85
До конца недели я не могла думать ни о чем другом, кроме своего бегства из кабинета Гэвина во вторник. Интересно, это конец? Хочу ли я, чтобы это был конец? Так быстро? С самого начала мне бы следовало все понять. Я должна была бы понять, что Гэвин — человек серьезный, и те отношения, которыми я собиралась ограничиться, он долго терпеть не станет. Что рано или поздно они или совсем прекратятся, или же перерастут в нечто более серьезное. И он не мог не понимать, что я не тот человек, который способен на более серьезные отношения. Я не могла решить, стоит ли мне продолжать регулярно ходить к нему по понедельникам.
В пятницу утром позвонила Сьюэллен. Она сказала, что будет дома весь день и предложила забежать к ней. Мы уже давно не говорили с ней по душам. Я поехала к ней после обеда, надеясь, что она не станет меня допрашивать.
(Под горку вдоль долины к Сьюэллен едем мы.
И день хорош, и знает путь лошадка…)
Нет, это был Лос-Анджелес, и лошадей здесь мало. Одни автомобили. Много-много автомобилей, переходящих из ряда в ряд, наполненных энергичной музыкой. У светофора девушки начинали причесываться. Большинство машин было спортивного типа, на многих бамперах были наклейки. Наклейки с дорожными лозунгами. Действительно, как без них обойтись?
Я свернула в квартал, застроенный домами из стекла и темного дерева. Я вспомнила, что Сьюэллен выбрала этот район из-за детей, поскольку он был в стороне от оживленных магистралей с их бесконечными потоками машин. Я взбежала по ступеням террасы, и Сьюэллен, в белом поварском фартуке, с волосами, заплетенными в две косички, открыла мне дверь. Из недр дома доносились аппетитные запахи.
— Я думала, ты готовишь в том домике, что вы восстановили с Клео.
— Сегодня у меня выходной, и я готовлю для семьи. Я подумала, что пора их побаловать.
Я прошла за ней в кухню, оборудованную по последнему слову науки и техники, отделанную выбеленным дубом. Она соединялась с оранжереей, где росли герани, цвели орхидеи, было множество разных трав.
— Ну, и что происходит? — как бы между прочим спросила Сьюэллен. Слишком уж между прочим. С того самого дня, как моя сестра потребовала, чтобы я отдала свои драгоценности ради спасения брака, она относилась ко мне с подозрением.
— Ничего особенного.
— Ты еще ходишь к этому психоаналитику?
— Да, хоть какое-то развлечение, — ответила я. — Вы с Клео работаете без передышки, а Кэсси возится с матерью… И Сюзанна тоже работает, — поспешно добавила я, не желая, чтобы у Сьюэллен возникло хоть малейшее подозрение, почему это я не вспомнила о ней. — Мне просто не с кем поиграть. А если у женщины нет дела, то она набрасывается на детей и мужа. Она без конца их воспитывает. Разве не так?
Она проигнорировала мое последнее замечание.
— У тебя есть и друзья.
Я поморщилась:
— Ничто не заменит старых друзей.
— Твоя беда, Баффи, в том, что ты привыкла работать. Для тебя это было лучше.
— Ты так никогда раньше не считала. Там, в Огайо, ты всегда говорила, что я должна сидеть дома с детьми.
Она открыла дверцу духовки, посмотрела внутрь и опять захлопнула дверцу.
— Это было давно, а сейчас — совсем другое дело. То было в Огайо.
— Ну и что? Какое это имеет значение?
— А то, что там было меньше соблазнов…
— Не понимаю, что ты хочешь сказать.
— Кроме того, твои дети уже большие. Почему бы тебе не начать работать на студии, Баффи? Ты сможешь быть им полезна. Ты им нужна. Говард говорит, что Тодду нужен человек, чтобы управлять компанией звукозаписи.
Я скривилась.
— Ах, это. Очередной продукт деятельности Тодда по омоложению. Реформированная «Голд рекордз Компани».
— Говард говорит, что Тодд действительно вернул этой компании былую славу.
— Да. Думаю, им здорово повезло, что у них оказались записи Бо. Но если дела у них идут настолько хорошо, то зачем им я?
— Что с тобой происходит? Неужели тебе безразлично, что Тодд из сил выбивается?.. Да и Говард тоже? Они же работают на износ.
— Тогда пусть Тодд переложит часть работы на других исполнителей. И если ты не перестанешь меня воспитывать, я поеду домой. Я приехала сюда немного поболтать и развлечься, а не для того, чтобы ты меня здесь пилила.
— А что думает Тодд о твоем посещении психиатра?
— Не знаю. Я с ним это не обсуждала.
— Баффи, ты счастлива?
— Ну и денек! Ну что это за вопрос? Конечно, я счастлива. О такой жизни, как у меня, мечтают все молодые американки. Ведь я живу в Беверли-Хиллз.
— И что, жизнь в Беверли-Хиллз делает тебя счастливой?
— Ну разумеется. Это означает, что если я буду проявлять осторожность и держаться поближе к дому и к бульвару Сан-сет, то так и просижу в этой золотой клетке. В Южной Калифорнии именно это и означает счастье. И еще раз повторяю, Сьюэллен, я приехала к тебе не для того, чтобы меня допрашивали.
— И почему же ты приехала?
— Потому что ты меня пригласила. Я уже сказала — просто поболтать. А также посмотреть, как ты. Проверить, нет ли у тебя каких-либо проблем, — улыбнулась я ей.
— А у тебя, Баффи?
— Что у меня?
— Возникли какие-то проблемы?
Я встала и подошла к плите. Затем подняла крышку, сунула палец в кастрюлю, потом облизнула его:
— Вкуснота!
— Это не ответ!
— Что здесь происходит, Сьюэллен, что это за семейные обеды?
— В последнее время я обычно готовлю для других, а домой — детям и Говарду приношу то, что останется. Но когда появляется возможность, я стараюсь приготовить для Говарда что-нибудь особенно вкусное и питательное, по-настоящему домашнее, так, чтобы он потом целый месяц об этом вспоминал. В конечном счете, — добавила она после небольшой паузы, улыбнувшись, — я хочу его испортить для какой-нибудь похотливой киски, которая обрушит на него африканские страсти, но будет держать на йогурте.
Я засмеялась, довольная тем, что у Сьюэллен еще осталось чувство юмора.
— Помнишь, когда мы были совсем девчонками, ты говорила: «Обращайся с ними хорошо, но разносолами не балуй».
Она улыбнулась при этом напоминании.
— Да.
— Ну пахнет ужасно вкусно. Как будто я умерла, попала в рай, и мама готовит обед.
— Это не мамин обед. Это еврейская кухня.
— И когда это ты начала приобщаться к еврейской кухне?
— В последнее время я стала читать книги по еврейской кулинарии… просто так, для развлечения. Мне хотелось, чтобы Говард ел то, к чему привык с детства, чтобы он понял, что этот дом из стекла и дерева — это его дом. А дом — это то, где находится сердце, Баффи.
— О Боже! Перестань все обобщать! Будь поестественней. Так что все-таки у тебя в кастрюле? Когда я обмакнула палец, мне показалось, что вкус божественный.
— Это голубцы.
Я опять заглянула в кастрюлю. Пухлые капустные колбаски плавали в томатном соусе, сверкая блестками жира. Я опять сунула палец и отколупнула кусочек, слегка обжегшись. Сунула в рот.
— М-м-м! Горячо, но объедение!
— Ты сядь. Сейчас дам тарелку и нож с вилкой.
Я покачала головой.
— А что еще ты приготовила?
— Циммес.
— Что это за тиммес?
— Не тиммес, а циммес. Это сладкий картофель, морковь и чернослив. — Она открыла крышку кастрюли, и я опять сунула туда палец. — Подожди, — остановила меня Сьюэллен. — Сейчас дам тарелку. Садись.
— Нет. Между прочим, кисонька-лапонька, у нас дома такое готовилось. Только мама называла это морковным рагу.
— По-моему, ты ошибаешься. Мама предпочитала немецкую кухню.
Я покачала головой.
— Мне кажется, по вкусу это очень похоже. А ты как считаешь?
— Ну вообще-то сходство есть, — согласилась она и открыла дверцу духовку. Я заглянула внутрь.
— Ага. А это лапшевник, — торжествующе объявила я. — Разве не так?
— Да. Это кугель. С золотистым изюмом.
— А мама предпочитала черный изюм. Представляешь, я ни разу после смерти мамы не пробовала лапшевник. Дай мне рецепт. Может, сумею уговорить Ли приготовить его.
— Хочешь кусочек?
— Да. Только поменьше. Просто тонюсенький ломтик. Не хочу портить фигуру.
— От маленького кусочка ты не растолстеешь.
— О Господи! Ты говоришь прямо как еврейская мамаша. Или по крайней мере мне кажется, что так говорят все еврейские мамаши.
Как я и предполагала Сьюэллен отрезала мне здоровенный кусище, и я, со стенаниями, съела все до последней крошки.
— М-м-м, потрясающе, — заключила я, собирая вилкой последние кусочки.
— У меня есть еще говяжья грудинка.
— Хочу взглянуть.
— Она в холодильнике — охлаждается. Я потом сниму с нее жир, залью специальным постным соусом и положу в духовку, чтобы разогреть. Но давай-ка я тебе лучше покажу десерт.
Она протянула мне украшенный клубникой торт.
— Это тоже еврейский торт? — спросила я, стараясь не улыбнуться.
— Нет, мой любовный торт. — Она наклонила блюдо так, чтобы я смогла увидеть верхушку. Там было кремом написано: «Я люблю тебя, Говард».
— О Господи! — И я расплакалась.
— Что случилось? Ну я так и знала, что что-то не так!
— Все так, — возразила я, вытирая глаза кухонным полотенцем. — Просто растрогалась, только и всего. И торт прекрасный и чувства тоже. Старина Говард сегодня вечером будет ужасно доволен. Его ждет такой ужин! И еще торт! Но, Сьюэллен, Говард и без торта прекрасно знает, что ты его любишь.
— Это так, но ты же помнишь, как в том старом анекдоте: «Ведь хуже-то не будет».
— Нет, не знаю. Расскажи.
— Старый актер играет в какой-то еврейской пьесе, но ему становится плохо, и он умирает на сцене. Поднимается шум, тело уносят, на сцену выходит директор театра и говорит, что из-за смерти артиста спектакль продолжаться не будет. В зале встает пожилой еврей и возмущается. Директор ему говорит: «Просим прощения. Но человек умер, и мы ничего не можем поделать». Тогда этот старик советует: «Поставьте ему клизму». Директор в ответ: «Он умер. Она ему не поможет», но старый еврей замечает: «Да, но хуже ведь не будет!»
Я от души посмеялась и взглянула на часы.
— Уже почти три. Я пойду. Скоро придет школьный автобус с дочкой Кэсси, Дженни, и Мэтти. Ты знаешь, что они учатся в одном классе, и Дженни в выходные погостит у нас? Хочу убедиться, что все в порядке, и Дженни высадят там, где нужно.
— Но ты только что пришла. Почему бы тебе не позвонить Ли и не попросить, чтобы она их встретила? Тогда ты сможешь еще побыть у меня, ни о чем не думая.
— Ну хорошо. — Я набрала номер своего телефона, и после десяти гудков Ли сняла трубку. — Дома все в порядке? Дженни уже приехала? — Ли в ответ что-то буркнула. — Вот и хорошо. Скоро буду. — Я повесила трубку.
— А почему Дженни оказалась у тебя?
— Кэсси поехала в Паоло-Альто повидаться с Уином Уинфилдом.
— Это тот, который жил с ней по соседству?
— Угу.
Сьюэллен внимательно на меня посмотрела.
— А Дженни — это его дочь?
— Да, только никому об этом не говори.
— Совершенно не понимаю Кэсси. Она не живет с Гаем, причем уже довольно давно. А Уин — отец Дженни. И коли она поехала с ним повидаться, то, как я понимаю, она питает к нему какие-то чувства. Почему же она не разведется с Гаем и не выйдет за Уина замуж? Или, по крайней мере, не станет с ним жить?
— Потому что для других жизнь совсем не такая простая штука, как для тебя, Сьюэллен. У тебя всегда все было просто и понятно. Ты принадлежишь к немногим счастливчикам. Между прочим, а где мои племянники? Они скоро придут? Мне бы хотелось увидеть их.
— Ах уж эти детки! Они редко бывают дома. Пока они маленькие и ты привязана к дому, то, кажется, отдала бы все на свете за несколько свободных часов. А когда они вырастают и больше проводят времени со своими друзьями, чем с тобой, тебе ужасно не хватает их общества. Пити постоянно пропадает на репетициях оркестра, а Бекки — на уроках Закона Божьего.
— Закона Божьего? Какого закона? — Мы с Сьюэллен никогда не были особенно религиозными и редко ходили в церковь.
— Бекки собирается обратиться в иудаизм. Она сама того хочет.
— Сначала эта еврейская кухня, теперь Бекки собирается… Вы что, все собрались принять иудаизм?
Наверное, мои слова прозвучали нахально, слишком нахально, потому что Сьюэллен рассердилась.
— Никто не говорит, что я собираюсь принять иудаизм. Бекки выбрала для себя эту религию, и она сама так решила. И что в этом плохого? Что плохого в том, если и мы с Пити тоже примем эту веру? Хорошо, когда все в семье одной веры, и не имеет никакого значения, что это за вера. Лично я считаю, что для ребенка намного лучше ходить в религиозную школу, чем слоняться по Голливудскому бульвару, накачиваясь наркотиками.
В этом была вся Сьюэллен. Никаких полутонов. Черное и белое. Ей все было ясно в жизни. А у меня все так туманно. Я даже не могла понять, хочу ли в понедельник опять пойти в приемную Гэвина. Не стало ли это место слишком опасным?
Когда я приехала домой, то выяснила, что к ужину у меня больше народу, чем я рассчитывала. Меган привела свою подругу Фоун, которая тут же позвонила матери и попросила разрешения не только поужинать с нами, но и остаться на ночь. Ее мать великодушно согласилась. А Митч привел домой своего друга Хайана. Ему тоже разрешили остаться поужинать, но, к сожалению (смотря чьему), разрешения на то, чтобы переночевать у нас, он не получил.
В честь Фоун, Дженни и Хайана Ли приготовила тефтели с макаронами — не самое мое любимое блюдо — и накрыла стол в комнате, где мы обычно завтракали, приготовив тарелку и для меня.
— Ли, я буду ужинать в другом месте.
— Нет, вы никуда не пойдете. — Я молча ждала, чтобы Ли продолжила, поскольку, как я поняла, она что-то хотела сказать. — Звонил мистер Кинг. Вы с ним никуда сегодня ужинать не идете. Все отменяется. — Она полезла в карман и вытащила оттуда смятый кусочек бумажки. — Он сказал, что вы встретитесь с ним на простреле. В девять часов.
Я с недоумением посмотрела на нее. Простреле? Ах, наверное, на просмотре. Ну конечно же. Мы должны были встретиться с Даннами, поужинать с ними, а затем пойти на просмотр на площадку МГМ.
— Но здесь очень маленький стол, Ли. Мы просто не поместимся. Почему мы не ужинаем в столовой?
— Зачем? — возмущенно спросила она. — Чтобы они роняли макароны на тот красивый ковер? Вы этого хотите?
(Да, Ли, ты — мудрая женщина. Ты сразу видишь, когда женщина стремится к саморазрушению).
Я положила себе творога и присела с ребятами.
— А почему вы не едите тефтели с макаронами? — сердито поинтересовалась Ли. — Это не еда.
— Я на диете. А почему вы не пододвинете еще один стул и сами не поедите макарон? — спросила я ее.
Она крутилась вокруг стола, подтирая, подкладывая еще гарниру и следя за порядком за столом.
— Я уже ела.
Никто никогда не видел, чтобы Ли ела что-нибудь существенное. Я подозревала, что пока ее никто не видел, она беспрерывно поглощала сладости. Она имела на это право. В ее возрасте она имела право делать то, что хочется.
Митч и Хайан попытались положить себе большую часть содержимого миски с тефтелями.
— Эй, вы там, — обратилась я к Митчеллу. — Не будьте поросятами. Оставьте другим хоть немного.
— У нас растущие организмы, — отозвался Митч, выпендриваясь перед своим приятелем. — Нам нужно больше мяса, чем девчонкам. — И они с Хайаном громко загоготали.
— Хам, — отрезала Меган.
— Мне кажется, это тоже не очень-то вежливое слово, — заметила я.
— Я тоже растущий организм, — вмешался Мэтти и встал на стул, чтобы взять себе еще одну тефтельку.
О Господи, подумала я, и этот тоже считает себя мужчиной. Ли, шлепнув Мэтти по попке, усадила его и пустила миску с тефтелями по кругу. Микки схватил тефтелину руками, и Ли шлепнула его по пальцам. Меган опять пробормотала: «Хам», я сказала: «Микки, возьми вилку» и подумала, что, вместо того чтобы решать вопрос о том, стоит ли продолжать отношения с Гэвином, мне бы следовало сидеть дома и учить детей, как вести себя за столом.
— Оставь его в покое, — сказал Митч. — Мужчина должен есть как мужчина, — и они с Хайаном опять разразились хохотом.
Митчелл явно решил сегодня относиться к женщинам свысока. Я взъерошила его темно-рыжие волосы.
— Эй, поосторожнее. Здесь все равны, все взаимно вежливы и все получают равную порцию тефтелей. Ясно?
Меган и Фоун взглянули на Митчелла и Хайана с превосходством и даже с некоторым презрением.
— Мама, представляешь, что вытворяют мальчишки в школьном буфете? Они кидаются едой. А им уже четырнадцать-пятнадцать. Ты можешь себе представить?
— Ужасно странное поведение, — засмеялась я.
Дженни старательно прожевала свой кусок, затем проглотила и только тогда заговорила:
— Манеры мальчишек просто ужасные, вы согласны, миссис Кинг?
Я с трудом сдержала улыбку. Сегодня не только мальчики решили смотреть свысока на противоположный пол.
— У тебя, Дженни, очень хорошие манеры. Надеюсь, что мальчики за этим столом смогут у тебя кое-чему поучиться. — Она просто расцвела от удовольствия.
Ли подложила Микки еще немного горошка. Он стал его сталкивать — сначала с тарелки, затем со стола на пол, — потом взглянул на старшего брата, ища одобрения своим действиям. Я уже было сама собралась шлепнуть его по руке, но Ли пробормотала:
— И она еще хочет, чтобы эти поросята ели в столовой.
В эту минуту зазвонил телефон. «Она», как меня окрестила Ли, вскочила и бросилась к аппарату, чтобы опередить Меган. Однако, я пошла на кухню, поскольку в малой столовой было слишком шумно.
Это был Гэвин! Я впервые слышала его голос по телефону и испытала какое-то странное чувство — как будто у меня внутри затрепетала целая стайка бабочек. Рассердившись на этих бабочек, я резко произнесла:
— Не надо звонить сюда.
— Почему? Врач может позвонить своей пациентке, — возразил он.
— Вы звоните мне насчет нашей следующей встречи, доктор? По-моему, вы назначили ее на понедельник…
— Я говорю из дома, — сказал он. — Вы одни? Вы можете со мной говорить?
— В настоящую минуту, да, — осторожно ответила я. — Но вообще-то нет. В чем дело? Что вы хотите?
— Как нелюбезно! Я просто хотел узнать, как ваши дела.
— Мы ужинаем. Дети и я, и друзья моих детей. И еще Ли.
— Я сегодня весь вечер буду дома. Вы не могли бы прийти, когда поужинаете?
— Нет.
— Я буду ждать.
Как быстро мужчины адаптируются, подумала я. Как легко их засасывает болото. Еще несколько дней назад Гэвин переживал, что завязал роман с замужней пациенткой, а теперь звонит мне домой и настаивает на том, чтобы я бросила семью, семейный очаг и помчалась к нему.
— Нет. Я не могу… Мне сегодня надо быть на просмотре. В девять часов. Там я встречаюсь с мужем.
Он ответил не сразу. Очевидно слово «муж» немного охладило его. Но затем он произнес:
— Приходите на часок перед просмотром.
И сразу же повесил трубку. Да, похоже, Гэвин довольно быстро расстается со своими этическими принципами. Меня это обрадовало. Человек, у которого есть идеалы, слишком хорош, слишком совершенен и уязвим. И делал слишком уязвимой саму меня. И это все вело к решению, а я уже приняла решение. Однако, оно не имело ни малейшего отношения к доктору Гэвину Роту.
Затем я задумалась о его квартире. Я сказала ему, что не приду, но сомневалась, что он мне поверил. Я не спросила у него адреса, я его уже знала. Я записала его на случай, если доктор мне срочно понадобится.
Ну конечно же, если я отправлюсь к нему, то у нас найдется о чем побеседовать. Он все же был психиатром, и мне было бы интересно поговорить с ним о некоторых проблемах, поскольку я уже не могла обсуждать свои проблемы с мужем, такие, например, как проблемы переходного возраста моих мальчиков. Нужно ли подавлять или же, наоборот, поощрять их восприятие себя мужчинами? И почему это так получается, что у Сьюэллен все в жизнь просто и понятно, а у меня все идет кувырком?
Отвлекшись на свои мысли, я не прислушивалась к разговору за столом. Ли пошла в кухню принести из холодильника мороженое, и неожиданно для меня донеслось, как Митч говорит своим слушателям:
— …И тут я ему как врежу! — и все засмеялись, даже Меган и Фоун.
— Вот прекрасно, Митчелл, — сказала я, хотя и не слышала начала его истории. — Лучший способ решить все споры.
Ли принесла поднос с мороженым, и я помогла ей раздать вазочки. Затем подняла голову и увидела, что в дверях стоит Тодд. В холле позади него было темно, в полутьме он показался мне прежним Тоддом, и сердце мое сжалось. Похоже, что в последнее время у меня проблемы с внутренними органами. Все время что-то трепыхается, сжимается или замирает.
Я быстро заморгала, чтобы увидеть его таким, каким он стал теперь. Вообще-то он не так уж и изменился. Темно-рыжие волосы слегка поседели и были более тщательно причесаны. Загар теперь стал постоянным, а еще мой муж носил костюмы. Да, и еще его улыбка. Теперь она казалась явно принужденной, хотя раньше была такой же естественной, как утреннее солнышко.
И что это он здесь делает? Ведь он где-то занят. А в девять должен быть на просмотре.
— Сюрприз! — закричала я ради детей. — Посмотрите, кто пришел ужинать! — И только Ли, бросившая на меня мрачный, сердитый взгляд, должно быть, почувствовала ядовитые нотки в моих приветливых словах. — Так жаль, что ты опоздал. Все тефтели съедены.
— Да, папа, — согласился Митч. — Здесь, если не успеешь, то останешься голодным.
Тодд положил руку Митчеллу на плечо и сказал:
— Бьюсь об заклад, что, если я пойду наверх переодеться, то к тому времени, как спущусь сюда, Ли найдет что-нибудь и для меня. Правда, ребята?
— Да, папа.
— Обязательно.
— Конечно найдет, папа!
— А ты как считаешь, Дженни? — спросил он маленькую дочку Кэсси, касаясь ее подбородка.
— Да, конечно, мистер Кинг, она вам что-нибудь найдет.
(Старый обаяшка Тодд).
Ли исчезла в кухне, стараясь угодить этому обаяшке.
— Решил отменить свою деловую встречу, из-за этого пришлось отменить и наш ужин, — виновато улыбнулся он мне. — И на просмотр тоже не пойду. Если видел один просмотр, то, значит, видел все. — Наша старая семейная шутка. Я равнодушно посмотрела на него. Так равнодушно, как только могла. — Я подумал, что мы, для разнообразия проведем этот вечер все вместе — ты, я и дети. — Я по-прежнему молчала, и он обратился к детям: — Ладно. Сейчас вернусь.
К тому времени, как он спустился, переодевшись в белый джемпер и джинсы, Ли уже приготовила антрекот с жареной картошкой. Да, для Тодда она все-таки решилась включить микроволновую печь!
— Ну и ну, — произнес Митч, уставившись на мясо. — Нам дали только тефтели с макаронами. Везет тебе.
— Конечно везет! — согласился Тодд, поливая мясо кетчупом. Он посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, но я не ответила на его улыбку. — И кто будет играть со мной в летающие тарелки, когда я поужинаю?
— Я!
— И я!
— И я, папа!
— А ты, Меган? А ты Фоун? Вы разве не хотите поиграть?
Меган и Фоун обменялись взглядами, затем кивнули друг другу. Они окажут ему такую честь.
— Конечно, папа, мы тоже будем играть.
— А как же мы будем играть на улице, мистер Кинг? — с беспокойством в голосе спросила Дженни. — Уже темно.
— Сейчас сделаем так, Дженни, чтобы стало светло, чтобы мы могли поиграть. — Он пошел в кухню, где располагались распределительные электрощиты. И спустя секунду через стеклянные двери мы увидели, как на улице зажегся свет. Он вернулся и сел. — Ну что, Дженни, разве я не волшебник? Разве я не сделал так, чтобы ночью стало светло?
Дженни довольно засмеялась:
— Да, мистер Кинг.
(О да, мистер Волшебник. Изображаешь из себя Бога?) Но все же я не могла не помнить о том, что когда-то тоже считала его волшебником.
— А как ты, Баффи Энн? — спросил меня Тодд, разрезая мясо. — Ты будешь с нами играть в тарелки? Эй, ребята, вы хотите, чтобы мамочка поиграла с нами?
Они все завопили в ответ, соглашаясь с ним, однако я заметила, что здесь они не проявили такого энтузиазма. Очевидно, я вызывала у них меньше энтузиазма, чем хозяин дома.
— Я бы с удовольствием, — ответила я. — Но у меня встреча. Сегодня собирается комиссия по приобретениям в музей. Я собиралась пойти туда перед просмотром, — добавила я, хотя мы с Тоддом оба знали, что еще пару часов тому назад намеревались пообедать с Даннами, а затем пойти на просмотр.
Тодд спокойно посмотрел на меня.
— Может, пропустишь? Я собирался после того, как мы поиграем, почитать что-нибудь перед сном Дженни, Микки и Мэтти, а затем вместе с остальными сесть поиграть в «монополию».
Ох, и хитрый же, заговорил о том, чтобы почитать малышам перед сном, чтобы они не возмущались из-за того, что им не предлагают играть в «монополию». Но здесь он немного ошибся. Старшие ребята с большим удовольствием поиграли бы в видеоигры.
— Нет, — решительно произнесла я. — Не могу пропустить собрание. Но, может, вместо меня с вами поиграет Ли? Вы как, Ли?
Как и можно было ожидать, Ли бросила на меня один из своих сердитых и мрачных взглядов.
Даже садясь в машину, я еще не была уверена, что поеду к Гэвину. Для меня было важно просто уехать из дома, чтобы заставить Тодда поломать голову, куда я на самом деле поехала.
Я свернула на восток, в сторону бульвара Сансет, и ехала безо всякой цели, пока не оказалась в Голливуде. Затем повернула и поехала по Сансету на запад, стараясь принять какое-нибудь решение. Во всяком случае, посетить Гэвина в его квартире было гораздо серьезнее, чем соблазнить в его кабинете. Это уже поступок, и он мог иметь далеко идущие последствия. Я это понимала, и уж если я к нему приеду, то он тоже это поймет, и для нас не будет пути назад.
Неожиданно для себя я оказалась на углу Беверли-Гленн и решилась — свернула налево, пересекла правый ряд, подрезав серебристый «ягуар». Когда молодой человек, сидевший в машине, высунулся из окна и назвал меня шлюхой, я не могла с ним не согласиться. Я мчалась в сторону бульвара Уилшир. Чем скорее это произойдет, тем лучше.
Я оставила машину в подземном гараже и на лифте поднялась в вестибюль.
— К доктору Роту, — сказала я швейцару.
— Как мне доложить о вас, мадам?
(О Господи! Это, действительно, был решающий шаг). Неужели Гэвин не понимал, что я не хотела афишировать свое появление здесь? Почему он не оставил распоряжения, чтобы меня просто сразу же пропустили к нему?
— Мата Хари, — брякнула я.
Человек поднял трубку переговорного устройства.
— Сэр, к вам миссис Мата Хари. — Он слушал, что ему говорят на другом конце провода. — Доктор Рот просит вас подняться. Лифт справа. Квартира 1106.
Я разозлилась, что он не ждет меня у двери лифта. Я огляделась, чтобы найти дверь квартиры 1106. Теперь мне надо искать его квартиру, звонить в дверь, ждать, пока он откроет, как обыкновенный голливудский бабник.
Когда он наконец отворил дверь, меня поразил его вид. Он был в джинсах, босиком, грудь, покрытая курчавой светлой порослью, обнажена. Я не знала, что именно ожидала увидеть, но не столь… неформальный вид. В этом было что-то чересчур… интимное.
— Почему же это вы так плохо подготовились? — спросила я ворчливо. — Мне что, действительно надо было проходить допрос там, внизу?
Он улыбнулся своей обаятельной улыбкой Роберта Редфорда.
— У вас все получилось очень хорошо.
Он был ужасно симпатичный молодой человек, даже красивей Тодда, подумала я с раздражением. И моложе на несколько лет. Я представила, что Клео сказала бы на это: «О, отлично. В этом году модно, чтобы мужчина был моложе тебя», и почувствовала еще большее раздражение… Я оглядела погруженную в полумрак комнату. Она была прекрасно, даже роскошно обставлена, однако, в ней было что-то казенное, и похожее на его кабинет: тоже сочетание коричневого, бежевого, отделка из мореного дерева. Однако здесь было немного по-другому, как-то теплее… Даже чересчур тепло. Я почувствовала, как начинаю потеть. Я чувствовала, что даже между ног кожа стала влажной.
Я подошла к двери и заглянула в спальню. Все было отделано мягкой серой тканью.
— Работа дизайнера? — спросила я чуть охрипшим голосом, стараясь начать непринужденный разговор.
Он виновато махнул рукой:
— Здесь так и было. — Затем: — Ты сегодня очень красивая.
Он раньше никогда не говорил мне, что я красива. Мне стало не по себе.
На мне был сшитый на заказ английский костюм и высокие, до колен, сапоги вишневого цвета. Защитные доспехи? Возможно. Но вот я пришла, пришла в эту квартиру, чувствуя, как кровь прилила к голове. Мне не надо было приходить. Это была чудовищная ошибка. Мной владела страшная напряженность… Комната была слишком темной, слишком душной. И он стоял напротив меня, слишком близко, от него исходило тепло. Клео сказала бы: «Слишком жаркий, слишком притягательный».
Однако он не делал ни малейшей попытки коснуться меня, хотя мне этого хотелось, все мое тело жаждало этого. Мне хотелось, чтобы он подошел ко мне, обнял, стал бы ласкать мою грудь. Мне стало бы легче дышать. Когда он стоял вот так, глядя на меня с благоговением и страстью, но не касаясь меня, вся атмосфера комнаты была красноречивей всяких слов.
Наконец он произнес, как бы вспомнив о приличиях:
— Может, хочешь что-нибудь выпить?
Я покачала головой, не в состоянии произнести ни слова. И тогда он подошел ко мне и, не касаясь меня руками, зарылся лицом в вырез моей блузки. Я непроизвольно застонала. Колени мои задрожали, начали подгибаться, и он крепко схватил меня и прижал к себе.
Он взял меня на руки и отнес в спальню, где стал раздевать. Глаза мои были закрыты, и я ничего не видела. Я только чувствовала его руки, раздевающие меня, его губы, целующие мою грудь, я слышала его шепот: «Ты так прекрасна», а затем я почувствовала, как он поцеловал меня, я почувствовала вкус его языка, а затем где-то внутри меня зародились какие-то неведомые силы, они начали расти, расти, пока не лопнули оглушительным взрывом, и я застонала и широко открыла глаза. Именно сейчас я впервые изменила Тодду Кингу, а все то, что было раньше — в приемной доктора, — все это до настоящего момента не имело ни малейшего значения.
Я покидала его с нежеланием, с большим нежеланием, чем мне бы хотелось. Я отправилась домой, вспоминая торт, который мне в этот день показала Сьюэллен — торт с надписью «Я люблю тебя, Говард». Однажды, в той крохотной квартирке, рядом с университетским городком я испекла торт для Тодда. В той старой неисправной духовке торт получился неудачным — снизу подгорел, сверху — получилась какая-то вмятина. Я готовила его по какому-то случаю. Я попыталась вспомнить, что это был за случай, но так и не вспомнила — все было так давно.
