Анджела, вся одетая в черное, сидела в гостиной, отделанной в изысканных бледно-желтых тонах; перед ней непрерывным потоком шли посетители; ее близкие все: время были с ней, стараясь отвлечь от грустных мыслей. Всем распоряжалась Мари — хозяйка дома; Кики вела непрекращающуюся беседу с пришедшими, брат Эдди предлагал сыграть в шахматы, а два ее сына носились по комнатам, возились и играли. Но тем не менее она все время думала об одном: что она будет делать и как жить дальше после того, как Кики вернется к себе в Италию, о чем она ежедневно говорила, когда и Эдди, и мама вернутся к своей прежней жизни на востоке? Конечно же, мать настаивала на том, чтобы она с мальчиками тоже поехала с ней в Саутгемптон летом. А что делать потом, когда кончится лето? Кики очень хотела, чтобы она приехала в Италию. Они бы отдохнули в Сан-Ремо, Риме или еще где-нибудь. У Кики тоже есть масса свободного времени. Похоже, что у нее сейчас длительный простой.

— Но, Кики, я же не могу всю жизнь жить как кочевник, мотаясь с места на место. Мне нужна какая-то определенность, я хочу стабильности. Мне нужно…

— Еще успеешь. О Боже, ведь прошло так мало времени, с тех пор как ты избавилась от этого…

— Кики! Прекрати! Когда-то я любила этого человека, и теперь, когда его нет, я не хочу…

— Ладно. Прошло совсем немного времени с тех пор, как ты стала вдовой. Так лучше?

— Кики, мне бы хотелось вернуться в театр.

— Понятно. — «Значит, все опять повторится». — Это будет совсем не так просто, как ты думаешь. Ты полагаешь, что стоит тебе лишь щелкнуть пальцами, как Анджела дю Бомон сразу же воскреснет? Не забывай, прошло немало времени, и тебе уже почти тридцать. Ты отсутствовала слишком долго. Может быть, ты уже не годишься для театра. — В голосе ее чувствовалась горечь. — Возможно, мы уже обе не годимся. Так или иначе, но цветочки слегка увяли…

Этот разговор расстроил и саму Кики, и она оживилась лишь тогда, когда в дверях возник очередной посетитель.

— Анджела, Кики, у нас гость! — воскликнула Мари, с радостным видом входя в комнату. — Принимайте…

Кики бросилась к Брэду, обхватив его за шею и прижимаясь к нему всем телом.

— Это самое лучшее, что произошло с тех пор, как умер Дик, — прошептала она ему в ухо.

Брэд, привыкший к экстравагантным выходкам своей бывшей жены, рассмеялся:

— Даже я не знаю, как относиться к подобному замечанию.

— Это будет зависеть от того, как ты на это посмотришь. Вот я смотрю на тебя и понимаю, что ничего лучшего я не видела уже много лет — ну, по крайней мере, месяцев.

Брэд поцеловал Анджелу.

— Мне очень жаль, что я не присутствовал на похоронах, но я приехал, как только смог вырваться.

Затем он повернулся к слегка отступившей назад Кики, которая хотела задать ему один вопрос и в то же время боялась сделать это. Он широко улыбнулся ей улыбкой Деда Мороза, принесшего мешок с подарками.

— Там внизу кто-то есть. Я думаю, она немного оживит вас всех. — Кики, побледнев, села, не произнеся ни слова. — Так что, привести ее сюда?

— Ты дерьмо, Брэд, если ты это сделал, не предупредив меня.

— Брэд, ради Бога, — сказала Анджела, чувствуя, как по ее щекам катятся слезы. — Не стой здесь — сейчас же веди ее сюда!

Пока Брэд отсутствовал, Кики сидела с окаменевшим лицом. Через несколько минут он вернулся с дочерью, вылитой Кики, — у нее были светло-пепельные волосы, волнами спадавшие до пояса, чуть раскосые зеленые глаза, маленький, изящной формы носик. Одета она была в розовое платье с длинными рукавами и белый накрахмаленный передник с оборками.

— Брэд, дерьмо собачье, ну зачем ты одеваешь мою дочь в эти старомодные сборки-оборки? — В голосе Кики слышались истерические нотки.

Брэд улыбнулся.

— Рори, поцелуй бабушку. — И маленькая девочка послушно подставила свое личико Мари, наклонившейся, чтобы ее обнять. — А теперь дядю Эдди. — Эдди тоже ее обнял. — И тетю Анджелу.

Рори подбежала, чтобы поцеловать Анджелу, затем подошла к оцепеневшей Кики.

— Мамочка! — сказала она и забралась к ней на колени. — Я знаю, что ты — моя мамочка, потому что ты похожа на свой портрет. — Она обхватила ручонками все еще неподвижную Кики. — Мамочка, а у тебя есть мой портрет?

Кики притянула к себе ребенка и разразилась потоком слез. Она раскачивалась взад и вперед, прижимая к себе девочку, как будто желая удержать ее навсегда.

— О Боже, Брэд! Ты действительно негодяй!

Через некоторое время Анджела пошла и привела Дикки и Тимми. «Этот день Кики не забудет никогда», — подумала Анджела. Она жалела только об одном — что он не может длиться вечно.

Мари пригласила Брэда остаться у них на несколько дней, однако он с сожалением отказался, предложив оставить Рори до тех пор, пока Кики не уедет в Европу.

— Нет, — покачала головой Кики, и все недоуменно посмотрели на нее. — Я поеду с тобой — вот что я сделаю. Ты, Рори и я — мы все втроем едем домой в Родео-драйв. Я немного поживу там.

Лицо Брэда выражало удивление. Мари подняла брови, однако ничего не сказала. Анджела издала что-то вроде стона, и мать положила ей руку на плечо, как бы успокаивая.

— Пусть она едет, Анджела. С тобой все будет в порядке.

«Мама считает, что я боюсь за себя», — подумала Анджела, но дело было не в этом. Она вспомнила о Никки в Милане, ожидающей возвращения своей матери.

Мари нашла Анджелу в саду, где та наблюдала, как Тимми и Дикки играют в прятки со своим дядей Эдди.

— Вообще-то тебе совсем не обязательно встречаться с ним. Ты вправе не принимать журналистов.

— О ком ты говоришь, мама? — Но, произнося эти слова, Анджела уже знала, о ком говорит ее мать. — Это… это Ник? Ник Домингез? Он здесь?

— Да, Глэдис говорит, что он пришел. Но ты можешь и не принимать его. Будет даже лучше, если ты так сделаешь.

«Не принимать его?» Но она все время ждала его, она знала, что он придет. Она была в нем уверена и с нетерпением ждала этого мгновения.

— Но я хочу видеть его, мама. Он мой друг.

Анджела быстро пошла навстречу Нику и взяла его за руку. Приветствуя его, она сказала, что прошло так много времени с тех пор, как они виделись в последний раз. Он улыбнулся ей улыбкой, осветившей его обычно печальное лицо, и в глазах появилось выражение, которое делало его близким Анджеле.

— Я часто думал о вас, — произнес Ник. — Часто думаю о вас, — поправился он. — Я пришел выразить свое соболезнование.

«А еще почему?»

— Я знаю, — сказала Анджела. — Спасибо вам, — произнесла она и подумала о фотографиях, которые недавно вынула из своей сумки и сожгла. Она была уверена, что это он прислал их ей, видимо, полагая, что она сможет как-то воспользоваться ими. Но теперь она уже сомневалась в этом. Снимки были настолько безобразными и не вязались с Ником Домингезом, человеком благородной души, художником и поэтом. Ох, как бы Кики смеялась, если бы была здесь и узнала, о чем она думает! «Ник Домингез — поэт? Ну уж конечно!» А, да что Кики понимает в поэтах?

Анджела была рада, что сестры здесь нет. Она обязательно испортила бы этот день, как это бывало и раньше.

— Ко мне обращались, чтобы я сделал фоторепортаж о жизни губернатора: о его повседневной жизни, о его семье — о вас и ваших сыновьях, но я отказался.

— Почему?

— Боялся, что вы обидитесь. Можете подумать, что я на этом зарабатываю…

— Нет, я бы не обиделась. Я абсолютно уверена — что бы вы ни делали, вы все сделаете с отменным вкусом, так что я скорее гордилась бы этим.

Он невесело засмеялся, и она подумала: «Как же он хорош, когда смеется».

— Вообще-то я немного покривил душой, сказав, что отказался только из-за того, что не хотел обижать вас, — проговорил он. — Истинной причиной послужило то, что я не хотел делать фоторепортаж о вашей жизни с губернатором. Мне приятней было думать о вас, не связывая с ним.

Его слова несколько смутили ее; она не поняла — это был намек или дерзость? Дерзость после стольких лет почтительной сдержанности?

Они проговорили весь день о самых разных вещах, абсолютно несущественных. То, что имело для них значение, не требовало слов — все передавалось глазами, интонацией. Наконец, Ник, с видимой неохотой, поднялся, чтобы идти. Она не хотела, чтобы он уходил. Но как она могла остановить его — ведь она была вдовой всего две недели.

— Я очень рада, что вы пришли, — сказала Анджела.

— Я не был уверен, нужно ли это делать, однако решил попытаться.

— Вы еще придете? — Теперь уже она проявляла активность. Анджела чувствовала, как все ее тело стремится к нему, и старалась сдерживаться, боясь выдать свои чувства.

Он протянул ей руку, а его глаза с надеждой посмотрели на нее. Она поняла его немой вопрос.

— Скажите — когда? — произнес он. — И если я могу что-нибудь для вас сделать, только скажите. Пожалуйста!

Грегори Лейн пришел к Анджеле, желая обсудить с ней вопрос о наследстве.

— Я знаю, что еще рановато говорить с вами о финансовых проблемах, но, как я понял, вы собираетесь на некоторое время уехать на восток, а поскольку все мы в курсе ваших отношений с покойным мужем, то нет смысла из-за ложной деликатности откладывать этот разговор. Я подумал — мы могли бы сейчас все обговорить, чтобы вы понимали свое положение. Короче говоря, Дик оставил состояние почти в восемьсот тысяч долларов.

— Но здесь какая-то ошибка. Мы имели примерно столько… так говорил Дик, до того, как родился Тимми, и я очень хорошо помню, как Дик сказал, что Лайем… его отец, дарит нам — как подарок ребенку — миллион долларов…

Грег Лейн покачал головой:

— Вы чего-то не поняли. Когда родился Тимоти, Лайем назначил вам ежегодный доход по процентам с миллиона долларов, однако сама сумма никогда вам не передавалась.

Анджела промолчала, лишь на лице у нее появилась горькая напряженная улыбка.

— Но у вас нет оснований беспокоиться о будущем сыновей. Кроме того, что они получат долю из наследства Дика, они также включены в завещание Лайема. Что касается состояния Дика, то оно делится на три равные части между вами и детьми. Каждый из вас получает треть. Все имущество управляется по доверенности. Вы будете получать доход от трети основного капитала. Расходы на детей будут оплачиваться из процентов от их доверительного капитала. Вы не имеете права распоряжаться основным капиталом — ни своим, ни капиталом детей. Если вы повторно выходите замуж или в случае вашей смерти, ваша доля переходит к детям.

И тогда Анджела поняла, что ее обманули.

— Вы говорите, Грег, что я могу получать лишь проценты с трети капитала. Поскольку я не имею права распоряжаться основным капиталом, то фактически он мне не принадлежит.

Выражение лица Грега Лейна не изменилось.

— Если хотите, можно сказать и так. После уплаты налогов капитал несколько уменьшится, однако страховка примерно покроет эту разницу. Могу вам сказать, что лично вы будете получать примерно двадцать — двадцать пять тысяч в год. Но поскольку все расходы на детей, включая их образование, оплату няни, питание и прочее будут оплачиваться из их собственных денег, ваши деньги будут только вашими. Все счета, связанные с расходами на детей, вы должны представлять в нашу контору, и мы будем их оплачивать.

Анджела была потрясена, узнав, как мало у нее денег. В смятении она спросила:

— Если мне нельзя воспользоваться основным капиталом, то я даже не смогу купить дом. Где же нам жить?

Этот вопрос не смутил Грега — он был готов к нему.

— Анджела, у вас есть выбор. Вы можете жить в доме в поместье Пауэров, где вы с Диком и мальчиками иногда останавливались. Этот дом ждет вас. Ну, а если вы этого не захотите… — Он развел руками. Она отрицательно покачала головой. — Если вы надумаете снимать жилье, я думаю, мы смогли бы устроить так, что часть оплаты шла бы из денег мальчиков.

— Извините меня, Грег, я думаю, мне сначала следует посоветоваться со своим адвокатом. Я вас очень попрошу прислать мне копию завещания и всех других необходимых документов. Мне кажется, я могла бы оспорить завещание, так, чтобы все деньги целиком принадлежали мне, без всяких оговорок и условий. Вы не можете не понимать, насколько это неудобно — получать свои деньги только при посредничестве вас или другого доверителя.

— Надеюсь, вы понимаете, Анджела, что моим долгом и обязанностью является охрана и защита желаний моего покойного друга. — Он поднялся и протянул ей руку. Она не пожала ее, и он заметил: — Очень многие были бы рады, получая лично на себя двадцать тысяч долларов в год. Не учитывая налоги, разумеется. Если же вы все-таки предпочтете обратиться в суд, вы поставите себя в сомнительное положение — за право получить все деньги вам придется выступать против своих собственных детей, поскольку лишь они являются наследниками по завещанию. Я сильно сомневаюсь, чтобы вам захотелось начать дело «Анджела Пауэр против Тимоти и Ричарда Пауэров».

Он взял свой портфель и пошел к двери. На пороге он повернулся и добавил:

— В любом случае, когда будете говорить с адвокатом, не забывайте о том, что здесь имеются и некоторые нюансы. Помните об этом, если решитесь обратиться в суд.

Неужели он намекал на ее нервное расстройство?

«Опять угрозы. Еще один урок власти Пауэров».

Анджела передала этот разговор матери, которая сразу же решила:

— Мы будем оспаривать завещание. Я считаю, что ты имеешь право на треть наследства без всяких оговорок.

— Нет, мама. Я не буду этого делать. Грег был прав. Я не желаю вести борьбу со своими собственными детьми.

Мари не ответила, выражая тем самым свое согласие с ее позицией.

— И все же я не понимаю, как смогу прожить на эти деньги. Даже если они выделят мне достаточную сумму, чтобы снять дом или квартиру, мне будет нужна прислуга, горничная, кухарка. Они будут оплачивать няню, но у меня не будет денег даже на такси.

— Тебе не следует об этом беспокоиться. Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

— Но я же не ребенок, я взрослая женщина. Я хочу сама строить свою жизнь. Жить не на пособие, которое мне будут выдавать — на кино и сласти. Я не хочу ничего ни у кого брать. Я хочу лишь получить то, что принадлежит мне. Я заслужила это!

— Ах, Анджела. Мы всегда в конце концов что-то у кого-то берем, так или иначе. И когда мы берем, надо что-то и отдавать.

Вскоре без всякого предупреждения приехала Кики и заявила, что немедленно вылетает в Италию. Когда они начали спрашивать ее о том, что произошло между нею и Брэдом и Рори, она только сказала, что Рори — это мечта любой матери. А что касается Брэда, то он — тоже мечта, причем недостижимая.

— Как это понимать, Кики? — с недоумением в голосе спросила Анджела.

— О Господи Боже мой! Оставь меня в покое! Неужели непонятно, что иногда к человеку не нужно приставать? Я это знаю, и я убираюсь отсюда к черту и советую тебе делать то же самое. Если хочешь, можешь поехать со мной в Италию. Или вернуться обратно в Нью-Йорк. Но делай хоть что-нибудь! Калифорнийский сон окончен, неужели ты этого не видишь?

Она больше ничего не сказала, но Анджела поняла, что она должна делать. Да, она уедет из Калифорнии. Она вернется в Нью-Йорк и постарается опять попасть в театр. Она сможет жить в доме матери или Кики. Это действительно будет началом новой жизни.

Итак, Кики улетела в Италию, а Анджела собиралась уехать на лето в Саутгемптон. Но тут появился неожиданный гость. Зев Мизрахи возник на пороге дома в Брентвуде в тот день, когда Мари поехала в Беверли-Хиллз за покупками. Зев прибыл для того, чтобы выразить Анджеле свои соболезнования по поводу утраты мужа, причем сделал это в необычайно напыщенной манере, выражаясь прекрасным английским языком, которым владел в совершенстве, несмотря на свое иностранное происхождение. К тому же ему было что сказать.