Через два дня Поппи выписали из больницы, и мы привезли ее к себе. Честно говоря, мне этого не очень-то хотелось, но выбора у меня не было. Я не могла позволить ей вернуться в пустой дом. Мы не могли исключить возможность того, что она повторит свою попытку. Мы помешали ей убить себя и, следовательно, спасли ей жизнь. Есть старое убеждение, что вы несете ответственность за того, кому спасли жизнь. Я не знала, сколько это может продолжаться, но полагала, что недели две. Она поживет у нас и после похорон, а похороны смогут состояться лишь после того, как полиция даст на это разрешение. Тем временем съемки «Белой Лилии» были опять приостановлены, и Поппи была очень тихой, она как бы окаменела.

Живая бомба с часовым механизмом, думала я. Или, возможно, как и я, лишь живой труп. Именно так в течение последних двух лет я и представляла саму себя. Особенно когда у меня было плохое настроение. Теперь же нас было двое, тихих, печально бродящих по дому.

Позвонил Гэвин. С того воскресенья мы не виделись.

— Я очень сочувствую вам из-за смерти Бо Бофорта. Я думаю, вы с Тоддом были с ним близкими друзьями?

— Да.

Пожалуй, я могла так сказать. Во всяком случае, Тодд с Бо действительно были друзьями.

— Когда я тебя увижу? — спросил он.

— Не знаю. Сейчас у нас живет Поппи Бофор.

— Ну, ты же можешь оставить ее на несколько часов?

— Не знаю. Не уверена. Она немного не в себе. — Я не знала, как это сказать получше. Я не была уверена, стоит ли мне говорить Гэвину о ее попытке самоубийства. Естественно, она имела право на то, чтобы это оставалось ее тайной. — Да и газетчики не оставляют нас в покое. Болтаются возле дома, и телефон трезвонит без конца. Честно говоря, я беспокоюсь из-за Ли. Она неважно выглядит. Мне кажется, что все это чересчур для нее. Она уже немолода. Мы даже не знаем, сколько ей лет. Она никогда нам не говорила. Но я не могу оставить ее одну с Поппи Бофор и детьми. Это будет нечестно по отношению к ней. Нет. Я слишком тревожусь из-за них обеих — Ли и Поппи.

— А как насчет меня? — спросил он мрачно.

— Что насчет тебя?

— А насчет меня ты не тревожишься?

— Еще из-за тебя! Ты молодой, сильный и красивый. Нет, из-за тебя я не тревожусь.

— Вчера вечером в ночном сеансе я видел один фильм. С Айрини Данн. Называется «Улица на окраине». У нее там связь с женатым мужчиной, которая продолжается пятьдесят лет, и каждый год он уделяет ей несколько минут, а она ждет… Год за годом, год за годом. — Я знала этот фильм. Я видела его давно, много лет назад, в кинотеатре на Хай-стрит в Колумбусе, штат Огайо. Это был ужасно слезливый фильм. — Я тебе не напоминаю Айрини Данн?

— Есть немного, — согласилась я. — Что-то в выражении глаз. Но ты несколько полнее.

Нам пришлось нанять охрану, чтобы они не пропускали никого из газетчиков и не позволяли им прошмыгнуть в открытые ворота, когда проезжал кто-нибудь из своих.

Сьюэллен расстроилась, когда приехала ко мне.

— Это что такое? Ты живешь в осажденном лагере?

— Эти газетчики просто охотятся за Поппи. Некоторые из этих чокнутых прознали, что Поппи у нас, и здесь их пасется целая толпа. Разве ты их не заметила?

— Еще бы не заметила! Может, ей лучше поехать к себе домой со всей этой охраной? Тогда ни тебе, ни детям не надо будет жить в такой обстановке.

— Можешь мне поверить, детям это чрезвычайно нравится, — засмеялась я. — Во всяком случае, это продлится еще несколько дней. После похорон они наверняка забудут про Поппи и про Бо тоже. Они найдут что-нибудь новенькое, и Поппи отправится домой. Но, честно говоря, я не представляю, что она будет делать одна в своем доме, когда все это кончится. Пойдем ко мне, ты мне все расскажешь. Как вы там встретились в Остине?

— А где Тодд?

— Еще не вернулся со студии. Работает допоздна. Решает, что теперь делать с картиной.

Мы прошли в мою комнату, и я даже не спрашивая Сьюэллен, будет ли она что-нибудь пить, сделала себе коктейль… И, как я и ожидала, она бросила на меня осуждающий взгляд. О Боже, грустно подумала я. Происходит именно то, чего я опасалась: она собирается превратиться в одну из убежденных трезвенниц, которые заставляют любого человека, случайно пригубившего рюмку, почувствовать себя так, словно в пору обращаться в общество «Анонимные алкоголики». С другой стороны, то, что она увезла Пити из этой наркологической лечебницы, еще не значило, что она откажется от своих принципов, убеждений и всего того, что всегда осуждала. Со временем, думаю, она станет вполне нормальным, терпимым человеком. Разве время не улаживает все проблемы?

— Теперь расскажи мне обо всем. Что сказал Пити, когда увидел вас с Говардом?

— Ну как ты думаешь? Когда Говард сообщил ему, что мы забираем его домой, он заплакал. Между прочим, Говард тоже плакал. Они минут пять тискали друг друга, прежде чем Пити побежал в свою комнату собирать вещи. А в самолете он торжественно поклялся мне, по крайней мере раз сто, что будет хорошим мальчиком.

— Ты не веришь ему?

— Возможно, Говард верит. Сейчас они дома. Разговаривают по душам. Мне кажется, что самое главное это не то, верю я Пити или нет. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью поверить ему снова. Самое главное, что у них с Говардом установились доверительные отношения. Тодд заставил меня это понять. — Я кивнула и вздохнула. — А где Поппи? Я, разумеется, приехала повидаться с тобой, но и ей надо высказать свои соболезнования.

— Она наверху. Она почти не выходит из комнаты. Я поднимусь спрошу, не спустится ли она, чтобы поздороваться с тобой.

Поппи спустилась, и они с Сьюэллен обменялись несколькими фразами, затем она попросила извинить ее и опять пошла к себе.

— Она неплохо держится, по-моему, — заключила Сьюэллен.

— Да. Мне кажется, она крепится до похорон. Видимо, она решила пройти через это. А что потом — не знаю.

— Ты думаешь, она останется в Лос-Анджелесе? — спросила Сьюэллен.

— Представления не имею. И она, по-моему, тоже.

— А как ты, Баффи?

Я широко раскрыла глаза:

— А что со мной?

— Не нужно смотреть на меня своими невинными зелеными глазами. Что ты собираешься делать в этой ситуации?

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— У тебя роман с Гэвином Ротом.

— Ты с ума сошла!

— Не забывай, с кем разговариваешь, Баффи. Тебе еще ни разу не удавалось что-либо от меня скрыть. Я подозревала что-то в этом роде. После тех выходных я абсолютно в этом убеждена. И не думаю, что в этом убеждена только я одна.

— О ком ты? О Говарде? Неужели Говард тоже думает, будто у меня роман с Гэвином? — насмешливо произнесла я.

— Нет, не Говард. Говард никогда бы о тебе такого не подумал. Ты его знаешь. Это сама невинность. Он никогда ни о ком ничего плохого не подумает. Особенно о тебе. Говард даже не подозревает, что у вас с Тоддом какие-то проблемы.

— Откуда ты это взяла? Я никогда тебе не говорила, что у нас с Тоддом проблемы. Ты делаешь какие-то непонятные выводы. Но если не Говард, то кто же об этом думает? О нас с Гэвином? Скажи мне? Кто? — Она не ответила. Но ей и не надо было. Я засмеялась, подлила себе еще. — Ты говоришь глупости, Сьюэллен.

— Я хочу помочь тебе, — тихо проговорила она. — Позволь мне сделать это.

Я налила себе виски со льдом.

— Мне не в чем помогать.

— Тебе плохо, и ты не хочешь мне сказать, в чем дело, но не надо убеждать меня, будто все в порядке. У тебя связь с Гэвином Ротом из-за того, что между вами с Тоддом что-то произошло. — Она посмотрела на меня прищурившись. — Разве нет? Ну-ка, посмотри мне в глаза, — приказала она. — Я это чувствую. Это Сюзанна? У меня было какое-то смутное ощущение, что Сюзанна сделала какую-то гадость…

Я всегда говорила, что Ли — ведьма, но теперь я подозревала, что и Сьюэллен обладает даром ясновидения. Или же это свойственно каждой женщине, это просто женская интуиция?

Хлопнула входная дверь, и мы обе вздрогнули.

В комнату, широко улыбаясь, вошел Тодд. Вполне естественно. Он видел, что машина Сьюэллен стоит во дворе.

— Еле проскочил в ворота. Мне пришлось показать этим ребятам три удостоверения, прежде чем убедил их, что живу здесь. Посмотрите, что у меня есть. — Он вернулся в холл и вытащил четыре огромных пакета, набитых оранжево-желтыми цветами. Комната сразу же заполнилась острым, резковатым запахов ноготков.

Сьюэллен засмеялась.

— Что это ты придумал? — спросила она. — Скупил весь цветочный магазин?

— Не совсем. Уличный торговец. Прямо у ворот студии. Он хотел распродать побыстрее весь свой товар и уступил мне все это богатство по дешевке. Ты же знаешь, я не могу устоять, если есть возможность сэкономить, — усмехнулся он.

Однако я не ответила на его улыбку и сухо сказала:

— Мне всегда казалось, что ты не жалуешь уличных торговцев. Ты всегда говорил, что они подрывают экономику. Они не платят налогов.

— Да, верно, — огласился Тодд. Улыбка исчезла с его лица. — Но я помню, что, когда мне было лет четырнадцать, я тоже чем-то торговал на улицах, и однажды один псих подошел ко мне, купил весь мой товар и дал мне бумажку в сто долларов! Это было моим самым ярким впечатлением за всю жизнь. — Он пожал плечами. — И когда я увидел эти ноготки, я вспомнил еще кое-что. Я вспомнил тот день в Булонском лесу, в наш медовый месяц, как ты тогда восхищалась ноготками! — Он смотрел мне прямо в глаза, умоляя вспомнить.

Я взяла оранжевый цветок из одного из пакетов, поднесла к носу. Там, во Франции, весь воздух был пропитан их ароматом.

— Цветы уже так не пахнут, как пахли когда-то. Ты заметила это, Сьюэллен? — Я бросила цветок обратно в пакет.

Глаза Сьюэллен перебегали от меня на Тодда и влажно блестели. Затем она опять посмотрела на пакеты.

— Здесь их не одна сотня.

— Да, — сказала я. — Возьми часть домой. Не меньше половины.

Мы заставили ее взять два пакета, и Тодд пошел на кухню принести вазы для остальных цветов. Да, естественно, я помнила тот день в Булонском лесу… Мы бегали и прыгали, как дети, но целовались, как настоящие любовники, каковыми мы и были. Конечно же, я помнила. Как же я могла забыть?

Он вернулся с вазой, наполненной цветами.

— Пожалуй, я отнесу этот букет Поппи. Может быть, он немного поднимет ее настроение.

— Это ты хорошо придумал.

Неужели он действительно верил в это? В то, что ваза с цветами сможет успокоить Поппи в ее горе? Мужчины — такие странные существа. Они думают, что посылка от цветочника способна исправить все то зло, которое они причинили.

Я пошла спать.

Он вошел в нашу комнату, на цыпочках подошел к моей кровати и слегка охрипшим голосом прошептал:

— Баффи Энн? — Я не ответила. Я же спала. Очевидно, он принес одну из ваз в спальню, потому что я опять почувствовала этот сильный острый запах.

— Когда? — услышала я его хриплый шепот.

Я в отчаянии зарылась лицом в подушку, кулак под простыней раздавил хрупкую жизнь одного из желтых ноготков, который я взяла с собой в постель.