Глава 19

Над плечами Пасптанзе, высокого вождя патавомеков, вздымались лебединые крылья. Он прибыл через два дня после того, как Томас Сейведж сказал Покахонтас об отплытии тассентассов. Покахонтас показалось, что вождь похож на человека, заслуживающего доверия. Он был добрым, а его народ славился хорошим обхождением и великодушными обычаями. Однако они не были искусны в военном деле, и Паухэтану часто приходилось посылать небольшие отряды молодых воинов из своих южных земель, чтобы защитить деревни Пасптанзе и северные границы своих владений от горных племен. Это также давало молодежи возможность приобрести военный опыт перед схватками с монаканами.

Покахонтас необходимо было покинуть родные места, совершенно необходимо. Она пребывала в отчаянии. И, увидев Пасптанзе, тут же решила уйти и поселиться среди патавомеков. Она собрала свои вещи и сказала отцу, что отбудет с вождем и его сопровождением, когда они отправятся назад, на реку Потомак. Паухэтан не стал возражать. Покахонтас знала, что он устал от ее постоянных упреков в течение последних нескольких лун в том, как нехорошо он обошелся с тассентассами и упустил возможность воспользоваться их приспособлениями и оружием. Она знала, что отец объясняет ее неприветливость и печаль потерей мужа и ребенка и потому прощает ее. Но в то же время он уже начал терять терпение из-за ее плохого настроения.

Паухэтан не знал, что последние два дня Покахонтас, узнав, что тассентассы уплыли навсегда, переживала ужасные мучения. Все казалось конченным! Временами ее охватывала настоящая безысходность. Черные вороньи крылья беспрестанно хлопали над ее головой, а ночами безнадежность ее положения разверзалась перед ней подобно бездне. Она почти не ела и знала, что выглядит убитой горем, но ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, когда она выходила из дома, окружающие были настолько внимательны к ней, что она возвращалась назад, потому что их доброта доводила ее до слез.

Она пыталась молиться богу неба. Когда же он перестанет наказывать ее! Смит ушел, ушел младенец, ушли тассентассы. Она все платила и платила за свои ошибки. Она ни на секунду не позволяла себе вспоминать о своей страсти к Смиту, иначе ее муки заставляли ее стонать в голос. Она была готова ухватиться за что угодно, лишь бы уйти от полной беспросветности. И когда прибыли патавомеки, ей показалось, что это знак богов.

Паухэтан отправил вместе с ней собаку, троих слуг и — присматривать за ней — Памоуика и Секотина. В последнюю минуту Томас Сейведж и его друг Гарри Спелман, колонист, оставшийся у Паухэтана, сказали, что хотели бы поселиться вместе с ней. На них произвели большое впечатление доброта вождя Пасптанзе и рассказы о горной местности, где он жил. Они даже замыслили бежать, потому что знали: Паухэтан, смотревший на Томаса как на сына, никогда не позволит им уйти. Покахонтас была слишком рассеянна, слишком несчастна, чтобы вникать в их планы. Но через пять миль пути мужество изменило Томасу Сейведжу, и он быстро побежал назад, под надежный кров Паухэтана. Он долго прожил с ним и его верность оказалась нерушимой. Гарри Спелман остался с Покахонтас и патавомеками.

Путешествие и устройство на новом месте несколько отвлекли Покахонтас от ее мрачных дум. Братья всеми силами пытались подбодрить ее. И хотя Покахонтас все еще была способна лишь на вымученную улыбку, она ценила их усилия. Кроме того, отец хотел, чтобы она немедленно приступила к сбору дани в этих землях. Уже довольно давно никто не посещал северные края с этой целью, и он был убежден, что не получает всего, ему причитающегося.

Поначалу эти обязанности казались ей выше ее сил, но ей приходилось быть на глазах у любопытных: патавомеков, следовавших за ней и ловивших каждое ее движение. Ежедневно наблюдая за сбором богатств края, мыслями она все время возвращалась к Джону Смиту.

Она потеряла его, и это было почти невыносимо, но она также страдала и оттого, что лишена была общения с тассентассами, того интереса к жизни, которое давало ей узнавание этих людей. Даже когда она не могла бывать в форте, она, по крайней мере, знала, что они там. «Я увидела другой мир, он понравился мне, и я хотела бы жить в нем, но я никогда его больше не увижу», — думала она. Иногда Покахонтас чувствовала, что знакомый ей с детства мир это не что иное, как глубокий подземный ход, в конце которого не сверкнет даже солнечный луч. Как жаль, что у нее нет ребенка. Он стал бы неразрывной связью с той, другой жизнью. Он бы постоянно возрождал чудесное время, проведенное ею у тассентассов.

Прошло несколько месяцев, и Покахонтас поняла, что сможет как-то прожить свою жизнь. Она начала находить удовольствие в разговорах с Гарри Спелманом. Она выучила новые английские слова, но все равно они объяснялись на смеси языка жестов, английского и языка паухэтанов. Время от времени она ходила на охоту, потому что теперь уже была способна сосредоточиться и выследить добычу. Да и просто прогулки вместе с Кинтом по ее новой земле доставляли ей радость. Местность здесь была более гористой, чем на юге, и ей особенно нравилось, как между скалами с шумом бежит река, образуя искрящиеся водопады и пенистые водовороты. С наступлением холодов у нее улучшился аппетит, и она поправилась, стала такой как прежде.

Однажды прохладным утром, когда с деревьев опадали последние листья, а дым из домов поднимался вверх в ясное небо, прибыл Томас Сейведж в сопровождении двух воинов Паухэтана.

Прошло почти шесть лун с тех пор, как она в последний раз говорила с ним — это было в Расавраке, — и Покахонтас впервые за долгое время почувствовала, что счастлива видеть кого-то. Посланники Паухэтана постоянно приплывали на каноэ, чтобы забрать дань, собранную с самых богатых его подданных. Они расспрашивали о здоровье Покахонтас и ее жизни, но никогда не передавали ей последних новостей и слухов. Путешествие к заливу занимало три солнца, Покахонтас находилась в самом отдаленном владении отца.

В возбуждении от встречи Покахонтас и оба юноши, Гарри и Томас, говорили все вместе, мешая английские и паухэтанские слова. Вместе с ними у костра присели Секотин и Памоуик, и Покахонтас хлопнула в ладоши, чтобы им принесли травяного питья. Потом она стала расспрашивать о своем народе. Томас по-английски сказал ей, что следующей осенью, после сбора урожая, поселок опять переберется в Веровокомоко. Метха снова вышла замуж и ждет ребенка. А Паухэтан потерял двадцать человек в схватке у Джеймстауна.

— А я думала, что отец заключил на юге мир, и там больше нет сражений, — сказала Покахонтас.

— Он постоянно воюет с англичанами, — ответил Томас.

— Англичан там больше нет, — безжизненно произнесла Покахонтас.

— Англичане и не уплывали, разве что на несколько часов.

Покахонтас решила, что чего-то не поняла, и повторила свой вопрос на языке паухэтанов.

— Последние колонисты девять месяцев назад едва дождались кораблей с англичанами, которые потерпели крушение у Бермуд. В Джеймстауне было решено погрузиться всем на суда, поднять паруса, и вернуться в Англию, — объяснил Томас. — В первую ночь они бросили якорь у острова Малберри, как раз на выходе из залива, собираясь с рассветом направиться в Атлантику. Проснувшись на следующее утро, они увидели три корабля, прорывавшиеся к ним против ветра. Это был лорд Делавэр, везущий из Лондона людей и припасы. Он повернул их назад и до сих пор находится с ними в Джеймстауне. Как повезло англичанам!

Покахонтас онемела, ощущая, как по телу прокатываются волны радости и надежды. «Так значит англичане были здесь все это время! — воскликнула она про себя. — Джон Смит мог вернуться. Может, он уже вернулся!» Ее воображение, увлекаясь, мчалось вперед. Она лишь наполовину слышала и понимала Томаса, продолжавшего рассказ.

— Делавэр, верховный правитель колонии, делает все, чтобы Джеймстаун выжил. Можешь пойти и посмотреть сама. Ты в состоянии путешествовать? Я слышал, что Делавэр и капитаны говорили о тебе. Ты известна в Англии, и губернатор хотел бы познакомиться с тобой.

Покахонтас покачала головой, говоря «нет». Она должна была задать один вопрос:

— Вернулся кто-нибудь из первых капитанов? Ньюпорт или Смит?

— Ньюпорт вернулся, а Смит — нет.

Ничего, сказала она себе. Она научилась спокойно встречать плохие вести и сосредоточиваться на том, что могло как-то помочь ей. Достаточно и того, что англичане здесь, и Смит может вернуться в любое время. Она сжала руки в безотчетном жесте надежды.

Английские юноши продолжали болтать между собой. Они решили, что, когда Томас вернется в Джеймстаун, Гарри Спелман пойдет с ним. Томас сказал, что предпочитает жить у паухэтанов, но ему нравится время от времени навещать колонистов. Он спросил Покахонтас, не собирается ли она снова перебраться к отцу. Она промолчала, и ему пришлось повторить вопрос.

Покахонтас вздрогнула, потом мгновение раздумывала, глядя на бесстрастное лицо Секотина, сидевшего рядом с ней.

— Мне нравится жить в этом племени. Оно мирное. Может быть, я вернусь потом.

«Пока отец не разрешает мне посещать Джеймстаун, — подумала она, — лучше я останусь здесь, подальше от раздоров. Я не смогу выдержать постоянные нападения и ужасный нажим отца на тассентассов. В один прекрасный день он, возможно, успокоится, прекратит свои набеги и позволит мне снова увидеться с ними. Тогда я вернусь в Веровокомоко, а к тому времени, может, и Джон Смит уже будет в Джеймстауне». Она обхватила себя руками, пытаясь скрыть свое настроение.

Сезоны сменяли один другой. Ее страдания отступили, лишь иногда вдруг возникала внезапная боль. Покахонтас тихо жила среди патавомеков, хотя и согласилась на все отличия, которых заслуживала любимая дочь всемогущего Паухэтана. Отец довольно часто присылал к ней познакомиться то одного, то другого возможного мужа, но после коротких ухаживаний она по-доброму, но твердо отказывала воинам. Отец не настаивал, потому что по-прежнему считался с ее потерей мужа и ребенка. Со своей стороны, она узнавала, не переменил ли отец своего решения относительно посещений форта. Он оставался непреклонен.

Вернулся на север Гарри Спелман. Он сказал, что привык к жизни среди дикарей, но станет навещать Джеймстаун и приносить оттуда новости. Через него Покахонтас могла следить за успехами колонии и деятельностью нового губернатора.

Делавэр оказался жестким управляющим. Он заставлял людей работать по шесть часов в день в две смены, что было в новинку. Они жаловались на тяжелый труд, но общественные здания были быстро выстроены заново или восстановлены. По воскресеньям в церкви служили торжественную службу, сама же она во всякое время года была украшена полевыми цветами. Во время службы Делавэр восседал впереди всех на стуле, богато убранном бархатом, у ног его лежала красная бархатная же подушечка для коленопреклонений. После он возвращался на свой корабль, носящий имя «Делавэр», и развлекал немногих, приглашенных к нему счастливчиков.

Покахонтас очень удивилась тому, что Делавэр упразднил совместное возделывание земли и дал каждому человеку участок для обработки. Паухэтаны всегда работали вместе, в согласии, и сообща пользовались плодами урожая. А что будет, если каждый станет работать только для себя? Это было еще одно непонятное новшество тассентассов.

Некоторые новости беспокоили ее. Гарри услышал, как капитаны обсуждали возможность похищения детей Паухэтана и отправки их в Англию, если великий вождь не прекратит воевать с фортом. До нее также дошло, что двадцать англичан овладели двадцатью девушками ее тетки — вождя племени, и она приказала убить их прямо в постелях. Тассентассы отомстили, спалив ее деревню и основав на месте пожарища свой поселок, который назвали Бермуда-хандрид. Покахонтас вздохнула про себя. Неужели война никогда не кончится?

В некоторых местах река Потомак была так широка, что Покахонтас с трудом могла разглядеть противоположный берег, когда ходила по утрам купаться. В тот день она впервые с тех пор, как покинула отца, увидела корабль. От волнения у нее задрожали руки и ноги. А вдруг там Джон Смит? И он приехал, чтобы найти ее? Она не смела надеяться и прогнала эту мысль. Она посмотрела на паруса на фоне красного рассвета. Он пристанет к их берегу не раньше, чем солнце встанет высоко в небе, так что у нее еще есть время, чтобы принести жертву богу зла Океусу. Она должна бежать быстрей. Его надо умиротворить. Нужно быть уверенной, что зло не повторится.

К тому времени, как она, запыхавшись, вернулась после совершения обряда, Пасптанзе, его воины и Гарри Спелман ждали на берегу, когда корабль бросит якорь. Сердце Покахонтас замерло от счастья, лишь только от тассентассов долетело до нее первое дуновенье, запах, которого она так давно не чувствовала. Как же она его ненавидит! Нахлынули воспоминания, и она чуть не лишилась сознания от их явственности — так подействовал на нее этот запах. Ищущим взглядом она обежала мужчин на палубе. Она не надеялась, что Смит там, но ничего не могла с собой поделать. Едва она видела светлые волосы, сердце ее начинало биться быстрее. Но вот мужчины начали спускаться по трапу, и она поняла, что Смита среди них нет. Она испытала приступ острой боли, но он скоро прошел. Глава прибывших говорил с Пасптанзе, пользуясь услугами Гарри как переводчика. Все они посмотрели на нее, тогда она вышла вперед.

— С тобой хочет познакомиться капитан, — сказал Гарри. — Он очень много о тебе слышал. Он хочет знать, почему ты больше не приходишь в Джеймстаун.

Покахонтас ответила на своем языке:

— Скажи ему, что мой отец запрещает мне, но я бы хотела передать привет тем в форте, кто знает меня.

— Капитан расскажет в Англии, что познакомился с тобой и что я останусь здесь с тобой. Он говорит, что англичанам будет приятно узнать, что дочь могущественного короля Паухэтана в отличие от своего отца не хочет войны и помогает англичанам. Люди станут смелее приезжать в Виргинию.

Вечером устроили праздник, с гор в долину дул прохладный ветерок. После целого дня палящего солнца танцоры в красочных нарядах кружились и гордо выступали, полностью отдаваясь ритму движений. Когда подошло время гостям удалиться, выбрав себе женщин, Покахонтас заметила, что капитан, называвший себя Эргаллом, смотрит на нее с вожделением. Пасптанзе тоже заметил это, и Покахонтас поняла, что он ждет от нее знака. Он думал, что, вдовствуя, она истосковалась по любви, и этот тассентасс, хоть и не ее положения, мог бы доставить ей удовольствие. Она вежливо улыбнулась, но ускользнула с торжества одна. Существовал только один тассентасс, к которому она могла прикоснуться.

Торговля обещала быть прекрасной. Капитан Эргалл снова вернулся на своем корабле, чтобы посетить северные земли Паухэтана. После церемонии встречи он сказал, что добавит для продажи во время праздников кое-что и от себя.

Идя по лесу к месту торговли, Покахонтас внезапно осознала, что с тех пор, как она ушла на север и впервые встретила Эргалла на его корабле «Пейшнс», прошли три сезона снегов. Время пробежало очень быстро. Она чувствовала, что почти излечилась от своей печали. Последнее время она начала задумываться, как ей жить дальше.

Поскольку она отказывалась выйти замуж, отец предложил ей стать вождем на своей собственной земле. Видимо, скоро ей придется принять решение.

— Покахонтас, ты пообещала пойти со мной и посмотреть на торговлю, — сказал Пасптанзе. — А после мы приглашены на огромное каноэ!

Пасптанзе добавил, что присмотрит за ней, потому что братья этим утром ушли. Они возглавили группу молодых воинов с юга, чтобы в первый раз испытать их в схватке на границе. По существовавшему порядку, Пасптанзе часто сопровождал Покахонтас на праздниках. Она обратила внимание, что накануне вечером Пасптанзе и Эргалл долго о чем-то беседовали. Военных планов это не касается, думала она. Пасптанзе мирный человек, который не станет воевать, если только ему не прикажет великий вождь. Нет, скорее всего они обсуждали возможности торговли. Она улыбнулась стоявшему перед ней Пасптанзе, добродушному двоюродному брату ее отца. Все это время он был великолепным хозяином.

— Купи мне ожерелье! — послышался от торговых рядов чей-то голос.

— За три раковины ты купишь лучшую пару мокасин в Семи Королевствах!

Крики продавцов далеко разносились над толпой, передвигавшейся по берегу реки. Приветствия, споры из-за цены, радостные возгласы при совершении удачной сделки — все делалось во все горло. Кругом шныряли дети, иногда утаскивая какой-нибудь пустяк и не очень огорчаясь, когда их ловили и драли за уши. Холостая и незамужняя молодежь разрисовала себя самыми красивыми узорами и украсила самыми лучшими перьями, поскольку под ярким солнцем происходила не только купля-продажа.

Исполненный заботы Пасптанзе держал Покахонтас за локоть, переводя ее от одной груды товара к другой. Он направил ее к самым лучшим кожам, нашел ожерелье из самых белых ракушек, но быстро отверг его, когда оно показалось желтоватым по сравнению с ее белоснежной улыбкой. Когда все товары были обследованы, он наполнил ее миску жареным мясом, лепешками, земляникой, крыжовником и черникой.

— А теперь, Покахонтас, идем на корабль. Англичане хотят развлечь тебя, потому что в их форте ты считаешься героиней!

Покахонтас колебалась. В течение многих, многих лун у нее не было никаких радостей. Ее отец наверняка не стал бы возражать против короткого посещения плавучего острова. Об этом он никогда особо не упоминал. Безопасное и необычное развлечение после приятного дня.

— Да, да, я пойду, — сказала она. — Но только ненадолго.

Пасптанзе улыбнулся и протянул ей руку. С другой стороны от Покахонтас шла его жена. И вместе они направлялись к пристани. Вождь окликнул боцмана, сидевшего в шлюпке. Наблюдая за движениями гребцов, Покахонтас подумала, что команда, по всей видимости, надеялась, что она посетит их, потому что мужчины были наготове и гребли быстро. Через несколько минут она оказалась на палубе «Пейшнс».

— Принцесса Покахонтас! — провозгласил часовой.

Она не успела обернуться, как капитан уже был рядом. У Сэмюэла Эргалла были темные волосы, он был высок и гибок, знал о своей привлекательности и не стеснялся ею пользоваться. Он быстро провел всех троих вниз, в свою каюту.

— Вы оказали мне великую честь, принцесса, — сказал он, усадив гостей.

Необычность помещения заставила ее карие глаза вспыхнуть от возбуждения. Ее любознательность к окружающему, так долго подавляемая, вернулась, словно давно забытый друг. Ее разум ожил, и быстро, подобно полету колибри, в голове ее побежали мысли. Если бы она могла бегло говорить на их языке! — с огорчением подумала она. Запинаясь и помогая себе жестами, она по-английски расспросила о форте, о людях, которых знала, о Энрико и Бермуда-хандрид, новых поселках, про которые слышала. Она задавала вопросы обо всем, что попадалось ей на глаза — о мебели, навигационных инструментах, морских картах. Она так увлеклась вопросами и вежливыми ответами Эргалла, что только когда стало смеркаться, вздрогнув, увидела, что они с Эргаллом одни в капитанской каюте. Где Пасптанзе? Она приподнялась.

— Пожалуйста, принцесса, садитесь. Я полагаю, что они покинули корабль.

— Но мне тоже надо идти. Как они могли уйти без меня?

— Они и не собирались взять вас с собой.

Покахонтас стало страшно. Она сказала:

— Я не понимаю.

Выражение лица Эргалла было мягким, когда он отвечал:

— Мы хотим, чтобы вы некоторое время побыли с нами. Можно назвать это визитом.

— Мой отец придет в ярость и пошлет своих воинов. Вы разве не понимаете? Он сожжет ваши поселки и загонит вас всех в море!

— Дорогая принцесса, мы надеемся, что, раз вы с нами, нам удастся убедить вашего отца совсем прекратить нападения.

Гнев, словно удар, пронзил Покахонтас. Глаза ее засверкали и сузились. Она обрушила на стол удар кулаков. И резко выкрикнула на языке паухэтанов:

— Вы сделали меня пленницей... заложницей!

Удивленный Эргалл резко откинулся назад. Перед ним было совсем не то нежное создание, о котором ему рассказывали.

— Пожалуйста, не расстраивайтесь, — попросил он. — Никто не причинит вам вреда. Вам будут оказываться все почести.

На мгновение Покахонтас потеряла дар речи. Она встала и принялась ходить по каюте. Как посмели они похитить ее, дочь самого могущественного в мире человека? Надо выбраться с этого корабля. Она должна передать Пасптанзе послание. Он пошлет воинов, и они немедленно освободят ее. Она быстро метнулась к двери, но Эргалл одним прыжком опередил ее и оторвал ее руки от задвижки. Молниеносным ударом Покахонтас нанесла ему удар по шее. Эргалл оттащил ее от двери и крепко держал, пока она пыталась высвободиться.

— Ты все-таки дикое создание, — сказал он ей на ухо. Ей чуть не сделалось дурно от исходившего от него запаха. Она обмякла, но Эргалл поддержал ее. — Ты прелестна. Ты не должна бояться, никто тебя не тронет.

Он положил ладонь на ее гладкие, черные волосы и задержал ее там. Это очень походило на ласку. Потом он отпустил ее.

Покахонтас встала перед ним, прижав руки к бокам, и сказала на своем плохом английском:

— Я не боюсь тебя. Я только хочу поговорить с вождем Пасптанзе.

— Боюсь, принцесса, что из этого не выйдет ничего хорошего. Именно он помог нам заполучить вас.

Покахонтас пошатнулась, будто ее ударили. Пасптанзе, добрый и верный вождь, предал ее! Она не верила своим ушам. Потом она припомнила предыдущий вечер, долгий разговор двух мужчин. Так вот что они тогда обсуждали. От гнева все ее тело начало содрогаться. Знали ли об этом ее братья? Ведь они должны были смотреть за ней. Они тоже оказались бесчестными? Или они ушли с молодыми воинами на север, ничего не зная о ее похищении? Эргалл вежливо ждал. Потом поклонился и сказал:

— Могу я показать вам, где вы будете спать? Завтра мы отплываем в Джеймстаун.

Во рту у нее пересохло, голос пресекался от злости.

— А как же моя одежда и собака? — спросила она.

— Они уже направляются в форт с Гарри Спелманом.

Они предусмотрели все. План был, несомненно подготовлен тщательно.

Эргалл ударил деревянным молотком в медный гонг. Тут же появился матрос. Он, должно быть, стоял на страже у дверей каюты.

Капитан сказал:

— Проводи принцессу Покахонтас в другую каюту. Она будет в ее распоряжении на все время, пока она будет с нами.

Покахонтас прошла следом за матросом в соседнюю каюту, глаза ее горели гневом. Она оглядела свое маленькое узилище и крепко обхватила себя руками — вся ее ненависть к резким запахам, идущим от этих людей и их корабля, вернулась к ней с прежней силой. Как она вынесет эту неволю? Презренные трусы, все они — и ее люди, и эти грязные. Силой заперли ее, женщину, занимающую самое высокое положение.

Она осмотрела койку, на которой, предполагалось, будет спать. Койка кишела клопами, поэтому Покахонтас стащила простыни и вышвырнула их в иллюминатор. Пока ей не дадут ее вещей, она будет спать на деревянном полу. Раздался стук в дверь.

На пороге появился матрос с приятным лицом и сказал:

— Капитан хотел бы узнать, не присоединитесь ли вы к нему за ужином.

Она ответила коротким «нет». Матрос ушел, но вскоре вернулся с миской чего-то, что выглядело несъедобным, и поставил ее на маленький деревянный столик под иллюминатором. Стол, стул и сундук занимали почти все небольшое пространство. Все еще пребывая в гневе, Покахонтас, тем не менее, заинтересовалась обстановкой. Она давно уже не видела мебели тассентассов.

Она понюхала еду и сразу же позвала матроса, чтобы он унес ее. Потом села на пол и прислонилась к деревянной переборке, разделявшей каюты. Чутким ухом она слышала, что в капитанской каюте разговаривают, но была слишком разозленной и усталой, чтобы сосредоточиться на английских словах. Прошедший день вымотал ее. Позже, когда стемнело, снова постучал матрос и внес зажженную свечу, поставил ее на стол и удалился. Покахонтас поднялась, подошла к столу и яростно задула ее.