42
Нас разбудили дети. Они были в восторге от того, что буран прекратился, что папа приехал домой и что было воскресенье — это значит, он возьмет их кататься на санках. Мы сели завтракать вчетвером, а Сюзанна решила спать допоздна. Затем Тодд с детьми ушел, а я осталась готовить завтрак для нашей гостьи. Ли реагировала на присутствие в доме Сюзанны тем, что полностью ее игнорировала.
Я поставила поднос в комнате для гостей и раздвинула занавески. Холодный свет тут же залил всю комнату. С минуту я смотрела, как Тодд играет на улице с детьми. Нам пока удалось поговорить о том, из-за чего он так торопился домой. Я услышала, что Сюзанна проснулась, и повернулась к ней.
— Как ты себя чувствуешь?
— Баффи, мне приснился сон…
О Боже, подумала я, сейчас она расскажет мне, сладкую сказку о примирении с Хайни, которая привиделась ей во сне. Не думаю, чтобы Хайни был способен простить такое предательство, чем бы оно ни оправдывалось. И я его понимала. Я верила в силу его любви. И чем сильнее была его любовь, тем горше должно было стать разочарование.
— Послушай, Сюзанна, не стоит возлагать на сон слишком большие надежды.
— Но во сне все вышло так хорошо. Хочешь, я тебе расскажу?
— Ну хорошо. — Я села на край ее кровати. Мне показалось, что лучше дать ей выговориться. Она улыбнулась мне, обнажив зубы, на щеках ее появились ямочки. По ее глазам было видно, что она что-то затеяла. Это должно было послужить для меня сигналом того, что ее сон не что иное, как очередная уловка.
— Мне приснилось, что Тодд поговорил с Хайни и убедил его продолжить съемки. Хайни восхищается Тоддом и поэтому послушался его. Мы закончили картину, и она прошла с огромным успехом. Она затмила все, что снималось до нее. Разве мой сон не прекрасен?
— Прекрасен. — Да, мне следовало догадаться, что любой сон Сюзанны таит в себе какую-нибудь уловку.
— Баффи? — произнесла она молящим голосом. На этот раз я знала точно, что последует дальше. — Баффи, — повторила она. — Мне неловко тебя спрашивать, но как ты думаешь, Тодд согласится? Он поговорит с Хайни о продолжении съемок?
Я вздохнула.
— Не уверена, что он сможет, Сюзанна. Это такое личное. Ты понимаешь? Это ваше личное с Хайни дело. И я не знаю, может ли Тодд в него вмешиваться.
— Подумаешь, — пренебрежительно заявила она и пожала плечами. — Хайни очень высоко ценит мнение Тодда. Он относится к нему с большим уважением и даже восхищением. Баффи, он согласится? Он бы согласился, если бы ты его попросила… — Она канючила, как ребенок.
А почему бы и нет, подумала я. Разве теперь это имело какое-нибудь значение?
— Ну хорошо, Сюзанна. Я поговорю с Тоддом. Может, он и согласится.
Кто знает? Может, Тодду действительно удастся убедить Хайни.
Сюзанна снова разревелась.
— Я потеряла Хайни и не могу потерять все. Понимаешь ты меня или нет?
— Понимаю.
Я понимала. Каким-то образом мне стало понятно все. Но объяснить это я бы не смогла никогда.
Когда я спустилась в кухню, Тодд и дети сидели за столом и уплетали овощной суп и сандвичи с цыпленком и салатом, а Ли варила шоколад и бубнила себе под нос что-то про идиотов, мокрую одежду и угрозу умереть от простуды.
Я села рядом с ними, и Тодд прошептал мне на ухо:
— После обеда мы собираемся лепить снеговика. Ты сможешь найти сухие варежки и другую одежду так, чтобы кое-кто об этом не узнал?
Я кивнула, и глядя на спину Ли, тихо спросила:
— Так о чем ты хотел со мной поговорить? Ты сказал, что тебе не терпится домой, чтобы…
Тодд посмотрел на детей, затем на Ли и произнес:
— Думаю, нам лучше обсудить это попозже.
После обеда, облачившись в сухие варежки, шарфы, чистые куртки и брюки, они снова отправились на улицу лепить снеговика. Затем приехали рабочие, которые весной стригли нам газоны и кусты, и стали расчищать дорожки. Я тоже решила выйти на воздух. Сюзанна все еще валялась в постели, а Ли громыхала посудой и что-то бубнила, так что улица обещала мне больше спокойствия. Я оделась потеплее, натянула тяжелые сапоги и присоединилась к детям и Тодду.
— Нам потребуется морковка для носа и пара пуговиц для глаз, мама, — сказал Тодд. — Как ты думаешь, из чего лучше сделать рот?
— Как насчет стручка красного перца? Думаю, что у Ли должен быть в запасе красный перец.
— Что скажете, ребята? — спросил Тодд. — Стручок красного перца?
Дети издали одобрительные возгласы и вернулись к своей работе, а я подошла к Тодду, чтобы забросить удочку по поводу просьбы Сюзанны.
— Как в действительности настроен Хайни? Как тебе кажется? Он очень зол?
— Очень. А что?
— Сюзанна хочет, чтобы ты съездил к нему и убедил закончить картину. Что скажешь?
— Ничего не выйдет.
— Ты уверен?
— Абсолютно, — решительно заявил он, глядя мне прямо в глаза. Кажется, теперь я знала, о чем он собирался со мной поговорить. Мне стало казаться, что я чувствовала это еще до того, как он улетел в Калифорнию в такой спешке.
— Почему ты так уверен, Тодд? У тебя был с Хайни какой-то разговор о судьбе картины?
— Да, Баффи. Хайни завязывает с Голливудом. Он собирается продать студию.
— Понимаю, — сказала я и добавила, отчетливо выговаривая каждое слово: — А ты собираешься ее купить?
— Да!.. Но как ты догадалась? — Он взял меня за руку. — Об этом я и хотел с тобой поговорить.
— Тогда давай поговорим! — Я повернулась и пошла к дому.
Он встал у меня на пути и спросил:
— Так ты найдешь стручок красного перца? — Ему было пора возвращаться к детям.
Тодд и дети закончили своего шестифутового снеговика, последним штрихом был его рот из перца. Теперь осталось подобрать шляпу, шарф и курительную трубку, чтобы он выглядел щеголем. Затем я занялась ужином. У Ли, кажется, разболелась спина, и ей пришлось лечь. Я не сомневалась, что Сюзанна в состоянии причинять людям головную боль, а это видимо, был первый случай, когда из-за нее разболелась спина.
Я хлопотала по кухне, когда вошел Тодд и предложил пригласить на ужин Сьюэллен со всем ее семейством.
— Не самая удачная идея. — Я энергично замотала головой. Сьюэллен, как и Ли, совершенно не выносит Сюзанну.
— Наша отзывчивая Сьюэллен?
— Наша высокоморальная Сьюэллен, — твердо сказала я.
— Знаешь, раньше я никогда этого не замечал, но Ли и Сьюэллен очень похожи. Ли тоже очень отзывчивая. Она, например, может пожертвовать церкви половину своей зарплаты. А в смысле морали она ничуть не уступает нашей дорогой Сью. — Подумав, он добавил: — В отличие от Говарда.
— Говарда? Говард очень отзывчивый человек, да и аморальным его никак не назовешь.
— Да, — согласился Тодд, голодными глазами поглядывая на сельдерей. — Но он не такой непоколебимый — он более… — он задумался, подбирая правильное слово, — более терпимый, более открыто мыслящий. Признай, что Сьюэллен несколько ограничена… лишена гибкости. — Он подбирал слова осторожно, боясь задеть меня, — Говард не берет на себя роль судьи, так бы я сказал…
Тодд был прав. В отличие от Сьюэллен, Говард действительно никогда не брался судить других людей. Но интересно, к чему был весь этот разговор? Ответ показался мне простым: Тодд разворачивал кампанию. Да, пожалуй, иначе и не назовешь — именно кампанию. Ком негодования подступил к горлу. Я едва могла дышать. Тодд искал себе союзников — Говард был первым, — а мы еще даже не начинали разговор о студии.
— Ты же знаешь, что все равно ничего не выйдет, — сказала я.
— Что не выйдет? — С сельдерея он переключился на оливки, и теперь посасывал косточку.
— Через Говарда ничего не выйдет. В этой семье решающее слово принадлежит Сьюэллен, а она никогда не согласится с этой твоей голливудской затеей. Ну, и потом, для чего тебе одобрение и благословение Сьюэллен и Говарда? Разве тебе недостаточно моего окончательного решения? Ведь у меня все еще есть право не соглашаться, правда?
— Баффи Энн! — произнес он с упреком. — Ты знаешь, мы никогда ничего не делаем без обоюдного согласия…
Да, слова звучали разумно. Вот только не уверена, что они соответствовали истине. А истина заключалась в том, что у меня просто не хватало сил в чем-то ему отказать. И он об этом знал. А я знала, что теперь эта студия и Голливуд стали стремлением, которому он не мог противостоять.
* * *
Мы больше не возвращались к этому разговору до самого позднего вечера. К ужину Сюзанна наконец сподобилась встать и выйти к нам. После ужина они вчетвером стали играть в «кэндилэнд», а я осталась в кухне убирать со стола и мыть посуду. Когда я присоединилась к ним, Сюзанна уже успела на треть опустошить бутылку «Джека Дэниелса». Тодд не пил «Джек Дэниелс», и я знала, что раньше бутылка стояла запечатанной.
Мы с Тоддом отправились укладывать детей. Сюзанна перебрала всю нашу коллекцию пластинок и записей, но не нашла ничего подходящего, и поэтому включила радио. Когда мы наконец спустились, она, прикрыв глаза, танцевала в одиночестве под звуки песни, доносящейся из радиоприемника:
«Снова брожу по дорогам,
Мне нельзя оставаться,
Снова считаю до десяти,
Пока ты принимаешь очередное решение,
Больше никогда, больше никогда…»
— Это Бо, — объявила она. — Я его голос всегда узнаю, даже старые записи. — Она протерла глаза, — Баффи, ты с ним поговорила? Ты попросила его повлиять на Хайни?
Я собиралась было ответить, но меня опередил Тодд.
— Извини, Сюзанна, — мягко проговорил он, — но Хайни не только закрывает картину. Он собирается продать студию и уехать из Голливуда. Он возвращается в Даллас. Он сказал, что продаст студию, как только найдет покупателя. А еще он сказал, что продаст он ее или нет, ноги его больше не будет в Калифорнии.
Сюзанна рухнула на диван и, всхлипнув, залилась слезами. Вдруг она прекратила рыдать и прорычала:
— Вот что случается, если не оформить все на бумаге! Хайни купил эту студию для меня. Он сам сказал! А на мое имя ее не оформил. Боже, какой я была дурой. Ублюдок жирный!
Наконец нам удалось поднять ее в спальню, и, как маленького ребенка, уложить в постель. Да она и была ребенком. Все дети не понимают, что жизнь — это улица с двусторонним движением.
Мы снова спустились вниз.
— Больше не могу, — сказала я. — Неважно, что она натворила — мне все равно ее жалко. Она такая беззащитная.
Тодд покачал головой:
— Нет. Сюзанна какая угодно, но только не беззащитная. Просто иногда она кажется такой. Вчера она оплакивала потерю «дорогого Хайни». Но сегодня вечером наступила вторая стадия. Хайни ублюдок, который ее обокрал, отнял у нее студию. Теперь я не удивлюсь, если в любой момент наступит и третья стадия.
Мы носились с Сюзанной как с писаной торбой, не зная, поддержать ее или осудить. То же самое было, когда умер Поли. Мы сидели перед камином в библиотеке и пили простое красное вино непонятного происхождения. Осторожно посмотрев друг другу в глаза, мы поняли — пришло время для серьезного разговора.
— Но зачем, Тодд? Зачем? — спросила я.
Он не стал притворяться, что не понимает, о чем идет речь, и, улыбнувшись и подняв брови, сказал:
— Не знаю. Мне стало казаться, что я ужасно устал от торговых центров. Пропал азарт. Пропало удовольствие от того, чем я занимаюсь. Удовольствие и восторг… — Я, глупая женщина, ухватилась за соломинку. Я была благодарна ему за то, что пропал восторг всего лишь от торговых центров, а не от нашего брака. — Мне трудно жить без цели, к которой надо стремиться. Так со мной было всю жизнь, начиная с того дня в приюте — мне было лет восемь, — когда я понял, что, если хочу стать чем-то большим, нежели просто худеньким сиротой без мелочи в кармане, то должен научиться бегать, быстро бегать. И я сосредоточился на игровых видах спорта. В десять лет мне стало ясно, что бейсболистом я не буду. Тогда я решил стать боксером. В двенадцать я уже понял, куда меня зовут мои способности, и задался целью окончить колледж. Собственно, передо мной стояло несколько задач, и решать их предстояло по очереди. Теперь у меня есть ты, дети, красивый дом, сеть торговых центров — моя персона оценивается в несколько миллионов долларов. Но знаешь, Баффи, после первого центра и первого заработанного миллиона азарт прошел.
Я была в отчаянии. Наверное, он меня дурачил. Я и представить себе не могла, чтобы он работал без азарта. Он повернулся к бару, чтобы налить себе что-нибудь покрепче. Я быстро нашла себе утешение — по крайней мере, он не сказал, что у него пропал азарт после того, как он первый раз женился и завел пару ребятишек.
Тодд приготовил два коктейля «Блэк Рашн» и дал один мне.
— Ну, пожалуйста, Баффи Энн! Я хочу этого! Мне это необходимо!
— Это я вижу, но скажи мне, что ты понимаешь в кинобизнесе?
— Ничего. Совершенно ничего. Но я не могу понять, чем кинобизнес, съемка фильмов может отличаться от строительного бизнеса. Вместо того чтобы приобретать в собственность землю под строительство, приобретаешь в собственность экранное пространство и снимаешь кино. Вместо архитекторов, привлекаешь режиссера; вместо строительных бригад — съемочные группы, операторов, ассистентов; вместо зданий есть актеры. А затем, когда все готово, вместо того чтобы сдавать внаем домовладельцам площади, сдаешь внаем владельцам кинотеатров картины. И риск прогореть при этом значительно меньше. Если держать расходы на производство все время под контролем, то деньги всегда можно вернуть, даже в случае провала. Всегда можно продать картину на обычное или кабельное телевидение или выбросить ее на иностранный рынок. Кроме того, всю работу можно разделить на работу для кино и работу для телевидения. Одно покрывает другое — это старый принцип, — он улыбнулся, — который звучит так: «Никогда не клади все яйца в одну корзину».
— Понимаю.
Мне было ясно, что Тодд уже все как следует обдумал. Он ничего не понимал в самом кино, но о деловой части кинобизнеса имел представление.
— А как насчет денег? Покупка студии должна обойтись не в один миллион… — я развела руками. Я действительно не могла представить, сколько это должно стоить. Где-то я читала, что «Двадцатый Век», например, стоил порядка четырехсот миллионов — колоссальная цифра. К тому же нельзя было с уверенностью сказать, что эта цифра точная. Конечно, я понимала, что студия «Сюзанна» относилась к другой категории. Я понимала также, что часть стоимости «Двадцатого Века» относилась к ее размещению на территории Беверли-Хиллз, где земля очень дорогая. Ведь речь шла о недвижимости. А студия «Сюзанна» располагалась в Голливуде, и земля там намного дешевле. И все равно, у нас не было таких денег. Мы владели сетью торговых центров в Огайо, но если вычесть из их стоимости все, что мы должны были выплатить банкам — арифметика довольна простая… — Сколько это будет стоить, Тодд?
— Мы можем купить ее за гроши, — вполголоса произнес он.
Эта фраза заставила меня задуматься. И забеспокоиться. Я вспомнила, что то же самое сказал Хайни, когда объявил о покупке студии. Эти гроши обошлись ему слишком дорого.
— Что значит, за гроши, Тодд?
Он решил не начинать с крайней цены.
— Хайни заплатил за пустующую студию двадцать пять миллионов. Он ее восстановил, реконструировал и оснастил современным оборудованием. На все это он затратил, как минимум, еще двадцать пять миллионов. Ну, и конечно, он приобретал рабочие материалы в собственность и работал с ними. У него были контракты с продюсерами, с которыми он участвовал в совместных разработках.
Он все еще не называл окончательную цену. Но я была хорошей ученицей своего мужа и знала, какие вопросы задавать.
— Какова балансовая стоимость студии?.. Хотя бы приблизительно? Соотношение активов и пассивов?
— Где-то около ста миллионов. В кинобизнесе есть некоторые нюансы. Стоимость некоторых сделок. Финансовая отдача от отдельных программ, значащихся как активы. Есть множество подводных камней.
— Представляю себе. Но в целом, плюс-минус сто миллионов?
— Кинобизнес — это не точная наука, — сказал он, как бы защищаясь. — В этом и заключается его прелесть.
— Сколько он хочет, Тодд?
— Он хочет продать ее мне… нам… за пятьдесят миллионов.
— И ты это называешь «гроши»?
— Эта цена вдвое меньше ее истинной стоимости.
— Но зачем ему это нужно? Хайни казался мне одним из самых ловких дельцов в Штатах. Миллиардер, начавший с нуля. С чего вдруг ему продавать нам студию за половину ее стоимости? Он же теряет вложенные деньги?
— Да, это так. Он только начал этот бизнес, а вначале, ты знаешь, случаются и потери. Но он продает студию так дешево по другой причине. Он хочет побыстрее от нее избавиться. Он хочет вообще побыстрее обо всем этом забыть. Ты понимаешь? А мне он симпатизирует — все просто. Миллиардер может позволить себе такой каприз…
У меня пересохло во рту. Я внутренне содрогнулась. Но я была готова понять все: и то, что Хайни хотел побыстрее покинуть Голливуд и вернуться в Даллас, и то, что он хотел забыть Сюзанну и студию, и то, что он мог себе позволить подобные финансовые потери. Да и вообще, зачем быть миллиардером, если не можешь ничего себе позволить?
— А как насчет того, что студия теряет деньги? Ведь ясно, что до сих пор она работала в убыток? Что мы будем делать с этим?
— Вспомни, как мы начинали, Баффи Энн?
Ответ был известен нам обоим, и все же я заметила:
— Мы покупали убыточные дела, и они обходились нам гораздо дешевле, чем те, что функционируют нормально.
— А затем?
— А затем заделывали дыры, через которые утекали деньги.
— Именно так, — удовлетворенно заключил он.
— Но ты уверен, что студия действительно стоит сто миллионов? Ты читал финансовый отчет? Ты изучал бухгалтерские книги? Ты был там всего лишь два дня. Как ты мог определить, на чем студия теряет деньги?
— На это не потребовалось слишком много времени. Ответ стал мне ясен прежде, чем я открыл первую бухгалтерскую книгу. И если ты немного подумаешь, то тоже быстро сообразишь, в чем дело.
Я молчала примерно с полминуты, а потом сказала:
— Хайни покрывал собственными деньгами все убытки от «Любви и предательства». — Это сорвалось с моих уст как утверждение, а не как вопрос.
Тодд был мной доволен.
— А теперь подумай, что еще Хайни делал не так?
На этот раз мне пришлось задуматься на целую минуту.
— Сосредоточившись на Сюзанне, на ее фильме и ее карьере, он пренебрег всеми остальными сторонами кинобизнеса. — Влюбленный дурак.
Я была вознаграждена широчайшей улыбкой Тодда.
— Ты выразила все в нескольких словах.
Но все же не было полной ясности с цифрами.
— Так ты смотрел книги?
— Ну конечно нет. У меня и времени на это не было. Так, бегло просмотрел, но в основном, я полагаюсь на те цифры, которые мне привел Хайни. — Он снова улыбнулся. — Если не знаешь, на чье слово можно полагаться, то лучше вообще не играть в эти игры.
Что верно, то верно. И все же мое сердце билось все учащеннее. Не было ли изъяна в расчетах Тодда? Не пропустил ли мой гений того, что лежало на поверхности?
— Но ведь картина находилась в производстве больше года. Не могу похвастаться выдающимися познаниями в области кинобизнеса, но думаю, что на нее ушли просто астрономические суммы… миллионов сорок-пятьдесят. Но насколько мне известно, это не ах, какая сверхъестественная сумма для картины, превысившей свою смету, так?
Тодд покачал головой.
— Таким образом, наши гипотетически выведенные сорок-пятьдесят миллионов составляют пассив?
— Совершенно верно, — согласился Тодд.
Я широко раскрыла глаза. Как мог он не замечать того, что лежало на поверхности?
— А ты видел, с какой стороны баланса числится картина? Вдруг она числится как актив, в счет будущих прибылей? Ты спрашивал об этом? И вообще, достаточно ли у студии активов, чтобы покрывать огромные затраты? А если картина числится в активе и составляет часть стоимости студии? Тогда она вообще съедает всю стоимость этой собственности. Это довольно странная, и я бы сказала, довольно опасная бухгалтерия, когда пассивы записываются по другую сторону баланса. Собственно говоря, картина просто не может быть ничем иным, кроме пассива, пока она не завершена и не продана, правильно? А это значит, что, если общая стоимость студии составляет сто миллионов, а стоимость картины достигает пятидесяти — шестидесяти миллионов, то вся активная часть баланса сгорает. И чего тогда стоит эта собственность? Простое вычитание.
Тодд рассмеялся от восторга.
— Прекрасно, Баффи Энн. За финансовый анализ ты заработала высший балл. Но дело в том, что «Любовь и предательство» вообще не входит в баланс. Этой картины даже в книгах нет. Все издержки, до единого пенни, покрываются личными деньгами Хайни Мюллера. Это его личные издержки.
Я была ошеломлена.
— Как это так? Почему?
— Потому что Хайни хочет быть уверен, что эта картина никогда не будет завершена. Что она никогда и нигде не будет показана. Он может просто чиркнуть спичкой и сжечь уже отснятые части картины, а с ними и бизнес-план. Не говоря уже о сценарии.
Конечно. Стоит ли быть миллиардером, если не можешь позволить себе такой каприз, как месть! Бедная Сюзанна!
— Бедная Сюзанна, — пробормотала я.
И все же я была восхищена глубиной чувств Хайни. Месть, стоимостью сорок — пятьдесят миллионов долларов. О, Сюзанна, как сильно он должен тебя любить!
В конечном счете именно сила любви и мести Хайни лишила меня последней возможности избежать неизбежного.
Моя агония продолжалась.
— Ну, а деньги… Где ты собираешься взять такую сумму?
— Ты же знаешь Хайни. Как только я позвоню ему и сообщу о своем окончательном решении, можно считать, что сделка совершена, и студия наша. Не надо ничего подписывать, а расплатиться можно будет, когда мы будем к этому готовы, когда я продам галереи. Джентльменское соглашение.
Да. Оба они были джентльменами. Мой Тодд и Сюзаннин Хайни.
— Наши красивые торговые центры! Мы так старались, создавая их…
— Это всего лишь кирпич, стекло и бетон, Баффи Энн.
Теперь он ждал моего окончательного ответа. Я посмотрела в его темные глаза, в которых отразился последний вопрос. Разве он не знал, что между нами не могло быть неразрешаемых проблем? Разве я не говорила ему, что готова последовать за ним в ад? Еще тогда, давно, когда мы были детьми? Для меня он по-прежнему оставался тем же мальчишкой, моим героем. А сердце, в отличие от зеркала, говорило мне, что и я все еще та же девчонка, очарованная и околдованная.
Я улыбнулась ему сквозь слезы:
— Я ведь никогда не говорила тебе «нет», правда?
Понимая, что он одержал полную победу, Тодд крепко прижал меня к себе.
— И никогда об этом не жалела, правда?
— Нет, никогда!
— Тогда зачем надо было пугать меня до смерти столь долгими колебаниями? Чего ты боишься, Баффи Энн?
— Страшно, Тодд. Все-таки чужое место. Может быть, я просто боюсь перемен — боюсь, что там мы и сами станем другими — ты и я.
— Не бойся, Баффи Энн. Я никогда не изменюсь. И ты тоже. Во всяком случае друг для друга. Я хочу, чтобы ты испытывала то же наслаждение жизнью и азарт, что и я! Помнишь — «Я вверяю свою жизнь тебе! Мы пройдем по жизни рука об руку…» Наша свадебная клятва…
В день свадьбы я смеялась. Теперь у меня на глазах выступили слезы — я была тронута тем, что он вспомнил эти слова. Но вдруг я сообразила: он никогда не говорил ничего подобного. Это он только что придумал!
Он взял меня за руку, и мы отправились в спальню.
— Нам придется сразу рассказать Сюзанне про покупку студии, Тодд. Иначе было бы несправедливо. Для нее это будет шоком, но чем раньше она обо всем узнает, тем лучше.
— Утром первым делом мы поставим ее в известность.
Тодд заснул быстро и спал сном победителя, а я всю ночь ворочалась с боку на бок, думая о том, с чем мне предстоит расстаться. За дом я не переживала. Дом — это то место, где живет твоя любовь. Ли? Она никогда не говорила о том, что у нее есть какие-нибудь родственники. Правда, у нее была ее церковь, к которой она очень привязана. Жизнь без Ли представлялась мне немыслимой. Удастся ли нам уговорить ее поехать с нами?
Остается Сьюэллен! Сьюэллен, Говард, Бекки и Питер! После того как умерла тетушка Эмили, других родственников у нас не осталось. Как же я смогу без них обходиться? И наши любимые, великолепные торговые центры? Тодд был не прав. Они значили для нас больше, чем бетон, кирпич и стекло, и даже больше, чем доходы, которые приносили… Они были воплощением нашей юношеской мечты.
Когда Тодд объявил о том, что мы покупаем студию, Сюзанна жалобно заскулила. Она была потрясена, но вдруг лицо ее посветлело.
— Вы доснимете «Любовь и предательство!» Это замечательно! В конце концов, все состоится. — Она посмотрела на Тодда почти с обожанием.
— Нет, Сюзанна. К сожалению, из этого ничего не выйдет. «Любовь и предательство» в сделку не входит. Хайни не оставляет нам картину.
Теперь она была шокирована по-настоящему. Ее лицо выражало нечто близкое к ненависти.
— Подонок! Я убью его! А вы еще называетесь моими друзьями? — Она развернулась и побежала в свою комнату.
Я была вне себя.
— Думаешь, она укладывает вещи? — спросила я Тодда. — Я чувствую себя ужасно. Как какая-нибудь предательница. Как ты думаешь, третья стадия уже наступила?
— Не думаю. И не думаю, что она укладывает вещи… пока.
В течение двух часов Сюзанна не высовывала носа из своей комнаты. Тогда я сама поднялась к ней и осторожно постучала в дверь.
— Да? — холодно отозвалась она.
— Сюзанна, ты в порядке?
— Отойди от моей двери!
Тодд надел пальто, шарф и перчатки.
— Ты в офис? спросила я.
— Да. Хочу переговорить с Говардом.
Конечно. Ему обязательно нужно было переговорить с Говардом. Говард и Сьюэллен владели двадцатью процентами акций магазинов «Кинг». Раз уж Тодд собрался выставлять их на продажу, Говарда непременно следовало поставить в известность.
Тодд позвонил мне из офиса.
— Сюзанна уже вышла из своей комнаты?
— Еще нет. Ты поговорил с Говардом?
— Да.
— Ну и что он сказал?
— Он был удивлен.
— Я не сомневалась, что он удивится. — Ты уже едешь домой? — Мне вовсе не хотелось оставаться наедине с Сюзанной, когда она соблаговолит вылезти из своей комнаты.
— Еще нет.
— О!
— Мне нужно поговорить с Сьюэллен.
— О!
Я знала, с чего начнется их разговор. Тодд придет к ней в кухню. Она угостит его кофе и тем, что успела сегодня испечь. Может быть, яблочным пирогом. Шаг за шагом Тодд будет подбираться к главному. Вот только я совершенно не могла предположить, что из всего этого выйдет, повезет Тодду или нет.
— Послушай, Сьюэллен, Говард мне там будет очень нужен.
— С тобой будет Баффи. Она во всем тебе помогает.
— Баффи будешь нужна ты. Она отказывается ехать без тебя, — он улыбнулся ей с видом победителя.
Сьюэллен усмехнулась.
— Слушай, Тодд, я люблю Баффи и тебя, но мы с Говардом не можем забыть обо всем на свете только потому, что тебе в голову пришла какая-то бредовая идея. Мы вполне счастливы здесь, и во многом благодаря тебе наша жизнь финансово обеспечена. Ты был более чем щедр, ведь ты не обязан был давать нам эти двадцать процентов.
Тодд покачал головой:
— Это было хитростью. Зная Говарда, я рассчитывал, что он будет работать за двоих.
— Я не верю, что причина заключается в этом. Но речь не о том. Финансово мы обеспечены. Зачем нам рисковать тем, что имеем ради чего-то большего? Все необходимое у нас есть.
Он снова покачал головой:
— Ни у кого нет всего!
— А ты уверен, что в Голливуде ты найдешь то, к чему стремишься?
— Нет, не уверен. Но я чертовски уверен в том, что сделаю для этого все возможное. Я хочу этого.
— Ты можешь потерять все, что имеешь, все, ради чего вы с Баффи работали…
— Нет, Сьюэллен. Я могу потерять только деньги.
— Я в этом не так уверена, — зловеще произнесла она. — Я читаю газеты и журналы. Знаю, какой уровень разводов в Калифорнии. Знаю, что там происходит с детьми.
— Ерунда. Разводы и плохие дети есть везде. Я, конечно, могу проиграть в деньгах, но моя семья — в ней я уверен на все сто.
— Хорошо. Тогда вернемся к деньгам. Ты должен радоваться, что твоя семья обеспечена ими на всю жизнь. Зачем всем этим рисковать и ради такого нестабильного бизнеса, как кино?
Бедная Сьюэллен, подумал он. Ей неведомо чувство риска. Она не знает, какой тебя охватывает азарт, когда бросаешь вызов.
— В кинобизнесе я не рискую ничем. Все зависит от меня самого. А мне это просто необходимо. Но я не собираюсь давить на тебя, Сьюэллен. Если Говарду хочется сохранить за собой право собственности на галереи, это можно устроить. И если тебе придет в голову открыть какое-то свое дело — у тебя для этого достаточно денег.
Он сказал «тебе», и она не пропустила этого мимо ушей.
— Что ты хочешь сказать? Что Говард тоже хочет ехать в Калифорнию? Что Говарда тянет рисковать и бросать вызов, а я не даю ему жить полной жизнью?
— Я ничего не хочу сказать, Сьюэллен. Я говорил с Говардом, и он ничего мне не ответил. Он сказал, что должен посоветоваться с тобой.
— Ты имеешь в виду, что Говард хочет ехать, но боится признаться в этом мне?
— Просто вам следует обсудить это между собой.
— Так значит это правда? Говард действительно хочет ехать?
— Не могу тебя обманывать, Сьюэллен. Мне кажется, да.
Она испустила стон отчаяния.
— Понимаю. Говард просил тебя поговорить со мной. Ох эти мужики! Всегда все должно быть по-вашему. И все же твоя затея очень опрометчива и напоминает авантюру. Должно быть, это твой образ жизни.
— Замечательно, когда супруги называют это «наш образ жизни».
— Ты говоришь о Баффи, — с горечью сказала Сьюэллен. — А я, увы, не Баффи.
— Нет, — он чмокнул ее в щеку. — Ты Сьюэллен, вторая по красоте женщина в мире.
— Ладно, Тодд. Ты победил. Если Говарду этого действительно хочется, то выбора у меня нет. Но знай, я этого не хотела — я просто с этим согласилась…
— Есть какая-то разница?
— Перестань, Тодд, — грустно улыбнулась она. — Хоть ты и безжалостный ублюдок, но и бесчувственным тебя не назовешь. Ты прекрасно знаешь, в чем разница между «хотеть» и «соглашаться».
— Не обижайся, Сьюэллен. Вот увидишь — тебе понравится на побережье. Солнце круглый год, и апельсины падают прямо с деревьев.
Она покачала головой.
— Это раньше так было. А теперь, пока апельсины не созрели коммерчески, пока их не опрыскали и не покрасили, они хилые, бледные, кислые и уродливые.
Тодд откинулся на спинку стула и рассмеялся.
— Что касается апельсинов, это действительно так.
— Да ты просто волшебник, — сказала я, обняв Тодда. — Настоящий чародей.
Но Тодд выглядел подавленным.
— В чем дело?
— Сьюэллен назвала меня безжалостным ублюдком. Она обвинила меня в том, что я разрушаю их жизнь. И подумала, что я, как Джон Олден, явился, чтобы ходатайствовать перед ней за Говарда.
— А разве не так?
— Совсем не так. Я говорил с ней от твоего имени. Ты моя Майлс Стендиш.
— О Боже! В таком случае мы оба безжалостные ублюдки. Ведь я так рада, что тебе удалось ее убедить. Сьюэллен ничего не понимает. Ей и из Цинциннати сначала не хотелось переезжать, помнишь? Зато как она была рада потом. — Я почти забыла, что еще несколько часов назад сама была готова отвергнуть всю эту затею. Тодд и вправду был волшебником. — Ну а Говард? Он действительно хочет ехать?
— Хочет, — улыбнулся Тодд. — Он в восторге от этой идеи.
— Великолепно! Но остается еще Ли! Нельзя оставлять ее здесь.
Тодд сдвинул брови.
— Где она? Отведи меня к ней…
Я знала, что Ли наша затея была не по вкусу.
Несколько минут спустя меня начали одолевать сомнения. Правы ли мы, вовлекая в наши авантюры Говарда и Сьюэллен? Я и сама-то не была уверена, что хочу ехать, а тут еще Сьюэллен. Что я делала? Влекла за собой в сказочную страну изобилия бойкую Дорис Дей, живущую по соседству? Но тут мне в голову пришло, что Дорис Дей, настоящая Дорис Дей, была жива, и жила она в США, в Голливуде, разве нет?
Сюзанна, самодовольно улыбаясь, спустилась к ужину. На ней был великолепный халат из ярко-оранжевого бархата, слишком шикарный для нашего тихого семейного застолья. Я была рада, что она наконец сменила свой утренний гнев на милость.
— Я решила, что глупо оглядываться на прошлое. Лучше уж я буду смотреть в будущее и думать о следующей картине, которую студия «Сюзанна» снимет с моим участием.
Я бросила взгляд на Тодда. Мне даже в голову это не приходило, а и ему, похоже, тоже.
— Тебе придется кое с чем смириться, Сюзанна, — сказал Тодд. — Я намерен переименовать студию. Она будет называться «Студия Баффи Энн Кинг».
— Моя студия! Ты хочешь переименовать студию, названную моим именем? — Она вскочила, едва не перевернув стул, и понеслась наверх.
— Третья стадия? — спросила я.
— Нет. Пока еще нет.
— Ты серьезно хочешь назвать студию «Баффи Энн Кинг»?
— А почему бы и нет? Раз она называлась «Сюзанна», то почему бы ей не называться «Баффи Энн Кинг»?
— Потому что это звучит как название мемориала — по усопшему. Студия «Кинг» будет вполне достаточно.
На следующее утро Сюзанна не стала дожидаться завтрака в своей комнате. Вместе с Меган и Митчелом она спустилась в столовую, и у всех троих было превосходное настроение.
— А где Тодд? — спросила она, и я ответила, что Тодд уехал из дома больше часа назад.
— У него много неотложных дел. Мы продаем торговые центры, а это связано с огромным количеством бумажной работы.
Она пила кофе и что-то бубнила себе под нос, пока мы с Ли выпроваживали Меган в школу, а Митчела — в детский сад. Когда они ушли, я села рядом с Сюзанной.
— Бафф, дорогая, не обижайся на меня за вчерашнее, — попросила она. — Конечно, вы не можете сохранять прежнее название студии. Было глупо с моей стороны так реагировать. Просто нелегко разом потерять сразу все. Хайни. Картину. А теперь еще и название студии. Конечно, мне было обидно.
— Я думаю…
— Все это не будет казаться таким ужасным, когда я начну сниматься в новой картине. — Я ничего ей на это не ответила. Иногда бывает лучше подержать рот на замке. — Что бы ни случилось, я решила остаться на студии. Когда вы собираетесь переезжать? И как скоро Тодд приступает к работе? Мне не терпится начать новый фильм.
Ну вот, опять.
— Ты же знаешь, такие вещи не делаются наскоком. Тодду потребуется несколько месяцев, чтобы привести студию в порядок, и еще несколько месяцев, чтобы приступить к съемкам. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет предложить тебе роль.
Я действительно так считала, и кроме того, мне хотелось защитить Тодда от ее атак. Я не знала, имеет ли студия какие-либо контрактные обязательства перед Сюзанной.
— А мне что делать все это время? Чахнуть в одиночестве?
— Послушай, Сюзанна, никто из нас еще не знает, что будет дальше. Все решилось слишком быстро. В настоящее время Тодд занят подготовкой финансовых отчетов и других бумаг, необходимых для продажи галереи. Он ведет переговоры с банками-соучредителями, а их множество, и им принадлежит даже большее число акций торговых центров, чем нам.
— Если не возражаешь, Баффи, я не стану слушать о ваших проблемах. Мне и своих хватает… Лучше-ка знаешь, что я сделаю…
Я на секунду задумалась.
— А почему бы тебе не почитать сценарии? Может, удастся найти что-нибудь подходящее, — предложила я. Так обычно говорят детям, когда они маются от безделья в дождливый день.
Идея ей понравилась.
— Ты права. Именно этим я и займусь. И думаю, мне стоит подыскать нового агента, который будет вести мои дела. — Ее мрачный взгляд говорил, что агент ей крайне необходим, чтобы защитить ее от друзей, вроде нас. Я не обиделась. Паранойя была частью ее теперешнего состояния. — Когда Хайни вел все дела, агент был попросту не нужен. Мне необходимо вернуться на побережье, найти агента и начать читать сценарии. Но куда мне ехать? — спросила она, широко раскрыв глаза.
— Что ты имеешь в виду? — осторожно осведомилась я.
— Куда мне ехать? — не унималась Сюзанна. — Все, что у меня было, это бунгало в отеле «Беверли-Хиллз». Но в нем живет Хайни. Если только он еще не уехал. Ты понимаешь, что у меня там даже дома нет? — возмущенно воскликнула она, как будто в этом была моя вина. — О Боже! Какой я была дурой! Хайни все время твердил мне о покупке дома в Беверли-Хиллз или Бель-Эйре, не говоря уже о скромном убежище в Малибу. Но так ничего и не сделал. Одни разговоры, разговоры и разговоры. Ни черта мне это замужество не дало! Даже дома! А я еще, как идиотка, сижу здесь, в Акроне, вместо того чтобы лететь в Калифорнию и искать хорошего адвоката. Одному Богу ведомо, что было на уме у Хайни все это время. — Она снова посмотрела на меня так, словно я, по сговору с Хайни, держу ее в своем доме в заточении. — Я знаю, что замышляет Хайни. Он хочет, чтобы при разводе я не получила с него ни цента, вот что!
Она снова вскочила и помчалась наверх, чуть не перевернув стул. Я побежала за ней.
— Сюзанна, куда ты?
— Бегу собирать вещи. Позвони в аэропорт. Мне нужен ближайший рейс до побережья. И, пожалуйста, первый класс. А когда закажешь билеты, соедини меня с Клео.
— Клео!
— Да, Клео.
— Зачем?
— Мне нужен лучший «бомбардировщик» в Лос-Анджелесе.
— Бомбардировщик? — удивленно переспросила я. Сначала она просит билеты на самолет, теперь ей понадобился бомбардировщик. Ей что, нужен самолет-бомбардировщик? Но это же бред!
— Баффи, ты что, с неба свалилась? «Бомбардировщик» — это адвокат, занимающийся бракоразводными процессами! Это такой человек, который умеет из камней выдаивать молоко. Именно то, что мне и нужно. Я хочу немного пощипать Хайни перья!
Ага! Третья стадия.
Но одного я все же понять не могла. Как у Сюзанны хватало наглости ждать помощи от Клео? Неслыханное нахальство! А если бы даже Клео и не была непосредственно вовлечена во всю эту историю? Почему надо обращаться к ней?
— Почему Клео? — спросила я, посмотрев на нее.
— Потому что Клео знает толк в таких вещах. Уж в этом она специалист.
Я обзвонила все авиакомпании и с трудом заказала Сюзанне билет на вечер. Затем дрожащей рукой стала набирать номер Клео.
Сьюэллен была права, когда сказала, что у Клео извращенные принципы. Не задавая никаких вопросов, не выражая ни малейшего негодования в адрес Сюзанны, она назвала мне имя крупнейшего специалиста в области бракоразводных процессов. А затем сообщила:
— Весь город только и говорит о том, что Тодд покупает студию Сюзанны. А Лео сказал, что если Тодд не хочет, чтобы студия совершенно развалилась, ему следует немедленно приехать.
Я передала Сюзанне имя адвоката, и весь остаток дня думала, как сообщить Тодду об опасениях Лео. Если раньше я тешила себя мыслью, что еще несколько месяцев нам удастся провести в Огайо, то теперь стало ясно, что рассчитывать на это не приходится.
Как бы там ни было, а машина запущена, и десятую годовщину нашей совместной жизни нам предстоит встречать в Голливуде.
