-подростками рассказывала, что все они взялись крепко за руки и встречали каждую волну, дружно наклоняясь, чтобы уменьшить сопротивление. Все вокруг оплакивали погибших родственников, друзей, верных слуг.

Они поели и смогли укрыться от дождя в трюме парохода. Капитан Смит и вся его команда помогали потерпевшим бедствие всем, чем только могли: отдавали свои каюты, постельное белье, одежду. Они позаботились о раненых, оказав им необходимую помощь. Надо сказать, что тяжелораненых практически не было, они, к сожалению, не дожили до утра. Наконец занялись погибшими.

Линия тел, лежавших вдоль берега, росла. Среди тех, кого обнаружили первыми, были тела Огюстина и Мари-Иды Магилл, детей Франсис Прюетт от первого брака. Тела самой Франсис, как ни искали, не обнаружили. Только днем удалось найти Мами, но тело ее верной Полины обнаружить сразу не удалось. Поздно вечером нашли тело Патрика Дая с проломленным черепом, словно его ударило огромное вертящееся бревно. С наступлением темноты поиски прекратили, решив продолжить их с рассветом. Утро принесло печальные вести о мародерстве, порой жестоком, когда вместе с кольцами срезали и пальцы. Подозревали людей из деревни и с окружавших Дернир мелких островов.

Закончился понедельник одиннадцатого августа. Наступил вторник. Солнце пробилось сквозь тучи, и стало жарко. На острове практически не было тени, чтобы укрыться. У нескольких человек случились тепловые удары. Катастрофически уменьшался запас пресной воды. Начали слетаться мухи, поэтому приняли решение зарыть трупы в неглубокие могилы. Все чаще люди всматривались в морскую даль, ожидая помощи с материка. Тем временем поиск тел продолжался. Роберт с несколькими мужчинами столкнулся с парочкой мародеров на дальнем западном конце острова в самый жаркий час дня. Никто из них не пожелал рассказать, что они видели и как поступили с грабителями, но возле того места появились две свежие глубокие могилы.

В среду пришел, наконец, пароход «Майор Обри».

По приблизительным подсчетам на острове отдыхало около четырехсот человек. Погибли или пропали без вести сто семьдесят четыре человека. Это означало, что две с лишним сотни человек хотели бы покинуть остров, но стольких пароход не мог взять на борт. Поэтому установили очередность: первыми покинут остров женщины и дети, потом раненые, а все остальные — по жребию. Роберт отказался от своей очереди, решив ждать; Амалия, невзирая на все возражения, сделала то же самое. Пообещав, что следующее судно прибудет скоро, капитан направил пароход в сторону материка.

Прежде из-за обилия дел не оставалось времени для размышления и разговоров. Теперь его было сколько угодно. Роберт отвернулся от разбитого «Стара» и направился к берегу залива. Спустя минуту Амалия последовала за ним. Она догнала его у того места, где несколько дней назад стоял отель. Роберт посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на море.

Кожа на его лице обветрилась и загрубела, вокруг глаз появились морщинки, а под ними — темные круги.

— Это была не твоя вина. — Амалия коснулась его руки.

— Не моя?

— Не ты сделал Жюльена таким, каким он был, и не ты причина горя, которое не перенесла Мами.

— Все не так просто, — сказал Роберт задумчиво. — Все не так просто.

— Но зачем усложнять?

— Если бы я не оставил вас с Мами одних, разве бы Патрик Дай смог вас обидеть? Да что Патрик?! Если бы я не прикоснулся к тебе в ту первую ночь, все было бы по-иному.

— Ты живой человек и поступал согласно законам природы, — попыталась успокоить его Амалия. — По-другому и быть не могло.

— Я должен был думать не только о собственных желаниях, — вздохнул Роберт. — Но и когда я оставил тебя одну, это тоже было ошибкой.

«Мами, похоже, была права, — подумала Амалия. — Он уехал с острова из-за меня, и это многое меняет». Сейчас было не самое удобное время радоваться чему-либо, однако…

— Все кончилось! Все, что ни делается — к лучшему, поэтому перестань мучить себя! — взмолилась Амалия.

— Ничего не кончилось! — отрезал он. — Пока такая женщина, как мадам Калло, может бросить оскорбление прямо тебе в лицо, пока старые дамы шепчутся и пересмеиваются у тебя за спиной, когда ты проходишь мимо!

— Что сделано, то сделано, — улыбнулась Амалия. — Нельзя, чтобы прошлое лишало нас настоящего и будущего.

— Я не хочу приносить тебе страдания и унижения. — Голос Роберта был бесцветным и далеким.

Амалия смотрела на него и не узнавала человека, который обнимал ее с нежностью, любил страстно и восторженно.

— Я… не только я была обижена и унижена. Я говорила много непростительной чепухи. Я… я знаю, что все это неправда. И я всегда… всегда это знала, но…

— Забудь об этом! — прервал он Амалию. — Я уже забыл.

— Правда, забыл? — переспросила она осевшим голосом.

— Давно, — сказал он, устремив взгляд на залив. — Я хочу, чтобы ты вернулась в «Дивную рощу». Поместье принадлежит тебе по праву, и ты можешь распорядиться им, как захочешь. Можешь продать его и уехать в другое место, где не будет… где воспоминания не будут тебя терзать. А можно жить здесь. Ураган на многие годы станет темой светских разговоров, о тебе просто-напросто забудут. Если не случится ничего особенного, ты сможешь спокойно жить, не вспоминая о прошлом.

«Спокойно жить… не вспоминая о прошлом… Что он такое говорит? — думала Амалия обиженно. — Что это? Его жертва во имя моего покоя? Или форма прощания: живи, мол, тихо, мирно, а я тебе ничем не обязан, поэтому разойдемся, как в море корабли?»

— А наш ребенок?

— Дай ему фамилию Жюльена. Он бы обрадовался. И это будет справедливо по отношению к их памяти: Мами и Жюльена.

В «Роще» царил хаос. Весь тростник побил дождь и поломал ветер. В каналах застоялась вода, которую не принимала промокшая насквозь земля. Плантации угрожали эпидемии лихорадки и дизентерии. Ураган снес крышу стойла, вывернул с корнями два старых дуба перед фасадом дома, сбросил черепицу с кровли, просочившаяся вода повредила штукатурку потолков верхних комнат. Единственное, что не только уцелело, но и расцвело — это кустарники Джорджа. Им дождь пошел только на пользу.

До похорон Мами и Полины, которых извлекли из временных могил и привезли в «Рощу», делать что-либо по дому не полагалось. Потом многие часы Амалия провела с адвокатом семьи за изучением бесчисленных бумаг, чтением их, подписанием, попытками осмыслить свое новое положение и обязанности в этой связи. Необходимо было срочно оценить финансовое положение поместья с учетом всех последствий урагана. Кроме того, Амалии следовало как можно быстрее найти нового оптовика по закупкам сахарного тростника или же уладить отношения с мсье Калло, сведя их до уровня деловых, чтобы исключить всякие контакты с его женой. Уже сегодня надо было думать и планировать будущие урожаи. И наконец, главное — волнения и заботы, связанные с появлением ребенка. Не забыла Амалия и о таланте Айзы. Она решила написать французским родственникам семьи Деклуе письмо с просьбой принять мальчика на год-другой, когда он подрастет, устроив изучать живопись в Париже. «Там Айза расцветет, — думала Амалия. — Уехав из Америки, он станет свободным. В Париже таланты ценятся неизмеримо выше цвета кожи».

Наконец все формальности были улажены, бумажная канитель закончена, и Амалия могла полностью посвятить себя работе по восстановлению плантации и усадьбы, работе целительной и охлаждающей рассудок.

Делом первостепенной важности она считала здоровье всех без исключения работников и слуг. Амалия приказала изолировать каждого, у кого отмечены признаки недомогания, в специальном помещении, где три пожилые женщины ухаживали за больными. Справившись с этим, она занялась поисками нового надсмотрщика. Дело это оказалось очень непростым: никто не хотел подчиняться женщине, угождать ее капризам. Она уже совсем было отчаялась, когда однажды утром появился Роберт в сопровождении молодого шотландца. К полудню работа закипела: необходимо было еще раз вычистить дренажные канавы и стоки, распилить и увезти поваленные ураганом деревья, отремонтировать стойла для скота.

После этого Роберта часто видели на плантации и почти никогда — в доме. Если Амалии требовался его совет, она должна была говорить с ним, стоя на нижней галерее, а он находился на нижней ступени лестницы. Роберт мог принять чашку кофе или стакан воды из рук Марты на кухне или во дворе, но отказывался от всех предложений перекусить в обществе Амалии. Он даже не зашел в дом, чтобы осмотреть повреждения и протечки, причиненные ураганом, а ограничился осмотром кровли снаружи. На вопрос, какая крыша лучше — из стальных листов или кипарисовых черепиц, Роберт ответил, что ей лучше обратиться в банк, поскольку это вопрос прежде всего финансовых возможностей.

Если Хлоя и Джордж догадывались о причине охлаждения отношений между Амалией и Робертом, то предпочитали об этом не говорить. Зная Хлою и ее прежнюю бесцеремонность, Амалия могла предположить, что замужество научило ее сдержанности, или же их размолвка не была столь очевидной для окружающих, как это ей казалось.

Все решилось случайно в тот день, когда к ним заехал один из священников, которые после урагана разъезжали по всей Акадии, заглядывая в самые отдаленные места, чтобы утешить в беде, поддержать, а также совершить обряды таинств погребения, покаяния, крещения и брака.

Считалось честью, если кто-либо из священнослужителей останавливался в доме разделить трапезу или переночевать. Отец Франсис, молодой человек, лишь недавно посвященный в сан, пообещал и то, и другое. Он также дал согласие отслужить мессу в часовне для Амалии и всех работников плантации.

В тот день Амалия навещала больницу вместе с отцом Фрэнсисом, она показывала ему строящееся отделение для детей, а также детские кроватки и колыбели, которые мастерили сами работники. После посещения больницы она, следуя советам и примеру своей тети, должна была хорошенько вымыться и переодеться. Пока Лали готовила воду, Амалия выглянула в окно и увидела Роберта, который вел под уздцы своего коня, шагая по тропинке в сторону полей. Она решила пригласить его поужинать вместе с отцом Фрэнсисом, которого, как она знала, Роберт уважал и ценил. Она быстро накинула пеньюар и выбежала через комнату Жюльена в лоджию.

— Роберт! — окликнула она его, перегнувшись через перила и удерживая рукой распахнувшийся ворот пеньюара.

Он появился между домом и «гарсоньеркой» и медленно подошел к лоджии. Заметив, как она одета, Роберт изменился в лице.

— Да? — сказал он сухо.

— Я хотела пригласить тебя поужинать с нами сегодня. Приехал отец Франсис.

Роберт развернул коня и вскочил в седло. С этой более высокой позиции он снова поднял глаза на Амалию. Его взгляд задержался на манящих округлостях ее груди с острыми пиками сосков, просматривавшимися сквозь тонкий батист, скользнул по приоткрытым ногам и возвратился к лицу.

— Ты специально разделась, чтобы спросить меня об этом?

— Ты видел меня и менее одетой, — парировала Амалия, уловив осуждение в его голосе.

— Так крикни об этом на весь мир, почему нет?

— Мне нечего стыдиться, Роберт, даже если стыдишься ты.

— Я не стыжусь, я боюсь. — С этими словами он развернул коня и ускакал прочь, словно за ним гнались. Амалия долго стояла, глядя ему вслед, потом загадочно улыбнулась и вернулась к себе.

К вечеру план был готов. Она поговорила с отцом Фрэнсисом, исповедалась, получила отпущение грехов и обещание помочь.

Амалия приказала Лали приготовить платье для верховой езды и распорядиться, чтобы после ужина у подъезда стояла пара оседланных лошадей.

За ужином она была молчалива и печальна, почти ничего не ела. Зато священник, тихо беседовавший с Джорджем и Хлоей, ел за двоих. Какое-то время она еще посидела вместе со всеми за бокалом вина, потом поднялась, взглянув испуганно на священника, извинилась и вышла. У себя в комнате Амалия переоделась в платье для верховой езды, прошла через опустевший холл к галерее и спустилась вниз. Отец Франсис уже ждал ее.

— Вы сказали им? — спросила Амалия приглушенным голосом.

— Они приедут в карете через час после нас.

Она кивнула и направилась к камню, с которого обычно взбиралась в седло. Конюх, державший под уздцы лошадь, помог ей. На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя в глазах светилось любопытство. Амалия помедлила с минуту, потом вздохнула, расправила плечи и решительно двинулась в сторону «Ив». Священник ехал рядом.

Дом Роберта встретил их тишиной и зашторенными темными окнами. Они не поехали к парадному входу, а спешились под старым дубом. Здесь они привязали лошадей.

— Благодарю вас, отец Франсис.

— Вы сможете поблагодарить, когда все завершится, дочь моя, — сказал он тихо. — До той поры я буду молиться за вас. — Он ободряюще сжал ее руку.

Легкая тошнота подступила к горлу Амалии. Этот юный добряк не знал, какими методами она собиралась достичь своей цели, а если бы знал, мог не согласиться с расхожим утверждением, что цель оправдывает средства. Однако Амалия никому не желала зла и свято верила в это.

Она направилась к затемненной части дома. Амалия остановилась у лестницы на верхнюю галерею и прислушалась: все было спокойно. Она начала медленно подниматься, стараясь не разбудить до поры до времени ни Роберта, ни тем более его слуг.

Войдя в дом, она прошла в его спальню и остановилась у порога, чтобы глаза привыкли к темноте. Справа у стены виднелась кровать, прикрытая белой противомоскитной сеткой. Амалия подошла к ней. В бледном свете луны она видела его загорелое тело, выделявшееся на белой простыне. Роберт лежал, закинув одну руку за голову, а другую вытянув вдоль тела, и простыня словно перерезала его пополам чуть ниже талии. В комнате чувствовался легкий запах бренди, на тумбочке поблескивала початая бутылка и полупустой стакан. Это облегчало задачу.

Сердце Амалии готово было выпрыгнуть, но она не собиралась отступать. Плотно сжав зубы, чтобы не стучали от страха и волнения, она медленно отколола и сняла шляпу. Затем там же на полу оказались жакет, поплиновая юбка, мягкие сапожки, чулки, панталоны и рубашка. Наконец она вынула шпильки из волос, и ласковый теплый шелк окутал ее тело. Амалия приблизилась к постели, приподняла противомоскитную сетку и юркнула к нему под простыню: наверное, так же поступал Роберт, когда тайно с бешено колотившимся сердцем пробирался в ее спальню.

Роберт не пошевелился, когда она устроилась подле него, опершись на локоть, никак не отреагировал на ее нежное прикосновение к его груди. Ободренная его ровным, спокойным дыханием, Амалия раздвинула пальцы, чтобы всей ладонью ощущать прелесть и тепло его кожи, жесткую шелковистость волос. Она медленно подвела пальцы к его соску и нежно погладила, радостно ощущая, как он напрягся. Опустив голову, Амалия прикоснулась к другому соску языком, и скоро он превратился в маленький трепещущий бутончик. Потом она поднялась выше, провела губами по его мощной шее, задержалась в ямке у ее основания, а затем прильнула к его губам. Ее язык настойчиво стремился проникнуть ему в рот, а ее рука скользила вниз по упругому животу, пока не наткнулась на нечто твердое, горячее и дрожащее от напряжения и готовности.

В этот момент кисть ее руки сжали цепкие мужские пальцы, они впились в нее словно зубы дикого зверя. Роберт сбросил ее с себя, опрокинул на спину и навис над ней. Его лицо было в нескольких дюймах от ее лица.

— Что ты здесь делаешь? — яростно взревел он.

Сердце Амалии колотилось так, что она теряла силы, но голос оставался спокойным.

— Отвечаю добром на добро.

Роберт отпрянул от нее, обескураженный таким странным ответом.

— Что?.. Что ты, скажи на милость, здесь делаешь?

— Ты приходил ко мне тайно по ночам. Теперь пришла я.

— Но тебе нельзя! — вскричал он решительно.

— Почему? И что или кто может мне помешать?

— Я!

— Каким образом? — спросила она невинно. — Я буду приходить, когда ты этого не ждешь, буду приходить ночью, когда ты спишь, и в полдень, когда ты отдыхаешь после обеда, буду приходить до тех пор, пока вся округа не будет гудеть о новом скандале, в котором бедного Фарнума преследует вдова его кузена. У меня нет слов, чтобы сказать, как я сожалею, что сомневалась в тебе, чтобы повиниться, что невольно обидела тебя. Я люблю тебя, и только тебя! Люблю каждой клеточкой своего существа и не могу жить без тебя. Ты нужен мне ночью, чтобы обнимать и любить меня, нужен всю жизнь, чтобы воспитывать наших детей, нужен, чтобы поддержать меня в старости. Я не какая-то Эванджелина, чтобы уйти в монастырь, или Эммелин, чтобы вечно оплакивать ушедшую любовь, я буду приходить к тебе. Неужели ты мне откажешь? — спросила она, лукаво взглянув на его дрожащую в напряжении плоть.

— Ты так спокойно говоришь о скандале, но я не могу позволить, чтобы ты вновь страдала, чтобы тебя унижали.

— Отбрось это проклятое благородство! — ответила она поспешно. — Все мы: ты, я, Жюльен, Мами — старались жить так, чтобы никто ничего не сказал о нас плохого, чтобы никто ничего не подумал о нас дурного. И что из этого вышло? Я уважаю твое чувство чести, которое оградило бы меня не только от слухов, но и от тебя. Но это слишком высокая цена, я не стану ее платить, и не позволю тебе, Роберт Фарнум, платить за меня. Ты нужен мне, и этим все сказано. Выбор лишь в том, будет ли это в браке или вот так, как сейчас.

— Ты так уверена в своих чарах? Что помешает мне выкинуть тебя за окно прямо сейчас?

Он рывком сгреб ее и потащил к огромному раскрытому во двор окну. Роберт двигался стремительно, и волосы Амалии, окутав его каштановым шелком, сверкали и переливались в бледном свете луны. Осознав, наконец, что он собирается сделать, Амалия прижилась к нему и замерла от страха.

— О, нет, Роберт! Пожалуйста, нет! — взмолилась она. — Там внизу… там священник.

— Кто? — не понял он.

— Священник, — повторила она, успокаиваясь. — И может быть, Джордж и Хлоя — как свидетели.

— Что здесь происходит? — спросил он удивленно, и руки еще сильнее сжали ее.

— Вероятно, свадьба, — сказала Амалия тихо.

— Ты уверена в этом? — спросил он насмешливо, но гнева уже не было.

— Как никогда!

Роберт опустил ее на пол, но из рук не выпускал. Он не удержался и нежно погладил ее матовую кожу, а потом сказал:

— Тот человек, которого ты когда-то нашла во мне, согласился бы.

— И тот человек, которого я знаю и которому вверяю свою судьбу. Ты же не захочешь, чтобы меня все вокруг презирали? Или любовь, в которой ты мне клялся — только слова?

— Нет, это не слова, cher Амалия, — сказал он с чувством. — Я действительно люблю тебя. Я полюбил тебя с той самой первой минуты, когда увидел в гостиной у Мами. Зачем бы еще я согласился на предложение Мами? Ты течешь в моих жилах, ты приходишь в моих снах по ночам, преследуешь меня нежностью и лаской, о которых нельзя забыть. Без тебя нет ни жизни, ни цели в ней. Ради тебя я готов на любую жертву.

— Мне не нужно жертв, любимый мой!

— И все-таки одна, кажется, понадобится? — улыбнулся Роберт лукаво. Сердце Амалии замерло. Она надеялась, верила, что он согласится. — Я допустил серьезную ошибку, взяв тебя на руки. Думаю, мне трудно будет расстаться с тобой даже на короткое время свадебных приготовлений.

Она бросилась ему на шею, орошая грудь слезами радости, спрятав лицо в изгибе его шеи, а он обнял ее, опустив подбородок на ее шелковистые волосы и нежно покачивая, как будто убаюкивал дитя.

Спустя минуту Амалия прижалась к нему еще плотнее и прошептала в самое ухо:

— Возможно, у нас есть еще время? Джордж и Хлоя должны приехать позже. Наверное, с полчаса у нас есть, прежде чем отец Франсис совершит обряд.

Роберт глубоко вздохнул, облизнув вмиг пересохшие губы, и тихим, многообещающим голосом ответил:

— Этого недостаточно, совсем недостаточно…