7
Мистер и миссис Лайем Пауэр давали обед в честь невесты и ее близких в одном из отелей Территауна, где они остановились; по этому случаю они подарили Анджеле старинный бриллиантовый кулон. Анджела находила его очень красивым, но Кики назвала его «безвкусным». Мари, вернувшаяся поздно вечером в Стонингем, сухо заметила:
— Видимо, в семье Пауэров крупные бриллианты считают показухой. — И она выразительно перевела взгляд с обручального кольца Анджелы на кулон.
На туалетном столике Мари стояла шкатулка с драгоценностями, выложенная перламутром, — шкатулка Евгении, которую Мари привезла в Нью-Йорк, когда бежала из Нового Орлеана. Сейчас она намеревалась разделить ее содержимое между двумя молодыми женщинами в качестве свадебных подарков. Она все еще сердилась на Кики и поначалу, в назидание ей, хотела отдать все драгоценности Анджеле, но потом передумала. Она знала, что Кики не только никогда не простит ей этого, но затаит неприязнь и к Анджеле. Кики была такая — она не могла вынести, чтобы другие обладали чем-то, чего не было у нее. Мари не хотела вносить разлад между сестрами, который может сохраниться, даже когда ее самой уже не станет.
Узнав желание матери — разделить драгоценности поровну между дочерьми, Анджела запротестовала:
— Ты не должна отдавать все это нам, мама. Ты должна что-нибудь оставить себе.
Мари иронично улыбнулась:
— Нет. Я больше не нуждаюсь в наследстве дю Бомонов. Я теперь Уиттир. И чувствую себя как Уиттир. И ты, в конце концов… была… известна как Анджела дю Бомон. Ты и должна обладать драгоценностями дю Бомонов. И Кики, конечно, — добавила она вежливо.
Кики отметила это покровительственное замечание тем, что взмахнула своей белокурой гривой. Еще одно свидетельство, что ее мать всегда отдавала предпочтение Анджеле. Но право начать выбор Мари предоставила Кики.
Каждый предмет долго обсуждался. Глаза Кики сужались, взгляд становился острым при взгляде на вещи; Анджела же давала согласие на обмен любого изделия, которое нравилось Кики. Для нее это не имело особого значения, но сестра относилась ко всему очень серьезно.
Наконец шкатулка опустела, и Мари сказала:
— Ее я сохраню для себя. Может быть, эти драгоценности принесут вам обеим счастье в вашей дальнейшей жизни.
Склонная к сентиментальности Анджела всплакнула; Кики после слов матери произнесла:
— Я надеюсь, что ни на одной из этих вещей не лежит проклятье. Ведь они из Нового Орлеана, а в этом случае ничего нельзя знать точно.
Мари грустно улыбнулась:
— На вещах никогда не лежит проклятье. Только па людях.
Анджелика дю Бомон Девлин венчалась в свадебном платье своей матери. Мари сделала вид, что не знает, о чем речь, заметив лишь: «Это платье от Бергдорфа», что сестры нашли очень забавным. Когда она повторила эти слова по крайней мере раз двадцать, даже Кики надоело делать ей замечания, и она сама стала называть его: «это платье от Бергдорфа». Кики раздобыла платье из Нового Орлеана, написав жалостное письмо дяде Джулиану с просьбой прислать наряд для ее сестры — в виде свадебного подарка Анджеле, этой маленькой сентиментальной дурочке. Она написала, что платье, которое надевала ее мать, а до нее — Евгения, а до нее мать Евгении — очень много значит для Анджелы, с любовью вспоминающей дни, проведенные в Луизиане с дядей Джулианом и его семьей. Джулиан, надеясь, что Мари ответит приглашением ему и его семье, выполнил эту просьбу. Но Мари, конечно, ничего не сделала.
Церемония прошла в Стонингем-Мэноре. Кики Девлин Крэнфорд была подружкой невесты, а брат жениха Шон Пауэр — его шафером. К венцу невесту вел ее приемный отец Эдвард Уиттир, а Эдвард Тейлор IV, младший брат невесты, был «хранителем колец». Джулия Лауд, кругленькая, пухлая дочка сестры жениха Колин, была «девочкой с цветами». К несчастью, маленькая толстушка Джулия все время шмыгала носом, и Мари, раздраженно пожимая плечами, потом говорила, что этот ребенок смазал всю торжественность обряда.
Последующий прием состоялся в обширных садах Стонингема; обильное меню состояло из французских блюд — возможно, для того, чтобы подчеркнуть аристократическое происхождение невесты. К крайнему раздражению Лайема Пауэра, Мари рассказала большинству гостей, что Анджела родилась в том самом доме, где еще задолго до приобретения американцами Луизианы и, разумеется, задолго до того, как какой-нибудь Пауэр ступил ногой на американскую землю, принимали герцога Орлеанского.
На следующий день все колонки светской хроники дали подробное описание свадьбы. Некоторые газеты упомянули об отце Анджелы, который был когда-то и киноактером, и героем войны; подробно информировали об отчиме невесты; много места уделили жениху и его семье. К огорчению Кики, о ней было сказано только то, что она совсем недавно вышла замуж за Брэда Крэнфорда, знаменитость серебряного экрана. В газетах, разумеется, была помещена традиционная фотография невесты в ее подвенечном платье.
Среди всех изданий отличился «Уиспер». Он поместил снимок, на котором невеста, приехавшая в «Шерри Нидерланд» провести там свою первую брачную ночь, выглядела грустной и задумчивой. Жениха на снимке не было, а подпись гласила: «Не потому ли Анджела так печальна, что папочка Девлин не приехал на свадьбу с юга Франции». В заметке делался упор на карьеру Девлина: его происхождение, его репутацию любовника, его окончательное падение. Во всех деталях описывалось первое замужество Мари и развод — вся ее жизнь до второго брака. Прошлое конгрессмена Пауэра также было дотошно разобрано и перемыто по косточкам.
Анджела сама не видела статьи, так что не могла размышлять — делал ли этот снимок Ник Домингез или нет. Один приятель дал Кики газету, когда она уже садилась в самолет, отлетающий в Рим; Мари прислал номер анонимный доброжелатель.
* * *
После первой ночи в «Шерри Нидерланд» в Нью-Йорке молодожены вылетели на свой маленький остров неподалеку от Ньюпорт-Бич в Калифорнии, чтобы пронести там медовый месяц. Остров Пауэра располагался вблизи от материка и, хотя он был уединенным, вовсе не походил на необитаемый остров. Нынешний дом в два с половиной этажа был возведен переселившимся из Новой Англии судовым капитаном и с той поры многократно перестраивался. Теперь он походил на банку для соли, с площадкой и перильцами на крыше и еще чем-то, напоминающим испанскую миссию.
Дик, большой любитель истории, был влюблен в дом. Он сразу повел Анджелу показывать ей разные достопримечательности. Лестница, ведущая в холл, имела перила с шестью различными рисунками; утверждали, что все они были вырезаны моряками в море, а потом проданы строителям, когда суда возвращались в порт.
— Взгляни сюда, — Дик указал ей на верхушку колонны на лестнице, — это бутон расчета. Он вырезан строителем после того, как вся постройка была завершена, в манере, принятой в Новой Англии. Это означает, что владелец рассчитался со строителем и доволен его работой.
Он рассказал и об обоях в холле.
— Этот рисунок известен под названием «Прощание моряка».
Затем — о коллекции шкатулок.
— Все они привезены моряками дальнего плавания с Востока. Взгляни на эту искусную работу, — позвал он и показал коробку для пряностей из слоновой кости с Цейлона. — А теперь посмотри сюда — это модели судов, построенных в соседних городах на материке.
Анджеле нравился его энтузиазм. Но Дик имел привычку внезапно обрывать рассказ и уходить в сторону так, как угасает иногда звук в радиоприемнике. Это означало — она уже поняла, — что тема ему надоела и он готов заняться чем-то другим. Эта черта в его характере ее очень раздражала. Неужто ему все так быстро надоедает?
Неожиданно он взял ее за руку и увлек в комнату, которая называлась «комнатой невесты»; вероятно, первый владелец дома привел сюда свою молодую жену после свадьбы. Здесь они с Диком занялись любовью на большой, застланной розовым покрывалом кровати с пологом в самом романтическом стиле.
Сегодня все было не так, как в их первую ночь, когда Дик брал ее как атлет, сильно и быстро, не делая ни одного лишнего движения. Она, почувствовав тогда боль, непроизвольно выкрикнула, чтобы он остановился и был побережнее с ней, но Дик словно не слышал ее. Он полулежал на ней, неотрывно глядя в ее глаза, и качал безостановочно, как помпа, пока его орган не проткнул ее; он вбивал его вниз, потом полуизвлекал вверх, и снова опускал, не обращая внимания на ее стоны, пока не кончил. Затем он слез с нее и спросил самым обыденным тоном:
— У тебя был оргазм?
У нее хватило сил только на то, чтобы отрицательно покачать головой, и он показался скорее раздраженным, чем разочарованным. Фамильярно похлопав ее ладонью по голым ягодицам, Дик доверительно произнес:
— Это придет со временем, вот увидишь.
Сейчас же, на этой огромной кровати, он сначала два раза поцеловал ее, потом стал поочередно сосать ее груди и лишь затем занял позицию над ней. Он глубоко погружался в нее, потом выходил, снова погружался и снова выходил, глядя в упор ей в глаза, пока она не зажмурилась.
В этот раз он задал тот же вопрос:
— У тебя был оргазм?
И снова она была вынуждена дать отрицательный ответ. Он, задумавшись на миг, проговорил:
— Ты недостаточно расслабляешься. Заставь себя чувствовать…
Потом Дик своими крупными пальцами стал манипулировать ее клитором, по-прежнему неотрывно глядя в глаза; ощутив, что ее тело несколько раз содрогнулось, он спросил:
— Так лучше?
Смущенно Анджела пробормотала:
— Да.
Он ухмыльнулся:
— Хорошо. — Затем он встал с кровати — большой, мускулистый, с крепкими бедрами. — Пойдем поплаваем.
Они плавали, ели, играли в теннис на примитивном корте, ходили под парусом на ялике, катались по водной глади на лыжах до тех пор, пока не начинали чувствовать усталость. В теннисе Дику было трудно противостоять, хотя Анджела занималась этим видом спорта уже много лет. Они и раньше играли вместе, но только в паре. Один же на один он быстро обыгрывал ее, и вскоре они бросили это занятие.
Она не была любительницей парусного спорта, но решила скрыть это от него; больше всего она любила плаванье в старом бассейне, особенно если вытянуться на спине и подолгу лежать в холодной воде, медленно дыша и обсуждая с ним прочитанные книги. Еще ей нравилось сидеть на берегу и рисовать его портрет. Анджела привезла с собой кое-какие принадлежности для рисования, и это было бы чудесно, если бы он позировал ей, пока они болтали о том о сем. Но он мог высидеть лишь считанные минуты. Она успевала сделать всего несколько набросков, как Дик уже вскакивал и говорил:
— Давай прыгнем в океан.
Сама она предпочитала океану бассейн. Океан выглядел суровым, а уходящие далеко в воду скалы казались таинственными и угрожающими. И все же, когда он звал ее, она шла с ним.
Анджела пыталась читать ему стихи, когда они валялись на солнце, но едва она успевала произнести несколько строф, как он начинал ерзать, а потом поднимался на ноги и говорил:
— Пойдем в дом потрахаемся.
Раньше в разговорах с ней он никогда не употреблял подобных слов. Казалось, его шокировало, когда Кики произносила что-нибудь уж очень сочно. Теперь он изумлял Анджелу — на пляже Дик снимал свои трусы и пытался раздеть ее. Анджелу ужасало, что Роберто и Мария могут увидеть их из дома, но, как всегда, она делала так, как он хотел.
На четвертый день она вспомнила о подарке для него, который привезла с собой. Заметив, что однажды он цитировал ей Пруста, она купила в антикварном книжном магазине великолепное, в кожаном переплете, издание «В поисках утраченного времени» и хотела подарить на память о медовом месяце.
Он сидел у Кромки воды и что-то делал с лодкой, когда она принесла ему книгу. Он перелистал ее, потом произнес:
— Очень красивая книга. Спасибо.
— Тебе не нравится, — быстро сказала она.
— Нравится. Очень. Ты же знаешь, я читал ее. Много лет назад.
— Да. Я думала, что тебе хочется ее иметь. Но этот экземпляр предназначен не только для чтения. Его надо и рассматривать, как настоящее сокровище…
Ее голос умолк. Она ощутила неловкость, словно обманулась.
— Я уже сказал тебе: мне очень нравится.
Но Анджела была в замешательстве — она сделала ненужный, бесполезный подарок. Эта книга подходила поэту, но не человеку действия. И тогда она вспомнила слова матери — ей нужен поэт, а не политик.
Он почувствовал ее разочарование и обиделся. Дик не любил, чтобы от него чего-нибудь хотели.
— А чего ты ожидала — восторгов? Чтобы я вел себя, как один из этих педиков, друзей Кики? Чего ты от меня хочешь?
Она смотрела вниз, не в силах передать словами свои чувства. Ей казалось — если сейчас она заговорит, то обязательно заплачет.
— Но мне нравится эта книга, — сказал он. — Мне нравится то, что ты приложила такие усилия, чтобы найти ее для меня. Я ценю это.
Наступила пауза. Она все еще не могла произнести ни слова, и он почувствовал — надо сказать что-то теплое, нежное.
— Я всегда буду беречь ее.
— Я подумала, — медленно проговорила она, — что, может быть, мы будем ее вместе читать, обсуждать…
Он ухмыльнулся:
— Сейчас я больше предпочитаю трахаться, чем обсуждать Пруста. Разве Фрейд не утверждал, что природа женщины в значительной степени определяется ее половыми функциями?
Она грустно улыбнулась:
— Я верю, что, кроме этого, существует и нечто большее. Следует помнить, что женщина как индивидуальность может быть человеческим существом и помимо этого.
— Он делал ударение на слове индивидуальность, по-моему.
«На что намекает Дик? — подумала Анджела. — Что она не такая женщина, женщина с индивидуальностью?»
— Что вообще знал Фрейд о женщинах? — спросил ее Дик. — Он задавал вопрос: «Чего в действительности хочет женщина?» Очевидно, даже он не знал этого. Вот ты и скажи мне: чего ты хочешь?
Она не ответила ему, не могла ответить, потому что действительно не знала.
— Иди сюда, — позвал Дик и протянул ей руку. Он помог ей перелезть через планшир и трахнул прямо на скамье яла. Было жестко и неудобно, но, по крайней мере, романтично — заниматься любовью на борту шлюпки, решила Анджела. И на этот раз, во всяком случае, он не спросил ее, испытала ли она оргазм, и ей не пришлось отвечать, что не испытала.
На седьмой день их медового месяца объявились Колин — сестра Дика — со своим мужем Кейтом в сопровождении Хью и Полы Годфри. Кейт вел финансы семьи, а Хью был первым помощником Дика и, кроме того, лучшим другом со времен колледжа. Они закатились без предупреждения, прямо к обеду. Анджела была потрясена. «Как они так могли?» — кипела она, пока до нее не дошло, что Дик несомненно пригласил их заблаговременно.
— Неужели тебе так необходимы были партнеры по теннису, что ты не мог вытерпеть хотя бы еще неделю? — спросила она.
Дик, разыгрывая невинность, протестовал, но Анджела не верила ему.
Островное уединение было нарушено. Гости, рассевшись возле бассейна, с волчьим аппетитом поедали бифштексы, которые Дик жарил на гриле; пили, сплетничали и страстно обсуждали преимущества Эда Лопата перед Уорреном Спаном.
Сразу после обеда Анджела направилась в свою спальню.
— Я уверена, ты даже не заметишь моего отсутствия, к тебе ведь явилось такое подкрепление, — сказала она Дику ледяным голосом перед своим уходом.
— Может, ты перестанешь дуться, как ребенок? Я не знал об их приезде. Они просто свалились…
— Ты хочешь сказать, что они просто по-соседски заглянули на огонек? — спросила она с сарказмом, более присущим Кики, нежели ей.
— …и я должен был предложить им остаться, — закончил он, не обратив внимания на ее слова. — Подумай, здесь множество комнат. И они будут нас оставлять наедине столько, сколько мы захотим. Представь, что мы в Риме, как предлагала Кики. Мы бы имели Брэда и Кики…
— Но мы не полетели в Рим. Мы отправились сюда, значит, мы могли быть одни, — так я, во всяком случае, думала.
Кейт Хью, глядя, как Анджела поднимается по лестнице, отпускал двусмысленные шуточки из серии «только что поженились» насчет того, почему новобрачная нуждается в отдыхе. Колин и Пола, присоединившись к мужьям, тоже от души смеялись.
Наблюдая из окна, как они выбирали партнеров для парной игры в теннис, Анджела решила, что разделит это полуденное время с единственным безгласным собеседником — сама с собой. Она вытряхнула пилюльку из маленького белого пузырька, который ей предусмотрительно дала Кики, и вытянулась на шелковом стеганом одеяле. Это была старинная вещь, с ним была связана целая история. Мексиканская девушка сшила его для своего приданого, но ее жених был убит, сражаясь за Хуареса, и бедная девушка так никогда и не вышла замуж и никогда не воспользовалась этим одеялом. Но кто знает? Может быть, молодая мексиканка была счастлива? — с горечью подумала Анджела.
У нее не было привычки к транквилизаторам, и она заснула почти мгновенно. Ей снилось, что она опять — маленькая девочка, живущая в Новом Орлеане. Ее отец был там, и Кики. Они обе висли на нем, и каждая старалась перетянуть в свою сторону. Потом он оттолкнулся от них и исчез, а его место заняла Мари, и они стали вырываться из ее рук.
Гости пробыли на острове еще три дня, и почти все это время Анджела старалась быть одна. Сначала она беспокоилась, что подумают Колин и Пола о ее поведении, но потом махнула на это рукой. Она одна загорала на пляже, читала, делала зарисовки. По утрам она даже не вылезала из постели, чтобы не присоединяться к другим за завтраком на террасе. Шумные разговоры и всплески хохота раздражали ее каждое утро.
Наконец, они уехали, и Анджела подумала, что еще можно спасти медовый месяц — если она очень постарается. Но неожиданно Дик сообщил ей: их пребывание на острове заканчивается — что-то произошло, — и они должны уехать па следующее утро. Он сказал только: «Чрезвычайная ситуация, ты не поймешь». Больше ничего Дик объяснять не стал.
* * *
На пристани их ждал лимузин, и шофер довез их до Лос-Анджелеса. Всю дорогу они ехали в полном молчании. Первая остановка была у старой квартиры Дика в Западном Голливуде. Здесь Дик помог ей внести багаж, а сам отправился в свой офис.
Оставшись одна, Анджела бесцельно бродила по комнатам.
«Разочарование. Конец медового месяца. Начинается жизнь».
Апартаменты Дика, расположенные, по всеобщему мнению, в роскошном здании, были хороши для холостяка, подумала она, но недостаточно удобны для семейной пары. И во всяком случае, не так просторны, чтобы в них принимать кого-нибудь. Но, конечно же, они не станут здесь жить. Большей частью они будут находиться в Вашингтоне, куда им предстоит отправиться через пару недель. Она рассчитывает, что со временем они купят свой собственный дом в Лос-Анджелесе.
Проведя пальцами по столу в столовой, она заметила на них пыль. Значит, Дик не оставил прислугу. Квартира нуждалась в основательной уборке, но у нее не было настроения связываться сейчас с агентством по найму. Возможно, контора сможет прислать служанку… завтра. Но дел хватало и для нее самой. Все ее платья, книги, личные вещи, а также свадебные подарки уже были доставлены в ее отсутствие и ждали, когда их распакуют. Но пока она разберет лишь то, что потребуется для переезда в Вашингтон, рассудила Анджела.
Она отложила какие-то вещи для чистки, потом сложила целую кучу для отправки в ручную прачечную, которую еще предстояло найти. В квартире было слишком жарко, и она включила кондиционер; но это не помогло — надо будет сообщить об этом управляющему домом.
Анджела выглянула в окно. Солнце ярко светило, все вокруг было таким красивым, чистым, повсюду виднелись цветы. Она увидела группу людей, входящих в здание, — две девушки и двое мужчин над чем-то смеялись под полосатым навесом у входа. Она никогда до конца не понимала значение выражения «тихое отчаяние». Теперь поняла. Анджела кинулась к телефону и заказала Рим. И, чудо из чудес, она застала Кики на месте.
— Кики! — обрадовалась она, услышав ее голос — Когда ты возвращаешься?
— Анджела! Ты так скоро вернулась? Медовый месяц уже кончился?
— Да, Дику нужно было приехать. Что-то случилось.
— Ну и как вы провели старый добрый медовый месяц? Вы трахались в воде?
— Ой, Кики! — вскричала Анджела. — Я так рада слышать тебя. Конечно, мы занимались этим в воде. А когда ты возвращаешься?
— Брэд не сможет освободиться раньше, чем через две недели, а затем мы отправимся на несколько дней в Париж. Я знаю, что у Дика полно работы, но почему бы тебе не прилететь сюда одной? Рим божествен. Я встретила здесь самых божественных людей.
«Кики всегда встречает самых божественных людей».
— Я не могу уехать. Мы скоро отправляемся в Вашингтон. Кроме того, я должна заняться квартирой, здесь такой кошмар.
— Ладно, не унывай. Скоро увидимся. Не вешай нос.
«Ох, бедняжка Анджела. Похоже, у нее уже начались нелады».
Кики подумала, что все произошло слишком быстро.
— Просто я скучаю по тебе.
— Ладно, я вернусь в Калифорнию быстрее, чем ты узнаешь об этом. Я позвоню тебе из Парижа.
Анджела, повесив трубку, ощутила неприятное чувство зависти. У Кики всегда все получается так легко. Когда она вернется из Европы, ее будут ждать услужливые друзья, дом на Родео-драйв, карьера. Она станет кинозвездой, имеющей миллионы обожающих ее поклонников и с обожающим ее мужем в придачу.
А что имеет она? Нескольких знакомых и мужа, который даже не провел с ней до конца их медовый месяц. А она согласилась ради него пожертвовать своей карьерой. Ошибка? Анджела закусила губу. Что с ней? Замужем чуть больше недели и уже тоскует? Она ведет себя как обиженный ребенок.
Анджела решила занять себя, сделать то, что она могла сделать. Может быть, позвонить в бюро обслуживания или пойти осмотреть мебель? Затем она подумала о еде. Надо всего лишь приготовить для Дика вкусный ужин. Он будет удивлен и обрадован, обнаружив, что она умеет готовить. Она и в самом деле умеет все. Во время войны, когда невозможно было найти помощников по хозяйству, она и Кики научились множеству вещей. Они даже занимались фигурной стрижкой деревьев и кустарников в Стонингеме.
Приготовление ужина на двоих будет простым делом. Она начнет с устриц и продолжит настоящим новоорлеанским ужином. Где-то среди ее вещей должна быть поваренная книга, она купила ее несколько лет назад в Луизиане, в магазине подержанных книг. Тогда она пришла в восторг, увидев ее, это напомнило ей детство.
Анджеле пришлось выгрузить на пол все книги из картонных коробок, пока она разыскала нужную. Вот она — «Рецепты старой Луизианы». Она перелистала страницы, отыскивая рецепт блюда, приготовление которого не заняло бы слишком много времени. Poulet «Marengo». Ей нравилось даже само название, словно скатывающееся с языка. Она выписала все то, что было необходимо: устрицы, шпинат, кусочки курятины, оливковое масло, зеленый перец, зеленый лук, чеснок, петрушка, белое вино, помидоры, маленькие луковицы. Но на кухне ничего не оказалось. Не было даже соли и перца.
Хорошо бы приготовить и овощи — настоящая креольская еда требовала наличия хоть каких-то овощей. Ей хотелось сделать тушеную окру с помидорами. Но где, скажите на милость, она найдет свежую окру в Западном Голливуде? Вместо этого Анджела решила приготовить помидоры, начиненные грибами.
На десерт надо будет придумать что-нибудь необычное. Суфле из шоколада с ромом? Объедение! Но его нужно держать в холодильнике всю ночь. Французский шоколадный пирог? Просто восхитительно! По рецепту требовались ванильные вафли. Ну, это достаточно легко. Решено: она сделает пирог. Анджела вписала в перечень для покупок еще несколько названий: вафли, яйца, взбитые сливки, сахар, несладкий шоколад, масло, миндаль.
Господи, эти покупки займут у нее половину дня, а ведь ей еще надо найти рынок.
* * *
Наконец ужин был готов. Пирог уже стоял в холодильнике, курица и овощи подогревались в духовке, устрицы покоились в серебряной вазочке — она была подарена ей на свадьбу. Было почти семь часов. Ее стол выглядел иллюстрацией к изданию «Город и деревня» — накрыт он был портихольской скатертью, уставлен серебряными подсвечниками и серебряными столовыми приборами с выгравированными на них буквами «Д» и «В», полученными от матери. Завершали эту красоту розы красного цвета, купленные на бульваре Голливуд.
Она быстро приняла душ и надела розовый атласный домашний халат, выбранный ей Кики. Широкий воротник и длинные полы, по мнению сестры, делали его очень удобным, чтобы сидеть на ковре перед камином. Это был отличный вид для снимка в каком-нибудь журнале, интересный для поклонников кино. К сожалению, здесь не было камина… И фотографа из журнала.
Она была готова, но где же Дик? Анджела снова взглянуть на часы. Семь тридцать!
В десять минут девятого он позвонил.
— Извини, что в наш первый вечер я отсутствую. Но у меня еще полно дел.
«Господи! Ну, выдавай свои заготовки!»
— Где ты?
— Я ужинаю в «Амбассадоре» с Майком Гроссом и Филом Мак-Кинли. Нам надо о многом договориться. Извини. Я хотел пригласить тебя поужинать в «Коконут Гоув». Ты можешь туда позвонить и отменить заказ? Я полагаю, у тебя найдется много дел в квартире, распаковка вещей и тому подобное. Я постараюсь быть не очень поздно.
Она позвонила в ресторан и отменила заказ, потом выключила духовку и выбросила еду. Ей не хотелось ее даже видеть. Приняв две пилюльки для уверенности, что не проснется, когда вернется Дик, Анджела легла.
Но она все-таки проснулась. Услышав звук ключа в замке, Анджела взглянула на часы, стоящие на ночном столике. Стрелки показывали десять минут третьего. Когда Дик вошел в спальню и позвал ее громким шепотом, она закрыла глаза и не ответила. Он лег рядом с ней и обнял. «Чувствует ли он, что я только притворяюсь спящей?» Он поцеловал ее, но она, сонно пробормотав что-то, повернулась на другой бок.
— Ты перестанешь притворяться? Это все равно не поможет.
Она снова произнесла что-то нечленораздельное.
Он повернул ее на спину и лег сверху. Она не шелохнулась, пока он трахал и кончал в нее. Сразу же после этого он заснул, а она даже не смыкала глаз, до боли и пальцах сжав подушку.
* * *
Дик ушел из дома, когда она еще спала. Он оставил ей записку, что улетает по делам в Вашингтон и будет отсутствовать три дня. Дик предлагал ей провести это время в его деревенском домике в Малибу. «Мама, и папа, и девочки будут рады видеть тебя», — писал он. Анджела подумала, что девочки, о которых он упомянул, — его сестры Колин и Лили, она совершенно не желала их видеть.
— У меня даже нет автомобиля, — с горечью сказала она сама себе, ощущая себя — это было забавно — пятым колесом всего лишь через несколько дней после свадьбы.
Она подошла к окну и выглянула на улицу. Было еще очень рано, но солнце уже палило вовсю, образуя белое горячее марево. Вчера все казалось таким свежим — цветы, пальмы. Конечно, в Малибу будет не так, как здесь, но у нее не было настроения общаться с матерью и сестрами Дика. В конце концов, они для нее в действительности чужие люди. «А что бы сделала Кики? — подумала она и заказала лимузин, чтобы отправиться в аэропорт.
* * *
Когда Анджела подъехала к дому в Саутгемптоне, она застала свою мать играющей в крикет с ее маленьким братиком.
— Давай! — командовала она сыну. — Забивай его!
В этот момент она заметила Анджелу. Поцеловав ее в щеку, Мари спросила:
— Откуда ты свалилась? Я не слышала, как подъехала машина.
— Ты была захвачена игрой, — улыбнулась Анджела.
— Я очень удивлена твоему приезду, Анджела. Разве ты не должна сейчас быть там на островке, у побережья Калифорнии?
— Мы уехали раньше срока. Какие-то официальные дела. Дик улетел в Вашингтон.
— А ты прилетела сюда, вместо того чтобы оставаться в Лос-Анджелесе или лететь с ним в Вашингтон? — Она взглянула дочери в глаза.
— Как видишь, мама, я здесь.
— Только, пожалуйста, не повышай голос.
— Извини… — Это она раздражена, и не вина ее матери, что Анджела осталась в Лос-Анджелесе одна, без мужа. — Что у вас нового? Ты выиграла свой турнир по бриджу?
Мари снова взглянула на нее и некоторое время молчала, затем произнесла:
— Дядя Джулиан звонил. Бабушка умерла.
Она попыталась сохранить обычный тон, но голос подвел ее.
Анджела опустилась на траву. Ей хотелось заплакать, но слез не было. Мать казалась достаточно спокойной, хотя Анджела полагала, что на самом деле она с трудом сдерживает себя.
— Когда похороны? Я поеду с тобой. Ох, если бы Кики была здесь. Она бы тоже поехала с нами.
— Она бы могла? Я не еду. Я думаю, это не нужно после всех этих лет. Время вернуться назад для меня давно упущено. Но ты можешь поехать, если хочешь… Если ты считаешь, что потом будешь чувствовать себя лучше.
— Чувствовать лучше?
— Да. Иногда это помогает, если есть возможность попрощаться с человеком… или местом… или просто с каким-то периодом твоей жизни.
Что хотела сказать ей мать? Она не очень понимала, но спрашивать не хотелось.
— Ладно, подумай об этом. Если ты не поедешь в Новый Орлеан, то можешь пойти со мной и Эдвардом завтра на вечер к Лолли Рид в Мэйдстоун. Предполагается, что это будет самый важный прием сезона. Если только ты не считаешь, что кому-то может показаться странным, что ты ходишь на приемы без мужа так скоро после твоей свадьбы.
— Ты тоже так думаешь, мама? Это странно, что я здесь без мужа?
Мари опустила глаза и промолчала. Эдди потянул ее за руку:
— Мне надоело играть в крикет. Может, мы теперь пойдем поплавать?
«Кому какое дело, если я поеду на похороны? Бабушка умерла».
И все-таки она не готова распрощаться ни с тем периодом ее жизни, ни с кем-либо из людей того времени.
— Пойдем, Эдди, — сказала она своему маленькому брату, — пойдем в клуб и поплаваем.
— Но почему мы не можем пойти к океану? Мне там нравится больше, чем в старом клубном бассейне.
— Может быть, завтра, Эдди. Завтра мы пойдем купаться в океане.
Но в действительности она больше не была уверена в завтрашнем дне. В чем вообще она может быть уверена? А кто-нибудь может быть уверен? Можно ли полагаться на кого-то в твоих завтрашних днях? Нет, думала, она, скорее всего, нет. Надо полагаться на саму себя, как это делает Кики. Отцы, мужья — на них Кики не полагается. Она и без них должна стать звездой. С ними или без них, она все равно останется звездой. Везунья Кики.
