Глава 17

Начало года и весна прошли в заботах. Теперь, когда Паухэтан отказался давать колонистам провизию, Смит был вынужден посылать отряды своих людей, до ста человек, за устрицами и рыбой. Он приказывал им разбивать стоянки группами от двадцати до сорока человек и оставаться там, где есть пища, пока он не даст им знак возвращаться. Так ему легче было прокормить остававшихся в форте, в основном рабочих, хотя рацион был весьма скудным. Но они тем не менее смогли расширить форт и выкопать большой и более глубокий колодец. Еще Смит посылал людей расчищать и вспахивать поля. А чтобы старые колонисты, не жалея времени, охотились, двух пленных паухэтанов заставили обучать новичков сажать кукурузу, а позже — тыкву и бобы. Когда джентльмены, прибывшие из Англии с январским кораблем, стали жаловаться на волдыри после первого знакомства с ручным трудом, Смит утихомирил их и пресек жалобы, велев солдатам облить им руки холодной водой. Как президент совета он заставлял работать каждого.

Пока форт перестраивался, дикари вели себя до странности тихо. Смит ожидал, что великий король будет посылать на них военные отряды, но это время оказалось мирным. Он не знал, как снова найти подход к Паухэтану, и решил, что самое лучшее — дать страстям улечься, хотя ему отчаянно хотелось увидеть Покахонтас. Пойманного на воровстве дикаря он отправил назад в Веровокомоко с посланием для нее, но ответа не получил. Его не оставляла мысль, что ее могли схватить той ночью и наказать, даже казнить! Но он утешал себя тем, что она была слишком любима своим отцом, чтобы тот лишил ее жизни. Она была нужна Смиту. Он хотел видеть ее, чувствовать ее гибкое тело рядом с собой. Как подать о себе весточку? Как повидаться с ней? Отчаяние заставляло его работать еще больше. Его единственной отрадой в эти тяжкие месяцы стало то, что Джеймстаун был укреплен и готов принять большое число новых колонистов.

Так что вечером того дня, когда на потрепанной трудным плаванием «Элизабет Энн» из Лондона прибыл капитан Сэмюэл Эргалл, Смит был счастлив сесть за капитанский стол и дать подробный отчет об успехах колонии.

— У меня тоже есть для вас новость, Смит, — сказал Эргалл. — Лондон дал нашей компании новую хартию. Руководящий совет теперь называется «Казначей и компания пайщиков, а также колонистов города Лондона для первой колонии в Виргинии», и он будет управлять Виргинией из Лондона. Поэтому старого совета больше нет. Правитель колонии назначается пожизненно, и им будет лорд Делавэр. Он прибудет сюда в ближайшее время, вместе с Габриэлем Арчером, Джоном Рэтклифом и девятью кораблями с колонистами.

Имена Арчера и Рэтклифа омрачили лицо Смита. «Два ублюдка, — подумал он. — Они сделали все возможное, чтобы очернить мое имя в Лондоне. Говорили, что я несу ответственность за колонию, но не справляюсь с этим. Благодарение Богу, мои записи опровергнут их домыслы».

— Значит я больше не буду президентом колонии, — отозвался Смит.

— Боюсь, что так, хотя теперь все признают, что вы прекрасно выполнили свою работу.

«Что ж, придется с этим считаться, — сказал себе Смит. — Теперь, когда колония так разрастается, аристократ с большими связями представляется более естественным выбором на пост правителя, чем я».

— Эргалл, — сказал он, — меня совершенно не прельщает работа с Арчером и Рэтклифом, равно как и с Делавэром, хотя я уверен, что он достойный человек. Но, как вы хорошо знаете, я люблю устраивать все по-своему. Я собираюсь немедленно передать президентство Джорджу Перси, вполне знающему человеку.

И хотя Сэмюэл Эргалл спорил и возражал, Смит остался непреклонен. Он оставил в колонии свой след, он провел ее через самые жестокие дни, и теперь самое время передать власть — до того как за нее начнется борьба с Арчером и Рэтклифом.

Эргалл, в свою очередь, ждал новостей о Паухэтане. Его тоже потрясла весть о том, что Паухэтан ответствен за уничтожение колонии Рэли. И оба они не могли понять, почему он до сих пор не напал на Джеймстаун.

— Это, должно быть, его прекрасная дочь удерживает его. — При этих словах глаза Эргалла блеснули. — Признаюсь, все, что я о ней узнал, звучит очень привлекательно. Она оказала колонии неоценимые услуги.

Голос Смита звучал ровно:

— Мы не видели ее с тех пор, как она в третий раз спасла меня. Я хотел бы снестись с ней, но пока мне это не удалось.

— Как только прибудет Делавэр, мы направим к Паухэтану корабль с людьми, посмотрим, может, удастся выменять еще еды, — сказал Эргалл. — Теперь нам понадобится гораздо больше припасов, и мы предложим ему мечи, которых он так жаждет. Тогда мы как-нибудь передадим и послание принцессе. Я хотел бы увидеть ее своими глазами.

Оживление в голосе Эргалла заставило Смита задуматься, только ли желание принести пользу колонии побуждает его искать встречи с Покахонтас. Но он отогнал свою ревность, причиной которой была ужасная тоска по ней. Даже во время простого разговора о ней его тело изнывало от желания. Он поднялся:

— Я сейчас же сообщу Перси о нашем решении. А теперь, когда я свободен от своих обязанностей, я возьму Намона и снова обследую реку. У меня есть идея построить себе дом на земле Починса.

Мысль эта была лишь зыбким намерением, но сейчас, когда жизнь так повернулась, она внезапно показалась единственно правильной. В последнее время возвращение в Англию виделось ему все менее заманчивым. И, наоборот, привлекала независимость и устройство своей судьбы в Новом Свете.

Для плавания по реке Смит и Намон выбрали каноэ. Сначала они остановились в Кекоутане и несколько дней наслаждались хорошей едой и нежными ласками девушек поселка. Но вместо того, чтобы угаснуть, его тоска по Покахонтас лишь разгорелась после ночей, проведенных в их пленительных объятиях.

За время поездки Смит принял решение. Он построит свой дом — он даже выбрал для него название, «Верх совершенства» — и попытается жениться на Покахонтас. Он понимал, что задача необыкновенно трудна, так как Паухэтан создаст все мыслимые препятствия, но теперь Смита это не пугало. Благополучие колонии больше от него не зависит. Он заживет в Виргинии своей жизнью, вместе с Покахонтас. И ему больше не придется думать о том, сможет ли она существовать в непривычной для себя обстановке, если переедет в Англию.

Он вдруг почувствовал себя счастливым и свободным. Он сможет устранить все, что стоит на их пути. Он как следует потрудился для колонии и теперь подумает о себе и Покахонтас.

И почему-то женитьба на Покахонтас не казалась ему чем-то несбыточным. Но как же ему до нее добраться? Он не был уверен, что открытая попытка Делавэра и его экспедиции снова наладить отношения с Паухэтаном окажется верной. Он должен встретиться с Покахонтас сам. Когда он найдет место для дома, куда поселит ее, Паухэтан увидит, что его намерения в отношении Покахонтас серьезны. Надо проявить терпение. Ему всегда было нелегко ждать. Немедленное действие — именно таким было его первое движение в любой ситуации.

Мужчины плыли по реке теплыми, разнеживающими июньскими днями, воздух был наполнен запахом меда. В поисках подходящего участка они останавливались в разных местах. Ему нужна была земля, возвышающаяся над рекой, с хорошим пастбищем для скота, который скоро доставят из Англии, и пригодная под посадки табака и кукурузы. Смит был убежден, что эти две культуры можно будет с прибылью продавать на родине. На участке встанет дом Смита. Сам же он не собирался оставлять свои разведывательные экспедиции. Он все еще мечтал найти водный путь в Индию со всем ее золотом, пряностями и драгоценными камнями. Сокровища должны существовать, и, когда бы он ни нашел их, они достанутся ему.

Наконец он выбрал место милях в десяти от Кекоутана. Он прикинул, что жизнь вблизи дружественного поселка имеет свои преимущества. Это будет приятно и для Покахонтас, которая сможет навещать своих друзей и родных.

Он рассказал Намону о своих планах обзавестись домом и фермой и о том, что видит рядом с собой Покахонтас. Намон умолк. Смит подумал, что он одобряет его, и решился спросить, не доставит ли он Покахонтас послание с просьбой тайно встретиться с ним на земле ее отца. Он хотел обсудить с ней их будущее. К облегчению Смита, Намон согласился. Радость переполняла Смита. В ту ночь он спал на зеленом лугу своей земли, и аромат полевых цветов наполнял его сон. Он чувствовал себя в безопасности, потому что будущее выглядело таким многообещающим.

Первые несколько дней после убийства Рауханта и спасения Смита и Перси Покахонтас двигалась как во сне. Удивленное лицо Рауханта постоянно появлялось перед ней в самое неожиданное время и сильно беспокоило ее. Она смотрела на огонь — оно было там, или плавала ранним утром, и в реке внезапно отражалось оно. Она прекрасно понимала, что, повторись все снова, она действовала бы так же, но ее сокрушала мысль о том, что она совершила убийство. Покахонтас исступленно молилась Ахонэ, чтобы никогда больше ей не пришлось делать подобный выбор. А при всех была спокойна и улыбалась окружающим. Она ни на минуту не оставалась одна, даже ночью, потому что голод Кокума был неутолим.

Отца она видела лишь мельком, но он относился к ней добродушно, и она знала, что его привязанность к ней скоро восстановится. Она понимала его отношение к ее поступкам и желаниям, но содрогалась при мысли о том, что он может сделать, если узнает, до какой степени она дошла в своем вероломстве. Эту способность смотреть на вещи с разных точек зрения она переняла у тассентассов. Дает это силу или нет, она не знала. Она задумалась и вздохнула. Как жаль, что она не может просто следовать своим желаниям. Но это невозможно. В ее мире не было ни человека, к которому она могла бы убежать, ни места, где она могла бы укрыться. Даже Починс не мог защитить ее от отца. И не к кому пойти в форт, чтобы не навлечь несчастье на головы всех и каждого. Временами на нее накатывало такое отчаяние, что ей хотелось плыть по реке к морю, пока там ее не накроет прилив.

Округлявшуюся все больше Мехту выдали замуж за молодого, но храброго воина, не раз показавшего себя в опасных схватках с монаканами. Торжества и обряды длились три дня. До этого ей предложили в мужья сына вождя одного северного племени Семи Королевств, но она ни за что не хотела покидать поселок отца.

Месяцем позже более тихая церемония соединила Покахонтас с Кокумом. Перед ее началом великий вождь отвел Кокума в сторону и, согласно обычаю, предложил ему отказаться от Покахонтас, поскольку та так и не зачала ребенка. Он был доволен, увидев, что Кокум не собирается отступать и что он счастлив войти наконец в семью великого вождя. Кукум сказал, что уверен — со временем у них будет много детей.

Покахонтас готова была отправиться собирать дань — да все что угодно, подумала она, лишь бы уйти отсюда и чем-нибудь заняться, — но отец захотел, чтобы она осталась в Веровокомоко.

Великий вождь улыбнулся своей любимой дочери и сказал:

— Боюсь, я заставил тебя слишком много трудиться, без конца посылая к грязным людям. Это наполнило твою голову недостойными мыслями и утомило твое тело. Посмотри на свою сестру. Она спокойно сидела дома, и теперь у нее есть ребенок. То же будет и с тобой.

Иногда от отчаяния Покахонтас была готова рвать на себе волосы на площади в центре поселка. Шло время, она снова начала охотиться. Выслеживание добычи отвлекало ее. Она тратила день на это занятие и возвращалась на закате измотанная, но немного умиротворенная. А что до ночей, то она заключила с Кокумом соглашение. Чтобы быть здоровой, ей нужно больше спать, сказала она ему. Поэтому двух соединений в начале ночи будет вполне достаточно, пока она не родит ребенка. Он согласился, что это разумное требование, поскольку ее отец тревожился, что она не может зачать. Но Покахонтас испытывала облегчение каждый раз, когда отправлялась в женский дом.

Когда солнце стало подниматься высоко и греть жарко, а ночи укоротились и наполнились пением цикад, вернулся Намон. Он немедленно отправился засвидетельствовать свое почтение великому вождю и рассказать последние новости о тассентассах, но он мало что мог добавить к тому, что через своих разведчиков уже знал Паухэтан. Дело в том, что, прожив так долго среди тассентассов, Намон проникся к ним симпатией и поведал не все, что знал. Это было опасно, но он старался изо всех сил.

Покахонтас заметила, что Намон наблюдает за ней, и не удивилась, когда он предложил пойти с ней в поле, где она проверяла всходы табака.

— Вождь тассентассов, Смит, хочет увидеть тебя, — сказал он.

Сердце Покахонтас болезненно повернулось, она огляделась. Поблизости никого не было, только пугало в виде воина, чтобы отгонять птиц.

— Мне под страхом смерти запрещено его видеть, Намон. И дело не в том, что лишусь жизни. Отец напустит на форт своих воинов. Они всех там перебьют.

— Но Смит больше не держится своих людей, — сказал Намон. — Он теперь передвигается в одиночку. В форт скоро прибудет новый великий вождь, а с ним много новых тассентассов.

Покахонтас посмотрела на Намона расширившимися глазами:

— Если он один, я могу не беспокоиться за свою жизнь. Где я могу встретиться с ним?

— В тайном месте, там, где начинается земля Починса. Там безопасно. Он придет туда через три солнца.

Намон быстро описал место и сказал, сколько до него добираться.

— Намон, я постараюсь, я постараюсь.

Лицо Покахонтас светилось счастьем, когда она быстро пошла прочь. Она не оглянулась, а Намон стоял и озабоченно смотрел ей вслед.

Следующие два дня Покахонтас разрывалась между радостью от будущей встречи с Джоном Смитом и отчаянием, потому что теперь она стала замужней женщиной и принадлежала другому человеку. Ее тело горело в такой лихорадке желания, что ночью ее страсть вырвалась наружу, и она отозвалась на напор Кокума с таким неистовством, что удивила его. Ее же поразило, что ему не понравилась ее горячность, как не нравилась и обычная безучастность и уклонение от его ласк.

На рассвете того дня, когда она должна была встретиться со Смитом, Покахонтас сделала вид, что идет на охоту. Она оставила борзую Кинта у Мехты и взяла свой лук и стрелы. Она побежала вдоль реки легко, словно олениха.

Вода в реке искрилась под лучами солнца, разматываясь перед ней серебристо-голубыми нитями волшебного клубка, в конце которого она найдет своего возлюбленного. Ей казалось, что она никогда не достигнет места, где Намон должен ждать ее и отвести к Смиту. Время тянулось так медленно, что она забеспокоилась, не пропустила ли условленного места. Но ее наметанный глаз видел деревья и многочисленные указания на земле, и она скоро поняла, что это ее нетерпение играет с ней злую шутку.

Внезапно перед ней вырос Намон, его длинное лицо было мрачным. Он дал ей знак следовать за ним. Они прокрались к густому кустарнику на речном берегу. Намон двигался так медленно, что время замерло для Покахонтас. Они подошли к крутому спуску в овраг, и там, у входа в маленькую пещеру, стоял Смит. Она бросила Намона и побежала к нему, раскинув руки. Ей было все равно, что Намон видит это. Сейчас она не думала ни о ком, кроме Смита. Она хотела только одного — очутиться в его объятиях.

— Я хочу, чтобы ты стала жить со мной.

Голос Смита был хриплым от переполнявших его чувств, он властно прижал ее к себе.

Она начала было отвечать, но он нашел ее губы своим ртом, и они потонули в желании и страсти и отдались любви. Покахонтас ничего не видела и не слышала. Ее тело, превратившееся в тысячу чувствительных ненасытных иголочек, казалось, проникало под его кожу, чтобы слиться с ним в одно целое. Их страсть заглушила все остальные чувства, и Покахонтас начала терять сознание. Их влечение усиливалось, потому что они знали, чем обязаны друг другу.

Они нескоро разомкнули объятия, утомленные жестокостью потрясших их чувств.

И снова Смит настойчиво прошептал ей на ухо, что она должна пойти с ним. Он сказал, что нашел место для строительства дома. Она будет счастлива там, потому что жить они будут недалеко от Починса. Смит добавил, что каким-нибудь способом договорится с ее отцом.

Именно этой минуты и страшилась Покахонтас, но, увидев, что она колеблется, он покрыл ее лицо поцелуями, и они опять отдались страсти.

Наконец, когда они успокоились, она повернулась к нему и, взглянув на него глазами, полными слез, сказала:

— Мой отец никогда не позволит мне жить с тобой, а кроме этого...

В эту секунду снаружи ее позвал Намон:

— Скорей, Покахонтас, идут охотники... возможно, наши братья!

Смит слегка подтолкнул ее.

— Приходи сюда через семь солнц, моя любовь. И я заберу тебя.

Покахонтас вскарабкалась на тропинку как раз вовремя, чтобы встретиться с шедшим тем же путем охотничьим отрядом, в котором были и ее браться — Памоуик и Секотин. Заметили ли что-нибудь их разведчики? Она надеялась, что нет. Последнее время она часто охотилась одна, и братья знали об этом. У них не возникнет подозрений. Она помахала им рукой и быстро пошла к реке. Покахонтас тут же скользнула в воду, не давая разглядеть себя, иначе охотники сразу бы поняли, что она была с мужчиной, да еще и с одним из тассентассов. Ее злило, что она не может вернуться в Веровокомоко, неся на себе запах своего возлюбленного.

Что ей делать? Как сказать отцу, что она собирается жить с вождем тассентассов? Она встретится со Смитом через семь дней, но если заговорить об этом с отцом, он может запретить ей. Она не может рисковать. Последняя жена Починса убежала от своего предыдущего мужа, и ее не наказали. Но ведь она не отступилась от своего народа. А Покахонтас собиралась просто сбежать. Смит для нее — всё. Она оставит свой и войдет в его мир. Теперь уже ничто не удержит ее.

Когда Смит вернулся в «Верх совершенства», на свои сто пятьдесят акров, купленных у Починса за десять мечей, он обнаружил группу гостей из Джеймстауна, возвращавшихся с охоты. Они хотели, чтобы он пошел с ними в форт Делавэр привез из Лондона материалы, которые могут пригодиться при постройке дома. Смит прикинул, что может пойти за ними и вернуться через три или четыре дня, и у него еще останется уйма времени, чтобы встретиться с Покахонтас и увезти ее с собой в «Верх совершенства».

На следующее утро, весело отпраздновав накануне вечером закладку нового дома, мужчины приготовились отбыть в Джеймстаун по воде. Смит согласился довезти порох охотников в своем каноэ. Когда он взял две сумки, чтобы идти с ними к берегу, на порох попала искра от костра — раздался внезапный взрыв, потрясший тишину. Вверх взметнулись рыжие языки пламени. Смит, казалось, исчез в облаке дыма. Мужчины бросились к нему, всматриваясь в едкое облако, кашляя и отплевываясь. Смита они нашли без сознания, но он еще дышал. Вся правая сторона его тела была сильно обожжена.

Придя в себя, мужчины поняли, что Смит находится на грани смерти. Намон как наиболее сильный из гребцов выбрал четырех самых крепких англичан. Вместе они быстро доставили Смита на каноэ в Джеймстаун, их мускулы свело от усилий.

Смит пришел в себя только через три дня. Все это время он в забытьи звал Покахонтас. Вновь прибывший из Лондона врачеватель, ставивший ему пиявки и ухаживавший за ним, не мог понять, о чем он говорит. Он подумал, что странное имя, которое выкрикивает Смит, относится к кому-то, кого тот встречал во время своих странствий по Балканам. Ненадолго зашел Намон, узнать, как обстоят дела. Потрясенный видом своего сильного друга, корчившегося от боли в полубессознательном состоянии, он попытался смягчить его страдания примочками. Наконец на четвертый день Смит открыл глаза и заговорил. Намон едва разобрал его слова, но понял, что он говорит о Покахонтас. Он хочет, чтобы она навестила его.

— Пожалуйста, капитан, не волнуйся, — умолял Намон, встревоженный ужасающей слабостью своего доброго друга. — Я могу попытаться привести Покахонтас, но не думаю, чтобы наш отец согласился отпустить ее в Джеймстаун.

Смит хотел еще что-то сказать, но голос ему не повиновался. Он хотел объяснить Намону, чтобы тот встретился с Покахонтас в овраге и рассказал о его состоянии. Но боль всепоглощающей волной прокатилась по телу, и, едва дыша, он потерял сознание.

На пятый день начались лихорадка и заражение. Смит то лежал в беспамятстве, то жестокая дрожь сотрясала его тело. Менее крепкий человек просто умер бы. Намон пришел в такое отчаяние, что решил взять дело в свои руки и пойти к Паухэтану, охотившемуся неподалеку от форта, чтобы попросить особых трав для лечения ожогов.

Первым, кого встретил великий вождь, вернувшись в поселок, оказался Секотин. Он сказал ему, что не знает, кто из тассентассов обожжен, но его брату Намону нужны травы, чтобы вылечить его. Секотин знал, что отец никого не позволит послать к тассентассам, поэтому решил все сделать тихо и отнести травы собственноручно. Его разбирало любопытство.

Намон был глубоко благодарен Секотину, что тот пришел в Джеймстаун. Он сделал из трав вязкую массу и сразу же наложил ее на кожу Смита. Потом он заварил другие травы и влил питье в рот больному. Колонисты с недоверием отнеслись к этим процедурам, но они видели, что произведенное до того кровопускание не помогло Смиту. Перси удалось убедить их хотя бы дать дикарю возможность попробовать.

Через два дня Смит смог, пусть с трудом, говорить. Намон и Секотин Пришли, чтобы снова приложить травы. Слабым голосом он спросил о Покахонтас.

— Она чувствует себя прекрасно, у нее молодой муж, — ответил Секотин.

Намон быстро схватил его за руку, словно пытаясь остановить.

— Муж? — Голос Смита дрожал, как у старика. Но он ничего не мог поделать. Лицо его исказилось, будто от нового приступа боли, пронизавшей тело.

— Да, они поженились в начале сезона цветения.

Ночью Смит снова впал в полубессознательное состояние, и колонисты решили, что долго он не протянет. Намон оставался рядом с ним и заставлял их наносить на тело Смита новые порции мази, которые они сменяли трижды за ночь. К утру улучшения почти не было, и Намон начал терять надежду. Однако тем же вечером наступил перелом, и крепкий организм Смита начал брать верх. Но прошло еще две недели, прежде чем Смит смог встать с постели и сделать первые неуверенные шаги.

Семь солнц, которые Покахонтас пришлось пережидать до встречи со Смитом, показались ей нескончаемыми. Ей казалось, что ее сердце разорвется от счастья, и она постоянно боялась, что ее новое настроение станет заметно и возбудит подозрения. Ей не хотелось охотиться, но, чтобы дать выход переполнявшей ее энергии, она предпринимала долгие пробежки с Кинтом, который мчался впереди. Она с облегчением заметила, что, хотя и испытывает по Рауханту прежнюю скорбь, его лицо больше не встает перед ней.

Единственной трудностью был Кокум. Она знала, что тассентассы высоко ценят женщину, принадлежавшую только одному мужчине и никогда не знавшую другого. Она страстно желала, чтобы тассентассы, как и ее народ, сочли не важными случайные связи с другим мужчиной. Конечно, Кокум не был случайным мужчиной, но иногда женщины покидают своих мужей, думала она, и у них, должно быть, тоже случается такое. В глубине души она знала, что единственно важным было оказаться в объятиях Смита. И тогда она все объяснит ему.

В один из дней, когда нависли тяжелые и черные грозовые облака, Мехта родила девочку. Устроили праздник, дарили подарки, и Кокум проявил себя прекрасным родственником, проявив интерес к ребенку и возглавив торжественный танец в честь новорожденной. Он даже придумал младенцу красивое имя — Левея, которое понравилось Мехте и ее мужу.

А Покахонтас продолжала ждать, ее терпение было на пределе. Наконец настал день, когда она должна была встретиться со Смитом. Тело ее дрожало от ожидания. Она сказала Кокуму, что слишком устала от празднества, состоявшегося накануне. Предыдущим вечером она особенно нежно пожелала отцу спокойной ночи. Кинта Покахонтас решила взять с собой, отец уже давно признал, что собака принадлежит ей, так что он не будет по ней скучать.

Она огляделась в свете ясного утра и вдруг осознала, что нет ничего в землях ее отца, о чем она станет сожалеть. После всего, что она узнала от колонистов, она уже никогда не сможет по-настоящему жить той жизнью, которую оставляет позади. Она отдала свое сердце и разум новой жизни. С другой стороны, она не была уверена, что полностью примет ее. Но она хотела этой перемены, это было ей необходимо. Она пойдет за Смитом в любом случае, даже если он прикажет ей броситься в пасть богу зла Океусу.

Идя по тропе к оврагу, она ощущала себя плывущей в облаках счастья. Листья на деревьях казались ей зеленее обычного, цветы — ярче, а пенье птиц проникало в самое сердце. Ушли все страдания прошедших месяцев. Весело сбежав в овраг и подойдя к пещере, она поняла, что пришла рано. Смита еще не было. Она собрала сухие листья и ветки и села на них, подтянув колени к груди и радостно мечтая о той жизни, которую приготовил им Смит. Кинт терпеливо лежал у ног хозяйки.

Когда солнце поднялось высоко, она подумала, что Смит заблудился, но это было невозможно, потому что с ним наверняка пойдет Намон. Она наблюдала за птицами, укрывавшимися в лесу от полуденной жары, слыша крики морских чаек, устремлявшихся к реке. Солнце неуклонно двигалось по небу, и тревога Покахонтас начала возрастать. Когда удлинились тени, она поняла, что пришла не в тот день. Да, должно быть, причина в этом. Я неправильно сосчитала солнца — дни, как называют их тассентассы. Она вернется к своим и повторит путь, когда снова взойдет солнце.

Она грустно вернулась домой и пришла на это место на следующий день, потом на третий, на четвертый. Теперь на душе ее был такой мрак, что она с трудом передвигала ноги на обратном пути в Веровокомоко. На пятый день, когда она пошла искупаться, отчаяние полностью охватило ее. Она помолилась богине реки Ахонэ, чтобы та простила ее. Потом она приготовилась выплыть на середину потока и отдаться на волю прилива. Но когда она ступила в прохладную воду, ее ладони коснулся нос Кинта. Пес никогда до этого не заходил в воду, но за последние несколько дней он постоянно был рядом с ней. Он, казалось, понимал ее боль. Она взглянула на его прекрасную морду, темные глаза как будто молили ее. Она нагнулась и почесала его за ухом. Ей почему-то стало легче. Вероятно, ей не следовало сдаваться так быстро. Может быть, Смит придет за ней. Ей уже приходилось ждать. Она постарается дождаться его.

В Джеймстауне Смит залечивал свои ожоги, он понимал, что пройдет несколько месяцев, прежде чем он сможет вернуться к прежней деятельной жизни. Он отказался от мысли строить дом. Теперь, когда не с кем стало жить в нем, он потерял к нему интерес. Он не позволял себе думать о Покахонтас. Если бы кто-то другой, а не ее брат, сообщил ему эту новость, он не поверил бы. Ее замужество нанесло рану, которая еще долго не затянется. Чтобы выжить и набраться сил, он не позволял себе ни единой мысли о ней. Джордж Перси уговорил его вернуться в Англию. Ему нужен хороший врач, который поставит его на ноги, а выздоровев, он всегда сможет вернуться в Виргинию.

После тяжких раздумий Смит решил оставить свою мечту найти путь в Индию, к несметным богатствам. Он уедет в Англию и возьмет с собой верного Намона. Они отплыли на «Фальконе», когда на деревьях начали желтеть листья.