ГЛАВ А ТРЕТЬЯ

Запах свежеиспеченного хлеба заполнял всю самую большую комнату дома Вульфа. Эми задержалась в дверях, пытаясь взять себя в руки. Охотник стоял у накрытого стола. Он посмотрел на нее и застыл с поднесенным ко рту ломтем теплого, намазанного медом хлеба.

— Где Свифт? — спросил он.

— О… он идет, — ответила она дрожащим голосом. Комната была такая знакомая и уютная, но что-то

в ней неуловимо изменилось. Слева от нее стояло пианино Лоретты знаменитой Фирмы «Чикеринг». Его доставили из Бостона морем до самого Нового Орлеана, а оттуда Охотник привез его на повозке. Хорошо отполированное палисандровое дерево нестерпимо блестело в солнечных лучах. Плетеные циновки на полу, яркие и разноцветные, казалось, кружились в горячем воздухе. Жар, исходивший от печи, был нестерпимым.

— Охотник, где Лоретта? Мне надо поговорить с вами обоими.

— Она внизу, в коптильне, готовит ветчину. — Его брови сошлись вместе. — Ты выглядишь так, будто только что наткнулась на скунса в поленнице.

— Так оно и есть. — Эми постаралась сконцентрировать свое внимание на семейном портрете, висевшем над кушеткой. Он был сделан вскоре после ее приезда из Техаса фотографом по имени Бритт в Джексонвилле. Как всегда отличная работа Бритта: вся семья Лоретты и она сама были на ней как живые, какими они были восемь лет назад. В то время Эми ежедневно молилась, чтобы Свифт приехал в Орегон. И вот теперь, по иронии судьбы, Господь откликнулся на эти мольбы, когда они давно были забыты.

— Не могу поверить, что он здесь, — простонала она.

— Я знаю, что, когда ты увидела его, у тебя земля ушла из-под ног, но теперь, когда ты заговорила, я уверен, что тебе уже лучше.

Эми нервно сглотнула.

— Боюсь, что он собирается заставить меня выполнить те обещания, которые я когда-то дала ему.

— А… А ты не думаешь их выполнять? Это на тебя не похоже. Слова, которые мы говорим, мы назад не берем.

— Но ведь ты не захочешь, чтобы я стала женой этого ужасного человека?

Охотник откусил хлеб и начал жевать его со сводящей с ума медлительностью, не отрывая своих синих глаз от ее лица.

— Это Свифт-то ужасный человек? Он был моим другом так много лет, что я сбился со счета. Когда мы вместе шли в бой, я много раз вручал свою жизнь в его руки. Неужели ты забыла все, что он сделал для тебя, Эми?

— Теперь он уже не тот человек, которого ты когда-то знал. И не тот человек, которого знала я. Он убийца. И одному Господу известно, кто еще.

— И только Господу пристало судить его. — Он внимательно посмотрел на нее. — Неужели это ты — непримиримая, жестокая, не способная прощать? Можешь ли ты осуждать Свифта за то, что он сделал? Когда я посмотрел ему в глаза, я увидел не убийцу, а просто одинокого человека, проделавшего длинный путь, чтобы найти своих друзей.

— Я вовсе не собираюсь судить его. Я просто хочу быть свободной от него.

— Обещания, которые ты дала ему, — это дело твое и Свифта, и не мне…

— Он грозил объявить нас мужем и женой. И увезти меня отсюда.

Глаза Охотника сузились.

— Он сам сказал так или это твои слова? Она сделала один шаг в глубь комнаты.

— Ему не нужно было ничего говорить, Охотник. Я и сама могла прочитать его мысли.

— Будет лучше, если он найдет священника, тогда это будет свадьба по обычаям и tosi tivo, и команчей.

Эми уставилась на него, чувствуя, как ее охватывает ужас и тает доверие.

— И ты позволишь ему сделать это?

Охотник с надеждой посмотрел в окно, желая, чтобы Лоретта побыстрее присоединилась к ним. Потом откашлялся:

— Это не мне решать.

Эми медленно наступала на него, опустив руки со стиснутыми кулаками и расправив плечи. Ее била дрожь, она была взбешена.

— Я часть вашей семьи. С того самого дня, когда вы спасли меня от команчеро, ты всегда защищал меня и был моим другом. Как же ты теперь можешь просто стоять здесь и… и есть?

Несколько секунд он внимательно изучал кусок хлеба в своей руке, потом перевел смущенный взгляд на нее.

— Я голоден.

Эми задохнулась. Она протянула руку к двери, горло ее свело судорогой, грудь тяжело вздымалась.

— Этот человек убийца. Ты знал об этом еще много месяцев назад. И ты позволишь ему забрать меня? Ты так вот и будешь стоять и позволишь ему увезти меня? Я только что сказала тебе, что он угрожал мне, а ты ведешь себя так, будто тебя это не касается!

Охотник перевел взгляд на закрытую дверь.

— Но он же не выхватил револьвер и не направил его на тебя?

Эми изумленно уставилась на него. Она узнала этот особый блеск в глазах Охотника. Ему этот ужасный поворот событий казался забавным,

— Если он нападет на тебя, я убью его, — на всякий случай добавил Охотник, откусывая еще кусок от ломтя хлеба. — Если он полезет на тебя с ножом, я убью его. — Он поднял одну бровь. — Но если все, чем он тебе угрожает, это жениться на тебе… Это дело твое и его, Эми. Не следовало давать обещаний, которые ты не намеревалась исполнить.

— Это было пятнадцать лет назад!

— О да, очень давно. Но пятнадцать ли лет, или целая жизнь — обручальные обещания остаются незыблемыми. Наверное, ты могла бы попросить Свифта дать тебе свободу…

Эми положила руку на грудь, пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Она все никак не могла поверить в происходящее.

— Он никогда не пойдет на это. Ты и сам это знаешь.

— Ты уже спрашивала?

— Не теми словами, но он должен был почувствовать, что я хочу.

Охотник не мог сдержать улыбки.

— Мне кажется, что ты слишком много говоришь за Свифта, вместо того чтобы дать ему возможность сказать самому. Откуда ты знаешь, что он откажет тебе, если ты пойдешь к нему и спокойно попросишь освободить тебя от прошлого обещания?

— Ты хочешь, чтобы я умоляла его?

— Ну, если ты так стремишься добиться своего, почему бы и нет?

Эми прошла мимо него к задней двери.

— Теперь я вижу, на чьей стороне твои симпатии. Хорошо, посмотрим, как ты будешь чувствовать себя, после того как я поговорю с Лореттой. Всегда считалось, что это дом, где равны обычаи команчей и този. Но мне почему-то кажется, что ты тянешь одеяло на свою сторону.

Лоретта как раз выходила из коптильни. Золотистые локоны выбились из ее прически. Закрывая дверь на щеколду, Лоретта увидела Эми, ее пылающие щеки и нахмурилась.

— Эми, дорогая, не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Эми прижала руки к горлу, пытаясь унять поднимающуюся внутри нее панику. Она может рассчитывать на Лоретту. Нужно просто объяснить ей, что происходит, и кузина немедленно пойдет в дом, отругает Охотника и быстренько уладит все. Но Эми никак не могла собрать свои мысли и обратить их в нужные слова.

— Эми, дорогая моя, не надо так расстраиваться. Я знаю, что сейчас тебе все это кажется ужасным. Но не слишком ли ты перегибаешь палку? Может быть, все-таки дашь Свифту шанс? Кому от этого будет хуже?

— Кому от этого будет хуже? Он собирается заставить меня выполнить мое обручальное обещание. Если бы ты видела его глаза. Ты же знаешь этот взгляд у мужчин, когда они твердо намерены чего-нибудь добиться.

Голубые глаза Лоретты наполнились сочувствием.

— А ты уверена, что правильно истолковала его взгляд? Свифт всегда так любил тебя. Я не могу даже представить себе, чтобы он грубо обошелся с тобой. Может быть, ты захватила его врасплох. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

Эми прижала ладони к горящим щекам, пытаясь успокоиться,

— Я знаю его, говорю тебе. Теперь, когда он нашел меня, он захочет на мне жениться. Я уверена в этом. А Охотник сказал, что это не его дело. Ты должна мне помочь.

— Что ты предлагаешь?

Эми махнула рукой по направлению к дому.

— Пойди туда и скажи Охотнику, что… — Ее голос упал. Ее вдруг вновь поразило чувство нереальности происходящего. Она никак не могла сосредоточиться и понять, как обычный день оказался таким скверным. Справа от себя она слышала журчанье ручейка. Делай-ка, их корова, не торопясь подошла к забору и замычала, распугав вертевшихся там цыплят. — Наверняка ты сможешь уговорить его.

Тоненькие морщинки у глаз Лоретты стали заметнее.

— Первое, что Охотник сказал мне, войдя в дом, что это не наше дело. И он от своего не отступится. Ах, Эми, ты хоть понимаешь, о чем просишь? — Она подошла к забору и сняла с гвоздя полотняный мешочек с творогом, который повесила утром, чтобы с него стекла сыворотка. — Охотник и я прожили вместе всю жизнь, уважая обычаи и порядки друг друга. Как я могу просить вмешаться в дело, которое противоречит обычаям его племени?

— А как насчет наших обычаев, обычаев белых людей? Лоретта встряхнула мешочек, чтобы удалить с него последние капли сыворотки внизу.

— А тебе не кажется, что ты потеряла право обращаться к этим обычаям, с тех пор как приняла обряд обручения команчей? Все было бы совсем по-другому, обручись ты по нашим обычаям. Тогда ты могла бы просто сказать: «Забудь об этом». Но, Эми, ты поклялась перед богами Свифта, перед его народом. И ты знала, что это навечно, когда давала свое обещание.

— Я была ребенком, порывистым ребенком.

— Да. И если помнишь, я вовсе не пришла в восторг, узнав, что ты натворила. Но я узнала об этом, когда ты была уже обручена с ним. Я ничего не могла поделать тогда, чтобы как-то исправить положение, и ничего не могу сделать сейчас.

— Но этот человек убийца, команчеро. Да вы что, на пару с Охотником сошли с ума? То, что он появился здесь, это какой-то кошмар!

Лоретта побледнела.

— Я знаю, что ты чувствуешь, правда знаю. Мне и самой не совсем по душе появление Свифта здесь. Может быть, гораздо больше, чем ты думаешь. У меня в доме дети, и, если он таков, как пишут о нем газеты, ему нельзя доверять.

— Тогда как же ты можешь…

— А как мне не мочь? — Лоретта окинула Эми чуть раздраженным взглядом. — Охотник — мой муж. Свифт — его лучший друг. Охотник мыслит совсем по-другому, чем мы, ты же знаешь. Он всегда смотрит вперед, никогда не оглядываясь назад. Неважно, что там делал Свифт в прошлом. Для Охотника имеет значение, что он будет делать впредь. Что же мне, пойти в дом и сказать ему, что я не желаю видеть его друга за моим столом? Но ведь это и стол Охотника, Эми. И еду на него добывает он.

— Что такое ты говоришь, Лоретта? Значит, ты мне не поможешь?

— Я говорю, что не могу этого сделать… по крайней мере до тех пор, пока Свифт не совершит чего-нибудь такого, что могло бы послужить поводом для вмешательства.

Поднялся ветерок, закрутив юбки Эми вокруг ног. Она вздрогнула и обхватила себя руками.

— Говорят, что он убил больше ста человек, прости его Господи.

— Если он убьет кого-нибудь здесь, в Селении Вульфа, тогда мы сможем начать считать, — мягко ответила Лоретта. — Эми, дорогая, почему бы тебе не попробовать поговорить со Свифтом? Рассказать ему как ты себя чувствуешь? Насколько я его помню, Свифт обязательно должен выслушать тебя. Я уверена, что он вовсе не собирался превращать твою жизнь в кошмар, направляясь сюда.

Эми, откинув голову, посмотрела на верхушку высоченной сосны и зажмурила глаза от яркого солнца.

— Ты правда считаешь, что он станет слушать меня?

— Я считаю, что ты должна попробовать.

Свифт оглаживал скребницей круп своего жеребца, а все мысли его в это время были сосредоточены на Эми и на том жестком разговоре, что состоялся между ними. Когда свет в конюшне внезапно померк, он понял, что кто-то стоит в дверном проеме позади него. Шестое чувство подсказало ему, кто это. Делая вид, что ничего не замечает, он тихо заговорил с лошадью, продолжая чистить ее, но при этом напрягся всем телом в ожидании ее первых слов.

— Свифт?

Голос ее звучал, как у испуганного ребенка. На него нахлынули воспоминания, унося в то далекое лето, в те первые недели, после того как команчерос выкрали ее из дома. Он вспоминал, как она боялась оставаться с ним наедине. Совсем недавно, в школе, он снова увидел то же паническое выражение в ее глазах, как у пойманного в капкан зверька. Ему это не понравилось.

Выпрямившись, Свифт обернулся, чтобы взглянуть на нее. Лучи заходящего солнца падали прямо в проем за ее спиной и золотом высвечивали корону волос на голове. Эми стояла против солнца, и ему трудно было увидеть выражение ее лица, но по напряжению, которое он ощущал, он понял, каких трудов ей стоило прийти к нему в одиночку сюда, в конюшню.

— Какой чудесный конь. Давно он у тебя?

Он очень сомневался, что ее и вправду интересовала его лошадь. Но если ей надо было походить вокруг да около, прежде чем перейти к интересующей теме, он не имел ничего против.

— Я вырастил его с жеребенка. И он совсем не так страшен, как кажется с виду. Если хочешь, можешь погладить его, он довольно терпимо относится к женщинам.

— Может быть, попозже. А сейчас я бы хотела… м-м-м… поговорить с тобой.

Звеня шпорами, он подошел к стене, чтобы повесить скребок на место.

— Я слушаю, — тихо сказал он.

Она удивила его, сделав еще шаг внутрь конюшни. Теперь, не на солнце, он мог разглядеть ее лицо, такое прекраснее и любимое, что сердце у него чуть не остановилось. Нервно вытерев вспотевшие руки о свою голубую юбку, она с беспокойством огляделась вокруг, будто боялась, что из темных углов на нее накинутся призраки. Свифт указал на кипу соломы, сложенную у стойла, но она отрицательно покачала головой. Нервно сплетя пальцы так, что побелели костяшки, она наконец взглянула ему в лицо.

— Я… м-м-м… прежде всего… хотела бы извиниться. Не слишком-то тепло я встретила тебя. Приятно увидеться вновь.

Свифт горько улыбнулся в ответ. Эми никогда не умела врать.

— Может быть, мы приступим, а? — Он не сводил с нее глаз, не зная, как помочь ей унять страх. — Здравствуй, Эми.

Она облизала губы.

— Когда-то ты звал меня Эймии. Он усмехнулся.

— Что звучало вроде бы как «больная овечка». У тебя чудесное имя, если произносить его правильно.

— А ты преуспел в английском, — немного вызывающе сказала она.

— У меня не было выбора. Против меня и так было столько обвинений, что не хватало только еще и разговаривать на каком-то странном языке. Если постараться, можно достичь чего угодно.

Эта перемена опечалила Эми. Неумение Свифта правильно выражать свои мысли на английском языке тогда казалось ей трогательным. Куда бы ты ни повернула свое лицо, Эми, твои глаза видят горизонт, и ты — завтра, никогда не вчера. Печаль в твоем сердце — это во вчера, которого ты больше не увидишь, так что оставь ее позади и всегда иди вперед.

На лоб ему упала прядь черных волос. Она вспомнила, как гладила эти волосы много лет назад, тянула его за косы, по-своему вставляя перья в его прическу Взгляд ее перебежал с его темного лица на изукрашенный серебром пояс, туго стягивающий узкие бедра. Сыромятные ремешки притягивали к ним кобуры его револьверов. Несмотря на кажущуюся свободу его позы, она чувствовала его настороженность и готовность отреагировать на любой звук. Черная одежда придавала ему еще более зловещий вид. Эми подумала, что не случайно он выбрал этот цвет, пугающий людей.

— Свифт… У меня к тебе просьба.

Он взглянул на ее руки с побелевшими костяшками, так судорожно сжатые, что, казалось, пальцы вот-вот переломятся.

— И в чем же она заключается?

— Ты обещаешь мне тщательно обдумать ее, прежде чем давать ответ?

— Если это что-то, что я посчитаю заслуживающим обдумывания. — Свифт ждал, засунув большие пальцы рук за ремень, и уже наперед знал, о чем она хочет просить.

— Я… Может быть, ты… — Она оборвала себя на полуслове, взглянула на него, и вся душа отразилась в ее глазах. — Я хотела бы получить свободу от того обручального обязательства, которое когда-то дала тебе.

Он повернулся к своей лошади и ловко расстегнул уздечку.

— Ты обещал подумать.

— Правильно ли я понял? Значит, Охотник все еще уважает обычаи нашего народа?

— Ты прекрасно знаешь, что это так. Свифт улыбнулся.

— И он посоветовал тебе попросить меня дать тебе свободу? Как быстро он забывает…

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не помнишь, как он женился на Лоретте? — Он бросил уздечку на солому и повернулся к ней. — Он тогда чуть ли не силой потащил ее к священнику.

— У них все было по-другому. — В возбуждении она подошла на несколько шагов к нему, оказавшись так близко, что Свифт мог дотронуться до нее. — А потом… Ты говоришь о прошлом. Ты же сам учил меня смотреть только в будущее. Я уже не та девочка, которую ты когда-то знал.

Его пальцы коснулись ее подбородка. Прикосновение мозолистой руки согрело изнутри, как глоток доброго виски. Эми отступила назад, но его рука последовала за ней. Он легонько провел костяшками пальцев по ее горлу, не сводя взгляда с лица.

— Разве ты не та же самая девочка? — спросил он хрипловатым от волнения голосом.

— Как я могу ею быть? Ты же не глуп. Зачем тебе жениться на женщине, которая этого не хочет, когда можно найти какую-нибудь другую?

— Ты не хочешь или просто боишься? — Он криво усмехнулся и шагнул к ней, преодолевая разделявшее их расстояние. — Тебе когда-нибудь приходилось сталкиваться со змеей и думать, что это гремучка? Первая мысль, которая тебе приходит в голову — тебя могут укусить! И это пугает настолько, что ни о чем другом ты думать уже не в состоянии. Ты не можешь даже внимательно посмотреть, правда ли это гремучая змея. Если у тебя в руках есть что-нибудь, чем можно убить ее, ты пускаешь свое оружие в ход, даже не задумываясь.

Видно было, что в плечах он был не меньше метра. От него шел запах кожи, лошадей и пороха, такой мужской запах, странно круживший ей голову в спертом воздухе конюшни. Взяв за подбородок, он поднял ей голову.

— Я не гремучая змея, Эми, и я не намерен никого жалить. Дай мне время смыть с себя дорожную пыль и выпить чашку кофе.

— Значит, мне не о чем беспокоиться? — Ее голос дрожал. — Я неправильно поняла тебя? Ведь ты хочешь именно это сказать? Что ты не намерен принуждать меня к выполнению обещаний, данных пятнадцать лет назад?

— Мне бы хотелось обсудить все это позже — вот что я хотел сказать. Тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко мне. А мне нужно время, чтобы освоиться с мыслью, что ты оказалась жива. Я не собираюсь объявлять о нашей свадьбе прямо сегодня, так что можешь успокоиться на этот счет. — Он повернул ее лицо к себе, чтобы лучше рассмотреть его. — А что до того, что ты не та девочка, которую я когда-то знал… Ты выглядишь как она, говоришь как она… пахнешь как она… — Он медленно склонил голову к ней. — Попроси меня отрубить за тебя свою правую руку, и я сделаю это. Попроси меня положить за тебя свою жизнь, и я сделаю это. Но, пожалуйста, не проси меня отказываться от тебя сейчас, когда я только что вновь обрел тебя. Не проси меня об этом, Эми.

— Но… именно об этом я и прошу тебя, Свифт. — Она откинула голову назад, когда он подошел еще ближе. — Я умоляю тебя об этом. Если ты и правда любишь меня, не разрушай мою жизнь.

Свифт крепче сжал ее подбородок и наклонился, чтобы поцеловать. В самый последний момент она изловчилась и отвернулась. Со сдавленным рыданием она вывернулась из его рук и выбежала из конюшни. Свифт долгим взглядом смотрел ей вслед, все еще держа руку поднятой.

Через секунду он вышел на порог конюшни и увидел, как она сломя голову бежит по улице. Она миновала дом Охотника и Лоретты и устремилась к маленькой деревянной хижине, спрятавшейся среди высоких сосен на другом конце городка.

Не разрушай мою жизнь. Эти слова все еще звучали в ушах Свифта, разбивая его сердце.

Проведя остаток дня и начало вечера в воспоминаниях о старых, добрых временах с Лореттой и ближе познакомившись с ее детьми, к ночи Свифт с Охотником отправились в его вигвам, чтобы спокойно поговорить наедине. Охотник положил в костер сосновый кряж и, скрестив ноги, уселся на землю, глядя на Свифта сквозь пламя. Под ночным ветром вибрировали туго натянутые кожаные стенки вигвама, издавая глухой, мягкий, как бы барабанный звук, переносивший Свифта на годы назад. В свете костра морщины, которыми годы изрезали лицо Охотника, стали почти невидимыми. Одетый в штаны из оленьей кожи, с длинными волосами, он выглядел сейчас точно таким, каким его запомнил Свифт — высоким, гибким воином с пронзительными синими глазами.

— Даже не верится, что все эти годы ты сохранял свой вигвам, Охотник. У тебя такой прекрасный дом. Зачем он тебе?

Охотник огляделся.

— Здесь я возвращаюсь к себе. Я живу в одном мире, но моя душа временами тянется к другому.

Голосом, неожиданно осевшим от волнения, Свифт ответил:

— Этого другого мира больше не существует. Как можно мягче, тщательно подбирая слова, он рассказал Охотнику о гибели всех его родственников. Глаза Охотника наполнились слезами. Но Свифт продолжал свой рассказ, зная, что об этом все равно придется говорить и что Охотник для этого и привел его в свой вигвам.

— По крайней мере они умерли свободными и гордыми, мой друг, — осторожно закончил Свифт. — Теперь их мира больше не существует, и, может быть, для них лучше, что они перешли в другой, лучший мир.

Охотник провел рукой по стенке вигвама.

— Но это-то существует, и пока живы мои дети, будет существовать, потому что я пою им песни моего народа и учу их обычаям наших предков. — Он постучал кулаком в грудь. — Мой народ здесь, навеки, пока я не превращусь в пыль на ветру. Ведь это была последняя просьба брата ко мне, да? И я исполнил ее. Такова была мечта моей матери, и я осуществил ее. — Он прерывисто вздохнул. — Я уже давно знаю, что они ушли в мир иной. Дух моего брата постоянно приходит ко мне. Я ощущаю трепет материнской любви. Когда я прислушиваюсь, то слышу их шепот, и в нем звучит одобрение.

Годы закалили Свифта, приучили его не поддаваться чувствам, но сейчас слова Охотника острым ножом раскрыли его душу нараспашку.

— Для меня, команча, жизнь здесь иногда бывала безлюдной тропинкой, но где-то в моей душе есть заветное место, куда люди моего племени все еще приезжают на своих лошадях свободными и где они охотятся на бизонов. Когда я прихожу в этот вигвам, я вслушиваюсь в шепчущие голоса ушедших и пусть и ненадолго, но радость поселяется в моей душе, и я улыбаюсь.

Грудь Свифта стиснула резкая боль.

— А я больше не могу слышать их шепота, — глухо признался он. — Иногда, когда моего лица коснется ветер, воспоминания приходят ко мне, причем такие ясные, что я чуть не плачу. Но то место в моей душе, где обитал команч, исчезло, умерло.

Охотник закрыл глаза, его перевитые жилами сильные руки бессильно свесились меж колен, тело расслабилось. Казалось, он старается вобрать в себя сам окружающий воздух.

— Нет, Свифт. Команч в тебе не умер. Ты просто перестал слушать. Но я-то ощущаю тебя таким, каким ты был прежде, каким был всегда. Разве что я чувствую в тебе еще и великую боль.

Огонь костра стал расплываться перед глазами, и Свифт понял, что смотрит на друга сквозь слезы.

— Это не боль, Охотник, а просто утраченные чувства. Когда наш народ пал, для меня больше не было пути. И не было никого, кто мог бы подсказать мне, куда идти. И я пошел собственной дорогой. — Он сглотнул. — И это не был хороший путь. Ты, конечно, слышал, что обо мне говорят. — Он взглянул в глаза своему другу. — И все это правда. Если ты отвернешься от меня, я не осужу тебя. Если твоя женщина не захочет, чтобы я был сегодня ночью под ее кровом, я пойму. В моем сердце осталось мало солнечного света, там темнота. Темнота, которая может пасть и на других.

Охотник улыбнулся.

— Солнце разгоняет тьму. Тебе надо только встать до рассвета, чтобы убедиться в этом. Ты рисковал своей жизнью из-за меня в наших прошлых битвах, Свифт. Я настолько верил тебе, что благословил твое обручение с Эми. Если твой путь был тернист, мне жаль, но сейчас я вижу только то место, где покоятся твои ноги. Ты всегда был мне братом. И это никогда не изменится.

— Направляясь сюда, я часто думал о тебе… о тех старых, добрых временах, что мы прожили вместе.

И я надеялся, что нам и дальше будет о чем вспоминать.

Молчание, наполненное воспоминаниями, опустилось на них. Потом Охотник прервал его, спросив:

— И все-таки ты собираешься уехать? Свифт вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу боль расставания в твоих глазах. — Охотник наклонился и пошевелил костер палкой. Вверх взвился сноп искр. — Почему, Свифт? Ты проделал такой длинный путь, чтобы добраться сюда, и, не проспав у нас и ночи, уже поглядываешь через плечо на собственный след позади. Когда мужчина наконец-то находит свой путь, он должен быть глупцом, чтобы вновь потерять его.

Свифт закрыл глаза, глубоко вдыхая чудесный дух вигвама и чувствуя себя бесконечно усталым.

— Иногда мужчине приходится делать вещи, которых ему делать не следовало бы.

— Ты уезжаешь из-за Эми, так ведь? Свифт поднял ресницы.

— Мой приезд сюда ненавистен ей. Все, что она говорит, правда. Она была еще совсем ребенком, когда обручилась со мной. — Он сгорбил плечи. — Как бы я ни любил ее, я не слепец. Она изменилась, Охотник. Старые страхи опять вернулись в ее глаза. Я не уверен, что еще раз смогу победить их. А если нет, то единственным выходом остается сила. Но я не могу снова войти в ее жизнь, сотворив с ней такое. Это будет несправедливо.

— Ты в этом уверен? — Голос Охотника звучал печально. — Если ты и вправду любишь Эми, я вовсе не считаю, что немножко силы — это так уж плохо.

— Силы, Охотник? Это никогда не было в твоих обычаях!

— Нет. — Охотник несколько секунд внимательно прислушивался к звукам снаружи, будто пытаясь удостовериться, что никто из его домочадцев не подкрался к вигваму. — Свифт, то, что я собираюсь сказать тебе, предназначено только для твоих ушей. Лоретта целый месяц будет бросать мою еду в огонь, если узнает об этом. — В глазах у него зажегся огонек. — Она очень любит Эми, да? И мы не всегда сходимся во мнениях, что лучше для нее. Лоретта видит ее своим женским сердцем и старается отгонять от нее любые облачка, чтобы мир Эми состоял из одного солнечного света.

— Похоже, здесь все любят Эми. Я боялся, что ее ученики набросятся на меня сегодня утром.

— Да, очень много любви, но не того рода. — Охотник покусал губы и заговорил, будто взвешивая каждое слово: — Эми… Она как… — Его взгляд уплыл вдаль. — Как-то я встретил в Джексонвилле человека, который ловит красивых бабочек. Он держит их в ящичках пол стеклом. Вот и Эми также живет под стеклом, где с ней ничего не может произойти. Ты понимаешь меня? Она любит своих учеников. Она любит меня и Лоретту и наших детей. Но самой ей никто не нужен, даже тот, от кого она могла бы родить собственных детей.

Свифт вытер взмокшие ладони о черную ткань своих брюк, потом обхватил руками согнутые колени.

— Может быть, она просто не хочет иметь детей, Охотник.

— О, она хочет. Я видел это желание у нее в глазах. Но в ней живет огромный страх. У нее… — его голос упал до шепота. — Когда она приехала к нам из Техаса, она была какой-то не такой. В ней больше не было той храбрости, что была когда-то, и решимости сражаться за то, чего ей хочется.

Свифт обдумывал эти слова, сразу вспомнив пыльную, бесплодную ферму и Генри Мастерса, пьяно покачивающегося в дверях с кружкой мескаля в руке.

— Может быть, что-нибудь еще случилось с ней в Техасе? Я имею в виду, помимо того похищения команчерос.

Охотник опять помешал палкой в костре.

— Не думаю. У Эми нет секретов от нас. — Он пожал плечами. — То, что Санчес и его люди сделали с ней, живет рядом с Эми всегда. Страх — это странная вещь. Когда мы встречаем его открыто, как было с ней тем летом, когда вы подружились, страх становится маленьким. Но когда мы бежим от него, он растет и растет. А Эми очень долгое время именно бежит от него.

Свифт обдумал и это, пытаясь что-нибудь прочесть на лице Охотника.

Тот встретил его взгляд.

— Когда она впервые появилась в Селении Вульфа, она все мечтала о том дне, когда борьба команчей за свое существование наконец-то закончится и ты приедешь за ней. Это были очень хорошие мечты и мечтать об этом было… безопасно. Ты понимаешь? Ты был ее великой любовью, но где-то там, в будущем, и никогда не сейчас. Она никого не подпускала к себе, потому что была обещана тебе. Но годы шли и шли, мечты превращались в прах, и она заполнила свою жизнь другими вещами. Моей семьей. Своими учениками. — Привязанность к ней заставила его голос потеплеть. — Она красивая женщина. Найдется множество мужчин, которые с удовольствием женились бы на ней и наделали бы ей детей, но она остается под стеклом, и до нее никто не может добраться.

— Более чем двадцать человек по очереди изнасиловали ее. — Слова выходили с трудом, застревая у Свифта в горле. — Тот ад, через который они проволокли ее, уничтожил бы большинство из женщин. Эми ведь была еще ребенком. И я думаю, если кто-нибудь и имеет право жить под стеклом, так это она.

— Да, у нее есть такое право, если ты подаришь ей его и уедешь завтра. — Охотник вызывающе поднял дугой бровь. — Но счастлива ли она? Быть в безопасности порой означает и быть очень одинокой.

Свифт отвел взгляд.

— О чем ты толкуешь, Охотник? Я терпеть не могу, когда ты говоришь обиняками. Помни, еще когда я был мальчишкой, я всегда чувствовал себя как на раскаленных углях, когда ты начинал поучать меня.

— Я говорю так для того, чтобы ты сам мог поработать головой, — ответил Охотник с усмешкой. — Я научился этому у одного очень мудрого человека.

— Твоего отца, — мягко рассмеялся Свифт и, вздохнув, прошептал: — Много Лошадей… Чего бы я только не дал, чтобы опять увидеть его, хотя бы на часок. По сей день помню, как сидел у него в вигваме, курил вместе с ним до дурноты, но был слишком молодым и гордым, чтобы признать, что его табак заставлял мой желудок выворачиваться наизнанку. Вот он правда умел говорить обиняками. — Все еще улыбаясь, Свифт достал из кармана свой кисет с Булл Дурхамом и бумагой Ля Круа и ловко свернул самокрутку. Подняв палку, которую Охотник засунул в костер, он прикурил и глубоко затянулся. — Ну что ж, а я люблю прямой разговор. Из того, что ты сказал, я понял одно… — Он выплюнул попавшую в рот крошку табака. — Ты полагаешь, что мне следует остаться. Несмотря на то, что она ненавидит меня такого, каким я стал.

— Ты так думаешь? А может быть, именно ты поможешь разбить наконец стекло и вытащить ее наружу, чего пока не удавалось сделать ни одному мужчине? Мне кажется, она очень напугана тем, что ее мечта воплотилась вдруг в реального человека из плоти и крови, мужчину, который не убежит от нее, стоит ей задрать свой носик и облить его презрением. — Охотник сверкнул снисходительной улыбкой. — Она очень здорово умеет задирать носик. Многие мужчины здесь пытались произвести на нее впечатление, а кончали тем, что, спотыкаясь, убирались восвояси.

— И ты думаешь, что я преуспею там, где они провалились?

— Я просто не думаю, что ты пойдешь к ней с учебником хороших манер в одной руке и снятой шляпой в другой.

— Я все равно не смог бы прочитать такого учебника, даже если бы он у меня был. Господи, Охотник… — Сердитым жестом Свифт засунул палку глубоко в угли. — Она смотрит на меня и все, что видит, — это прошлое, которое вернулось, чтобы преследовать ее. И она права. Я нагляделся таких вещей, которые до сих пор мучают меня самого! Я делал такое, чего не простил бы другому человеку. Она утверждает, что мы больше не знаем друг друга, но правда заключается в том, что Эми слишком хорошо знает меня. Если я останусь здесь, я порву ее жизнь на куски. Когда-то давно она дала мне обещание, и сейчас я мог бы воспользоваться им, но, если я хоть чуть-чуть люблю ее, должен ли я это делать?

— Это можешь знать только ты. — Сделав паузу, Охотник долго смотрел в огонь, потом поднял взгляд. — Что у нее будет, если ты опять исчезнешь за горизонтом, Свифт?

— Ее жизнь здесь. Мир и покой. Добрые друзья, преподавание в школе.

— Ну да, конечно. Подобно тебе, она идет своим кругом. Но хорош ли этот путь?

— Он может быть гораздо лучше того, который смогу предложить ей я.

— Нет, потому что вся ее жизнь здесь — это ничто. — Охотник опять стал печальным. — Чейз как-то нашел раненого молодого енота, которого вылечил и вырастил в клетке.

Свифт чуть не застонал.

— Чувствую, что сейчас последует одна из твоих историй. Что, к чертям, может быть общего между каким-то енотом и нашей бедой?

Охотник поднял руку.

— Может быть, если ты откроешь свои уши, ты поймешь, — он улыбнулся и откинулся назад. — Этот енот, он все время смотрел сквозь прутья на мир, фыркая и мечтая о свободе. Как и Эми, он мог вспоминать прошлое и мечтать о будущем, но сегодняшний его день был ничем. Чейз решил, что жестоко держать его взаперти, и открыл дверцу клетки. Енот, которого крепко потрепал какой-то другой зверь, пришел в ужас и забился в самый дальний угол своей тюрьмы.

Свифт выдвинул вперед нижнюю челюсть.

— Эми же не енот, Охотник.

— Но и она все время прячется в своем темном углу. — Охотник покосился на струю табачного дыма. — Енот умеет здорово кусаться, если его напугать. И Чейз не стал вытаскивать его из клетки, а начал тыкать в него палкой, пока тот не озверел настолько, что забыл о своих страхах и выскочил наружу. Чейз тыкал его этой палкой каждый день, и каждый раз, покидая свою клетку, енот оставался снаружи все дольше и дольше. А потом, наконец, и вовсе справился со своей боязнью свободной жизни. Это история со счастливым концом. Мечты енота о прошлом и будущем стали его сегодняшним днем.

Свифт фыркнул.

— Я же не могу Тыкать в Эми палкой. Говори по делу, если вообще собираешься что-нибудь сказать.

— А я и говорю по делу. Я спас Эми от Санчеса, так? И я лечил ее раны, как Чейз у енота. И опять же как Чейз, я создал для нее здесь очень безопасный мир, в котором она может спрятаться и предаваться своим мечтам. — Охотник кашлянул, жилы у него на шее вздулись. Когда он опять начал говорить, голос его звенел, как туго натянутая струна. — Мое сердце принимает только хорошие вещи, но то, что я сделал, очень плохо. Безопасность стала клеткой, и она оказалась в ловушке, в ловушке своего страха, так как боится ее покинуть.

Указательным пальцем Свифт обвел очертания мальтийского креста, отпечатанного на сигаретной упаковке.

— Ты хоть понимаешь, что у меня нет ничего за душой? Лошадь, немного золота и куча проблем, жгущих мне пятки. Вот и все.

Охотник некоторое время поразмышлял над этим и, как всегда, не предложил никакого решения.

— Будет чертовски просто для нас обоих, если я уеду, — продолжал доказывать Свифт.

— Да.

Но единственное это слово содержало невысказанный вызов.

— Неужели для тебя вовсе ничего не значит, что я стал убийцей? Что ходил в набеги с команчерос? Да случись мне встретить самого себя на улице, я бы сказал: «Вот идет самый грязный подонок из всех, каких я только встречал».

— Я знаю только то, что вижу в твоих глазах.

— А что, если я переверну ее мир с ног на голову и мое прошлое нагонит меня? — Свифт швырнул сигарету в костер. — Завтра, через неделю, через год. Это ведь тоже может случиться, Охотник.

— Тогда тебе придется повернуться и встретить свое прошлое лицом к лицу. Так же как Эми должна повернуться и встретить свое. — Охотник одним движением поднялся на ноги, и его тень заплясала на кожаной стенке вигвама. — Останься здесь, в моем вигваме, ненадолго и прислушайся к своему сердцу. Если, после того как ты его послушаешь, ты все-таки уедешь завтра, я буду знать, что это лучший выход, и приму его. Но сначала обрети себя. Не того мальчика, которым ты был когда-то, не того мужчину, что вырос из этого мальчика, а себя, такого, какой ты есть сегодня. Тогда путь для тебя будет открыт. Оставляю тебя с одной великой истиной. Человек, чье вчера тяготеет над его горизонтом, идет в свое прошлое.В результате он проделывает очень длинный путь в никуда.