Анджела глядела в окно вагона и с грустью размышляла. Никто не приехал на ее выпускные экзамены. Как лауреат поэтического творчества она прочитала свою собственную «Оду будущему». Родители других детей поздравляли ее; отец, ее настоящий отец, прислал телеграмму, но даже это не могло заслонить тот факт, что ее собственная мать и Кики отсутствовали.

Она никому не могла назвать истинную причину, почему никто из ее семьи не приехал. Кики была только что исключена из Вассара, и неудовольствие Мари этим было столь велико, что даже Эдвард ничего не мог поделать — Мари, разъяренная Кики, заточила себя в Стонингеме и не позволила Эдварду присутствовать на церемонии выпуска Анджелы. Как бы то ни было, но любопытствующие задавали вопросы.

Кики с радостью бы приехала, несмотря на то что впала в немилость. По телефону она сказала Анджеле, что не может вынести, что ее маленькая бедняжка Анджела останется одна в тот день, который так много значит для нее, хотя все это — «просто дерьмо».

— Мама говорит, что я должна оставаться в городе под замком, потому что я непослушная. Я утратила любовь нашей старушки Мари. Ладно, тебя, во всяком случае, она любит. Впрочем, какая разница?

— Но это не так, Кики! — запротестовала Анджела, хотя на самом деле она именно так и думала и даже мысленно стыдилась, что испытывала от этого какое-то удовлетворение.

— Нет, это так, но, Анджела, я уже говорила тебе, меня это не волнует. Этой даме не угодишь. Как бы то ни было, мне не велено появляться в Стонингеме, потому что она не хочет видеть меня, и я не могу поехать в Хемптон: там каждая собака уже знает, что я опозорила семью, и они скажут, что я пошла по стопам моего отца, который, конечно, известный баламут. Но тем не менее предостережение матери не удержало бы меня здесь и не помешало бы приехать к тебе, мой небесный ангел, если бы она не сказала, что, если я нарушу слово, никто из нас не получит наш вечер. Поэтому прости меня. И постарайся не переживать. Кого сегодня волнует это дурацкое окончание школы?

Анджела спросила, за что Кики исключили.

— Разве мама не говорила тебе?

— Нет. Она сказала только, что ты опозорила и Уиттиров и Манаров. Я удивлена, что она не прицепила сюда я дю Бомонов тоже. Когда я спросила, что случилось, она сказала, что лучше мне об этом какое-то время не знать, потому что я такая ужасная болтушка, что четырехлетний ребенок может вытянуть из меня правду. Ради Бога, что такое ты учинила? Может быть, тебя застали в постели с ректором или ты просто убила декана?

— Не стоит говорить об этом по телефону. Расскажу, когда увидимся. Давай побыстрее заканчивай свои выпускные экзамены, а потом приезжай в Нью-Йорк. Не отправляйся в Стонингем! Приезжай прямо сюда. Тогда у нас будет, по крайней мере, два дня, пока Мари схватит меня за задницу. О'кей? Значит, увидимся через два дня. Поторопись, Анджела, твоя сестра умирает от скуки. По-спе-ши…

Ее голос перешел в шепот, потом она повесила трубку.

Анджела понимала: ее обида на то, что семья не будет присутствовать на церемонии, — чистое детство. На самом деле это не имело никакого значения. Она и Кики получат свою вечеринку в честь окончания школы, а потом, осенью, она отправится в колледж. Но это уже будет не Вассар. Исключение из него Кики сделало это невозможным. Она полагала, что это будет и не Редклифф. Он считался более интеллектуальным, нежели престижным, и ее мать не будет считать его подходящим для нее. А ей не хотелось поступать вопреки желаниям матери. Это Кики, а не она была бунтарем. Конечно же, Кики очень нравилось быть бунтаркой.

Может быть, теперь она и Кики вместе поступят в какой-нибудь колледж, поскольку Кики потеряла свое преимущество перед ней в один год. Но кто может сказать, чего теперь захочет Кики. Она всегда интересовалась только драматической школой. Вероятно, она туда и будет поступать.

Кики играла все ведущие роли в спектаклях, которые ставили в «Чалмерсе», и получила титул «Актрисы класса». А ей, Анджеле, всегда давали только второстепенные роли, иногда даже без слов, но для нее это не имело значения. Ей не доставляло удовольствия нахождение на сцене, ее это даже мучило. В первый раз она пошла на это лишь потому, что в спектакле участвовала Кики, а быть рядом с ней для нее всегда было очень важно. Этот последний год без Кики стал для нее, пожалуй, самым тяжелым.

Именно от Кики шло все веселье и забавы, именно Кики тащила ее за собой, настаивала, что она должна иметь друзей и ходить на свидания. Конечно, когда она шла на свидание, самый хороший парень доставался Кики, в то время как она довольствовалась его приятелем. Это не было виной Кики — просто она всегда была самой популярной девушкой в «Чалмерсе» и дружила с самыми лучшими девушками, такими, как Сара Голд, Крисси Марлоу, Мэри О'Коннор, в то время как Анджела пользовалась репутацией книжного червя.

В одном отношении Кики очень походила на свою мать: она не любила думать, а еще меньше — говорить о том, что было, даже об их отце. На первых порах она мечтала о том, как они вырастут, будут жить с ним и сниматься в тех же фильмах, что и он. Но позже она уже говорила совсем другое: «Он сошел с экрана, Анджела, это факт. Мы с тобой должны жить своей жизнью, как это делает мама. Когда-нибудь мы еще увидимся с ним. Но сейчас мы должны просто расти и думать о нашем будущем».

И тем не менее именно Кики, узнав, что где-то идет одна из картин с участием отца, решила добиться, чтобы их отпустили в город. Если вы аккуратно готовили все уроки и не набирали замечаний, вам разрешали пойти в кино в очередную субботу. Это была поразительная удача, потому что Кики обязательно получала какие-нибудь замечания.

Но не Кики, а Анджела испытала разочарование от экранного образа Рори Девлина. Она не могла понять, почему он не играет такие роли, как Эррол Флинн или Тайрон Пауэр. Именно таким он всегда представал в ее воображении — галантным и храбрым, пускающим в ход свой кулак или меч для защиты прекрасной девушки, которая обмирала в его руках от любви и восторга. Вместо этого его всегда либо убивали, либо били резиновыми дубинками, либо казнили на электрическом стуле.

Кики же думала, что их отец просто «класс».

— Мне нравятся роли, которые он играет! Его герои — гангстеры — ничего не боятся. По-моему, он круче всех!

— А когда ты его видишь на экране, тебе не хочется плакать — оттого что он ушел и мы не можем видеться с ним?

— Я думаю, это просто здорово, что мы видим его на экране, раз уж не можем увидеть живьем. Что же касается того, что он ушел, он поступил так, как должен был. Пойми меня правильно. Я восхищаюсь мамой. Я думаю, она женщина красивая и достаточно крепкая. Но можешь ли ты реально представить маму рядом с папой? Вместе? Он должен был уйти. Он такой…

Однажды Кики пришла в голову идея. Она написала ему на студию, и вскоре от отца стали приходить чудесные письма. Мари Уиттир никогда не приходило в голову предупредить школу о возможности переписки между девочками и их отцом. Он даже высылал им чеки на небольшие суммы — десять долларов, двадцать пять, которые они получали наличными на городской почте.

— Никто не поверит, что мы можем быть счастливы так задешево. Я хочу сказать, что Эдвард и мама скупердяи. Во всей школе мы получаем самые маленькие деньги на карманные расходы, — заявила Кики, — но предупреждаю тебя, Анджела, не пытайся быть лучше меня перед мамой и не вздумай сказать ей об этих письмах и деньгах. Она задохнется от злости и немедленно положит этому конец. Так что лучше тебе об этом помолчать.

— Тебе нет необходимости говорить так, Кики Девлин. Я сказала, что буду молчать, и этого достаточно.

— Ох, не знаю. Я думаю, ты любишь выдавать меня маме, чтобы она тебя больше любила.

— Это самая большая ложь на свете, — произнесла задетая за живое Анджела. Она почти никогда ничего не говорила маме о Кики, разве только в интересах самой Кики, когда той грозили какие-то неприятности.

— Ладно, на этот раз не будем спорить, — рассмеялась Кики. — Кроме того, помни, что не только я, но и ты тоже получаешь письма и деньги от папы.

В своих письмах отец постоянно повторял, как сильно он их любит, и как мечтает снова увидеть, и что в один прекрасный день непременно постарается это сделать. А пока вместе с письмами посылает свои фотографии в разных ролях.

Это были счастливые времена для Анджелы — отец на экране и письма от него, полные любви. Но потом оказалось, что не так уж много выходило картин с его участием. Тогда он написал им, что готовится к новой потрясающей роли, поэтому отказался от участия в других фильмах. Ну, а затем он оказался в армии и писал им из разных мест и даже из госпиталя. Потом письма перестали приходить. Время от времени она и Кики обсуждали это, искали объяснение. Может быть, тут не обошлось без мамы, или еще что?

Анджела надеялась, что он приедет на ее выпуск. Это была ее тайная мечта. Она будет стоять на сцене, читая свою «Оду», и вдруг увидит его в аудитории — такого высокого, темноволосого, красивого, с его прекрасными зубами, сверкающими под усами, потом она устремится в его объятия, и он покроет ее поцелуями, она будет с гордостью представлять его всем девочкам, и все будут завидовать, что у нее такой красавец отец…

Частью этой мечты было отсутствие Кики — ей не придется делить его с сестрой. Она стыдилась этого желания — исключить Кики даже из мечты, хотя именно Кики заботилась о ней все эти годы в «Чалмерсе».

Но это были глупые мечтания. Откуда отец мог узнать о ее выпускной церемонии? Ни она, ни Кики не ведали, как сейчас с ним можно связаться. Но вскоре он вдруг дал знать о себе — она получила от него поздравительную телеграмму. Может быть, Кики знала, где он, а ей не сказала? Или мама связалась с ним каким-то образом и сообщила ему об этом?

Когда день выпуска был уже близко, кто-то спросил, приедет ли ее отец, и Мими Трувелл, эта жуткая сучка, которая знала все последние киношные сплетни, ответила за нее:

— Как он может приехать? Я только что читала, что он на юге Франции. Он там с тех самых пор, как эта старая, жирная неряха Марта Гретхен выгнала его из своего дома. Думаю, он слишком опустился, чтобы с ним спала даже она.

Окаменев, Анджела задумалась: правда ли это? Не по этой ли причине они так долго ничего не слышали о нем? Знала ли об этом Кики? Анджеле хотелось умереть. Жаль, Кики нет — она бы отшила Мими Трувелл. Она бы так задала ей, что та пожалела бы, что на свет родилась. Она должна сама дать Мими отпор, хотя и была в ужасе от услышанного.

— Ты злобная клеветница, Мими Трувелл! Тебе не следовало" бы распространять слухи, особенно ложные. И кто ты такая, чтобы называть кого-нибудь жирной, когда ты сама лохань с помоями!

— Иди ты знаешь куда, Девлин! Всем известно, что твой старик был любовником Гретхен, в очередь с ее шофером. Я думаю, что шофер одержал верх, и твой отец, поджав хвост, удрал на Ривьеру, чтобы найти себе другую старуху, согласную платить за то, чтобы ее трахали.

Анджела, совершенно ошеломленная, онемела. Она понимала, что должна придумать какой-то ответ Мими, но не могла. Она сумела лишь удержаться, чтобы не расплакаться у всех на виду, и просто отошла прочь, гордо неся голову, как ее учили. Она не побежала и не залилась слезами, пока не отошла подальше.

Выйдя на вокзале Гранд-сентрал, Анджела взяла такси и просидела на краешке сиденья все двадцать минут, что ехала до дома. Шофер предложил ей поднести чемоданы.

— Не надо, спасибо, — ответила она, — оставьте их у лестницы. Я хочу сделать кое-кому сюрприз.

Она дала ему хорошие чаевые и одарила одной из тех очаровательных улыбок, которые училась изображать, когда пребывала в одиночестве в своей комнате.

Анджела тихонько открыла дверь своим ключом в надежде, что не натолкнется на кого-нибудь из слуг. В доме было тихо, казалось, его покинули все обитатели. Она прошла на цыпочках по мраморному холлу, обогнула огромный круглый стол, стоящий в центре. Анджела заметила, что, хотя ее мать была в Стонингеме, стол, как и при ней, украшали белые цветы — Мари не любила многоцветные букеты.

Она заглянула в гостиную. Шторы были опущены, поэтому, несмотря на яркое солнце снаружи, в этой белой с розовым комнате было полутемно и прохладно. Неожиданный полумрак после яркого света на улице на мгновение ослепил ее. Но тем не менее в гостиной никого не было.

Двойные двери в библиотеку были закрыты. Анджела нерешительно нажала на одну ручку, но дверь оказалась запертой. Теперь она знала, что Кики должна быть там, — видимо, та оберегала свое уединение даже в безлюдном доме. Она не постучала — ей хотелось сделать сестре сюрприз. Анджела прошла в столовую. Обе эти комнаты — столовая и библиотека — были смежными, их стеклянные двери выходили на маленькую крытую террасу, проходившую вдоль одной из стен дома. Выйдя через дверь столовой, можно было войти в дом через дверь библиотеки.

Она на цыпочках прошла по террасе, медленно отворила прикрытую портьерой дверь в библиотеку и осторожно заглянула в щель, чтобы посмотреть, действительно ли Кики находится здесь. В комнате после залитой солнцем террасы казалось очень темно. Она заморгала, чтобы глаза привыкли к темноте. Багровые шторы и темные панели стен не облегчали задачу. Она могла разглядеть только неясные силуэты мебели. Неужели это Эдвард сидел у камина в кожаном кресле с подлокотниками?

«Он, должно быть, решил вздремнуть немного. И закрыл дверь, чтобы никто его не беспокоил». Да, сейчас она видела его голову, откинутую на спинку кресла. Глаза его были зажмурены, а рот полураскрыт. Анджела подавила желание хихикнуть. Он должен был бы храпеть. Но она не слышала храпа, только тяжелое дыхание. Изредка с его губ срывались слабые стоны. Должно быть, подумала Анджела, бедняге снится страшный сон. Ей самой часто снились кошмары.

Она уже была готова тихонько выйти из комнаты и оставить Эдварда с его дремотой, когда вдруг изумленно осознала, что в комнате присутствует и еще кто-то. Это была Кики, стоящая на коленях перед Эдвардом. Ее волосы отливали в полумраке серебром.

«О, Господи Иисусе, помоги мне!»

Кресло мешало Анджеле хорошо разглядеть, что происходит, но она видела, что лицо Кики было склонено к его коленям, своей головой она делала ритмичные движения, ее рот был раскрыт, а глаза пристально устремлены в лицо Эдварда.

«Мария, Матерь Божья, спаси нас всех!»

Анджела видела, как тело Эдварда дернулось и задрожало, стоны стали громче. «Я должна уйти отсюда».

Она закрыла дверь, осторожно вернулась на террасу и охватила ладонями лицо. «Что мне делать?»

Быстро пробежав через столовую, Анджела выскочила в холл, оттуда по лестнице поднялась в свою комнату. Она села за туалетный столик и начала яростно расчесывать волосы. И тут, словно вихрь, в комнату ворвалась Кики.

— Анджела, дорогая, наконец-то ты дома! Я так рада видеть тебя, крошка! М-м-м… М-м-м. — Она стала покрывать поцелуями лицо сестры.

Анджела отпрянула.

— Кики, я только что видела тебя, — сказала она, стараясь говорить спокойно.

Кики взглянула на нее:

— Я знаю. И я видела тебя.

— Кики Девлин! Как ты могла?

— Господи, Анджела, это всего только маленький минетик. Сущая ерунда.

— Только!

— Да. Только. Это не то, что заниматься сексом. Всего лишь маленькая услуга, чтобы отплатить Эдварду за то, что он сделал для нас, — худо-бедно он предоставил нам хороший дом, дал хорошее образование.

— Это совсем не смешно, Кики. Ты отвратительна! Как ты можешь говорить, что это не секс? И со своим собственным приемным отцом!

— Потому что это и в самом деле не то, что заниматься сексом! Он ничего не делал со мной. Я имею в виду, что трогал меня немного. Тут и там, но никогда не вводил его в меня!

— О Господи! Это звучит вульгарно! Как ты могла так поступить по отношению к матери?

— С моей точки зрения, я помогаю ей. Каждый раз, когда это делаю ему я, — от этого избавляется она. И поверь мне, это может убить ее, я этого вовсе не хочу. И знаешь, я получаю своего рода удовольствие, когда при этом искажается бесстрастное лицо этого старого негодяя.

— Я не верю, что мама когда-нибудь делала это!

— О Господи, да не будь же ты такой наивной! Черт возьми, я видела собственными глазами, как она это делала ему. Однажды я на них чуть не натолкнулась. Конечно, это было уже давно.

— А если мама наткнется на вас двоих, как я сегодня?

— Она и натолкнулась однажды.

— О Господи! И что она сделала?

— Вышла и закрыла дверь.

— И никогда не упомянула об этом? В это трудно поверить.

— О, ты же знаешь, как мама ненавидит сцены. Или же она подумала, что если признает этот факт, то должна будет вышвырнуть нас обоих, а она этого не хочет. А может быть, она облегченно вздохнула, что Эдвард находит это где-то на стороне и не беспокоит ее. К тому же это была всего лишь я, вот если бы вместо меня, испорченной, была ты, тогда, конечно, она бы взволновалась, — сказала Кики, с немалой дозой сарказма.

— Кики Девлин, ты лжешь. Мама никогда не заставала вас.

— Значит, лгу.

— Но почему, Кики?

— Потому что это была забавная выдумка о нашей старушке Мари. Можешь себе представить ее лицо, если бы это действительно случилось?

— Не хочу представлять этого. Кики, как ты могла сделать это? Я имею в виду, Эдварду? Как?

— Я уже говорила тебе. Это очень интересно — растормошить старого слабака. Кроме того, из-за денег. Мари и Эдвард так чертовски скупы. Я не могла больше выносить, что у нас было так мало денег на карманные расходы. Я не могла больше терпеть эту форму, что мы носили, черт побери. Особенно глядя на одежду Сары Голд. Четыре меховых манто! А Мари всегда говорила, что не подобает школьницам иметь слишком много денег! Господи, Анджела, мы вряд ли могли бы наскрести на кино, если бы слушались маму. Ты ведь не считала те несколько долларов, которые мы изредка получали от папы. А я всегда делилась с тобой деньгами, которые получала от Эдварда, хотя ты об этом даже не догадывалась. Когда мы шли покупать платья, разве я не уговаривала тебя купить самое дорогое? А когда я получила на Рождество воротник из бобра от дорогого старины Эдварда, кто еще получил такой же? Ты. А кто настоял на этом? Я. А этим летом, угадай, какие две сестры получат наконец свои собственные автомобили? Я устала оттого, что должна ждать, когда кто-нибудь подбросит меня в Хемптон, словно мы слуги. «Если нужно, Джефри, возьми «бьюик», но обязательно вернись к двум».

Она так совершенно сымитировала мать, что заставила Анджелу улыбнуться, несмотря на весь ее гнев. Потом Анджела спросила:

— Значит, ты делала это за деньги, совсем как…

— Ладно, можешь продолжить. Говори: совсем как шлюха. — Кики медленно выговорила это слово, дыша в лицо Анджеле. — Но это было не только за деньги. Я говорила тебе — это было забавно. Возбудить Эдварда. Насолить матери.

— Но почему тебе хотелось насолить матери?

— У меня есть масса поводов. Прежде всего, я подозреваю, что это Мари не позволяет папе общаться с нами. Еще одна причина, которая нравится мне больше всего, заключается в том, что меня бесит, когда мать всегда оказывает предпочтение тебе. На первом месте идет крошка братец Эдди, потом ты и только затем иду я. Последней. Черт!

— О, Кики, но это неправда!

— Нет, это так. Ты хорошая маленькая девочка. Мисс Невинность. Только не говори, что ты никогда не подлизывалась к ней. Даже в тот день, когда папа ушел из дома, ты изо всех сил старалась быть мисс Номер Один.

— О, Кики, нет!

— Ладно, отбросим это. Настоящая причина заключается в том, что это был эротический эксперимент, а я до этого не имела никакого эротического опыта. — Она хрипло рассмеялась.

Анджела хотела бы отбросить всю эту тему вообще. Слишком тяжело было даже думать об этом, слишком неприятно и отвратительно.

— Я никогда больше не смогу смотреть Эдварду в лицо, — сказала она. — Грязная старая свинья.

— Да брось ты. В действительности он совершенно безобидный. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне надоело об Эдварде.

Анджела с изумлением смотрела на сестру — вся эта история для нее ровным счетом ничего не значила. Кики даже удалось высмеять ее.

— Ладно. Давай вместо этого поговорим о том, почему тебя выкинули из Вассара.

— А ну их… Деревенщина. Ну кому охота болтаться в этом чертовом Пафкипси?

— Мне, вот кому. Ты знаешь, что я страшно хочу туда, но теперь это невозможно.

— На самом деле я оказала тебе большую услугу. Ску-ко-та!

— Ты мне так до сих пор и не сказала, за что тебя выгнали.

— О'кей. Была полночь, а у меня кончилось курево. Внизу в холле у нас есть автомат с сигаретами. Ну, я встала, спустилась вниз по лестнице, кто-то увидел меня и доложил об этом. Ну и…

— Тебя исключили только за то, что ты в полночь спустилась по лестнице?

— Видишь ли, к несчастью, я была голая. Портье заметил меня, а этот страж нравственности — деканша — увидела, что бедный негр уставился на меня… Бьюсь об заклад, что они выкинули меня только потому, что это он смотрел. Если бы это был белый, они были бы более снисходительны.

— Но почему? Почему ты спускалась вниз голой?

— Я лежала в постели и читала одну непристойную книжку. Я забыла название, но она очень откровенная. Понимаешь, очень жаркая. А в комнате тоже было жарко. Ну, и я сняла с себя одежду, потому что было душно, а когда ты без одежды, то легче обмахивать себя…

— Ты перестанешь дразнить меня?

— …ну, я умирала от истомы, а пачка была пустая. Я и спустилась в холл как была. Откуда я знала, что этот малый там подметает? Он так возбудился, что уронил свою метлу и совок, произошел ужасный шум, и старая ханжа Плимптон выскочила из своей комнаты и учинила настоящий скандал. Я думала, ее свезут в психушку. Ну, а потом деканша сказала, что я опозорила Уиттиров, — ты знала, что дочки дорогого Эдварда Фликки и Микки тоже учились в Вассаре? Потом она заявила, что теперь понимает, почему мой отец заслужил свою репутацию. Это уже было для меня слишком, и я трахнула старую дуру по башке ее собственной табличкой с именем на подставке. После этого они сами упаковали мои чемоданы и сказали, чтобы я убралась в течение часа, что будет для меня только к лучшему. — Она ухмыльнулась. — Ты не находишь, что отец тоже сделал что-либо подобное? Настоящая девлинская эскапада!

И тут Анджела задумалась: не было ли все это заранее рассчитано? Хотела ли Кики, чтобы ее исключили? Хотела ли она сравняться с отцом, заслужить его репутацию? Или просто разозлить мать?

— Что сказала мама?

— О! Она неистовствовала до тех пор, пока я не сообщила ей, какую пакость высказала деканша о папе. Тогда она заявила, что это была ошибка, что мы не сменили нашу фамилию и это целиком твоя вина. Поэтому она обозлилась и на тебя тоже, что, должна тебе заявить, было очень приятно слышать. — Анджела скривила губы, а Кики продолжала: — Потом она уехала в Стонингем в своем обычном состоянии, когда она вне себя, а перед этим запретила мне покидать дом. Полагаю, через несколько недель все утрясется и мы все отправимся на остров.

— Ладно, я не знаю, о чём ты думала, когда спускалась вниз голая, но я рада, что ты трахнула эту старую ведьму за пакость о папе. Если бы я была на твоем месте, то сделала бы то же самое.

— О нет! Ты бы не сделала! Ты бы взяла себя в руки, вскинула голову и с жалкой горделивой улыбкой молча удалилась. Это — твой стиль.

«Как ты права», — подумала Анджела.

— К черту все это! Не будем такими серьезными и нудными. Давай удерем куда-нибудь выпить. Как насчет «21»?

— А как насчет «Копа Лаундж»? — возразила Анджела, прекрасно зная, что ответит Кики.

— Ангел небесный, ты что, никогда не слышала? «Копа» — это только для поганых туристишек.